Песнь колдуньи

Глава 17

В Сассенаж пришел рассвет, окрасив в нежные розовые тона маленькое окошко на верхнем этаже донжона, к которому сейчас был обращен взгляд лежащей на своей постели Альгонды. Жерсанда уже встала, но девушка оттягивала этот момент, терзаемая грустными мыслями о том, что ее ждет. Каждое утро с того дня, как она вернулась из крипты, ее тошнило, и в памяти всплывали одни и те же картины.

Она словно со стороны видела себя входящей в их с матерью комнату — промокшей до нитки, с посиневшими губами и неровно бьющимся сердцем. Слава Богу, мать оказалась там, она как раз складывала чистое белье. Жерсанда помогла дочери раздеться, потом растерла ее лавандовой настойкой. Она спросила, откуда взялись две вишневого цвета отметины у девушки между грудями — в то место впились зубы змеи, проткнув ткань платья. Постепенно Альгонда согрелась. Она рассказала матери о случившемся. Умолчала только о своем решении побороться с судьбой. Волновать мать ей не хотелось. Признаться в том, что она собирается отдаться барону, чтобы нейтрализовать действие яда, и так было нелегко.

— Как бы я хотела, чтобы все это выпало на мою долю, а не на твою! — вздохнула Жерсанда.

Мать и дочь обнялись. Губы Альгонды дрожали, но она все же взяла себя в руки. Инстинкт самосохранения в ней возобладает. Она это знала.

Девушка ласково высвободилась из материнских объятий, оделась в чистое и вышла, испытывая непреодолимое желание выпить свежего молока. Самой доить Бланшетту ей не хотелось, поэтому Альгонда спустилась в кухню, и мэтр Жанис с радостью налил ей сливок.

Предоставив поварятам суетиться вокруг кастрюль, он сел напротив девушки.

— Что-то ты бледненькая сегодня, моя малиновка. Ты переживаешь из-за Матье, я же вижу. И чего только ждет этот балбес, почему не просит твоей руки? Может, наподдать ему под зад, чтобы ускорить дело?

— Вот этого точно не надо, я умру со стыда! — взмолилась Альгонда.

Мэтр Жанис встал и со вздохом по-отечески чмокнул в темечко девушку, в уголках губ которой остались белые пятнышки сливок.

— Как хочешь, но грусть гасит твою красоту. Послушай моего совета: стоит тебе построить глазки кому-нибудь другому, как этот простак вмиг поймет, что делать!

У Альгонды сжалось сердце. «С наступлением ночи, — думала она, поднимаясь в свою башню, — ваш совет, мэтр Жанис, вполне может мне пригодиться».

Сказав Матье, что у нее не будет свободной минутки, пока она не приведет в порядок проклятую комнату, остаток дня Альгонда работала не покладая рук. Отодраенная до блеска, с натертыми полами, комната понемногу приобретала жилой вид. Ближе к вечеру Жерсанда привела плотника, чтобы тот починил кровать и заменил прогнившие доски пола, а потом вставил в оконный проем новое витражное стекло. Побывала в комнате и портниха — сняла мерки для новых штор. Гобелен с изображением «суда любви», судьей на котором выступала девушка со скрытым вуалью лицом, вынесли на улицу, хорошенько потерли золой, а потом прополоскали в речной воде и разложили сушиться на соседнем лугу. Благодаря работникам, которым довелось побывать в овеянной тайной комнате, слух о том, что она снова открыта, докатился и до деревни, и там сразу начали зажигать свечи, чтобы защититься от гнева феи. Вечером эта новость обсуждалась в каждом доме. Мало кого она обрадовала, большинство жителей закрыли наглухо ставни, пребывая в уверенности, что демоническое дыхание женщины-змеи ветром носится по деревне.

Барон вернулся к обеду. Уже стук его сапог на лестнице вверг Альгонду, которая, запершись в проклятой спальне, натирала паркет воском, в состояние паники. Она долго не могла успокоиться — просто сидела на полу, прижавшись спиной к наличнику и не сводя глаз с каминной трубы, за которой скрывался тайный ход. На смену страху пришла ненависть к Мелюзине.

Нет, она не станет играть в игру, навязанную невероятными существами! Пусть она и потомок Мелиоры, только она намного человечнее, чем фея, и намеревается таковой остаться. Остальное зависит от ее доброй воли.

