Пилигримы

Глава 28

В своих покоях Друг и Владетель Выровненного мира сидел точно в той же позе и с таким же выражением лица, которые довелось видеть Кейсу, когда он, невидимый, вошел в пустую комнату почти неделю назад.

Немигающие глаза Ву были такими яркими, что, казалось, светились. В некоторые дни они даже действительно освещали тусклые комнаты. Отчасти он был обязан этим их свойством мощным амулетам, висящим на шее, обхватывающим запястья и пальцы, многие из которых были бы кстати в небесных пещерах молодых драконов. (И большинство из которых, вполне возможно, родом именно оттуда, из места, в которое не ступала нога человека. Инвии порой становились довольно беззаботными и безрассудными, не гнушаясь стащить парочку ценных вещичек, а в итоге их встречал быстрый и сообразительный воришка с мечом наготове, ничего не имеющий против Метки.)

Постоянно пульсирующая магическая сила, охватывающая Ву коконом и протекающая по его телу, тоже подарила застывшим глазам их неестественное сияние — вместе с молодостью тела и безумием. И все же кое-что сыграло еще одну роль — во что бы там ни верили крестьяне, солдаты и быстро уменьшающиеся в численности враги замка, Проект медленно, постепенно близился к завершению. Архимаг сказал, что перемены в Ву будут оставаться медленными до тех пор, пока не достигнут критической отметки, а дальше все будет развиваться быстро и непредсказуемо. Возможно, он вырастет в размерах, станет таким же огромным, как Гора. А может, и нет, по слухам, Доблесть лишь самую чуточку больше высокого мужчины. Возможно, его тело станет полупрозрачным, невидимым ни для чьих глаз, кроме мага. Или же его следующий облик окажется совершенно непредсказуемым, который еще никто никогда не принимал. Но бессмертие его было бесспорным; даже Инферно, стоящий так близко к гибели, насколько это доступно Великому Духу, до сих пор корчился где-то в морских глубинах, под тучами пепла, цепляясь за ниточку связи с миром, какой бы тонкой она ни была.

Ву-человек был лишь семенем, которое его собственные руки опустили в плодородную почву истории. То и дело он оглядывался на своих соучастников в заговоре, которые до сих пор не знали, что на самом деле были лишь орудиями в его умелых руках. Он видел молодого Архимага, которого тогда так еще никто не называл, — обычный своевольный волшебник, которого исключили все школы за пристрастие к запретным областям. Повезло еще, что не убили на месте. Однако чаще всего Ву вспоминал молодого человека, чье имя он до сих пор носил, который начал все это, прочитав кое-какие рукописи, хранившиеся в коллекции его отца, — запретные и редкие. По тому юноше он испытывал неизъяснимую тоску, питал любовь к нему, глубокую и нежную, не уступающую материнской. Он видел, как этот молодой человек сходит с ума от амбиций и силы, слишком великих для любого человека. Однако по-прежнему ценил все тот же приз, которому юноша когда-то раскрыл свои объятия, чего бы это ни стоило другим. Только теперь эта награда вышла за пределы неисполнимых, призрачных мечтаний — ею был его трон, эта комната в замке, слуги и солдаты, эти амулеты на шее, запястьях и пальцах. Все это лишь средства, приближающие его к награде, — но настоящие, настоящие!..

Все шло своим чередом. Все больше людей молились на него, поклонялись ему. Растянутая жизнь смешалась со страницами истории — вместе с ложью и правдой. Приготовления Архимага — хотя Ву имел о них весьма ограниченное представление — миновали ту стадию, на которой еще можно было бы остановиться, теперь же процесс был необратим. Что способно остановить его сейчас? Молодые драконы сидят в плену; Великие Духи не подходят к замку, а Сам Дракон спит, сокрытый во тьме и не ведающий о деяниях человеческих.

Эта неизвестная критическая отметка может быть достигнута через день или век. А то и больше… Ву ждал ее с нетерпением, боялся, хотя при этом уже перестал быть человеком, как разумом, так и духом. Он чувствовал себя так, словно в его теле оказалась заточена некая нестабильная сила. Он словно превратился в летучую жидкость, которая беспокоилась или шла рябью, если кто-то подходил слишком близко к нему. И нужно быть очень смелым, чтобы взволновать его. Ву ждал — и все ждали, ждали великой Перемены, поворотного момента.

И все же…

Глаза Ву остановились на кубке вина, который сейчас был полон до краев. Он слегка приоткрыл рот, обнажив зубы. Рядом с кубком стояла тарелка с едой, также нетронутая. Кто бы ни приготовил ее, он знал, что правитель не прикоснется к подношению; Ву никогда этого не делал, боясь яда, однако требовал, чтобы стол накрывали каждый день. Они рассуждали, что вид еды успокаивает их Друга и Владетеля, принося приятные воспоминания об обильных, вкусных обедах, которые ему доводилось есть давным-давно.

