Песнь ласточки

Глава 18. У каждого человека свои звёзды

Белый свет проникал откуда-то сверху, пробиваясь через тонкий хрусталь с серебристыми вкраплениями бриллиантов-звёзд, многочисленными бликами падая на чернильный пол, и освещая люльку из чистого серебра, с расцветшими над ней крупными золотыми бутонами цветов. Маленькие ручки так и тянулись к ним, касаясь небольшими пальчиками то одного, то другого лепестка, тут же опасливо отдёргиваясь когда те, кружа в живописном танце, спадали на нос и белое махровое одеяло. С губ тогда слетал чистый, как перезвон весенней капели, смех, эхом отражающийся от стен и хоть как-то оживляя это пустынное место, заброшенное и забытое всеми на долгие, долгие века…

Потрескавшиеся стены тут были оплетены старым неровным плющом, что взбирался вверх, подкрадываясь к люльке и взбираясь по её сделанным из стекла ножкам. Мрак царствовал в уголках комнаты, скрывая своих обитателей — ночных мотыльков с большими крыльями, рассевшимися на старых запыленных костях с истлевшими тряпками. Но вот что-то тихо зашуршало, заставив нескольких мотыльков опасливо взмыть к потолку, сверкая большими полупрозрачными крыльями с голубым отливом, кружа над колыбелью и смотря, как из костей медленно, словно растягивая удовольствие, выбирается большой змей цвета золотистого молока с большими крапинами алых глаз, неустанно следившими за колыбелью. Его длинное тело было гибким, покрытым плотным панцирем из тысячи прилегающих друг к другу чешуек, и он бесшумно скользил вперёд, по чёрным камням с тонким ковром из серой пыли.

Обогнув люльку и плавно обвив одну из хрустальных ножек, змей качнул головой, нависнув над ребёнком и вглядываясь в его белое лицо, худые ручки и золотые лепестки, что покрывали всё старое одеялко, над которым нависли бутоны золотых цветов. Он всматривался своими алыми рубинами глаз в большие и пронзительные глаза ребёнка, что с интересом поглядывал на странное существо, уже раскрывшее свою пасть с опасно блестевшими длинными клыками, с которых падали чёрные капли яда. Они упали на люльку, и с тихим треском проделали в ней трещину, что расползлась по ножке со змеем и заставила того неуверенно сомкнуть пасть и вновь приблизиться чуть поближе.

Он чувствовал кровь, чувствовал биение сердца, и собственную неутолимую жажду, застилающую глаза белой пеленой. Кроме двух скелетов в округе здесь всё равно никто не водится, так что вряд ли кто-то придёт на помощь жалкому человеческому ребёнку, брошенному на произвол судьбы.

Вновь раскрыв пасть с опасно блеснувшими серебром клыками, змей резко подался вперёд, сверкнув алыми глазами, как вдруг его голова с тихим стуком приземлилась на старое одеяло, а обезглавленное тело, вздрогнув, с грохотом повалилось на холодный пол, заливая всё тёмной липкой кровью. Она просачивалась через еле заметные стыки камней, медленно окрашивая чешую змея и подкрадываясь к старым запыленным костям.

Тяжёлый меч дрогнул и со звоном коснулся пола, когда тёмные, почти что чёрные глаза ещё долго не смели оторвать взгляда от даже не дрогнувшего ребёнка в люльке, что пытался словить маленькими пальчиками золотистый листок, в итоге упавший на его крохотный носик. Чихнув и тут же засмеявшись, дитя наконец взглянуло на незваного гостя, протянув ручку и осторожно коснувшись его длинных серых волос со старой пылью от всеми забытых коридоров.

Сложно было поверить, что в этом месте ютилась жизнь, пусть и такая небольшая, почти незначительная, едва умещающаяся на руке, но жизнь.

Протянув руку, незнакомец коснулся длинными пальцами в чёрной металлической перчатке до одеяла, осторожно оттянув его и смотря, как по белому телу ребёнка проходят многочисленные чёрные трещины, подкрадываясь к самому сердцу и вырисовывая неясные символы вокруг.

