Пионерский гамбит

Глава 11

Глаза вожатой расширились, она прикрыла рот ладошкой, испуганно глядя на меня. Я бросил взгляд на окно. Ммм, нет, так себе идея. Я ни разу не ниндзя, чтобы бесшумно выпрыгнуть. Кровать, точно. Комната крохотная, одним торцом кровать примыкает к стене, со второго торца стол. И покрывало еще свешивается до середины. Я бросился на пол, быстро заполз под кровать и практически вжался в стену. Если Анна пришла не с обыском, то есть немаленький шанс, что не заметит.

Металлически звякнул дверной крючок.

— А что это у тебя окно открыто? — сказала Анна Сергеевна, входя. — Комаров напустишь.

— Душно, Анна Сергеевна, — голос вожатой звучал напряженно. Но лучше, чем я опасался. — Что-то случилось?

— Еленочка, да ты садись, в ногах правды нет, — сетка кровати заскрипела и промялась бугром. Ноги Анны Сергеевны, обутые в зеленые войлочные тапочки, прошествовали мимо кровати, потом ножки стула поползли в сторону. — Я хотела тебя кое от чего предостеречь, пока ты глупостей не наделала.

— Глупостей, Анна Сергеевна?

— В сложившейся ситуации у тебя может быть очень велик соблазн пойти у них на поводу. Не надо этого делать, даже если тебе кажется, что ты можешь завоевать таким образом у них авторитет.

— А если они и правда не виноваты? Мы же даже не знаем, кто это устроил, а наказываем, получается, всех!

— Ничего, от них не убудет.

— Но это же несправедливо!

— Еленочка, не педагогично идти у них на поводу! Если один из нас что-то запрещает, а другой будет по-тихому это же разрешать, то в конце концов этому второму они сядут на шею и ножки свесят. Ты же понимаешь, о чем я говорю?

— Понимаю, Анна Сергеевна.

— Вот и замечательно. Ты хорошо себя чувствуешь? Что-то ты бледненькая. Лучше спать ложись, чем над учебниками полночи сидеть. Учеба не убежит, а силы тебе еще понадобятся.

— Да, Анна Сергеевна.

Ноги в тапочках сделали несколько шагов к двери.

— Кстати, хотела спросить! Еленочка, вы же вроде с Верой Снеговой подруги?

— Да, с детства знакомы. Это она мне порекомендовала в лагерь поехать.

— А… — Анна Сергеевна помолчала. — Скажи-ка мне… Хотя нет, ничего важного. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Анна Сергеевна.

Бугор на внутренней стороне сетки кровати исчез, вожатая встала. Скрипнула дверь, снова звякнул крючок. Я выждал несколько секунд, пока поскрипывание пола от шагов педагогини не стихло, и осторожно выбрался из-под кровати.

— Спасибо, Елена Евгеньевна, — сказал я одними губами и на цыпочках прокрался к окну.

Вернулся в палату с таким же сонным видом, как и выходил, но обошлось без приключений — коридор и веранда были пусты, свет от уличного фонаря косыми квадратами падал на деревянный пол. Я нырнул под одеяло.

Интересно. Значит наша вожатая близкая подруга Веры Снеговой. А Вера Снегова — это как раз и есть моя мама. Узнал ее девичью фамилию, когда в семейных документах копался, при мне она сама ее никогда не называла.

— Крамской, вставай, на зарядку пора уже! — голос раздался так внезапно, что я аж подскочил. Мне показалось, что я только моргнул. И вот уже вокруг меня опять заспанные сопалатники скачут, натягивая шорты, суют ноги в стоптанные кеды, толкаются и зевают.

Пробежка до стадиона, зарядка под бодрые подкачки моей мамы, которую мне надо бы отвыкнуть так называть, не хватало еще случайно вслух это ляпнуть. Потом бегом обратно в отряд. Заправить кровати, получить втык от Анны Сергеевны и переправить заново. Почистить зубы, умыться. Завязать галстук перед утренней линейкой. Больше у меня с узлом проколов не было.

— Отряд, стройся! — гаркнул Прохоров, когда Анна Сергеевна вышла на крыльцо. — По порядку рассчитайсь!

— Не надо, Прохоров, я и так вижу, что все вышли! — сказала Анна Сергеевна, выходя перед строем. — По сегодняшнему распорядку. Первая палата мальчиков и первая палата девочек сегодня направляется в «Киневские зори» до обеда.

— Ууууу… — прогудели названные.

— И не ныть мне тут! — повысила голос Анна Сергеевна.