Вряд ли яд, учитывая многочисленные защитные амулеты, сможет повредить ему, однако разум не мог знать. Поэтому не раз слуги в серых балахонах призывались в эти покои, чтобы отведать этой еды под разъяренным взглядом немигающих глаз правителя.

Если голод начинал донимать его — а это со временем происходило все реже и реже, хотя ел Ву не часто, — он крался в нижние помещения замка, переодетый, миновал залы, где суетилась прислуга, и с яростью опустошал тарелки, на которых еще оставалась еда, оплеухами и проклятиями разгоняя обедавших, за волосы оттаскивая их от стола. Из его горла вырывался звериный рык, разбросанные кружки разбивались об пол и стены, Ву переворачивал столы, размазывая еду по своему идеальному лицу, неутешно плача, и зал пустел — быстро и бесшумно.

Ценой всего этого было безумие. Он знал, что ведет себя как параноик, знал, что все это глупо, но от этого не становился менее безумным и в сердце этот странный страх не ослабевал. Поскольку понимая, что ведет себя глупо, и в то же время зная, что это не так, Ву вместе с тем обнаружил, что безумное сознание способно верить в два и более противоположных факта с равной убежденностью, даже если один полностью опровергает другой. Хуже всего было по ночам, когда все, что еще оставалось в нем человеческого, умоляло вторую часть его сдаться на милость сну. Иногда он вздрагивал или подскакивал на постели, заметив движение краем глаза, а затем жалко сжимался в комочек под одеялом.

Кража вина прямо из его кубка, происшедшая несколько дней назад, оказала весьма длительное воздействие на его сознание. Она помогла убедить ту часть его разума, которая считала невозможным существование Тени, что вторая половина боялась чего-то реального, а не придуманного. Эти две точки зрения наконец слились воедино в спектре здравого смысла и разумности — словно смазанный контур неожиданно обрел четкость. Даже когда та же самая разумная часть принялась подбирать логические объяснения — что он мог сам выпить вино и позабыть об этом или что кубок с самого начала был пуст, — Ву знал, что это не так, знал, что кто-то (или что-то) действительно был в его покоях, действительно осушил бокал, словно смеясь над ним.

Слева от правителя, на поверхности высокого зеркала, дремали несколько лиц, остальные пристально наблюдали за ним. Их взгляды были исполнены обожания и беспокойства. Лица мягко покачивались, как дохлая рыба на воде, всего пятеро; некоторые до сих пор слабо напоминали людей, которыми были при жизни, остальные со временем изменились и стали больше походить на оскаленные черепа. Из других частей призрачных тел иногда разве что появлялся отпечаток руки по другую сторону стекла, словно пальцы, прижатые к окну, в которое смотрят лица.

При жизни Ву знал всех призраков и какое-то время строил заговоры рука об руку с ними, надеясь заполучить тот самый трон, на котором сидел сейчас. Их изначальный план — и его тоже, но недолго — заключался в том, чтобы разделить его на всех. Однако затем другие идеи показались куда более привлекательными; не так-то просто подвинуться, сидя на троне. И Ву убил их, одного за другим, троих — своими собственными руками.

На верхних этажах, где воздух был густым от магии, и в присутствии мощных амулетов деяния вроде убийства иногда высвобождали странные энергетические сгустки, приводившие к необычным последствиям — впрочем, как и последующие мысли убийцы о содеянном. Так и появился Призрак, его советник, его единственное доверенное лицо, его единственный друг и в каком-то смысле его собственное создание, однажды взглянувшее на правителя из зеркала, заверяя его в том, что они не желают ему зла и не таят обид, мечтая лишь увидеть его преуспевающим и цветущим. Его — и Проект.

Как Ву поначалу кричал и отшатывался от зеркала! Как он кричал, когда они — оно — преследовали его в других комнатах, мерцая в окнах, появляясь в бокалах с вином и зеркалах на протяжении многих дней, прося прощения и умоляя. Наконец Ву привык к присутствию Призрака, выслушал его и убедился, что он желает лишь добра.

Лицо женщины безмятежно улыбалось, волосы покачивались, словно погруженные в воду. Ее он убил первой — задушил, пока она принимала ванну. Какое-то время она была любовницей Ву, собиралась стать его «королевой», даже предлагала заговор против остальных. Он тогда испытал отвращение, увидев, какой она стала отвратительной и уродливой, умирая. Здесь же ее лицо сохранилось лучше остальных и казалось почти живым. Один из мужчин начал напоминать зверя, обзаведшись двумя рядами длинных острых белых зубов и жестким рыльцем. Ву уже и забыл, как изначально выглядел тип, чьей головой он продолжал бить по камням еще долго после того, как жертва скончалась. Остальные, казалось, умерли от голода — похожие на черепа, с мрачными круглыми глазницами вместо нормальных глаз и печально поникшими чертами. Они редко отходили от этого зеркала и страстно желали лишь одного — помогать своему Другу и Владетелю.

