Песнь колдуньи

Глава 20

Тыльной стороной кисти Марта стерла струйку слюны в уголке рта. Она дрожала в горячке. Она сгорала от похоти. Ее кровать из-за отсутствия свободных комнат в замке поставили в закутке, соседствующем со спальней их милостей, поэтому она вот уже несколько часов, теряя голову от возбуждения, слушала стоны Сидонии, которую барон заключил в объятия, как только они уединились там. Поддавшись искушению, Марта отодвинула занавеску и наблюдала за их любовными играми в свете свечей, вдыхала смешавшиеся запахи их тел. Ее тело требовало удовлетворения. В нетерпении она захлебывалась слюной. Как же ей хотелось броситься на любовников, всадить кинжал в грудь этого хряка-барона и, как в былые годы, принудить Сидонию к лесбийской любви прямо в луже его крови… Дыхание ее стало прерывистым, но она все же взяла себя в руки. Убийство в этом доме помешает выполнению ее планов. А желанная цель уже близка. Все, все говорит об этом! И то, что ее чувства необычайно обострились, а ведь луна еще не появилась на небе…

Низ живота охватила сладостная истома. Марта сжала бедра и прикоснулась к лобку. Пальцы скользнули вниз терзая лишенную волос кожу.

Хоть бы они уснули! Скорее!

Ей нужно выйти, покинуть замок. Принести в жертву невинную плоть. Она подавила хрип. Достигнуть пика наслаждения! Только не в этих стенах… Потребность в утолении желания стала мучительной. А эти двое все еще обнимаются, как будто этому борову не больше двадцати! Завтра же она начнет подливать ему в вино настой, от которого его страсть сразу поутихнет. Они ее унизили. «Отомсти!» — кричало ее естество. Она снова сжала зубы, чтобы заглушить хрип.

Крик барона, оказавшегося на пике наслаждения, принес ей желанное облегчение. Еще несколько минут, и она сможет выйти…

— Я так тосковал по вашему телу, душенька! Это была мука, — прошептал, с трудом переводя дыхание, Жак, упав на кровать рядом с возлюбленной.

— Вы хотите убедить меня в том, что не нашли хорошенькой служанки, чтобы облегчить эту муку? — насмешливо поинтересовалась Сидония, обнимая его.

— Пусть так, но ее объятия — всего лишь бледное подобие ваших.

— Ее красота предвещала иное…

Сидония лукаво посмотрела на возлюбленного.

— Стало быть, вы назначили Альгонду моей горничной не случайно.

— Она в моем вкусе. И мне показалось, что и в вашем то…

Концовка фразы утонула в страстном поцелуе. Сидония упивалась им, желая, чтобы это удовольствие длилось бесконечно. Она тоже страдала в разлуке с любимым.

— Я люблю вас так сильно, как уже не надеялся полюбить, — тихо сказал барон, отрываясь от ее губ и пряча свои в ложбинке под изящным ушком.

Сидония расслабилась. Сразу по возвращении она испытала столько противоречивых чувств, но теперь ощущала себя счастливой. Судя по всему, Мелюзина благословила ее новый брак, раз открылась Жаку так же, как и ей самой. Она набрала в грудь побольше воздуха. Момент был благоприятным.

— Я беременна…

Губы барона замерли на маленькой родинке в форме звезды, с рождения украшавшей ее плечо. Сидония чуть отстранилась. В глубине глаз барона зажглась еще одна звезда.

— Я поняла это, когда мы были в Бати, — с улыбкой сказала она. — Мои месячные всегда приходят вовремя, поэтому ошибки быть не может.

— Я не знаю, чего мне еще желать, — умилился барон. — Елена уже знает?

— Нет. Я хотела, чтобы вы узнали об этом первым. И потом, еще рано рассказывать. Я могу потерять этого ребенка.

— Господь не захочет этого, но вы правы, пускай Елена наслаждается своим счастьем. Приготовления к свадьбе, ее новая комната, та же Альгонда — все пришлось девочке по душе. За ужином ее смех перекатывался, словно быстрые воды Фюрона.

— Я тоже очень рада за нее, любовь моя. Уверяю вас — грядущие дни наши будут полны радости. А теперь давайте спать. Вы меня совершенно вымотали.