— Тьма… — не решаясь дотрагиваться до переплетения словно выжженных линий на теле прошептал он, взяв в руки старое одеяло и, осторожно подняв дитя, задумчиво вгляделся в его рыжие с золотистым отливом глаза. — И сюда добралась…

Даже не взглянув на распластавшееся у люльки громадное тело белоснежного змея, незнакомец отдёрнул полы прожжённого плаща, почти так же бесшумно спустившись по винтовой лестнице, не замечая лезшую в глаза серую паутину, на задевающие волосы корни, на скрипевший камень под ботинками. Даже не зажмурился, когда в глаза ударил свет от двух закатившихся к горизонту солнц, лишь замер у смиренно возвышающегося невдалеке коня из чёрной сажи, что лишь почтительно склонил голову, взглянув на свёрток в руках своего хозяина и тут же недовольно фыркнув.

— Тьмой воняет… — хрипло заметил тот, как только человек запрыгнул ему на спину, схватив свободной рукой поводья. — Что это?

— Ребёнок… которого избрала Тьма, — ударив каблуками сапог по бокам коня негромко ответил мужчина, тут же прижав к себе свёрток и пригнувшись к самой гриве, лишь изредка чувствуя тёплое дыхание на своей шее, неприкрытой высоким чёрным воротом.

В его руке находилось ещё живое существо, что не погибло от руки Тьмы, и что ещё дышало. Он мог поклясться, что слышит удары маленького сердца, ещё не готового затухнуть на века. И это было странно… Тьма не щадит никого, и это по истине тот самый случай, когда жизнь продолжается даже после смерти.

Конь мчался вперёд, извергая из носа клубы белого пара, вгрызаясь мощными копытами в твёрдую землю, пригибая жёсткую тёмную траву с серебристым инеем, и ловя гривой многочисленные снежинки. Он рвался вперёд, в неизвестность, порой издавая радостное и нетерпеливо ржание, натягивая поводья и со стуком ударяя серебряными копытами по изредка попадавшим мелким камням.

Наездник, облачённый во всё чёрное, не смел даже выдохнуть, боясь пропустить всё самое интересное и важное, то и дело, что поглядывая на мелькающие по сторонам тёмные корявые деревья, на ползущий по чёрствой коре зеленоватый мох, и на спадающие с неба стайки серебристых снежинок. Они застревали в тёмных жёстких листьев деревьев, в чёрной гриве коня, в капюшоне с серым мхом… но наездник и не собирался от них отряхиваться, нет, он подставлял жаждущее прохлады лицо, он ловил волосами прохладный ветер, и жмурил глаза. Так легко, так свободно ему ещё вряд ли когда-либо было. Хотелось раскинуть руки, хотелось поймать ветер и воспарить над деревьями. Ему хотелось кричать! Кричать от восторга, от свободы, от желания жить! и он это сделал. Он раскинул руки, ловя приятно онемевшими пальцами ветер, растягивая уголки бледных губ в наслаждение, и вдыхая янтарный воздух в распалённые лёгкие. О, как же это чудесно было!..

Конь издал победоносное ржание, словно поддерживая ещё юного наездника, и вновь ринулся вперёд, заставив того тут же испуганно схватиться за поводья и пригнуться к самой гриве, придерживая чуть не свалившийся с головы капюшон.

Чёрствая земля сменилась жёстким мхом, в котором копыта коня начали с негромким хлюпаньем погружаться, спотыкаясь об корни и поваленные деревья, путаясь в корявых лысых кустах, пиками торчащими в серое небо. Чёрные впадины дубов и сосен разевали свои обезображенные пасти, скалящиеся в их сторону и словно извергающие проклятия. А ветви над головой стали всё плотнее, почти загораживая собой всё затянувшееся тучами небо, и погружая чащу во мрак.

Конь ступал всё неуверенней и неуверенней, наклоняя голову и настороженно водя заострёнными ушами из стороны в сторону. Когда же одна из веток полоснула по щеке наездника, тот всё же слез с коня, тут же погрузившись по щиколотку в мох, но даже не дрогнул. Взяв в ладонь поводья, он осторожно зашагал вперёд, ведя коня за собой и всё острее и острее ощущая на языке сладковатый запах гнили и болота, что с каждым шагом всё приближалось и приближалось. Когда же под ногами и вовсе неприятно зачавкал мох, а холодная вода омыла высокие сапоги, конь испуганно отшагнул назад, издав недоверчивое ржание и рванув головой, вырвав из ладоней даже вскрикнувшего от неожиданности наездника поводья.

— Тише, тише! — пытаясь успокоить взбесившегося коня прикрикнул он, вскинув руки и пытаясь поймать поводья, как тот, со всей силы ударив ему копытами в грудь, откинул на неприятно чавкнувшую землю, выбив весь воздух из лёгких.

