Парторг 2

Глава 3

Товарищ Сталин проснулся в в великолепном расположении духа. После недавних тревожных месяцев такое состояние было редкостью, и Верховный Главнокомандующий позволил себе насладиться им.

Первым, кого он принял сегодня, был начальник Генерального штаба Красной Армии Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Он вошел в кабинет точно в назначенное время и каждое слово его доклада было музыкой для слуха Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР.

— Товарищ Сталин, на всех фронтах наступило оперативное затишье, — начал Василевский, раскрывая планшет с картами. — Противник перешел к обороне и занимается укреплением своих позиций. Немецкое командование активной деятельности не проявляет.

Сталин молча кивнул, делая пометки в блокноте. Василевский продолжил:

— Результаты зимне-весенней кампании, проведенной Красной Армией, хотя и не полностью соответствуют первоначальным планам, тем не менее являются весьма значительными. Стратегическая инициатива на всех направлениях в наших руках.

Он сделал паузу, взглянул на Верховного и, получив молчаливый знак продолжать, перешел к деталям.

Досадно, конечно, что последней крупной операцией Красной Армии на Украине вновь стала оборонительная Харьковская операция в марте этого года. Провалом завершилась операция «Полярная Звезда», в ходе которой планировалось полностью разгромить немецкую группу армий «Север» и освободить Ленинградскую область. Обидно скромно завершилась битва за Кавказ, когда существовали все предпосылки для окружения и разгрома всей группировки противника на Северном Кавказе.

Василевский умолк, давая возможность Сталину осмыслить сказанное. Верховный отложил карандаш и прошелся по кабинету к окну. Москва уже проснулась под апрельским солнцем, и в этой мирной картине было что-то глубоко контрастирующее с тем, что происходило на фронтах.

— Продолжайте, Александр Михайлович, — сказал Сталин, не оборачиваясь.

— Однако эти неудачи не могут затмить наших побед, товарищ Сталин. Разгром немцев под Сталинградом и на верхнем Дону изменил ход войны. Прорыв блокады Ленинграда дал надежду ленинградцев. И пусть разгром немцев на Кавказе получился неполным, но враг отброшен от нефтяных месторождений. Противник понес колоссальные потери в живой силе и технике.

Сталин вернулся к столу и сел. Слушая доклад Василевского, Верховный невольно вспоминал события годичной давности, когда вот так же после успешной зимней кампании было принято решение начать наступление на юге. Провал той операции вновь поставил страну на грань катастрофы и привел к трагедии лета и осени сорок второго года.

Виновные военные и политические руководители, разумеется, понесли наказание. Так же, как и те, кто допустил разгром Керченского фронта в мае сорок второго и позорное по своей сути поражение в Севастополе. Когда все затмили ошибки при эвакуации города, и несколько десятков тысяч защитников города русской славы фактически были брошены на произвол судьбы на мысе Херсонес. Очень многие попали в плен. И это после блистательной эвакуации Одессы осенью сорок первого года и многомесячной героической защиты самого Севастополя.

Но Сталин никогда и никому ни при каких обстоятельствах не признается в том, как он лично оценивает свой «вклад» Верховного Главнокомандующего в те трагические события. Эта тяжесть останется с ним, но никогда не будет произнесена вслух. Таковы правила игры, в которую он играет с историей.

— Александр Михайлович, — медленно произнес Сталин, — каково ваше мнение о дальнейших действиях Красной Армии?

Василевский выпрямился. Этот вопрос он ожидал.

— Товарищ Сталин, Генеральный штаб считает необходимым перейти к стратегической обороне на всех направлениях. Красной Армии следует всемерно укреплять линию фронта от Баренцева моря до Черного и накапливать резервы. У противника нет иного выхода, и он в любом случае будет вынужден первым перейти к активным действиям. Наша задача измотать врага в оборонительных боях, сделать его наступательную стратегическую операцию безрезультатной, а затем всей накопленной мощью нанести серию сокрушительных ударов, окончательно склонив чашу весов в нашу сторону.

