Песнь ласточки

Глава 2. Личный дневник Алисы из страны Грёз

Домом это строение вряд ли можно было назвать. А вот особняком — первое, что бросалось в голову только выйдя из душного салона такси, почти бесшумно захлопнув дверь и ещё долго смотря чёрной машине во след, до тех пор, пока та не скрылась за ближайшим тёмным поворотом соснового леса. И только после, всё же заставив себя оторвать взгляд от плотно стоящих деревьев, Мария запрокинула голову, осматривая чёрное двухэтажное строение буквой «П» с крышей из тёмно-бордовой черепицы, на которой засели старые белые горгульи с каплями дождя на крючковатых носах и мышиными крыльями, распростёршимися в разные стороны. Одну стену дома оплетал трепещущий на ветру тёмно-зелёный плющ, взбирающийся на подоконники больших окон и размахивая своими широкими цепкими листами, ещё надеясь каким-то чудом переползти на крышку. Она не была тут меньше месяца, а место буквально вымерло, став ещё более пустым и мрачным, с не горящими рыжеватыми лампочками фонарей вдоль выложенной из серого камня дороги, ведущей на ступени к чёрной двустворчатой двери с головами львов, держащих в своих оскалившихся пастях тяжёлые кольца ручек. А ведь раньше это место казалось ей дворцом, если не замком, со множеством тайн внутри, какой-то спрятанной загадкой, найти которую вряд ли кому-то удавалось…

Холл, медленно переходящий в гостиную, встретил своей темнотой и необычной пустотой. Вешалки, обычно до отказа забитые вещами, были пусты, а между ними растянулась серая сетка паутины. Обои больше не казались насыщенно изумрудного цвета, а серыми и невзрачными, даже лампочки в красивых абажурах теперь светили жалкими белыми отголосками, а чёрные доски под ногами неприятно скрипели, эхом проносясь по всему дому. В гостиной было ещё пустыннее: лишь камин у стены, да лестница на второй этаж, вдоль которой виднелись светлые квадраты от картин, сложенных на полу и накрытых белой простынёй. Стоящие в углу кресла и небольшой стол тоже оказались под покрывалами, когда чёрный резной шкаф пустовал, а книги расставлены вокруг него высокими аккуратными башнями, словно надеясь вновь оказаться на своих местах.

Так пустынно тут ещё не было.

Казалось, крикни, и твой голос просто потонет в этой навязчивой тишине, что поглощала вокруг всё. Даже удары собственного сердца уже вряд ли можно было различить через эту пустоту, что порой нарушали скрипучие доски под ногами, да гуляющий ветер на чердаке, заваленном всякими старинными вещами, некоторым из которых насчитывалась уже не одна сотня лет, если не больше.

Вынув из ушей капельки чёрных наушников и вновь оглядевшись, Мария с ещё большей неуверенностью ступила на старую лестницу, морщась от скрипа досок и стараясь не дотрагиваться до запыленных перил, то и дело, что провожая взглядом непривычно пустынные стены, на которых раньше расцветали изысканные красочные картины каких-то невероятных мест, портреты забытых людей и зверей, застывших в угрожающих позах. Теперь же было пустынно, словно это место покинули ещё пару десятков лет назад, и даже не верилось, что тут раньше кто-то мог жить. Особенно бедная семья сказочника, обогатившаяся лишь по счастливой случайности, иначе это вряд ли можно как-то по другому назвать.

Взобравшись на второй, ещё более тёмный и пустынный этаж, Мария как можно медленнее прошла по серому ковру, заглушающему даже самые громкие и тяжёлые шаги, невольно замерев напротив самой дальней двери из белого дерева с чёрными вырезанными фазанами и змеями, переплетающимися вместе с бутонами лотосов. И только после, задержав на миг дыхание, повернула холодную ручку, перешагнув через невысокий порог и зажмурив глаза от яркого белого света, льющегося через большие окна с раздвинутыми серебристыми шторами, связанными засохшими бутонами нежно-розовых роз. Да, пожалуй, это единственная комната, которая никак не изменилась. Тут было всё в точности так, как она запомнила, лишь на уютном холодном кресле больше не было высокой статной женщины с забранными в пучок седыми волосами, что при виде неё как-то странно улыбалась и лишь порой разговаривала. В последнее время это были совсем странные разговоры. Они были про Север. Про власть и корону. О призраках и тенях. И о Судьбе. Тогда эти разговоры казались пустыми, бессмысленными, но сейчас… почему сейчас они были пропитаны каким-то прозрачным, почти несуществующим смыслом? Неужели это после слов того врача, сующего свой нос куда не надо, всё так поменялось? Она не знала, точнее, догадывалась, но эта догадка была призрачной…