Чувствуя, как сердце пропускает удар, наездник сипло вобрал через потрескавшиеся губы приторный воздух, не смея оторваться от земли и поражённо смотря на серое небо с тёмным переплетением ветвей. Он не мог даже продохнуть, не мог себя заставить вновь задышать, лишь бессмысленно вбирая в опасливо вздымающуюся грудь воздух и чувствуя, как горло перехватывают пальцы смерти. Страх на миг сжал больно вздрогнувшее сердце, и ладони стиснули жёсткий мох с десятками врезавшихся в кожу снежинками.

Где-то поблизости послышалось шуршание, и в корнях сосны загорелись два изумруда, что тут же вынырнули из тьмы, длинной серебристой змейкой с чёрными пятнами и рубином на лбу осторожно подползя к наезднику, чьи глаза уже покрылись белой пеленой тумана и, разинув пасть, воткнули острые чёрные клыки в шею на коже, пустив светлый, золотистый яд по венам, заставивший сердце вдруг со всей силы вдарить по груди. Даже прогнувшись от неожиданности и вобрав воздух в грудь, он закашлял, приподнявшись на дрожащих локтях и схватившись за шею, где виднелись почти что незаметные тёмные ранки, тут же сросшиеся и исчезнувшие с бледной кожи.

Тёмные волосы упали на бледное лицо с выступившими холодными каплями пота, когда онемевшие пальцы сжались на груди, чуть ли не протыкая жёсткую чёрную ткань короткими коготками и содрогаясь, когда с губ срывался сухой, отрывистый кашель. Странно, но кожа почти не горела от ударов сильных копыт, да и кости, кажется, все были целы, что казалось если не странным, то точно фантастическим.

Заслышав шипение, наездник резко обернулся, уставившись на словно чего-то выжидающую змейку с серебристой каёмочкой на плоской голове, в которой пристроился тускло сверкающий рубином камешек. Наверное, он должен был бы испугаться этой змеи, схватить кинжал и отрубить ей голову, но что-то останавливало его, не давало даже пошевелиться, давая понять, что она только что спасла его жизнь.

Змея вдруг качнула головой, и не спеша поползла вперёд, огибая корни, скользя по блестящему от капелек воды мху, и то и дело, что поглядывая на своего должника изумрудом глаз, словно приглашая пойти за ним, зовя в самую топь со сладковатым привкусом трясины.

Поднявшись на заплетающиеся ноги и с сожалением взглянув на пропитанные водой брюки, мальчишка решительно качнул головой и, схватив поводья покорно прижавшего уши коня, пошёл следом, чавкая ботинками и с тихим треском наступая на покоящиеся под землёй старые корни, идя за чёрно-серебристой полоской змеи и то и дело, что оглядываясь по сторонам. Как же далеко он забрёл! Если отец узнает, вновь запретит брать его коня, или вовсе запрёт под замком! А ведь он тут чуть не умер!

Деревья начали всё больше и больше покрываться тёмным склизким мхом, когда земля по сторонам с противным чавканьем разверзалась, являя острые камни-зубья, и так же захлопывалась, недовольно булькая и негодуя по так и непойманной добыче. Осторожно перешагивая через поваленные деревья, что тут же скрывались под толстым слоем мха, наездник чуть ли не с силой тянул за собой сопротивляющегося коня, стараясь не упустить из виду змейку.

— Да чтоб тебя, — наконец, разжав покрасневшими пальцами поводья, выругался мальчишка, бросившись следом за змеёй, спотыкаясь об корни, царапая ладони об шершавую кору деревьев, но не отставая от неё. Что-то звало его, подсказывало путь, не давая оборачиваться назад и обращать внимание на постепенно угасающее ржание коня позади, что ещё пытался вырваться вперёд, опасливо отступая назад от разевающих перед самыми копытами ям с туманом в глубине.

Снежинки падали всё реже и реже, застревая в плотном переплетение тёмно-изумрудных крон со множеством длинных тонких иголочек, от чего здесь царил приятный полумрак, из которого порой являлись покрытые мхом серые валуны. А по земле стелился серый, почти что пепельный туман, исходивший от вязкой болотной трясины, вдоль которой ещё виднелась тонкая кромка чёрного берега со смотрящими вверх корнями, через которые мальчишка пробирался, обдирая щёки и ладони. Он хотел узнать, куда ведёт его эта змейка, и что находится в центре этого неприступного, всеми забытого места. Самое ли обычное болото? Или что-то поинтересней?