Сталин медленно кивнул. Он испытывал чувство внутренней гордости от того, что теперь, к концу второго года войны, стал полноценным военным руководителем страны. Его оценки ситуации и замыслы будущих операций не расходятся с мнением начальника Генерального штаба и его заместителя в Ставке. Годы гражданской войны и два года Великой Отечественной наконец дали ему то понимание военного дела, которого так не хватало в начале войны.

— Я согласен с вашими выводами, — сказал Сталин. — Готовьте соответствующие директивы фронтам. Главная задача накопление резервов и создание глубоко эшелонированной обороны. Особенно на новых рубежах занятых нашими войсками.

— Будет исполнено, товарищ Сталин, — Василевский закрыл планшет.

После доклада Начальника Генерального штаба Сталин на сегодня решил больше военными делами не заниматься, а посвятить весь начинающийся рабочий день проблемам тыла и восстановления освобожденных районов. И главнейшим вопросом было рассмотрение возрождения Сталинграда.

Три дня назад было принято Постановление ГКО по этому поводу. И сегодня первый секретарь Сталинградского обкома и горкома партии должен доложить о конкретных планах городского руководства по выполнению Постановления.

Все участники Сталинградской битвы обратили внимание на то, что в январских и февральских указах о награждении командиров и бойцов Красной Армии отсутствует фамилия Чуянова, хотя он являлся членом Военных советов сразу двух фронтов: Сталинградского и Донского. И многие полагали, что он будет награжден вместе с тысячами сталинградцев. А о том, что такой указ готовится в городе, знали, наверное, абсолютно все. И лишь один человек знал, что Чуянов не получит никакой награды, а после окончания войны будет вообще отправлен на какую-нибудь второстепенную должность подальше от Сталинграда.

И этим человеком был Сталин, который не мог переступить через себя и простить некоторым руководителям их ошибки или видимость ошибок. Как было, например, с маршалом Тимошенко, на которого Вождь был обижен не столько за поражение в тысяча девятьсот сорок втором году под Харьковом, сколько за то, что тот не хотел признавать исключительно свою ошибку и пытался разделить ответственность.

Но, несмотря на это, маршал, хотя и не получит больше ни одного фронта в командование, будет постоянно в действующей армии в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования. Такое решение Сталин уже принял.

А вот с Чуяновым история несколько иная. Сталин считал, что в огромных потерях, понесенных населением Сталинграда, персонально виноват именно Первый секретарь обкома, который сначала затянул с эвакуацией мирного населения, а потом не сумел её организовать должным образом, хотя время еще было.

Менять коней на переправе — полнейшая глупость, и если бы не тяжелейшая обстановка в разрушенном городе, он бы уже сменил руководство обкома и горкома. Но такое скоропалительное решение однозначно внесет дезорганизацию в и без того сложную ситуацию в Сталинграде, и поэтому Чуянов пока остается на своем посту. Но ненадолго, до первого удобного момента.

Именно по этой причине Сталин распорядился направить в город Андреева, которого хорошо помнил еще по Гражданской войне и никогда не упускал из вида. Он по достоинству оценил поведение Андреева во время его ареста в тридцатых годах, когда тот держался с достоинством, но без излишней гордыни, честно отвечал на вопросы и не пытался выслуживаться. После освобождения Андреев не просился в Москву, не писал благодарственных писем, а молча взялся за работу. Таких людей Сталин ценил и помнил.

После доклада Василевского Сталин начал работать с документами, готовясь к заседанию ГКО. Он должен быть в курсе всех вопросов, которые будут рассматриваться сегодня. На столе лежали папки с материалами о положении дел в промышленности, сельском хозяйстве, на транспорте. Отдельной стопкой документы по восстановлению освобожденных территорий.

К полудню Маленков еще раз ознакомился со всеми материалами, подготовленными Чуяновым, и понял, что готов к предстоящему рассмотрению этого вопроса на ГКО. Георгий Максимилианович был одним из тех аппаратных работников, которые умели видеть не только текст документа, но и те смыслы и подтексты, которые за ним скрывались.

Он сложил все документы в специальный портфель и ровно в двенадцать часов вызвал фельдъегеря.

— Товарищу Сталину. Срочно, — коротко сказал он, протягивая портфель.

Фельдъегерь принял портфель, козырнул и вышел.