Подойдя к белой тумбочке у резной кровати из сосны с лёгким розово-золотистым одеялом, Мария осторожно выдвинула самый первый ящик, но кроме засохших лепестков и пары старых так и нераскрытых писем ничего не нашла. И только после, подобрав жёлтые конверты, запечатанные красным воском, осторожно села на мягкую кровать, пытаясь рассмотреть непонятный, уже стёршийся со временем, адрес, и вовсе пропавшее имя. Наконец, осторожно поддев печать ногтем и с тихим шорохом достав письмо, она с какой-то обидой и неясностью взглянула на абсолютно чистый лист без ничего. Зачем кому-то отправлять пустые письма, которые так и не были вскрыты? Это уже было странным.

Во втором оказался какой-то потемневший от времени и покрывшийся ржавчиной медальон в виде шестиконечной звезды на чёрной бечёвке, и вновь пустой лист без ничего. Когда же Мария раскрыла третий конверт, оттуда, прямо ей под ноги, звонко посыпались какие-то странные стёклышки плоской и идеально круглой формы, и только подобрав одно из них, она с удивлением взглянула на золотистые и серебристые искры внутри, что соединялись в оттиск совы с одной стороны, и той самой звездой с другой. Неужели их кто-то сделал на заказ? Но зачем?

Отложив три конверта в сторону, Мария вновь взглянула на ящик, осторожно смахнув старые лепестки засохших цветков и проведя пальцем по какой-то неровности, замерев лишь на миг и тут же надавив на неё, заставив в комнате что-то еле слышно хрустнуть, а ящик чуть ли не тут же громко захлопнуться, чуть не прищемив руку. Удивлённо оглянувшись и на всякий случай поднявшись на ноги, девушка осторожно прошлась вдоль комнаты, рассматривая каждый уголок, подолгу останавливая взгляд на пыльном чёрном столике, цвета серого снега стеллаже с однотонными корешками книг, заглянув на последок в шкаф, завешанный старой одеждой с кучами ящиков, и лишь после замерев.

Она точно слышала щелчок, словно какой-то механизм пришёл в движение, но вот где он раздался? Точно где-то тут, в этой комнате, по крайней мере другого варианта она просто не находила. Да и второй книги этого Мира Азриэла с дневником бабушки тут просто не было, хотя она всегда клала их в первый ящик своей тумбочки, порой подолгу сидя с книгой в руках и смотря на растянувшееся чуть ли не под окнами чёрное озеро с белой пристанью и шатающейся из стороны в сторону обшарпанной лодкой.

Сглотнув, Мария дотронулась до очертания книги в кармане, сделав неуверенный шаг назад и почувствовав, что упирается во что-то высокое, и живое… от неожиданности дрогнув и резко обернувшись, она чуть ли не с облегчением взглянула на высокого, но уже пожилого дворецкого с морщинами на всём впалом лице и чёрными кругами под глазами.

— Прошу прощения, что напугал, — своим размерным и привычным полубасом произнёс он.

— Нет, ничего, — облизав засохшие губы качнула головой та, вновь оглядевшись и почувствовав, как пальцы невольно сжимают старую потрёпанную книгу. — Вы случаем не знаете, где дневник моей бабушки? Я думала, что он в её комоде, но кроме писем там ничего нет…

— Да, письма она начала получать как месяц назад, — вдруг согласно закачал головой дворецкий, держа в руках нечто подобие свечи с рыжим огоньком-лампочкой на конце. — Складывала их в ящик, но почему то не открывала… а свой дневник и какую-то книгу попросила положить в шкатулку и отнести на чердак… вам спустить лестницу?