Барон усмехнулся, а она удобно устроилась у него на плече.

— В моем возрасте это чудо…

— Выходит, я умница, раз успела им воспользоваться, — зевая, пошутила Сидония.

— Ты даже не знаешь, насколько близка к правде, — проскрежетала Марта с нехорошей усмешкой.

Их час придет! Она подождала еще несколько минут. Скоро со стороны кровати донеслось мерное сопение.

Она встала. Лоно ее сотрясали судороги желания. Ястреб. Комната открыта. Пришло время исполнить то, что предначертано. Наконец-то! Скоро они с сестрами вернутся в Высокие Земли. Да. Это случится скоро. Набросив черную накидку прямо на ночную сорочку, она приподняла занавеску. Легкий взмах руки в сторону канделябра — и свечи разом погасли. Комната утонула во мраке. Марта скользнула в темноту с легкостью и проворством, каких никто не мог бы ожидать от нее, видя, как она передвигается при свете дня. Благодаря остроте своего ночного зрения она стремительно пересекла комнату и, босая, вышла в коридор.

На лестничной площадке у нее внезапно закружилась голова. «Зачем идти далеко?» — надрывалось ее лоно. Подняться на верхний этаж донжона, повернуть дверную ручку, напасть на эту маленькую дрянь Филиппину и насладиться ею…

Она поспешила спуститься по лестнице, борясь с искушением. Тот же порыв посетил ее, когда она проходила мимо двери комнаты Альгонды и ее матери.

Марта прижалась спиной к стене, чтобы перевести дыхание. Вспомнила, как они вернулись в замок. Вспомнила, как поднималась по этим ступенькам, а следом двое слуг несли разбитый сундук. Тогда она замерла на пороге проклятой комнаты — все чувства обострены, сердце полнится желанием мести… Девицы одновременно повернулись к ней, и было ясно, что они не рады ее приходу.

Огненная игла уколола ее между ног. Только не они… Если она это сделает, то выдаст себя. Они нужны ей обе, чтобы все вышло так, как она запланировала.

Спустившись, она прошла через караульное помещение, пустующее в это время суток, — стражники несли караул на террасе донжона, на башнях и в коридорах замка. Повернув ключ в замке, она открыла массивную сводчатую дверь. За ней ее ждала ясная ночь, в небе светила полная луна. «Звездный капюшон оберегает сон праведных», — любил повторять священник замка.

Вспомнив это сравнение, она гадко усмехнулась. Они с сестрами являли собой как бы карикатуру на эту часть божественного мироздания… Дьявольщина в людском обличье. Чернота мира. Пусть власть над этим миром перейдет к ним, и поскорее! Они поработят всех! Марта потянула на себя створку двери, потом опустила на лицо капюшон и побежала вниз по лестнице.

Она растворилась в тени крепостной стены во внутреннем дворе замка. В домиках, примыкавших к стене, все мирно спали в ожидании рассвета, с приходом которого хлебодар отправит в печь первую партию хлебов. Она знала, что часовые дремлют, опершись о свои алебарды, — они привыкли, что в округе все спокойно. Наибольший риск — наткнуться на людей Дюма, которые жили в хижине, примыкавшей к сторожевой башне во внешнем дворе, через который ей предстояло пройти. Перед дверью в хижину догорали угли костра. Трое солдат сидели там, занятые игрой в кости. Еще один стоял спиной к Марте и, весело напевая, мочился на траву. Никто не смотрел в ее сторону.

Запахнувшись поплотнее в накидку, она пробежала вдоль стены, остановилась перед потайной дверью и посмотрела вверх. Стражника на стене не было. Все в замке шло своим чередом. Она прошла под каменным сводом башни, бесшумно подняла задвижку, запиравшую массивную дверь, и вышла, позаботившись о том, чтобы она закрылась за ней без скрипа.

На северо-востоке, под холмом, вытянувшись в форме груши от церкви к берегу Фюрона, спала деревня. Взгляд Марты пробежал по дороге, которая уходила от Гренобля на восток, через деревеньку Фонтен, возле которой находился Ля Рошетт, огибала фермы, потом устремлялась через мост над Фюроном, расположенный у самых ворот деревни, пересекала последнюю и убегала вправо, к мельнице с безжизненно застывшими в этот ночной час крыльями, а потом сворачивала налево, к замку. На сколько хватало глаз, не было видно ни единой живой души. Хотя нет, на опушке ближнего леса щипали траву две косули. Учуяв ее запах, они подняли головы и тут же скрылись в зарослях деревьев, тянувшихся до утеса.

