Песнь колдуньи

Глава 30

Джем лег спать рано, как и было договорено. Надев одежду кади, которую ему ближе к вечеру украдкой принес Насух, он прислушивался к каждому шороху в комнате. Влажные ладони выдавали его волнение и возбуждение. Конец цветистым речам и медоточивому притворству! Он устал притворяться, стараться выглядеть дураком — он, чью начитанность и живость ума восхваляли во всей империи! Он и так слишком долго развлекал этих крыс. Если его схватят, он плюнет им в лицо. У него хватит на это мужества.

За занавеской послышался шум. Прижав руку к сердцу, появился кади.

— Принц…

Джем отбросил простыни. В следующее мгновение он уже выходил в коридор, его пальцы зудели, соприкасаясь с рукоятью кривой сабли, висевшей у пояса. На случай, если Аллах сегодня не удостоит их своим взглядом и бежать не удастся, он оставил под матрасом свой кинжал — подарок матери на десятый день рождения. Ему было тяжело с ним расстаться, но он все же решил проявить осторожность. «Ни шагу вперед, пока не обеспечил себе надежный тыл», — не уставал наставлять его отец. Он прошел хорошую школу.

— Там!

Филибер де Монтуазон пальцем в перчатке указал на тени, чуть более темные, чем тень от донжона. Слово он выдохнул так тихо, что стоявший рядом с ним Ги де Бланщфор едва его расслышал. Оба увидели, как беглецы остановились, судя по всему, пытаясь сориентироваться в темноте. Если бы не предательство Мунии, побег, возможно, и удался бы. Скрытый за тучами серпик луны почти не давал света, поэтому различить движущуюся фигуру можно было с большим трудом.

— Подождем, — решил Ги де Бланшфор, которому тоже надоел весь этот мерзкий маскарад.

Поймать Джема с поличным — идеальный предлог для исполнения планов приора. Он поднес большой и указательный пальцы к губам. Плотный воздух разорвала трель, похожая на птичью, за ней еще одна, и еще. На первый взгляд звук безобидный, но предварительно было условлено, что это — сигнал готовности к бою.

Насух положил руку на плечо Джема. Остальные тоже что-то почувствовали: беглецы остановились перед углом здания. За ним, под деревьями, недалеко от северных ворот, которые Хушанг обязался открыть, их ждали кони. Если удастся преодолеть открытый участок, отделяющий их от ворот, у них все может получиться.

— Чувствуешь? — спросил Насух.

Джем кивнул. Запах пота… Грозовой ветер принес его вместе с запахами земли. Так пахнет солдат перед битвой. Этот запах был им слишком хорошо знаком, поэтому ошибки быть не могло.

— Нас обвели вокруг пальца, — заскрежетал зубами Хушанг, выхватывая из-за пояса свою кривую саблю.

— Не торопись, — сказал Джем, поднося руку к губам.

Он издал протяжный звук, похожий на крик совы. Через несколько секунд послышался ответный крик.

— Пора! — бросил Джем.

В едином порыве они сорвались с места — к свободе.

— Черт подери! — в гневе заорал Филибер де Монтуазон, увидев бегущих турок.

Вместе с Ги де Бланшфором, Жаном Изероном, Имбером де Бовуаром и Жаном Онифасом он бросился в погоню.

За их спинами, на паперти, зазвенел металл. Сабли против мечей. Янычары против рыцарей. Восемьдесят воинов в тюрбанах против восьми сотен наемников Ги де Бланшфора, выскакивавших буквально отовсюду. Напрашивалась мысль, что исход битвы предрешен, но турки благодаря своей сноровке и доблести вели бой практически на равных с многократно превосходящим их численностью противником. На одного павшего янычара приходилось десять французов, оседавших на землю с проломленной головой или отрубленными конечностями.

Джем видел, что проклятые госпитальеры появляются со всех сторон и набрасываются на его людей, как волки на добычу.

— Беги! — крикнул Хушанг, внезапно резко разворачиваясь, чтобы прикрыть его со спины.

Анвар и Насух последовали его примеру. Джем пробежал еще несколько туаз. Сзади слышались звон металла и воинственные крики его соплеменников, впереди — ржание испуганных лошадей у ворот, путь к которым уже преградили восемь вооруженных до зубов солдат. Джем знал, что легко их перебьет. Бежать! У него еще есть шанс. И все-таки он остановился. Кем станет он без друзей? Волком — раненым, затравленным, странствующим по незнакомым, враждебным землям. Презирающим себя с каждым днем все сильнее за то, что обрек своих друзей на верную и бесполезную смерть. Он повернул назад. Его лазурные глаза были зоркими, как у хищника; он окинул взглядом местность, а благодаря привычке вслушиваться в темноту услышал то, что было для него сейчас важно. На террасах янычары сдавали свои позиции. Сколько их осталось? Самое большее три десятка, если судить по характерному стуку сабель о франкские мечи. Запахи пота и крови ударили в нос. Филибер де Монтуазон и Ги де Бланшфор находились всего в нескольких шагах от его друзей, сражавшихся со все возрастающим количеством солдат в кольчугах. Совсем скоро, несмотря на яростное сопротивление, их убьют. Больше Джем не сомневался; он бросился в бой в тот миг, когда Ги де Бланшфор обнажил свой меч.