— Да, если вам не трудно, — нетерпеливо согласилась Мария, подождав, когда тот выйдет, и только после, подобрав три конверта и пару прозрачных монет, спрятала в карман плаща, прежде чем выйти в коридор и успеть заметить, как люк на потолке с неестественным скрипом открывается, выпуская складную лестницу из чёрного дерева, ведущую в темноту чердака.

— Ещё что-то?

— Нет, ничего.

Кивнув, дворецкий послушно скрылся на лестнице, оставив её совершенно одну в коридоре, так и не решающуюся взобраться наверх, в это пугающее тёмное место, которое она с детства пыталась избегать. Но, видно, сейчас это уже вряд ли избежать. И зачем она вообще это делает? Можно ведь просто забыть про эту старую макулатуру, вот только если она это и вправду сделает, то вряд ли после простит себя. Виктория берегла эти книги. Книги своего отца, и явно не просто так. Вот только… зачем?

Решившись, Мария осторожно ступила на плоскую пыльную ступеньку, тут же ухватившись рукой за следующую и нарочито медленно начала подниматься на чердак, застыв только тогда, когда тьма захлестнула глаза. И это была странная тьма, словно живая, которая не хотела рассеиваться, и подсовывала подножки на каждом шагу, мешая найти старую шкатулку из белого пластика с металлическими вставками, обшитыми серебристой тканью с золотыми завитками.

Ориентируясь на белые окна, занавешенные серыми шторами, что как призраки шелестели и передвигались из стороны в сторону, девушка шаг за шагом двигалась по этому лабиринту старых ненужных вещей, покрытых белыми простынями с жёлтыми пятнами, порой натыкаясь на вырастающие из пустоты шкафы, что нарочно распахивали свои скрипучие дверцы и тянули внутрь, спотыкаясь об какие-то игрушки и, опираясь об кресла со столами, чихала от пыли, что царила тут непонятно сколько десятков лет. И чуть ли не каждый раз с наслаждением думала, что продаст всю эту рухлядь на ближайшем аукционе или отдаст чуть ли не задаром, а то пылиться ей тут до скончании веков…

Дойдя до окна, перед которым расположился стеклянный столик без единой пылинки, сверкающий словно его только что протёрли несколько десятков раз, Мария с облегчением увидела нужную шкатулку. Небольшая, прямоугольная, пахнущая старинными духами каких-то неизвестных цветов, с потёртыми краями и уже истлевшим рисунком на серебристой ткани, закрывающей металлическую вставку.

Оглядевшись вокруг и подобрав пыльный стул, она осторожно села на самый его край, подтянув старинную шкатулку поближе и взглянув на ржавый замок, открывающийся каким-то странным круглым ключом. Опять загадки. И почему бабушка не могла без них обойтись? Ключ искать сейчас совсем нет никакого желания, а шкатулка настолько старая, что может рассыпаться от одного только прикосновения.

Вытянув из кармана перочинный ножик и выдвинув лезвие, девушка осторожно сунула его в еле заметную щёлку и, подцепив замок, со всей силы провела в сторону, слыша, как механизм недовольно брякает, а шкатулка с тихим стуком распахивается, являя оббитое алым бархатом дно, на котором покоилась старая, но уже не такая потрёпанная книга Мира Азриэла с римской циферкой «два» на обложке, и дневник из чёрной кожи. Помимо этого из-под дна выглядывал какой-то тёмный лоскуток и, осторожно выложив содержимое на стол, Мария подцепила пальцами пластинку и как можно аккуратнее вынула её, взглянув на второе дно. Оно было оббито уже чёрной тканью, и хранило три небольших мешочка, каждый из которых был обвязан белой бечёвкой. Неужели у Виктории были какие-то секреты?