Все документы Чуянов подготовил в двух экземплярах, и поэтому, отправив один комплект на Ближнюю дачу, Маленков остался со вторым. В одном экземпляре были только составленные сегодня заключения академика Веснина и наркома Гинзбурга, которые были отправлены Сталину. Это были ключевые документы, и Маленков хотел, чтобы Верховный ознакомился с ними заранее, без суеты.

До встречи с Чуяновым было еще два часа, и Маленков решил тоже немного отдохнуть. Впереди тяжелый вечер и, возможно, не менее тяжелая ночь на заседании ГКО. А необычайно ранний подъем и начало рабочего дня в семь утра уже начали сказываться на самочувствии и работоспособности.

С чуяновскими документами Сталин начал знакомиться примерно в половине второго дня, и особого интереса они у него поначалу не вызвали. Все, что предлагалось, было ожидаемо и предсказуемо. Для этого совсем не обязательно было гонять специальный самолет из Сталинграда в Москву. От этих мыслей он почувствовал раздражение и уже собирался начать знакомиться с другими документами, как ему в руки попала первая папка так называемого «Хабаровского проекта».

Целый час Сталин внимательно изучал проект, разработанный товарищем Хабаровым Г. В. и названный им предельно просто: «Крупнопанельное домостроение». Название было скромным, но содержание оказалось куда более интересным, чем предполагал Верховный. Хабаров не просто предлагал новый метод строительства, он предлагал революцию в жилищном строительстве. Заводское изготовление крупноразмерных железобетонных панелей, быстрая сборка домов на площадке, значительное сокращение трудозатрат и сроков возведения зданий.

Целых полчаса Вождь читал заключения, подписанные академиком архитектуры и народным комиссаром. Оба специалиста давали проекту высокую оценку и рекомендовали его к реализации в экспериментальном порядке. Веснин особенно подчеркивал архитектурные возможности новой технологии, а Гинзбург делал упор на её индустриальную эффективность и возможность массового тиражирования.

Затем Сталин прочитал приложенную справку НКВД о Георгии Васильевиче Хабарове и о ходе реализации протезного проекта в Горьком. Справка была составлена обстоятельно и сухим языком излагала факты. В ней он особо не нуждался, так как хорошо помнил, как несколько недель назад ему об этом молодом лейтенанте, потерявшем в Сталинграде ногу, докладывал Берия.

Сталин внимательно прочитал составленный товарищем Хабаровым список лиц, участвующих в подготовке и работе над проектом крупнопанельного домостроения. Как и Маленков до него, Сталин обратил внимание на последнюю фамилию в длинном списке участников работ: Андреев В. С., второй секретарь горкома ВКП(б) города Сталинграда.

Сталин медленно откинулся в кресле и задумался. Он никогда не упускал из вида своего боевого товарища времен Гражданской войны. Виктор Семенович достаточно много раз сталкивался с ним на фронтах Гражданской, показал себя толковым организатором и преданным человеком.

И сейчас Верховный был очень доволен тем, что не ошибся в нем, направив в Сталинград. Наличие фамилии Андреева в длинном списке участников работ над проектом было еще одним и достаточно весомым аргументом в пользу всего предложения.

Сталин встал из-за своего рабочего стола и, довольный своей прозорливостью в отношении старого товарища, подошел к столику, на котором лежали курительные принадлежности. Он достал любимую папиросу «Герцеговина Флор» и закурил. Дым медленно поднялся к потолку кабинета. Сделав две затяжки, он вернулся за свой рабочий стол, еще раз пробежал глазами справку из Горького о протезном производстве, а затем вызвал Поскребышева.

Александр Николаевич появился мгновенно, как всегда.

— Принесите мне список безногих летчиков, — коротко сказал Сталин.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — Поскребышев исчез так же быстро, как и появился.

Через минуту он вернулся с нужной папкой.

Два дня тому назад Александр Александрович Новиков, первый советский маршал авиации, командующий Военно-воздушными силами РККА, представил ему список советских летчиков, вернувшихся в военную авиацию на одном или двух протезах стопы. Сталин тогда внимательно изучил этот список, но решения не принял. Теперь же, после знакомства с хабаровским проектом, он понял, что надо делать.