Змейка пропала, в один миг растворившись в тумане и заставив неуверенно замереть, прежде чем подойти к тонкой кромке чёрного берега, смотря, как из тёмной воды выглядывают мшистые кочки с опасно горящими белым огнём глазами, что тут же скрывались, стоило бросить на них взгляд. Вязкий, душный воздух с чем-то липким и сладковатым проникал в грудь, постепенно затмевая глаза и заставляя чувствовать подкрадывающийся к разуму сон, что он ещё пытался согнать, протирая золотистые с рыжиной глаза.

Но вот из серого тумана, что заволок всю топь, показался неровный чёрный силуэт, покрытый тёмным мхом, с высокой фигурой на нём. С каждым ударом сердца существо всё приближалось и приближалось, сверкая белыми искрами глаз и порой шелестя растущими прямо из его костяного горба невысокими деревьями, приближаясь к кромке берега и выпуская из ноздрей холодный туман, стелившийся по грязной заболоченной воде. Длинный хвост с торчащими в серое небо костяными шипами на краткий миг показывался из воды, что бы тут же скрыться и покрыть поверхность рябью, сверкая вкраплениями сапфиров и изумрудов, скрывающимися не то под тёмным мхом, не то под жёсткой шерстью.

И вот существо, протянув вперёд длинную приплюснутую голову с обрывками некогда белых усов, с прищуром на двух пар белых глаз взглянуло на даже не вздрогнувшего мальчишку, выпустив туман ему в лицо и стряхнув с себя серебристые искорки снега, от чего деревья на его гибком хребте грозно зашуршали, и с мощных веток слетели недовольные чёрные птицы.

Незнакомец на странном существе вдруг шагнул вперёд, почти бесшумно ступая по чёрному мху, не сводя со своего гостя два изумруда чарующих глаз и, присев, протянул в его сторону белую руку с чёрными матовыми ногтями, словно приглашая прокатиться вместе с ним и изведать не постигнутые тайны этого болота.

Неуверенно переведя взгляд с протянутой к себе руки на лицо незнакомца, мальчишка сглотнул, так и не решаясь даже с места сдвинуться, топча чёрную мягкую землю под ногами. А вдруг отец узнает? Узнает, что он без спроса явился на болото, потревожив его хозяина, если и вовсе не разозлив?

— Идём, — вдруг одними губами произнес он, и его голос эхом отозвался внутри, — Виктор….

— Откуда… — неуверенно прошептал тот, наконец оторвав взгляд от его лица, словно сделанного из белого непроницаемого камня, и взглянул на дрожащие, покрытые запёкшейся кровью и остатками коры, ладони.

— У меня есть глаза везде, даже там, куда никто не может проникнуть… идём, я покажу тебе кое-что.

Сжав пальцы в кулаки и вскинув голову, мальчишка вдруг выдохнул весь горячий воздух из лёгких, решительно кивнув и осторожно шагнув на неровную, словно костяную морду существа, что лишь недовольно извергло из ноздрей белый туман. Поравнявшись со странным господином, что был на голову выше даже его отца, которого он и так считал великаном среди людей, Вик неуверенно взглянул на него, словно стараясь запомнить до мелочей этот призрачный, словно какой-то волшебный образ, который он видел разве только в книгах или и вовсе на разноцветных витражах, но явно никак не в жизни.

Он был высок, и хорошо сложен, хотя странная худоба прослеживалась даже через его плотные одежды цвета чёрного малахита. На прямую, гордую спину спадали волосы цвета вороного пера с тёмно-изумрудным отливом, а у глаз из свежей зелёной травы виднелись призрачные, серебристые чешуйки. В нём чувствовалась сила, запертая под надёжным замком, и власть, проявляющаяся в даже незначительных движениях. Рядом с ним Вик чувствовал себя блохой, жалкой травинкой перед бурей, смертным, увидевшим божество, и поэтому старался даже реже дышать, чувствуя каждое, пусть даже и незначительное, движение странного зверя, что разрезал заострённым носом тёмную болотную воду, выпуская клубы белого тумана и недовольно щуря серебристые глаза. Он взмахивал тяжёлым тёмным хвостом, почти бесшумно опуская его и плавно плывя вперёд, изредка являя тупые шипы хребта, разрезающие прохладный воздух, инеем оседающий на меховой воротник и покрывая редким серебром мокрые штаны.