Достав первый мешочек и развязав бечёвку, девушка вытащила белый череп ворона с чёрными глазницами, и тут же, не раздумывая, сунула обратно, с отвращением отодвинув его от себя и взявшись за второй. Там была небольшая колба, запечатанная жёлтой пробкой, а внутри же находилась странная чёрная жидкость, что не оставляла ни следов ни капель на стекле. Отложив и её, Мария раскрыла третий мешок, уже не зная, что можно ожидать от него, но нащупав какой-то холодный металлический предмет идеально круглой формы, вынула самые обычные на первый взгляд карманные часы, отливающие в тусклом белом свете серебром с оттиском какого-то животного с крыльями. Подцепив крышку ноготком и почти бесшумно раскрыв её, она устала вздохнула, смотря на разбитое стекло с семью чёрными стрелками, застывшими на шестидесяти. И кто же пользуется такими часами? Нет, всё же надо признать, что под конец своей жизни Виктория всё же помешалась умом.

Взглянув на запыленное стекло странных часов и проведя пальцем по неровным трещинам, Мария с некой обидой и досадой вгляделась в звёздное небо, на котором серебряными змеями поблёскивали циферки. Всего на миг ей показалось, что звёзды и планеты внутри двигаются, но это видение исчезло так же быстро, как и надежда на сохранение всего этого хлама. Кажется, Виктория хранила всё эти вещи с детства, по крайне мере, новыми они не выглядели.

Достав старый дневник с не такими растрёпанными страницами, девушка облокотилась на скрипучий стул, раскрыв на середине и почти сразу увидев странные рисунки, оплетающие каждый лист сероватой бумаги. Где-то были изображены корявые деревья с высеченными на стволах лицами, на чьих ветках висели оборванные верёвки, на других же высились старые полуразрушенные замки или непроходимые лабиринты из чёрного, крошащегося от времени, камня. Рисунки были выполнены из чернил и, стоило только отвести взгляд, начинали двигаться, буквально перебегая с одной страницы на другую, и становясь от этого не менее жуткими. Видимо, этот дневник Виктория начала вести ещё семь лет назад, когда приступы болезни вновь начали проявляться. Но зачем? Зачем она закрепляла их в тетради, рисуя несуществующие места и людей? Вот на крутую гору, обросшую чуть ли не чёрными камнями, карабкается человек с ружьями на спине и пистолетами на ремне, а на другой странице уже королевский бал, когда на третьей в самом поднебесье лавирует невиданный красоты дирижабль. И если первые рисунки были выполнены карандашом в самых уголках страниц, то последние занимали уже всё, давая лишь гадать, что написано под ними косым аккуратным подчерком.

Не зная почему оглядевшись и устроившись поудобнее, закинув сапоги на высоком тонком каблуке на стоящий поблизости стул и спрятав нос в мягком шарфе, Мария перелистнула пару страниц, прежде чем найти новую запись, что ещё не закрывали рисунки, и которую ещё можно было расшифровать.

«Мне вновь приснился тот жуткий лес с лицами на стволах, что ухмылялись мне в спину, источая из мёртвых глазниц вязкую кровь… а я бежала не разбирая дороги, понимая лишь то, что страх ледяной волной захлёстывает меня с каждой секундой всё больше и больше. Я бежала по какой-то незримой тропе, увитой мягкой пожухлой листвой, проваливаясь в землю и оставляя тёплые влажные следы, чувствуя, как что-то буквально тянет меня к корням. Не знаю, что это значит, и как я там вновь очутилась, но название леса вспомнила только сегодня, когда очнулась от этого кошмара на какой-то миг, что бы записать эти строки, и вновь погрузиться в него…

Этот мир не отпускает меня как бы я не старалась уйти от него. Он всегда за спиной, он тянет меня обратно чуть ли не за волосы, и если раньше он представлялся мне как чудный волшебный мир грёз, то сейчас он жуткий, полный крови и отчаянья. Куда делись те времена, когда одна лишь песнь пробуждала в земле жизнь? Куда делся тот нахваленный мир? Его не стало в одно мгновенье, и всему виной мы с отцом… мы создали этот Мир Азриэла, и бросили его, так и не завершив концовку. И вряд ли кто-нибудь когда-нибудь это сделает. Хотя, есть одна лазейка, к которой я точно никогда не прибегну. Отец говорил, что мир может разрушить только его создатель, но что делать, если нет этого создателя? Надо сжечь рукопись. Просто сжечь, тем самым уничтожив этот вышедший из-под контроля мир с его обитателями. Но мне не хватит духу. Эта книга… не просто какой-то рассказ. О, нет, это больше чем сказочная история. Это жизнь. Настоящая жизнь, и отобрать её я не смею. Отец ожил эту некогда красивую и фантастическую «сказку» своей кровью, но и погубил её тем самым.