Один из летчиков в списке был, правда, не по ведомству Новикова: капитан Сорокин воевал в морской авиации Северного флота под командованием адмирала Головко.

В списке было пять фамилий. Трое из них Кузьмин, Маресьев и Сорокин летали без двух ног, на двух протезах. Это были настоящие герои, преодолевшие не только боль и увечье, но и косность военной бюрократии, которая поначалу не хотела допускать их к полетам.

Поскребышев стоял и молча ждал следующего распоряжения Сталина. Верховный после короткого раздумья взял красный карандаш и написал сверху списка размашистым почерком: «Обеспечить дюралевыми протезами». Затем поставил дату, расписался крупной подписью и протянул секретарю.

Тот взял список, развернулся и молча вышел из кабинета. Больше слов не требовалось: Поскребышев знал, что делать с такими резолюциями.

Обедал Сталин сегодня в непривычной обстановке: один. Обычно он любил приглашать к обеду кого-нибудь из членов Политбюро или военачальников, за едой обсуждая текущие дела. Но сегодня был один из тех редких дней, когда ему хотелось побыть наедине со своими мыслями.

Возможно, кто-то и собирался попросить аудиенции после Василевского, но верный Поскребышев отлично знал все привычки своего хозяина и без слов понял, что сегодня тот не нуждается в обществе и хочет работать в одиночестве. Поэтому никого не пропустил и всех вежливо, но твердо отправил восвояси с рекомендацией подойти завтра.

Сталин ел медленно, продолжая обдумывать прочитанное. Крупнопанельное домостроение… Если это действительно работает так, как описывает Хабаров, то можно будет решить жилищную проблему не только в Сталинграде, но и во всех разрушенных войной городах. А их будут десятки тысяч по всей стране.

После обеда Сталин еще раз перечитал хабаровский проект, на этот раз делая пометки на полях. Некоторые моменты по его мнению требовали уточнения, другие дополнительной проработки. Но в целом проект выглядел перспективным и заслуживающим внимания.

Только после этого он распорядился подавать машину для поездки в Кремль на заседание ГКО. Впереди был длинный вечер, но Сталин чувствовал себя отдохнувшим и готовым к работе.

Беседа Маленкова и Чуянова была очень короткой, но содержательной. Они встретились в кабинете Маленкова в Кремле ровно в четырнадцать часов. Алексей Семенович вошел подтянутым, но усталым: перелет из Сталинграда, напряжение последних месяцев, постоянная работа на пределе сил, все это сказывалось.

— Садитесь, Алексей Семенович, — Маленков указал на кресло перед столом. — Ваши материалы изучены. Есть вопросы.

Первый секретарь Сталинградского обкома почти сразу же понял, что практически все предложения, подготовленные в Сталинграде, без какого-либо серьезного обсуждения будут приняты. Кроме тех, которые касаются жилищного строительства. И здесь гвоздем программы является проект самого молодого сотрудника горкома: Георгия Васильевича Хабарова.

Маленков протянул Чуянову перепечатанные на машинке заключения академика Веснина и народного комиссара Гинзбурга. Это были свежие документы, составленные буквально сегодня утром.

— Читайте, Алексей Семенович. Внимательно.

Чуянов взял листы и углубился в чтение. Маленков тем временем наблюдал за ним. Георгий Максимилианович был опытнейшим аппаратчиком и отлично видел, что у Сталина возникла стойкая антипатия к руководителю Сталинграда и области, и что никакого награждения Чуянова не будет. Причину этой немилости он точно не знал и мог только предполагать: скорее всего, дело в эвакуации населения или её отсутствии. Но детали были не так важны. Важно было то, что судьба Чуянова предрешена.

И более того, Маленков понимал, что только опасения обрушения управляемости важнейшим городом, пусть и разрушенным, удерживают Сталина от немедленной смены руководства. Из этого вытекало, что при первом же удобном случае руководство в Сталинграде сменится. И неслучайно старый соратник Верховного по Гражданской войне поехал туда вторым секретарем горкома партии. Андреева готовили на место Чуянова, такой вариант был вполне возможен.