Судорога желания снова свела бедра Марты. Она прекрасно знала, кем удовлетворится на этот раз. Какая разница, как ее зовут… Она помнила свежесть ее кожи, почти не вздымавшие корсаж груди… Девушка свежая, как бутон розы. Дочь фермера. Она часто попадалась Марте на глаза, когда отец приводил ее с собой в замок, желая засвидетельствовать свое почтение барону Жаку. Подстегиваемая предвкушением, Марта побежала вниз по склону холма, нимало не заботясь о дозорных. Она слишком хорошо знала их привычки и была уверена, что, даже заметив ее, они не поднимут тревогу.

Четверть часа спустя она, запыхавшись, остановилась у ограды фермы. Путь преграждала подъемная решетка. Нужно нечто большее, чтобы помешать ей пройти… Она стала перед решеткой, сосредоточилась на замке и подняла руки ладонями к небу. Решетка медленно поднялась, не издав ни малейшего скрипа. Мурлыкая что-то себе под нос, Марта проскользнула во двор. Ни человек, ни животное отныне не могли ее учуять. Ни одна из трех собак, спавших, свернувшись в клубок, перед одноэтажным домом, и ухом не повела, когда она вошла в общую комнату. Обеденный стол был отделен от спального уголка занавеской. Она подошла и приподняла ее. Прямо перед собой она увидела кровать, на которой спали фермер в сползшем с лысой головы колпаке, высунув из-под простыни ноги, супруга фермера и их младший сын. Марта прошла дальше. Ее интересовала вторая кровать. Там на одеяле виднелась светло-русая коса девушки. Марта улыбнулась. Такая красивая и невинная… Да, дочь фермера была именно такой, какой она ее запомнила. Голос ее стал ласковым, когда она коснулась плеча своей жертвы. Девушка открыла глаза — и с этого момента стала пленницей чар гарпии, которыми та ее окутала. Увидев склоненное над ней отвратительное лицо, она сжалась от страха. Но Марту это не задело, наоборот — ее желание только усилилось, и так было всегда. Она отстранилась и протянула девушке руку — на слишком тонких губах жестокая улыбка, лоно мокрое от желания, пробужденного в ней этим хрупким существом, которое, осознавая, что идет на гибель, все равно будет идти. Дочь фермера отбросила одеяло, встала, взяла Марту за руку и последовала за ней.

Вместе они прошли через спящий дом, потом пересекли двор. Слезы струились по щекам девушки, когда изогнутые ногти ее палача в женском обличье, который волок ее к лесу, вонзались в ее плоть. И все же с губ ее не слетело ни звука. Воля ее была подавлена. Но не сознание. Когда же они оказались под кронами деревьев, Марта выпустила окровавленную ручку и отступила на шаг. Порочность сочилась из каждой поры ее тела.

— Раздевайся, — приказала она, задыхаясь.

Потерявшая всякую надежду на спасение и в то же время покорная, как многие до нее, девушка подчинилась.

Последние силы покидали Филибера де Монтуазона. Дергающая боль в плече делала многие часы в седле невыносимыми. А к этому добавлялась и непрекращающаяся головная боль. Ели они последний раз давно, на обочине. Каждому досталось по куску сала и сыра, краюхе хлеба и глотку вина. На полпути между Сен-Кентен-сюр-Изер и Сассенажем они рассчитывали переночевать в башне, некогда принадлежавшей тамплиерам, которая вместе со всем добром перешла к госпитальерам после прекращения существования Ордена тамплиеров. Они не подозревали, что найдут ее в таком ужасном состоянии. Все, что имело хоть малейшую ценность, исчезло. В том числе и предметы обстановки. Остались только тощие матрасы, источенные крысами, такими огромными, что они не устояли перед желанием их перебить. В башне воняло — судя по всему, местные крестьяне использовали ее в качестве отхожего места. На полу, с которого кое-где были содраны доски, валялись нечистоты.