Чернила должны оставаться на листе бумаги, а не оживать и убивать, пропитывая всё кровью. И, порой мне кажется, что когда я вновь освобождаюсь от этого плена, даже здесь, в реальности, он продолжает преследовать меня… да, я знаю, что окружающие меня люди совершенно обычные, но всё чаще и чаще я начинаю замечать, что этих людей словно подменивают. Их повадки, поведение, стиль речи, замашки… они словно копируют всех героев книги. И, если уж на то пошло, меньше всего в этом мире я хотела бы встретить Короля Бездны и Призрачную Королеву… отец наделил их слишком большой властью и жаждой. Вот те два человека, из-за которых Мир Азриэля начинает рушиться, теряя свои границы и становясь с каждым днём всё реальнее и реальнее… они захватывают других людей, купаясь в их крови и обретая вечную молодость и почти безграничную силу, о которой ходят легенды… им нельзя оживать в нашем мире, иначе и ему придёт…»

Позади раздался стук, и что-то буквально в паре метров со звоном разбилось, заставив вздрогнуть от неожиданности и, с тихим хлопком захлопнув личный дневник Виктории, обернуться, смотря на белые осколки старинной вазы, покрытые тонким слоем пыли и паутины.

— Чёрт… — не выдержав, на одном выдохе прошептала Мария, запрокинув голову назад и зажмурив со всей силы глаза, да так, что тут же поплыли разноцветные круги.

Кинув рядом со шкатулкой потрёпанный дневник и нехотя поднявшись с места, хрустнув затёкшими позвонками, девушка недовольно взглянула на разбитые осколки, неровной грудой столпившиеся у занавешенного полотном овального зеркала.

— И кто тебя только разбил? — удивлённо присев напротив и взяв один небольшой осколок в руку задумчиво прошептала она, поджав бледные губы и вновь взглянув на разбитую вазу, наклонившись ниже и проведя пальцами по чёрному пеплу, тут же просочившемуся через щели половиц.

Невдалеке тихо задрожало окно и, вскинув голову, Мария замерла, нащупав в кармане перочинный ножик и сжав его побледневшими пальцами, стараясь не шуметь, выпрямилась, оглядывая мрачный чердак. В мысли закрадывались самые изощрённые сомнения, которых быть не должно. В этом доме только она и дворецкий. Всё. Или же нет? старик уже наполовину слеп, и вряд ли слышит посторонние звуки, которые могли бы его насторожить. Так что с этим местом надо быть куда более осторожным…

Отступив назад, слыша, как под подошвой сапог хрустят осколки вазы, девушка всё же вынула ножик, обхватив его двумя ладонями и с прищуром оглядывая старые запыленные вещи, через которые пробиралась холодная, склизкая тьма, заставляющая сердце чуть ли не биться в глотке, задерживая дыхание и мешая сосредоточиться.

Вновь шаг назад, и спина коснулась запыленной простыни, а после и самого ледяного стекла, когда под ногами ещё сильнее захрустели осколки разбитой вазы, а через удары сердца в ушах уже начали пробиваться какие-то странные, почти нереальные шёпоты. Но они шли не из окон, даже не из шкафов и накрытых старыми скатертями столов. Они шли откуда-то сзади. Они шли из зеркала…

Чуть ли не с силой проглотив застрявший в горле ком, Мария ещё сильнее сжала онемевшими от внезапно охватившего страха пальцами холодную ручку ножа, стараясь как можно медленней, и всё равно хрустя фарфором, повернуться в сторону зеркала, что бы лишь на миг заметить шорох простыни. И тут же отпрянуть от резко выскользнувших вперёд десятков призрачных рук, обволочённых в старую простынь, со всей силы схватившие за шею и волосы и буквально притянувшие к ледяному, и оттого обжигающему, стеклу.