Прочитав заключения Веснина и Гинзбурга, Чуянов понял, что предложение Хабарова встретило поддержку на самом высоком уровне, и в душе возликовал. Это давало шанс. Это давало надежду на то, что жилищную проблему Сталинграда можно будет решить не через десятилетия, а гораздо быстрее. Но он также понимал, что это была только даже не половина успеха, а всего лишь треть. Впереди еще заседание ГКО и решение Верховного.

Второй третью был вопрос строительства нового цементного завода для обеспечения восстановления города. Маленков, выдержав длинную театральную паузу, без всякого перехода начал быстро говорить именно об этом:

— Ваше предложение о строительстве нового цементного завода вполне разумно и своевременно, Алексей Семенович. Я поручил товарищу Гинзбургу к семнадцати часам подготовить наброски плана строительства. Срок — максимум полгода на пуск первой очереди. Народный комиссариат строительства поможет, перебросив к вам некоторое количество специалистов, эвакуированных ранее с Украины и из Новороссийска. Также они помогут с оборудованием: там есть демонтированное, но целое. Но основное — это ваши внутренние ресурсы: рабочая сила, местные материалы, организация работ.

Маленков сделал паузу, внимательно глядя на Чуянова.

— Но все это планы на перспективу. Завод будет, но не завтра. А что вы собираетесь делать с жильем прямо сейчас, в ближайшие месяцы?

Чуянов тяжело вздохнул. Текущую ситуацию можно было описать только русской поговоркой: куда ни кинь — всюду клин. Он понимал, что честный ответ не понравится, но врать было нельзя и бессмысленно.

— Выбор у нас, товарищ Маленков, невелик, — начал он медленно, подбирая слова. — Восстанавливать то разрушенное, что имеет смысл восстанавливать, и строить временное жилье, бараки. Для этого мы просим организовать по Волге и Каме сплав заготовленного леса. Нам нужны десятки тысяч кубометров. Для скорейшего разбора завалов просим максимально возможно направить к нам военнопленных немцев и румын, а также спецконтингент. В ближайшее время из города и пригородов начнется вывод частей расформировываемого Донского фронта. Их расположения можно будет использовать как временный вариант размещения людей, возвращающихся в город.

Маленков слушал молча, и выражение его лица становилось все более скептическим. Когда Чуянов закончил, наступила долгая пауза.

Все, что предложил первый секретарь обкома, ни в коей мере не могло решить жилищную проблему Сталинграда, которая уже сейчас стоит достаточно остро, а с каждым месяцем будет только обостряться. И Маленков это очень хорошо понимал.

Организовать сплав заготовленного леса? Этот лес еще надо заготовить, а дополнительное количество лесорубов неоткуда взять. Реальное место заготовки одно-единственное: верховья Камы и её притоков в Пермской области. Но там своих проблем хватает.

Восстанавливать разрушенное? Вариант сомнительный. Больше восьмидесяти процентов зданий в центральных районах Сталинграда восстановлению не подлежат, они разрушены полностью или почти полностью. То, что теоретически можно восстановить, требует колоссальных работ, рабочих рук, строительных материалов, времени. Все это в дефиците.

Красиво звучит вариант использовать расположения выводимых воинских частей. Но подавляющее большинство этих расположений находится или уже за пределами города в области, или в южной части города, в Кировском районе, который почти не пострадал. А работать надо в центральных разрушенных районах, до которых надо еще добраться. Это военные могут каждый день возить личный состав на инженерные работы по разбору завалов на грузовиках, у них транспорт есть. А у городских и областных властей таких ресурсов нет и не предвидится.

Так что реальных планов скорейшего решения жилищной проблемы разрушенного Сталинграда пока нет. Ни у местных властей, ни здесь, в Москве, в народных комиссариатах. Все понимают масштаб катастрофы, но никто не знает, как с ней справиться быстро.

— Алексей Семенович, — наконец произнес Маленков, и в его голосе прозвучали одновременно и понимание, и твердость, — вы понимаете, что это не решение проблемы. Это временные меры, которые лишь слегка облегчат ситуацию. Проект товарища Хабарова хорош, спору нет, но он сработает через несколько лет. А жилищную проблему надо решить в ближайшие полгода.