Барон не стал подниматься наверх, и она вернулась к своей работе. Церковный колокол прозвонил девять, когда она через распахнутое окно услышала, как барон зовет сокольничего. Она подошла ближе к окну, чтобы убедиться, что он и правда уезжает на охоту. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Матье, огорченный ее долгим отсутствием, стоял посреди двора. Запрокинув голову и прижав ладонь козырьком к линии густых бровей, он смотрел на ее окно. Альгонда, которая твердо решила не показывать ему своей тоски, помахала юноше рукой. Он отвесил ей поклон, послал воздушный поцелуй и повернулся, намереваясь уйти, как раз в тот момент, когда барон Жак проезжал мимо на лошади в сопровождении сокольничего, на перчатке у которого восседала хищная птица. Как и Матье, он поднял голову и посмотрел на башню. Альгонда поспешно отошла от окна.

Когда Альгонда, подав барону ужин, переступила порог его спальни, чтобы приготовить ему постель, ранка на ее груди была уже похожа на черноватый след от ожога в форме звезды.

Девушка заменила свечу, потом откинула на кровати одеяло и поправила подушки. Все это она делала нехотя, сердце ледяной рукой сжимал страх. В комнату вошел барон. Она повернулась к нему, но глаз не подняла.

— Ты хочешь меня, Альгонда? — спросил он, подходя ближе.

Она могла бы сказать «нет», и он не стал бы ее принуждать. Однако она кивнула и позволила себя обнять. На рассвете, ощущая боль внизу живота, несмотря на то что барон лишил ее невинности со всей деликатностью, на какую был способен, она вернулась в их с матерью комнату. По пути ее вырвало.

Жерсанда ждала ее, сидя в ночной сорочке на краешке кровати. На столике у изголовья горела свеча.

— Это случилось, — сказала ей Альгонда.

— Ложись спать. Я пока подменю тебя.

Как только за Жерсандой опустилась занавеска, девушка разделась и поднесла зеркальце к груди. Черного цвета жилки расходились во все стороны от места укуса, в том числе и на груди. Она сжала зубы в приступе гнева и вспомнила слова Матье.

«Если барон к тебе прикоснется, я его убью», — Пригрозил он.

Он не должен узнать. Никогда.

И она упала на постель, побежденная сном. Проснулась она от того, что мать трясла ее за плечо.

— Почти полдень! Вставай! Я приготовила тебе воды помыться.

Альгонда послушно пошла за матерью и смыла со своего тела кровь, потом оделась, и все потекло своим чередом: Жерсанда готовила замок к свадьбе, Альгонда вернулась на верхний этаж донжона, чтобы проверить, как справляются плотник и портниха. Вечером барон притянул девушку к себе, поцеловал, а потом легонько оттолкнул, почувствовав, как напряглось ее тело.

— Пока не вернется госпожа Сидония, будешь приходить ко мне в спальню перед рассветом. Обнаженная и податливая. А пока иди. Я устал.

Она ушла, испытывая нечто вроде благодарности, и только спустя какое-то время поняла, что эта постылая обязанность испортит ночи не меньше, чем уже портила дни. И ей снова стало до тошноты противно.

Во дворе, у стены донжона, пропел петух. Альгонда сбросила одеяло, встала и взяла в руки зеркало, чтобы, как делала каждое утро, посмотреть, как по ее телу распространяется яд. Удивление отразилось на ее лице. След от укуса исчез. Черные жилки тоже. Это могло означать лишь одно: она забеременела. Мелюзина сказала правду. Она спасена. Она подумала было, что теперь можно не идти в спальню барона, а утром соврать, что проспала, но она поспешно прогнала эту мысль. Он был с ней нежен и терпелив, хотя, на правах господина, мог бы обращаться с ней грубо. Лучше не навлекать на себя господского гнева. Если он прикажет в наказание ее высечь, она может потерять то, что отныне живет в ней. Приняв решение, Альгонда встала и поспешила в спальню барона.

Барон Жак де Сассенаж привстал на постели, разбуженный кошмаром. Во сне он находился в карете без возницы, которую кони, испуганные до безумия появлением извивающейся в воздухе Мелюзины, неумолимо влекли к пропасти. Несмотря на прилагаемые усилия, он не мог открыть дверцу кареты, подпрыгивающей на неровной дороге. На сиденье напротив, спокойная, со следами тлена на лице, сидела его покойная супруга и равнодушно наблюдала за тем, как он пытается избежать неотвратимого конца. Осознав, что на самом деле он находится в безопасности, в собственной постели, барон вздохнул с облегчением. И упал на подушки.