Каждый удар Джема находил отклик и в его плоти, и в душе. Между ним и великим приором Оверни находилось несколько латников. Они решили его окружить! Несчастные! Он захохотал, совсем как в детстве, когда отец учил его разрубать веревку, вертевшуюся вокруг него. На манер дервиша он крутанулся вокруг своей оси, держа лезвие сабли горизонтально. Он проделал это с такой сноровкой и с такой скоростью, что, несмотря на спутывающую ноги траву, срубил четыре вражеских головы одним махом. Оставшиеся в живых кирасиры испуганно попятились. Но он не дал им времени прийти в себя. Их было пятнадцать против него одного. Подпрыгивая, как дьявол, он убивал их одного за другим с такой легкостью, что врагам впору уже было заподозрить, что перед ними не человек, а демон. Но, быть может, дело было в том, что они не могли защищаться? Разве не приказал им Ги де Бланшфор взять его живым? Вместо того чтобы атаковать, французы отступали, надеясь, что он в пылу боя последует за ними. А он жаждал их крови. Жаждал победы. Жаждал правды, которую всегда мог прочесть только на лике смерти. Стремление к свободе подпитывало его силы. Исцеляло, когда его унижали. Заставляло других восхищаться им. Сейчас он — Джем-султан, нежно любимый сын своей матери, законный наследник своего отца и кошмар своих старших братьев, стал Джемшидом, мифическим героем Персии, чьи храбрость и безрассудство унаследовал. Он непобедим, потому что стал такой желанной добычей.

Когда он осознал, что маневр врага был направлен на то, чтобы отрезать его от своих, было слишком поздно. Ги де Бланшфор преградил ему путь. Он был один. Они стали друг напротив друга.

— Битва кончена, Джем, — объявил приор.

— Значит, я умру, — решил принц, поднимая голову и саблю.

Вопреки его ожиданиям, Ги де Бланшфор опустил свой клинок и разжал пальцы. Его меч упал к ногам турка.

— Возьмите мою жизнь, но сохраните свою, принц. Вы стоите больше, чем я.

— И сколько же? — Джем скрипнул зубами, приставляя саблю к шее приора под подбородком.

Ги де Бланшфор и глазом не моргнул, не попытался отвести оружие.

— Сорок тысяч дукатов.

— В день?

— И право беспрепятственно плавать по Средиземному морю.

— Мой брат намного щедрее, чем я думал.

— Наша задача — защищать его от вас, а вас — от него. Он не задумываясь, убьет вас, если поймет, что от вас снова исходит угроза. Он и так временами предпринимает попытки вас уничтожить, несмотря на наши с ним договоренности. Я же поклялся вас защищать и сдержу клятву.

Гнев Джема угас в одно мгновение. На этот раз он не сомневался: приор говорил искренне. Ничто в нем не наводило на мысль об обмане. Только теперь Джем понял насколько они с Ги де Бланшфором похожи. Гордость превыше всего. И честь. Они испытывали взаимное уважение друг к другу.

— Лев не создан для того, чтобы жить в клетке, великий приор. Отныне никакого обмана.

— И никаких ударов исподтишка?

— Если я дам обещание, вы позволите мне ходить, куда мне вздумается, принимать у себя гостей, охотиться, прогуливаться верхом, устраивать пиры?

— Пока рядом с вами Филибер де Монтуазон, вы можете жить, как вам вздумается. В почете и роскоши, соответствующих вашему положению. Но только как изгнанник.

— И это навсегда, я полагаю?

— Боюсь, так будет, пока я не получу иные распоряжения.

Вокруг них все еще кипела битва. Хушанг громко хохотал. Его давно копившееся напряжение выплескивалось демонической яростью. Никто не мог устоять перед ним, и его смех почти перекрывал шум битвы. Даже не видя, Джем узнавал каждый удар своих друзей. На шее великого приора, у острия сабли принца, появилась капля крови.

— Я мог бы убить вас.

Ги де Бланшфор остался недвижим, как изваяние.

— Мое место занял бы другой. Желающих больше сотни. Но этот другой мог бы оказаться менее снисходительным.

— Что-то не припоминаю, чтобы вы были к нам снисходительны, — усмехнулся Джем.

— Вы оставили мне выбор? Что бы вы сами сделали на моем месте?

— То же самое. «И я бы так поступил», — подумал Джем. И опустил саблю. На мгновение меж тучами появилась луна, освещая лицо противника. Взгляд приора был живым и честным.

— Я ваш союзник, Джем. И я бы хотел, чтобы, невзирая на обстоятельства, вы поверили в мою искренность.