Крик ужаса застрял в горле, заставляя хрипеть от стиснувших шею пальцев, что рвали одежду, чуть ли не пронзая кожу своими длинными заострёнными когтями, заставляя сердце на короткий миг пропадать из ушей, а нож лишь царапать простыню в надежде освободиться от внезапных пут. А руки лишь прибавлялись, словно собираясь уволочь её в зеркало, лишь сильнее прижимая к стеклу до хруста, заставляя осколки с тихим звоном разбиваться и тут же пронзать кожу.

Страх. Животный, нереальный, спасительный, пробил насквозь, заставив чуть ли не рвануть назад, со всей силы вонзив в зеркало перочинный нож и смотря, как простынь тут же опускается на захрустевшее стекло, чьи громадные заострённые осколки посыпались у её ног, отражая бледное, чуть ли не призрачное лицо, и два осколка рубиновых глаз с так и плясавшими огоньками ужаса и страха.

— Чёрт! — отступив назад и, споткнувшись об табуретку, рухнув на холодный скрипучий пол, чуть ли не со всей силы закричала Мария, словно издалека слыша своё тяжёлое дыхание и чувствуя, как по виску скатывается ледяной пот.

Подняв дрожащие от страха руки, девушка с долей удивления оглядела их, пытаясь найти красные разрезы от когтей или хотя бы порвавшуюся в этих местах одежду, но не было практически ничего, не считая порезов от стекла и крапинок алой крови в этих местах, так и оставшихся на покромсанном полотне с одиноко торчащим ножиком в центре.

— Этого… не может быть… просто… не может… — опёршись об опрокинутую табуретку, неверующе прошептала Мария, осторожно поднявшись на трясущиеся от страха ноги, что лишь сильнее подгибались, да так и застыв, смотря на зеркало, словно ожидая вновь увидеть эти руки, или заслышать неясный шёпот, но всё пропало, даже того угнетающе склизкого мрака вокруг не было. — Что за… чертовщина… тут происходит?..

Неуверенно шагнув к зеркалу на подогнувшихся ногах и схватив онемевшими пальцами чёрствое полотно, она со всей силы дёрнула его на себя, тут же выпрямившись, смотря на треснувшее овальное стекло в чёрной резной раме из переплетённых змей с рубинами глаз, тускло сверкающих в полумраке. И лишь ножик торчал из показавшейся древесины, сверкая в тусклом свете серебристыми боками. Никаких рук или других трещин, откуда они проникали, просто не было. Ничего…

С тихим треском вынув перочинный ножик и с лязгом убрав лезвие, Мария неуверенно сжала его в ладони, вновь подобрав простынь и накинув на зеркало, как можно осторожнее отступая назад и не сводя со старинного предмета взгляда до тех пор, пока не упёрлась спиной в стеклянный столик, а рукой не нащупала старинную шкатулку. Быстро обернувшись и закинув туда все найденные вещи, с тихим стуком захлопнув крышку и прижав её к груди, она вновь взглянула на зеркало, как можно тише шагая в сторону люка и лестницы. И только когда разорванная простыня с бордовыми капельками пропала из виду, девушка выдохнула спёртый в груди воздух, чуть ли не с облегчением спустившись по скрипучим ступеням на мягкий серый ковёр.

— Я слышал крики, — раздался позади скрипучий голос дворецкого, заставившего в какой раз за день вздрогнуть и, резко повернувшись, лишь сильнее прижать шкатулку к опасливо вздымающейся груди.

— Там была птица… я испугалась, — настороженно ответила Мария, не думая, что тот со своим зрением различит свежие порезы на её теле, — и закричала. А так всё… и ещё я есть хочу.

— Понял, — лишь кивнул тот, легко поддев пальцами последнюю ступеньку и потянув вверх, заставив лестницу тут же сложиться, а саму дверцу с тихим щелчком захлопнуться. — Я вас позову.

Кивнув подобно затравленному зверю, всё ещё продолжая прижимать к груди шкатулку с ответами, она прошла на дрожащих ногах в комнату Виктории, плотно прикрыв за собой дверь и тут же рухнув на пол, содрогаясь всем телом и чувствуя, как сердце в груди всё же опаслив сжимается от недавно пережитого ужаса. То, что она могла сейчас с уверенностью сказать: ей это не привиделось. Она чувствовала этот лёд мёртвых рук, слышала шёпот десяток голосов, исходящих из стекла, и боль была реальной… она могла отличить её от выдуманной. Никогда ещё мир грёз не переступал через её мир реала… точнее, даже этого выдуманного мира никогда не существовала. Совсем никогда.