— Лучше бы мы устроились на ночлег на поле люцерны, — зло проговорил де Люирье, счищая о ступеньку дерьмо со своего сапога.

— Едем в Сассенаж! — решил Филибер де Монтуазон, собирая в кулак последние силы.

Ему уже давно нужно было поговорить с Сидонией. Эта чертовка и так уже один раз их опередила. Стоило ему соскочить с седла в Бати, как ему сказали, что она уехала три дня назад в экипаже вместе с мадемуазель Филиппиной. Не желая возбуждать любопытство у смотрителя замка, они не стали там задерживаться. Плотно позавтракав рагу на постоялом дворе в Сен-Романс, они в течение четырех часов ждали Гарнье на лесной опушке над большой дорогой у реки, рассудив, что как раз столько времени могло ему понадобиться, чтобы уладить дело с Лораном де Бомоном и догнать их, как было условлено. Но этот дьявол де Бомон, похоже, задал жару их товарищу. Те, кто знал о воинской доблести Гарнье, не могли понять, почему он не появился. После полудня Филибер де Монтуазон решил сворачивать лагерь, уверенный в том, что их товарищу сообщат, куда они направились, как только он приедет в Бати.

Шевалье не терпелось снова ощутить под ногами твердую землю. Очевидно, Господь решил облегчить его страдания: впереди, за мостом через реку, показались очертания деревушки. Четверо всадников одновременно натянули поводья, чтобы замедлить бег лошадей. Они остановились на гравиевой дороге.

— Приехали, — сказал Филибер де Монтуазон. — Я узнаю эти места. Замок там, на холме.

— Дождемся рассвета, думаю, тогда нам будут рады больше, — предложил де Люирье.

Филибер де Монтуазон кивнул, соглашаясь. Он мечтал только об одном — выспаться. Он не сомневался, что лицо его было бледным и осунувшимся. А перед Филиппиной он желал предстать во всем блеске.

— В этой деревне должен быть постоялый двор, — выразил надежду их третий товарищ, уроженец Берри по имени Бюрго.

— В такой час нам придется долго колотить в дверь, прежде чем нас впустят. И я не хочу привлекать внимание местных жителей. Дождемся рассвета в лесу, нам все равно через него ехать. Найдем поляну и переждем несколько часов.

Бюрго огорченно вздохнул и натянул поводья, повторяя маневр своего предводителя. Де Люирье отделился от отряда, чтобы напоить коня в Фюроне, протекавшем чуть ниже дороги. Остальные поехали следом за ним. У реки они спешились и напились рядом с лошадьми в тени ольховых деревьев, росших на противоположном берегу. Стоя на плоском камне, Филибер де Монтуазон потянулся, чтобы облегчить боль в суставе. Прямо перед ним в темноте вырисовывалась высокая крепкая изгородь, нависающая над дорогой, с которой они только что съехали. Если память ему не изменяла, это была довольно крупная ферма. Интересно, готовит ли все еще ее хозяин черничную настойку, которой когда-то угощал Сидонию в его присутствии? Можно было бы стащить у него бутылочку, чтобы обмануть эту раздражающую слабость. Взгляд Филибера де Монтуазона упал на подъемную решетку. Он вздрогнул. Несмотря на тень, в которой утонул вход на ферму, он мог бы поклясться, что решетка поднята. Это противоречило всем правилам предосторожности. Инстинктивно он насторожился. Если на ферму проникли воры и теперь издеваются над ее обитателями, ему нужно вмешаться, иначе в замке ему будет обеспечен весьма прохладный прием. Ощущение опасности воспламенило ему кровь.

— Ко мне, мои рыцари! — воскликнул он, поворачиваясь к товарищам.

Те моментально схватились за перевязи. В два шага они оказались с ним рядом, безмолвные и готовые выхватить оружие. Лошадей они привязали к ветке дерева, изогнутый белесый ствол которого нависал над рекой.

Филибер де Монтуазон пальцем указал на ферму.

Остальные понимающе кивнули. Его подозрение превратилось в уверенность — фигура в черной накидке с капюшоном вышла на дорогу.

— Бюрго направо, Фабо — налево, де Люирье со мной, — распорядился он.

Человек в накидке тем временем остановился у решетки и поднял руки к небу. В едином порыве госпитальеры бросились к нему, отрезая ему путь к отступлению.