Мелюзина перестала сниться ему с того дня, как он вместе с мэтром Дрё спустился в подземную пещеру. Быть может потому, что усилия, которые он прикладывал, посвящая Альгонду в тайны плотской любви, лишали его возможности думать о чем-то другом. Он забыл и об исчезнувшем портрете, и о найденном в гроте камешке, похожем на тот, что показывала ему Сидония. Этот камешек так и остался у него в поясном кошельке — драгоценное напоминание о тайне, которую он отчаялся раскрыть. По правде говоря, дни пролетали незаметно, Жерсанда постоянно приходила спросить его мнения по тому или иному поводу — в замке вовсю готовились к свадьбе. В Ля Рошетт мэтр Дрё делал даже больше, чем пообещал: замок кишел нанятыми им рабочими, которых он теперь именовал не иначе как «Богом данные работники», настолько они оказались умелыми и авторитетными в своих цехах. Что до комнаты Филиппины — она была готова, Альгонда вчера перед сном показала ее ему. Он с трудом узнал комнату и похвалил девушку. Через считанные дни вернется Сидония…

Барон потянулся. Если судить по количеству ударов колокола на часовне, скоро придет Альгонда. Он не мог понять, почему его так сильно влечет к ней. И еще меньше — почему она отдалась ему, ведь было очевидно, что она не испытывает удовольствия от его ласк. Это при том, что он имел репутацию хорошего любовника и не было женщины, которая, побывав в его объятиях, не хотела оказаться в них вновь. Разумеется, она старалась удовлетворить его, но с закрытыми глазами и дремлющим телом. Ни стона, ни вздоха… Ни на секунду в ней не пробудилась чувственность. Думать об этом было грустно.

Тихонько скрипнула дверь… Он узнал ее легкие шаги. Она угасла. А ведь еще несколько дней назад была такой игривой и веселой… Не хотелось думать, что именно он — причина произошедших с девушкой перемен, однако этот вывод напрашивался сам собой. Она раздвинула занавеси полога и совсем не удивилась, увидев, что он не спит.

— Иди ко мне, — сказал он, протягивая к ней руку.

Обнаженная, она легла рядом и натянуто улыбнулась. На мгновение он ощутил презрение к самому себе за то, что принуждает ее, но прогнал мысль о том, чтобы отправить ее восвояси. Нежность, которую он испытывал к девушке, подтолкнула его к решению: он попытается ее «разбудить». Такая красавица должна получать от любви наслаждение… Несколько минут он ласкал ее тело, но Альгонда оставалась недвижимой и безучастной, как и раньше. Рука барона замерла у нее на животе, а сам он приподнялся на локте, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Я кажусь тебе уродливым? — спросил он мягко.

Вздрогнув, Альгонда открыла глаза.

— Нет, мессир.

— Может, я слишком стар? Хотя я полагал, что еще довольно крепок.

— Вы правы. Вы крепкий, я хотела сказать, вы совсем не старый… — Девушка покраснела и спросила поспешно: — Я вам не угодила?

Он невесело улыбнулся.

— Об этом можешь не волноваться. Что меня поражает, так это твоя безучастность.

На лице Альгонды промелькнуло удивление:

— А должно быть по-другому?

— Полагаю, что да.

— Я не хотела вас разочаровать.

— Дело не в этом, говорю тебе. Я привык, что мои любовницы сгорают от страсти, а ты остаешься холодной. И я не могу понять, почему. Тебе больно, когда я беру тебя?

— В первый раз было больно. Потом нет, — призналась девушка. — А что я должна чувствовать?

— Удовольствие. Сильное. Ошеломляющее. Которое рождается здесь, — он положил руку ей на лобок, — и здесь, — его рука переместилась чуть выше, а пальцы пробежали по ее животу.

Альгонда с сокрушенным видом помотала головой.

— Я ничего такого не чувствую, мессир.

— А что же ты чувствуешь?

Она слегка поморщилась.

— Говори, не бойся. Я хочу тебе добра. Это правда.

— Не знаю, как сказать… Наверное, мне это просто не нравится.

— Девушке твоих лет и твоего темперамента не могут не нравиться плотские утехи.

Альгонда не ответила. Ну что еще она могла ему сказать? Что она легла к нему в постель только чтобы не умереть? Что ее от него тошнит? И дело не в его внешности и возрасте, не в его страсти к ней, а в том только, что…

— Я люблю другого, — произнесли губы Альгонды ее потаенную мысль.

— Сына хлебодара?

Она кивнула.

— И ты отдалась мне, чтобы заставить его ревновать?

— Нет, нет! — зачастила Альгонда, которую это предположение привело в ужас. — Он ничего не знает и не должен узнать. Никогда!