Их Друг и Владетель наконец устремил на них тяжелый взгляд. Часом раньше они сказали ему, что есть очень важные новости, однако Ву сердито приказал им молчать, изучая мысли, блуждающие по его сознанию, как летящие по небу облака — то принимающие на миг четкую форму, то превращающиеся в неясную муть, то наливающиеся грозовой чернотой. Он не сказал, желает ли услышать эти новости, однако Призрак, казалось, был твердо намерен рискнуть. Если Ву рассердится, они всегда успеют сбежать.

— Мы получили очень странные вести, — произнесли они.

Ву встал, протянув руку к кубку с вином. Оно было по-прежнему здесь, до последней капли. Правитель поднял кубок и поднес его к губам; ему неожиданно захотелось поразить Призрака.

— Друг и Владетель! — с беспокойством воскликнули четверо из пяти лиц; пятое же только потрясенно открыло рот. — Друг и Владетель! Пожалуйста, берегись! Ты уверен, что следует пить его? Безопасно ли оно? — Они говорили все разом, и голоса сливались в единый рокочущий гул.

Рука Ву крепче сжала ножку резного хрустального кубка. Пальцы задрожали, и он обвел комнату взглядом, в котором горел вызов, оскалившись.

— Смотри, — презрительно прорычал он, хотя обращался вовсе не к Призраку. — Валяй, смотри!

Лежа в постели по ночам без сна, ворочаясь и беспокойно мечась по простыням, он прокручивал в голове идею о том, что, возможно, Тень похитила его вино, обвиняя тем самым правителя в трусости. Поэтому теперь Ву одним глотком осушил кубок, и по подбородку потекли тонкие струйки темно-красной жидкости. Бокал же он швырнул в стену рядом с зеркалом, и тот разлетелся на мелкие кусочки.

Лица Призрака ясно выражали потрясение. Лорд и Владетель схватил горсть зеленых овощей с тарелки, стоявшей на столе перед троном, и засунул их в рот, довольный тем, что ему удалось напугать этих существ в зеркале, и желая закрепить успех. Призрак вознаградил его усилия, разразившись новой чередой испуганных охов и ахов, пока Ву не встал напротив, сжав кулаки.

— Мрачные вести, — произнесло лицо, плавающее в центре, оправившись от потрясения.

Лицо было грустным, круглым, с большими глазницами, иными же отличительными чертами не обладало. Ву уже забыл, как его звали при жизни. Правда, остальные имена он тоже не помнил.

«Да говори уже», — подумал Ву, а потом сообразил, что так и не отдал приказа вслух. Они, видимо, правильно истолковали выжидательную позу правителя, поскольку снова заговорили:

— Мы услышали разговор, когда пробрались в окно Архимага…

Призрак рассказал ему о том, как Архимаг, споря с двумя Стратегами, отмахнулся от предположения о важности слова «тень», найденного на каменном уступе, где был уничтожен патруль — всего лишь в дне пешего пути от замка. Выживших не обнаружили.

Ву слушал их, и кулаки сжимались все крепче. Ему и не могли докладывать обо всех новостях, поэтому он оставался в неведении относительно многих важных событий. Но это? Почему эту новость скрыли от него?

— Мне не сообщили об этом, — произнес он, начиная дрожать.

— Архимаг заявил… он заявил… — Призрак занервничал. Среднее лицо утратило способность говорить, поэтому вместо него продолжила женщина: — Он заявил, что для вашего же блага необходимо избегать тревожных вестей, поэтому нет никакой необходимости беспокоить вас. И он добавил, что сейчас лучше не показывать вам то, что он назвал «письмом». Стратег был убежден в обратном. Они повздорили. Тогда Архимаг ударил его по лицу и выгнал вон. И заставил его поклясться никогда впредь не упоминать о «письме».

Ву бродил туда-сюда перед зеркалом битый час. Призрак наблюдал за каждым его шагом, терпеливо ожидая.

— Он знает, что вы были в оконном стекле? — наконец произнес Ву, имея в виду Архимага.

— Ничто не указывало на это, Друг и Владетель. Занавеска была наполовину задернута, и мы спрятались за ней.

Прошел еще один час, на протяжении которого его тело словно превратилось в размеренно движущийся маятник.

Призрак неуверенно произнес:

— Азиель… она так замечательно плакала сегодня утром…

— Тс-с, — прошипел Ву и вышел из покоев без единого слова.