Поняв, что всё ещё прижимает к груди чёртову шкатулку, Мария чуть ли не с отвращением отбросила её в сторону, дрожащими руками нащупав в кармане джинс телефон и, путая цифры, набрала уже подзабытый номер, слыша равномерные и почти успокаивающие гудки, и только после того, как они прервались, выпалила:

— Что это за чертовщина?!

— И вам добрый вечер, — раздался до ужаса спокойный и равнодушный голос Вирта. — Так что же случилось? Неужели вы прочли дневник Виктории?

— К чёрту этот дневник! Что за чертовщина творится в этом доме? — поднявшись на ноги прошипела та, дрожа от накатившей ярости и страха, сжимая на затылке вихри волос, словно пытаясь успокоить нервно бьющееся сердце. — На чердаке разбилась ваза, и в ней был какой-то порошок… и из-за этого порошка у меня были галлюцинации! Так может быть, моя бабка и не была чокнутой, а это вы постарались сделать её такой, подмешивая эту самую дрянь?!

Молчание. Она не знала, сколько оно длилось, но показалось ей чуть ли не вечным.

— А вы уверены, что эти галлюцинации вызвал тот порошок? — наконец произнёс Вирт ни чуть не дрогнувшим голосом, заставив даже запнуться и неуверенно замереть.

— Что?.. на что вы намекаете?

— Ни на что. Я лишь хочу вас заверить, что даже если и пытался подмешивать Виктории какой бы там ни было порошок, то он явно был из лечебных. Когда же она умерла, весь дом обыскивали несколько раз на наличие психотропных препаратов. Обыскивали всё, даже подвал с чердаком, но так ничего и не нашли. Возможно, в вазе была пыль, не более того, иначе бы меня первым об этом известили. А ваше видение… оно может быть связанно с шоком, или детской травмой, что случилась в этом доме. Вы ничего такого не припоминаете? Может, вас что-то тогда напугало, и теперь страх проснулся и вы видели то, что якобы желали видеть на месте самых обыкновенных вещей, ощущая при этом панический ужас. Это нормально, и стыдиться этого не надо. А теперь прошу прощения, но я занят.

— Нет, постойте!.. — запоздало воскликнула та, но вместо ответа расслышала лишь гудки, разрывающие на мелкие частички тишину. — У меня ведь не было никакой травмы…

Разжав пальцы и словно издалека слыша, как телефон с тихим стуком падает на пол, закатываясь под кровать, Мария прикрыла глаза веками, судорожно вобрав воздух и переведя дыхания, чувствуя, как сердце постепенно успокаивается, а порезы начинают жечь. Может, и вправду какой-то «глюк» от потери родного тебе человека? С людьми ведь так часто случается, почему и она должна быть исключением? Нормальным в нашем мире никто не является, как бы прискорбно это не звучало. Возможно, доля этого безумия и ей в «наследство» передалась вместе с завещанием? Тогда уж лучше его поскорее пережить и забыть, нежели страшиться каждого куста, откуда оно может появиться.

Присев напротив шкатулки и с тихим щелчком откинув расшатавшуюся от падения крышку, девушка вновь достала мешочек с часами, взглянув на раздробленное стекло с серебристыми линиями трещин-змей, что каким-то странным узором переплетались между собой, сходясь на едва различимых точках и образуя созвездие. Странно, но такого созвездия явно не существовало на звёздном небе, или оно откуда-то из другой части галактике? Хотя, всего лишь совпадение, не более чем. И всё равно она положила сломанные часы в карман вместе с первой книгой, сама удивившись этому действию и всё же решив не придавать ему значение. Слишком суматошный и долгий день, а впереди ещё такие же серые дни, за которые надо будет продать этот дом чуть ли не по частям. Да и возможно ли, если вокруг происходят настолько странные вещи?