Впереди показалась старая каменная арка с тёмным мхом, внутри которой радугой отливал воздух, так и маня к себе. И существо приближалось к нему, раскрыв свои блестящие белизной глаза и сипло вдыхая воздух, пока и не нырнуло в неё, на миг ослепив глаза и заставив даже отступить назад, прикрыв руками лицо и сипло вдохнуть тёплый, пропитанный сыростью воздух…

Осторожно отняв ладони от лица, Вик удивлённо раскрыл вспыхнувшие изумлением глаза, смотря на раскинувшийся перед ними град из изумруда, пронзающий заострёнными чернильными пиками полукруглый свод пещеры с неровной трещиной, из которой бил белый ослепительный свет. Он был окружён чёрной, непроницаемой водой, над которой клубился белый туман с такими же искрами глаз странных существ, что не смели приблизиться к ним, лишь скрывались из виду, шелестя громадными костяными плавниками.

С каждой минутой к ним всё ближе и ближе приближался одиноко стоящий причал из белого гранитного камня, которое существо могло запросто проглотить, разинув свою бездонную пасть со старыми серыми клыками. Но оно лишь отстранённо вздохнуло, вдруг подняв голову над водой и, протянувшись к причалу, так и замерло, слыша тихую меланхоличную капель. Первым на камень ступил сам наездник, смотря, как его гость нерешительно соскальзывает с длинной мощной шеи зверя, поражённо смотря, как тот, сверкая глазами, вновь погружается в чёрную мутную воду с еле заметной рябью.

— Идём, — позвал за собой Король Полоз, бесшумно шагая вперёд и волоча за собой чёрную, покрытую сотнями переливающихся изумрудом чешуек, мантию, закреплённую на груди двумя серебристыми фибулами.

Не смея ослушаться, мальчишка ринулся следом, стараясь не отставать от его по истине исполинских шагов и завороженно рассматривая град из всех собранных воедино зелёных камней, сверкающих в льющемся из потолка свете, так и маня к себе, завораживая все различными фресками, скульптурами из хрусталя, чернокаменными башнями, разноцветными витражами в больших полукруглых окнах.

А когда они вошли под своды замка, где в каждой комнате, зале, коридоре пол был из чёрного хрусталя, Вик и вовсе заметил небольших стройных змеек, прикрывающихся мраком и сверкая своими драгоценными глазками, почтительно склоняя головы при виде своего короля и позвякивая золотыми кольцами на тонких хвостах. Их было много, пусть они и прятались в уголках, но не приходилось сомневаться, что если Король Полоз прикажет им всем собраться, то рядом с градом из изумруда вырастет ещё два таких же, пусть и живых, но не менее красивых.

В каждом зале на столах, в витринах, стеллажах покоились сокровища, редкие шкуры, кости, почти пропавшие книги и рукописи на незнакомых языках, несколько десятков, если не сотен карт десяти миров. Идя за хозяином этого места мальчишка не мог себе позволить даже моргнуть, чтобы случайно не упустить из виду какой-нибудь древний артефакт, который он слышал либо из уст отца, либо читал в книгах. И ему уже не приходилось сомневаться, что их тут нет. Тут было всё, что только возможно было пожелать, и именно это его настораживало.

— Зачем… вы мне это показываете? — решившись, всё же произнёс Виктор, остановившись и смотря на ровную спину Короля Полоза. — Зачем я тут?

Он замер, легко повернувшись и не моргая взглянув на него своими изумрудами глаз, заставив сжать онемевшие от напряжения пальцы, дожидаясь ответа.

— Твой… отец ещё давно кое-что сделал, — даже не обратив внимание на запинку продолжил спокойным голосом тот. — Но моя благодарность ему вряд ли будет нужна, в отличии от тебя… тут есть всё, о чём можно только желать, даже Властители мечтают побывать в этих залах. Каждая вещь тут — носит своё предназначение в будущем, и выбери её, она поможет тебе в дальнейшем… или же я могу сразу показать тебе то, что ждёт тебя в будущем.

— Показать?

Король кивнул, и пару длинных прядей соскользнули с его плеча, упав на ровную грудь.