Он направился к комнате Архимага, в которой белые камни и специальные железные решетки в стенах прореживали насыщенный магией воздух. Прошло слишком много времени с его последнего визита. Обширная библиотека выстроилась ровными рядами на полках у боковой стены: книги, посвященные старинным знаниям и магии всех известных школ, представленные только здесь во всей полноте. Сосуды наполнены черной клубящейся дымкой или трепещущими сгустками света. Клетки, удерживавшие живых существ, которые бегали или ползали по ним, бросаясь на стеклянные стены, когда Ву проходил мимо. Маленький красный дракон, возможно последний представитель своего рода, был заперт в железной клетке в углу. Он издал нечто среднее между всхлипом и рычанием, печально умоляя выпустить его на свободу. Старые следы от огня виднелись на полу вокруг его клетки, однако драконье пламя было израсходовано очень и очень давно, и несчастное создание знало, что ему предстоит умереть здесь. Когда Ву сел, не обращая на него ни малейшего внимания, дракон свернулся клубочком, печально вздохнул и снова погрузился в сон.

Архимага не было дома — опять. Ву раздраженно ковырнул подлокотники кресла, а затем помочился прямо на сиденье. Он подумал, не стоит ли пометаться по комнате, расшвыривая вещи, уничтожая хрупкие инструменты и орудия, стеклянные шары, заполненные странной дымчатой жидкостью, схемы, диаграммы и скульптуры, возможно, стоило бы даже освободить зверюшек. Он вспомнил, как однажды сделал нечто подобное, но Архимаг отреагировал на разрушения лишь печальной улыбкой, даже не упомянув о них впоследствии.

Прошло несколько часов, затем целый день. Наконец, знакомые прихрамывающие шаги. В дверном проеме появилось полурасплавленное лицо и наконечник серебряного посоха, три рога на голове мага слегка дымились — значит, он летел, скорее всего приняв облик птицы или летучей мыши. За головой струились длинные черные перья. Здоровый глаз обозрел Ву, сидящего в кресле, и нервно окинул комнату взглядом, убеждаясь, что все в порядке. Затем Архимаг скорчился и попятился прочь, не вынеся боли, причиняемой амулетами Ву, словно его только что жестоко ударили по лицу.

Ву оскалился — ему всегда нравилось это зрелище.

— Я оставил самые плохие в своих покоях, — произнес правитель, разумеется солгав — на самом деле эти амулеты лежали у него в кармане, где они не способны причинить магу ни малейшего вреда — пока хозяин вновь не наденет их.

— Те, которые вы носите, по-прежнему верно служат вам, Ву. Я рад снова видеть вас, Владетель. Как сияют ваши глаза! Осталось недолго ждать, я это чувствую. Что-нибудь случилось?

— Письмо, — коротко бросил Ву.

Архимаг начал было что-то говорить, но сразу же умолк.

— Где ты был? — спросил Ву, вставая. С его губ брызнула слюна. — Уродливая, мерзкая тварь. Отвратительная, грязная тварь, воняешь дерьмом! — Ву в буквальном смысле слова излучал гнев, исходивший от него жаром и выливающийся в комнату, подобно пустынному ветру.

Маленькие искорки появились вокруг Архимага и подожгли его одежду. Он содрогнулся и неистово принялся гасить пламя, а затем торопливо произнес:

— Есть кое-что, о чем я боялся сообщать вам… боялся, что вы можете плохо воспринять, а это способно сбить весь…

Гнев мгновенно исчез — так же неожиданно, как и появился. Ву закрыл глаза; его лицо исказилось от боли и безграничной усталости.

— Письмо. Где письмо?

Архимаг указал на дальнюю полку. Ву бросился к ней, схватил лист бумаги, сложенный вдвое, зарычал и выбежал из комнаты. Архимаг мягко закрыл дверь за его спиной.

…Ву провел в своих покоях целую неделю, прежде чем наконец прочесть написанное. Он несколько раз оставлял письмо на полу, словно это был ненужный обрывок бумаги, жалкий мусор. Его руки неоднократно хватали лист, чтобы разорвать его на мелкие кусочки, но каждый раз замирали. Больше всего Ву поражался тому, что эта маленькая вещица способна притягивать к себе внимание более эффективно, чем все вокруг, хотя он даже не знал, какое послание она несет. Тот факт, что предмет, обладавший над ним такой властью, попал сюда из покоев Архимага, также не ускользнул от внимания Владетеля.

Он поднял письмо, удивленный собственной бесцеремонностью и простотой этого действия, — всего лишь бумага, легкая и сухая, покоящаяся в его руке. Почерк тоже оказался вполне обыденным — неровный, прыгающий… А вот каждое запечатленное им слово было словно выжжено в разуме Владетеля.