Переливание сил

АППЕНДИЦИТ

Если болит живот, я ставлю грелку. Так меня с детства приучили. Но в этот раз грелка не помогла. Боли почему-то стали больше. Я решил было еще потерпеть, однако становилось все хуже и хуже.

Врач, который меня осмотрел, сказал, чтобы я не беспокоился, что у меня пустяки — простой аппендицит.

Ему, может быть, и пустяки. Аппендицит — это же операция! Удивительно не вовремя — у меня как раз сейчас столько дел. Я так и сказал врачу. А он сказал, что болезни, особенно операции, никогда вовремя не бывают. Может быть, он и прав.

Раз аппендицит, раз операция — надо быстрее. Машину вызвали, а ее нет и нет.

А может, это и не аппендицит вовсе? Но живот болит. И болит все сильнее. Температура тридцать семь и два. Не знаю, зачем я ее мерил, но делать что-то надо. Ведь аппендицит — операция. Грелку ставить категорически нельзя. Лекарства принимать тоже не разрешили.

Прошло еще десять минут. А машины все нет и нет. Как же так! Нужна операция. Уже прошло двадцать минут — и никакой машины.

Машина приехала через час. Дома у нас стали их упрекать, мол, очень медленно и прочее. Фельдшера, одетые почему-то в черные шинели, ответили, что аппендицит — дело не такое уже срочное. (Дело! Им дело, а мне операция.) Что час-другой никакой роли не играет.

Конечно, им говорить легко. Да, собственно, и я мог ждать. Но каково ждать, когда тебе сказали, что нужна срочная операция! Почему я должен знать, что есть операции срочные, сверхсрочные, полусрочные?

— Это не внематочная беременность, — говорят фельдшера. — Можно и подождать.

Может быть, может быть.

Привезли меня в больницу.

Здесь тоже не торопятся. Фельдшера «Скорой помощи» разговаривают с сестрой приемного покоя. Рассказывают про меня, наверное.

Я сижу на скамеечке.

В ожидании оформления я и не заметил, как у меня пропала фамилия — все называют меня только «больным». Сестра говорит — «больной». Санитарка говорит — «больной». А может быть, это ошибка — может, я не больной? Ведь доктор меня еще не смотрел.

А чуть скажи сестре или няне: «Я ж больной», — отвечают: «Еще неизвестно. Может, доктор посмотрит, и мы вас отпустим домой».

А доктора все нет и нет. Я уже десять минут в больнице. Я спросил, где же доктор, а мне сказали, что доктор занят, что ничего срочного у меня нет.

— Зачем же тогда говорят, что аппендицит — это так срочно?

Минут через тридцать пришел доктор.

Доктор посмотрел мои бумаги и обратился ко мне по имени и отчеству. Он, наверное, не хочет считать меня больным. Но все равно пришлось: говорит, что будут делать операцию.

— Когда?

— Сегодня — как операционная освободится и подготовятся там.

А потом меня стали мыть. Повели в душ.

— Быстро вы его привезли. Там еще и аппендицит-то, наверное, не бог весть какой. Конечно, он болен всего-то три часа. А уже недоволен: говорит, машина долго не приезжала.

Ух и разбаловались! Все от жиру. Я ему говорю: «Больной». А он недоволен. А почему ж нет? Раз у него живот болит, значит, больной. А если считает, что он не больной, почему недоволен, что машина долго не ехала? Вот и пойми их! Да ведь вон их как много! Машина за машиной. Я в этих бумажках запуталась. По диагнозам-то мне легче их разобрать. По диагнозам и возрасту. А в именах я запутаюсь совсем. Больной — так легче и надежнее. Раз уж ты попал сюда, — значит, больной. Просто, может быть, болезнь не бог весть какая — может, можно и отпустить.

Они-то думают, раз это аппендицит, значит, все ужасно, значит, операция. А может, аппендицита еще и нет? Да и подумаешь, операция какая! У нас их вон как щелкают — один за другим.