— То, что ждёт тебя в дальнейшем, но при этом есть одно условие: ты забудешь об этом до определённого срока, а когда вновь узнаешь, ответы на терзающие тебя к тому времени вопросы будут раскрыты. Согласишься ли ты на такое? Это много чего стоит, и вряд ли тебе понравится то, что ты увидишь в иномирных зеркалах…

— И я забуду то, что видел? Забуду, но потом вспомню? Разве такое возможно? — вскинув голову и всматриваясь в его непроницаемое лицо переспросил мальчишка, неуверенно отступив назад и оглядев вокруг себя все эти сверкающие дорогими каменьями сокровища. Зачем ему эти вещи? Как они смогут помочь ему в будущем, если он даже не будет знать, для чего они? Ему не нужны дорогие браслеты, не нужны старые карты и всеми забытые мечи, даже резвый конь. У него всё это есть, и вряд ли что-то изменится, если к этому ещё что-то прибавится. — Я… я хочу увидеть будущее.

— Ты уверен?

Вик лишь сильнее сжал ладони в кулаки и кивнул, на что Король Полоз ещё с минуту не мигая вглядывался в его лицо, прежде чем развернуться и, поведя рукой, позвать за собой. Спохватившись, мальчишка ринулся за ним, тихо шлёпая грязными мокрыми ботинками по мраморному полу, уже больше не обращая внимания на меркнущие по сторонам сокровища, с замиранием сердца гадая, что подбросит ему судьба. Неужели он всё это может забыть? Даже не верилось, но хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на то, что ждёт впереди, и ждёт ли вообще?

Хозяин изумрудного града вёл его к одной из высоких чёрных башен, что ближе всех расположилась к расколу на потолке пещеры. Сама она была сделана из прочного не просвечиваемого хрусталя с вкраплениями редких зелёных камешков с примесью золота, что встречалось на винтовых ступеньках, светясь в полумраке и указывая дорогу. Вик шёл не спеша, словно растягивая время, касаясь пальцами гладких холодных стен и смотря, как в темноте переливается изумрудом плащ Короля Полоза, освещая всё приятным светом и заставляя на стенах играть зелёные искорки.

Но вот лестница закончилась, и перед ними предстал большой полукруглый зал, полностью сделанный из чёрного хрусталя с большими молочно-белыми зеркалами на стенах в золотых рамах с черепами. Стекло ни отражало совершенно ничего, словно взяли и разлили по поверхности туман, но при этом казалось, что внутри них кто-то обитает, тёмными тенями порой выскальзывая на поверхность и с прищуром смотря за ними.

— Смотри, — легко подтолкнув мальчишку вперёд произнёс хозяин града, отступив в темноту лестницы и словно слившись с ней, не сводя взгляда с заклубившейся черноты внутри зеркал.

Сглотнув подступивший к горлу ком, Виктор осторожно шагнул к одному из зеркал, протянув заметно подрагивающую руку и коснувшись ледяной поверхности, как вдруг туман хлынул в зал. Вскрикнув от неожиданности, он испуганно огляделся, всё сильнее и сильнее замечая, как начинает меняться пространство вокруг.

Вот чёрный, словно сажа на печи, одиноко высившийся на островке среди серого тумана неприступный замок с тонкой полоской дорожки, и отец. Он стоял на краю стены, сжимая в окровавленной руке меч и зло сверкая глазами. Его уставшее, потемневшее лицо искажала гримаса ненависти, злости и такой лютой ярости, что мальчишка на миг испугался, как бы он не испепелил его своими глазами. Но тот не обращал на него внимания, смотря на незнакомца перед собой. Гордого, слишком самоуверенного, с такой лёгкостью в каждом оточенном движении и льдом в глазах, что само по себе хотелось преклонить перед ним колено. Но отец бы это никогда не сделал. Он вновь вскинул руку, отразив удар и отшагнув назад, взглянув на пропасть за спиной с клубящимся серым туманом, и вновь на противника.

— Твой век прошёл, — голосом, не терпящим возражения, сковавшим каждую мышцу, произнёс горделивый незнакомец, сощурив свои цвета льда глаза, — Амодей, и не пытайся его больше удержать.

— Вновь рвёшься в короли, Рубиус? — исказив губы в злой насмешке спросил отец, еле выпрямившись и сжав пальцами рану на боку, из которой так и лилась горячая, вязкая кровь, окропляя тёмные камни стены. — Тебе им никогда не быть, даже если убьёшь меня…

— Ты всегда был слишком наивным, — резко подавшись вперёд и сжав в пальцах рукоять меча, незнакомец со всей силы вогнал его в грудь застывшего противника, придерживая его за ворот и не давая упасть, с наслаждением в ледяных глазах вглядываясь в побледневшее лицо, даже не чувствуя, как с серебряного лезвия на его пальцы стекает горячая, склизкая кровь. — И за это порой надо платить собственной жизнью.