— Тогда почему? Ты ведь не обязана была это делать.

— Вы — господин. Вы пожелали меня. Вы могли прогнать нас с матерью из замка.

Барон нахмурился. Она говорила искренне, и все же он сомневался в правоте этих слов.

— Так вот каким видят меня мои слуги…

Она промолчала. По правде говоря, не так давно она поняла, что представление Матье о том, что барон жестокий и неумолимый сеньор, не соответствует действительности. Они с Матье не разговаривали с того дня, как она вернулась из подземелья. Загруженность работой служила ей оправданием. Догадывается ли он? Она боялась даже думать об этом. Ради любви к Матье она отреклась от того, что ей было предначертано судьбой, отдалась другому мужчине, запятнала свою светлую душу. И отныне обречена жить с этим позором.

— Закрой глаза, — попросил барон.

Она подчинилась. Рука продолжила путешествие по ее телу — легонько, как скользит по земле листок, влекомый ветром.

— Забудь, кто я и где ты сейчас находишься. Думай о нем.

Она вздрогнула от удивления:

— О Матье?

— Ты хочешь мне угодить?

— Я боюсь вам не угодить, — выкрутилась она.

— Представь, что это его руки. Представь, Альгонда, и тогда это будет в последний раз.

Это обещание дало девушке сил подчиниться. Она закрыла глаза и представила себе Матье — его улыбку, его гримасы, его голос.

— Поцелуй, Альгонда, один крошечный поцелуй, — попросил он, приближая свое лицо к ее лицу.

Их губы соприкоснулись. Она приоткрыла рот, наслаждаясь словами своего возлюбленного. Она упивалась нежными движениями его языка. Кровь воспламенилась в ее жилах, когда руки стали робко ласкать ее груди. Эти руки могли бы быть руками Матье… Понемногу она позволила себе поверить. Обвила руками его шею. Ей стало не хватать воздуха, но ни за что на свете она бы не оторвалась от этих губ, слившихся с ее губами. Шепот отозвался эхом в ее сердце:

— Я люблю тебя, Альгонда.

Пальцы пробежали по ее лобку. Она ощутила укус желания. Изогнулась, когда прикосновение повторилось, удивляясь тому, что удовольствие волной прокатилось к бедрам, желая ощутить его снова. Ее накрыло мужское тело. Горячее. Напряженное. Она развела бедра, чтобы принять его в себя, оторвалась от губ, осознав, что еще мгновение, и она задохнется. Помотала головой, пытаясь вдохнуть, но не смогла и закричала. И распахнула глаза, неожиданно для себя оказавшись на пике наслаждения. Понимание, где она и с кем, вернулось не сразу. Темные занавеси, лицо барона, танцующее над ней в ритме его движений в ее теле. Щеки девушки залила краска стыда. Ей хотелось оттолкнуть его, но она не нашла в себе сил это сделать. Проснувшееся, порабощенное наслаждением тело отказывалось подчиниться. Внезапно оно стало для нее источником жестокой муки. Пытка… Для тела и для разума. Тело, бичующее разум… Она задвигалась в такт движениям Жака — дыша тяжело, с хрипом, как умирающая, с глазами, полными слез. Жива… Она выжила. Но сможет ли она простить себе это? Барон упал на кровать рядом с ней, на его тонких губах играла улыбка удовлетворения. Она не шевелилась. Волна блаженства накрыла ее тело, отрицающее душу, побежденное предательством.

— Ты свободна, — прошептал барон, у которого сами собой закрывались глаза.

Обычно она бесшумно уходила, прежде чем он успевал погрузиться в сон. Теперь она молчала и не торопилась уйти.

— Я не хочу, чтобы любовь была для тебя тяжким бременем, прекрасная Альгонда. Ты станешь приходить ко мне по своему желанию, или не приходи вовсе. Отныне тебе самой решать.

— Я не смогу, — честно ответила она.

Он повернул голову и посмотрел на ее профиль. Она закрыла глаза, возможно, ожидая вспышки гнева. Разумеется, он бы предпочел другой ответ, но, странное дело, даже тот, что он только что услышал, его устроил.

— Мне нравится твоя откровенность. Это редкое качество. И в награду я разрешаю тебе сегодня не работать. Беги к своему возлюбленному. В день моей свадьбы я буду рад объявить о вашем обручении.

С сердца Альгонды словно камень свалился. Не шевелясь, она долго лежала рядом с бароном, подыскивая слова признательности. Вскоре послышалось сопение. Барон уснул.