Отправила его мыть. А оттуда в отделение.

Сегодня у нас хорошо идет работа: только привезли — и уже наверх.

— Ишь! И мыться не хочет. «Чистый», — говорит. Все они чистые. Моются, моются, а операционные все равно ругаются — плохо их моем мы, говорят.

Чистые, чистые, а мыться все равно надо. Это им операция, а не так просто. А почему бы и не помыться ему? Душ, все чисто — мойся себе. Одно удовольствие! К тому же и положено мыться, значит, нечего. Вот уж сколько работаю, а до сих пор к порядку приучить не могу. Не хотят мыться, и все. А вот только если прямо с завода или со стройки привезут — те сразу моются.

«Вчера, — говорит, — мылся». А операция-то сегодня. «Живот, — говорит, — болит». Конечно, болит. У всех здесь болит. А ты живот-то осторожненько — не три его. Да и не поймешь их, не угодишь им. «Стоять, — говорит, — под душем трудно». «В ванну, — говорю, — ложись тогда, я помою». Не хочет. «Лучше, — говорит, — под душем». Хорошо, когда тяжелый больной, с прободной язвой, к примеру, или там из-под машины, когда помыть можно. Он на носилочках. Его протрешь мочалкой с мылом, руки, ноги — он и не возражает. Или еще хорошо, когда почечная колика. Это больно, больно! Они ведь все с почечной коликой ну прямо на стенку лезут, крутятся. Им говорят: «В ванну быстрей — сразу легче станет». Эти — без разговору. Только успеешь воды туда налить — сразу! Лишь бы легче стало поскорее. С ними спокойнее. А там, как ему в ванне полегчало, так он от радости слова не скажет — моется.

Ну, подала я его наверх, в отделение.

Подняли меня на лифте в хирургическое отделение. Я думал, сразу в операционную. Оказывается, сначала кладут на кровать и чего-то ждут. Операционная занята, хирурги заняты и прочие причинки. А больные говорят, что иногда ждут просто, чтобы сразу несколько поднакопилось, тогда они их и оперируют (впрочем, что я — нас) всех подряд. Им, видите ли, легче: операционную не надо разворачивать по нескольку раз. Лишнее белье, говорят, не тратят, лишний материал... А мы лежи, да?!

Я говорю сестре:

— Ну почему же меня не оперируют? (А в глубине души доволен, что оттягивается час этот.)

А она:

— Да вас только что привезли.

— А ведь уже сколько времени прошло, как я заболел!

Говорят, если бы прободная язва, вот тогда бы сразу на операционный стол. А так спешить нечего. Успеется. У меня уж и болит не так: уж очень неохота оперироваться, быстрее бы к какому-нибудь одному концу.

— Я уж скоро шесть часов как животом-то маюсь. — Решил шутить.

Так доктор тоже:

— Вот если ущемленная грыжа, тогда мы уж должны думать о шести часах: после этого срока, — говорит, — кишка может стать зело плохой. — Ему легко ёрничать. — А аппендицит — это не сверхсрочная операция.

Но все-таки сделали мне вскоре укол в руку и повезли в операционную. Тут уж все серьезно. Положили на каталку и торжественно повезли.

— Сегодня очень неудачное дежурство. Почти всем больным уколы поназначены. И температура уже нормальная, а все равно антибиотики дуют. Ну и пусть, что антибиотики не для сбивания температуры, — все равно можно бы и отменить половине. На двадцать пять моих больных пятнадцати делают уколы, да некоторым еще разные. А пенициллин, например, четыре — шесть раз в день, стрептомицин — два раза в день. Ну, витамины там утром сделаешь, и все. Да еще внутривенные вливания делать надо. Еще капельницы надо ставить. И кормить я должна. И как раз когда полно дел — ему, видите ли, оперировать понадобилось. Нельзя, что ли, отложить немного? Подумаешь, аппендицит! Дело какое! Обождет немного. Нет, поднял крик. Говорит, больной лежит нервничает. Больной-то лежит, ему и болит-то не очень — может и обождать чуть-чуть. А я совсем с ног сбилась. Ведь, если посчитать, я уколов сто должна сделать. Да еще кормить как раз сейчас. Ведь он-то о еде не думает, что время пришло. С этим дурацким двухстепенным обслуживанием нянечка не должна кормить. А ведь больного только-только привезли. Ничего, подождут немного.