Разжав пальцы, он отступил назад, смотря, как поверженный противник, подобно тряпичной безвольной кукле, срывается с края стены, вместе с десятками алых капелек крови пропадая в тумане и исчезая из виду.

Глухой, полный боли и гнева крик застыл в ушах, когда чьи-то руки, что до этого сжимали плечи, невольно разжались, дав упасть и разбить коленки об холодный чёрный камень, с глазами полных слёз смотря на незнакомца, сжимавшем в руке небольшой медальон, окроплённый кровью, что он успел сорвать со своего противника. Сильнее сжав его на последок, он вдруг кинул под ноги мальчишки, исказив губы в холодной, леденящей душу усмешке.

— Он доверял тебе… — глотая слёзы и ярость прошептал Вик. — Верил, что ты на его стороне! Верил до последнего!..

— Доверие в наше время так же опасно, как попытка жить, — раздались слова призрачным эхом в голове, хотя он даже не взглянул на мальчишку, вглядываясь в бледное лицо женщины с застывшими слезами в уголках красивых глаз цвета оникса. — Уведи его, если не хочешь узреть ещё одну смерть за сегодня.

Дрогнув, женщина упала на колени перед мальчишкой, схватив его лицо дрожащими ледяными пальцами и всмотревшись в залитые слезами глаза, сама еле сдерживаясь, что бы не дать волю чувствам.

— Послушай меня, Виктор… — сглотнув, зашептала она, смахивая с его лица спутанные чёрные волосы, на что тот лишь испуганно закачал головой. — Слушай!.. не смей этого забывать, понял? Не смей забывать, кто убил твоего отца… люди и вправду жестоки и коварны, они умеют предавать других, поэтому будь хитрее. Верь только себе, и тому, кто знает, какие дьяволы в тебе обитают… остальные лишь лжецы, понял? А теперь пойдём, пока и наши головы не полетели в эту пропасть…

Туман заклубился, и видение пропало так же быстро, как и животный страх в груди.

Над головой зашуршали чёрные пики сосен и елей, затмевая собой ночное небо с сотней бриллиантов-звёзд, тускло освещающих лес и отражаясь в чёрной змеистой реке с вгрызшимися в каменистую землю серыми сваями и натянутыми меж друг другом старыми канатами. Только в этом месте она была настолько узкой, что её можно было бы ещё попробовать переплыть, и всё же что-то останавливало его, заставляя всматриваться в чёрную, словно зеркальную воду. Его что-то гнало вперёд, от чего он постоянно оглядывался и вслушивался в эту ночную тишину, тяжело переводя дыхание и периодически зачёсывая назад спутанные чёрные волосы, смахивая с щеки уже успевшую застыть кровь. Наконец, решившись, он дотронулся до натянутых канатов, заставив на столбах вспыхнуть голубые линии, тускло светившиеся в темноте.

Что-то негромко затрещало, и из чёрной воды, разрезая гладь обшарпанным носом, показалась старая лодка, негромко шлёпавшая вёслами и плывя в его сторону. Вгрызшись в серые камни своим худым дном, она застыла, словно так и приглашая внутрь, и Виктор не смел ей отказать, перепрыгнув через борт и тут же вздрогнув, когда вновь натянулись канаты, и лодка оторвалась от берега. Сердце опасливо вздрогнуло и сжалось в груди, заставив почти не дыша смотреть на чёрную воду без дна, различая в ней сотни звёзд, и собственное бледное лицо, лишённое хоть каких-то красок, лишь глаза так и горели золотом с рыжиной.

Из рубашки, сверкнув, показался медальон в виде шестиконечной серебристой звезды с небольшим, разбитым посередине, сапфиром. Осторожно сняв с себя почти что единственное, что осталось от отца, парень сжал его в руке, всё ещё ощущая эту мёртвую теплоту чужого тела, до которого больше не дотронется, и ненависть огненной змеёй взвилась в груди.

Скривив от собственного бессилия и гнева губы, Виктор лишь сильнее сжал в руке медальон. Он бежал из собственного дома как какой-то преступник, вынужденный скрываться от погони и гнёта того, кого готов убить собственными руками. Именно в этот миг он ненавидел его всей своей душой, еле сдерживаясь, что бы не повернуть лодку и не вогнать в шею незнакомца свой кинжал.

— Отец… — не сводя взгляда со своего отражения почти что прошептал парень. — Я не знаю, как мне быть… я не знаю, что делать. Всё стало так запутанно… мне не хватает тебя больше всех.