Вместо ответа принц повернулся к приору спиной, чтобы еще раз посмотреть на сражающихся. Его соратники, непобедимые, кружились между окровавленных трупов. Скорее всего, это последняя битва, в которой ему довелось участвовать, пока он остается пленником. Он дважды коротко свистнул. Эти звуки пронзили ночь и шум боя.

Лязг оружия моментально стих. И только Хушанг, разгорячившись, нанес еще один удар. Еще одна голова с искаженным гримасой ужаса лицом покатилась по земле. Тело солдата, прежде чем осесть, комично дернулось. Филибер де Монтуазон набросился на Хушанга, сгорая от ярости. Раньше, чем кто-либо успел вмешаться, Хушанг отразил смертоносный удар. Мужчины скрестили клинки и полные ненависти взгляды. Они были так близко друг к другу, что сталь затуманилась от их смешавшегося дыхания.

— Опустите оружие, Филибер! — приказал Ги де Бланшфор.

Противники еще несколько секунд стояли в том же положении, тяжело дыша, потом шевалье, выполняя приказ, отступил, однако было очевидно, что он готов как отразить удар, так и нанести его.

— Только попробуй, и я изрублю тебя и скормлю собакам! пригрозил ему Хушанг и плюнул в его сторону.

— Этим дело не кончится, можешь не сомневаться, — отозвался Филибер де Монтуазон, повернулся и пошел к террасе.

Под ногами его скрипел песок, вторя стонам раненых.

— Отдайте мне вашу саблю, — приказал Ги де Бланшфор, протягивая руку.

Джем инстинктивно отшатнулся.

— Это не обсуждается, — сказал великий приор. — Я заберу оружие у вас, ваших друзей и ваших янычар.

— Чем же я стану защищаться?

— Вы должны доверять мне, Это и будет лучшей защитой.

— Хорошо. Но взамен окажите мне услугу, — потребовал принц, передавая приору свою саблю.

— Говорите, — бросил Ги де Бланшфор.

— Я требую смерти предателя.

— Понятно. Ваш кодекс чести сходен с моим. Один из ваших янычар последует за ней на корабль, отправляющийся к Родосу. Я дам ему охранное свидетельство.

— Вы сказали «за ней», значит, меня предала одна из моих жен. Кто же?

— Муния.

Джем проглотил свое разочарование. Все теперь прояснилось. Он недооценил гордость египтянки. Нет ничего страшнее униженной женщины. Мать, имевшая дело с отвергнутой женой Баязида, без конца ему об этом твердила. Кто же из них двоих, в таком случае, больше виноват? Он, потому что пренебрег ею и бросил, как потаскуху, в объятия Филибера де Монтуазона? Или она, потому что отомстила ему? Он уже подумывал, не помиловать ли ее, но сделать это означало бы отречься от своих принципов. Попрать законы своей страны. Предатель должен быть казнен. Муния не избежит этой участи.

— Вы обещаете, великий приор? — спросил Джем, следуя за Ги де Бланшфором.

— Обещаю, Джем. Она умрет, и к вашему человеку не будет никаких вопросов.

По аллее они вернулись к зданию, ступая по лужам крови, которую земля не успела впитать. Госпитальеры уже хлопотали над ранеными, намереваясь отправить их в лазарет. Возле донжона комтурства солдаты под командованием де Люирье разоружали державшихся на ногах янычар и их командира.

— Поймите, я не могу оставить вам в качестве охраны ваших людей. Вам придется довольствоваться моими. Но я оставлю вам троих янычар на ваш выбор, их командира и пятерых подручных, — объявил Джему Ги де Бланшфор, когда они поравнялись с турками.

Джем отобрал девять человек. Де Люирье освободил их, а остальных повел в донжон.

— Мои друзья останутся со мной, как и мои рабы, мои жены и мой кади, — перечислил Джем, болезненно ощущавший свою беспомощность.

— Остальных переправят на Родос. Завтра же.

Джем кивнул. Молчаливое согласие. Навалилась усталость, и он мечтал только о том, чтобы смыть кровь, которой были измазаны его руки и одежда.

— С вашего позволения, великий приор, я вернусь к себе.

— Еще одно, Джем. Через неделю мы отправимся в замок Рошшинар.

Джем покорно улыбнулся.

— Какая разница, куда…

Он повернулся и стал подниматься по лестнице, ведущей к жилым помещениям.

— В тамошних лесах полно дичи…

В голосе приора прозвучали дружеские нотки. Джем замер на пороге. Внезапно на душе у него полегчало.

— Мне понадобится хороший конь.

— Вы сами его выберете, но я буду рад вам в этом помочь. Если, конечно, вы согласны…

Джем вошел в здание комтурства, слегка сгорбившись. Он смертельно устал. Его терзала мысль, что пришлось пожертвовать столькими жизнями. Но завтра будет новый день. А потом еще один и еще. Если Ги де Бланшфор сдержит слово, дни буду меньше похожи один на другой, чем прежде. Ему хотелось думать, что, если не терять надежду, придет тот час, когда у него и госпитальеров цели станут общими. Завтра…

Он уснул, мечтая о долгой прогулке верхом.