А знаете, какой скандал он поднял в операционной, что ему не сразу больного привезли?! Говорит, что уже пятнадцать минут стоит в операционной помытый.

Ведь стоит, ничего не делает. Подумаешь! Трудов-то!

Меня привезли в операционную, а там такой крик! Я даже не понял, в чем дело. Хирург чем-то был недоволен. Вроде ждал, что ли, нас долго? А чего он-то ждал?! Это я всех торопил. А он ведь ничего не ждал. И на кого он кричал, тоже не понял я. Только очень это неприятно — должен меня оперировать, а уже на взводе.

Все нервничают. Что же дальше будет? Потом уложили меня на стол.

— До каких же пор будет продолжаться это безобразие! Я уже пятнадцать минут стою помытый, с поднятыми руками, а у нее, видите ли, дела! Пятнадцать минут! За это время можно и иной аппендицит сделать. Как расхищают время! Просто ужас! Я стою. Операционная сестра стоит. Все ждут. Больные внизу поступают. А она занята! Да что же это за дела такие?! До сих пор не поймут, что главное в хирургическом отделении — это операционная. Будто уколы не может сделать позже. Будто покормить позже нельзя. Надо же так издергать перед операцией, а еще какой аппендицит будет — неизвестно. Аппендицит им, видите ли, пустяки. Безобразие!

— Вот ведь кричит! А если не сделаю вовремя все вливания, опять кричать будет. Ведь это же действительно надо сделать вовремя. Что сама операция, если все не делать как следует после? Больных надо накормить, пока все горячее, пока все не остыло. Если больной пожалуется, что ел холодный суп, он же опять будет ругаться.

Ну постоял немного. Подождал. Подумаешь, беда какая! Ну понервничал немного больной еще — что случится-то от этого? А меня вот издергать перед тем, как к больным идти, ничего не стоит. И ведь придут больные — тоже будут чем-нибудь недовольны. Как этот: «Когда, наконец, будет операция?.. Когда, наконец, будет операция?»

Что они дергают друг друга? Ведь сейчас они меня будут оперировать. А уже нервничают.

Ну, слава богу. Накрыли простынями. Как это неприятно!.. Они со мной что-то делают, а я ничего — полная пассивность. И добровольно. Как это неприятно, быть вот такой игрушкой в чьих-то руках!

— Доктор, а может, не надо делать? Может быть, нет аппендицита? — Как это вырвалось у меня — и сам не знаю. Но может быть, они действительно ошиблись?

— Да вы не волнуйтесь. У вас аппендицит, и операция необходима. Вы же сами это отлично понимаете. Зачем же зря говорить все это? Не надо зря нас нервировать.

Операционная сестра:

— Ну и быстро ж вы его сделали!

— Не успела я прибежать и начать кормить больных, как уже велели ехать за больным. Здорово он их оперирует! Ну мыслимое ли дело так работать?! А чуть задержишься, опять крик, что заставляю больного после операции лишнее время лежать на столе. А всего-то — аппендицит. Подумаешь, пустяки какие!

* * *

Мне казалось, что операция длилась очень долго. А мне все талдычили про какое-то очень малое количество минут.

Аппендицит оказался не бог весть каким тяжелым. Но все же ненавижу, когда аппендицит считают пустяком. Живот режем — а тут вдруг «пустяки», говорят.

Просто это, к сожалению, стало привычно. Больно много его, аппендицита.

И все-таки аппендицит лучше делать под общим наркозом.

Через семь дней я выписался.

1966 г.