Протянув руку, он коснулся холодной воды онемевшими пальцами, как запястье что-то сжало, со всей силы потянув вниз и заставив испуганно отстраниться, схватившись за борт. Горло пережал страх, как что-то вновь со всей силы рвануло вниз и, не удержавшись на ногах, Виктор упал в ледяную воду, что тут же начала проникать внутрь, сковывая руки и заставляя отчаянно спускать с губ пузырьки воздуха. Потянувшись вперёд, он нащупал странное прочное стекло, и тут страх взял своё. Сжав ладони в кулаки он ударил по хрусталю, отчаянно всматриваясь золотыми глазами в постепенно меркнущее небо, в нависшие над рекой деревья, в еле проглядывающую закатную дымку, чувствуя, как сердце всё медленней и медленней отбивает свой вечный ритм.

И тут словно что-то поменялось. Стекло вдруг прошло трещинами, давая путь к поверхности, а зеркала задрожали, заставив туман вокруг мальчишки подёрнуться золотом, и будущее замелькало перед глазами, порой проносясь за доли секунды, а порой и задерживаясь на долгие минуты.

Темница. Тут пахло сыростью, плесенью и мраком. Он ощущал всё это даже не имея лица, чувствуя спиной холод каменной стены, ледяные кандалы на шее, руках и ногах, окутавшие его изорванное в клочья тело. Чувствовал, как со свежих ран струится ещё горячая, обжигающая кровь, капля за каплей спадая на покрытый старым сеном пол. Чувствовал чужие прохладные руки, что изо дня в день касались его груди, омывая глубокие раны и порезы, а он даже не мог взглянуть на того, кто это делал. Не мог вздохнуть воздуха, не мог увидеть свет от огня в чугунных чашах, не мог даже испить воды! Тряпичная кукла, на век прикованная к стене и лишившаяся собственного лица. Не он должен быть на этом месте, совершенно не он…

Туман вновь подёрнулся золотом, и видение пропало, сменившись другим.

Странный, словно вымерший город из чёрного камня с пустынными улицами, по которым блуждают вечные тени, с громадным, великим, но уже пустынным дворцом в самом центре. И среди этого призрачного ужаса, гробовой тишины, блуждает она. С её копны тёмно-рыжих волос сочится вода, а в пальцах она сжимает странные серебряные часы со множеством стрелок, то и дело, что отчаянно оглядываясь по сторонам, вслушиваясь в тишину и спуская с потрескавшихся губ белый пар. Но вот что-то случилось, и она уже бежит, задыхаясь от сухого воздуха, навстречу словно выплывшей из мрака Золотой Двери, куда и ныряет, пропадая в белом ослепительном свете…

Книга. Старая, с потрёпанными пожелтевшими страницами и странным золотым названием на синей обложке, что почему-то носит имя Города Всех Дорог. Её листы исписаны ровными чёрными буквами, что порой исчезали из виду, или вновь прибавлялись, с шуршанием переворачиваясь с одной страницы на другую, меняя сюжет, перечёркивая имена и вставляя монстров, которых быть не должно. И вот она вспыхивает яростным огнём, погребая всё во мрак.

Но вот показалось небо, и словно трещина между мирами: справа Пустыня со своими беспощадными золотыми песками, в чьих барханах обитают костяные змеи, способные парить высоко над головами при помощи воздушных мешков на защищённых чешуйками брюх, и наездники на них, искусно управляющие с существами. А слева Север, полностью белый, словно на него не хватило красок, с громадными зверями, чей мех сливался со снегом, а рёв был подобен грому. Они были в доспехах, покрытых золотом и серебром, а за их спинами высилась скала изо льда, внутри которой покоилось громадное создание, сверкая рубинами глаз и готовясь пробудиться от тысячелетней спячки. А в центре, словно гранича между ничейными землями, высился замок из красного камня с высокими чернильными шпилями, протыкающими два солнца одновременно. И там, в богато украшенном зале с резным потолком и троном из чистого золота, восседала Призрачная королева, чья красота вряд ли сравнилась бы со всем тем, что Вику удавалось увидеть. Но она была уже не та, что раньше. Нет… в её груди горел новый, великий огонь, что ни мог не обжечь тех, кто пытался им завладеть…

Зеркала затрещали, и туман опасливо пропал в нём, заставив мальчишку вздрогнуть и потрясённо поднять глаза, смотря на Короля Полоза, чья ледяная руку покоилась на его голове.

— Проснись.