— Так нечестно! — заявила Коровина. — Они будут отдыхать, а мы вкалывай на клумбах, значит?!

— Все честно, Коровина! — отрезала Анна Сергеевна. — Потом вы будете отдыхать, а они работать.

— А почему мы вообще там должны работать? — спросил Мамонов. — У них персонал для этого есть, которому они деньги платят.

— А тебе, Мамонов, я бы вообще не рекомендовала возникать. Кстати, имей в виду, улизнуть, как прошлым летом, не получится!

— Так точно, Анна Сергеевна, — зевнув, сказал Мамонов.

— И мне тоже в «Киневские зори»?

— Конечно, Верхолазов, у нас ни к кому особого отношения нет!

Потом мы снова построились в две шеренги и пошагали на утреннюю линейку.

Я слушал вполуха рапорты председателей советов отрядов дежурному вожатому, а сам разглядывал лица. Сейчас, без парадной формы, дети вовсе не смотрелись каким-то там загадочным коллективным разумом. Даже мне уже не особенно сложно было встать на нужное место и в нужное время вскидывать руку в пионерском салюте, что уж говорить о тех, кто повторил эти действия неизмеримо больше раз, чем я?

Кроме того, не сказал бы, чтобы кто-то выказывал особенное пионерское рвение. Ну, разве что Самцова, которая даже на рутинную утреннюю линейку надела парадную форму. Остальные относились ко всей этой атрибутике как к чему-то привычному и каждодневному — без пламенного восторга, но и без заметного протеста. В свои школьные годы я застал лишь самый закат пионерии. Даже когда старшие товарищи нам повязывали галстуки, то же делали это с иронией, как будто знали, что эта организация скоро рухнет вместе со всем Союзом.

Про вчерашнее ЧП на утренней линейке никто не вспомнил. Флаг доверили поднимать двоим ребятам из третьего отряда. На что Коровина фыркнула, что, мол, когда это, мол, они успели выделиться, что еще за любимчики?

Завтрак мне показался ужасно маленьким, хотя вроде бы порция была не меньше, чем вчера. А когда мы вернулись к отряду, нас уже поджидали. На скамейке рядом с корпусом сидела незнакомая женщина. Она вся была какая-то крупная — и сама большая, и цветы на ее сарафане крупные, и прическа тоже какая-то большая. И в руках у нее была большая тканевая сумка.

— Анечка! — она вскочила и сделала несколько быстрых шагов нам навстречу. — А я уж думала, что вы про меня забыли и после завтрака на речку убежали. Жарища такая!

— Как мы можем, Зинаида Андреевна! — наша педагогиня сдержанно улыбнулась. — Вы же наше подшефное хозяйство, можно сказать!

Ну да, точно. Чуть не забыл. Нас же отправляют куда-то на трудотерапию, без вины виноватых. И эта дамочка явно наше временное начальство. Лет ей было, наверное, около пятидесяти. Или, может быть, меньше, просто лишний вес и хреновая косметика накидывали ей лишний десяток. А еще она приторно улыбалась, постоянно прикладывала руки к груди и качала головой. Глаза ее были намазаны ужасными голубыми тенями, которые на покрасневшем от жары лице смотрелись как будто недоделанный грим под зомби. Вчера Коровина такими же глаза мазала, но на ее молодом лице они смотрелись чуть более уместными что ли.

Судя по выражению лица Мамонова со товарищи, да и той же Коровиной, эту даму они видели не впервые. Правда, вслух они не высказывались, но кривились так старательно, что было понятно, что особенной любовью эта женщина в костюме продавщицы овощного на углу среди старожилов не пользуется.

— Ребятишечки, работы сегодня не много, но сделать ее надо, а то наш пионарий совсем сорняками зарастет! — сказала она. — А как только мы справимся, я вас тут же отпущу обратно! Идемте же быстрее, раньше начнем, раньше закончим! Если будете молодцами у меня, то угощу вас вкусненьким!

От ее сладкого тона у меня аж скулы свело. Кажется, такие тетки — это какое-то вечное явление, как и училки с апломбом английской королевы, вроде нашей Анны Сергеевны. Империи могут рождаться и рушиться, а они все равно останутся такими же.

Часть отряда, любезно выделенная Зинаиде Андреевне безрадостно поплелась вслед за ней. Она шла бодро, как будто всеми силами старалась показать, что вся такая юная и задорная, но выходило у нее так себе. Пока дошли до ворот, ее лоб покрылся крупными каплями пота, она шумно дышала, но все равно продолжала щебетать что-то про прекрасный летний отдых, и как нам всем повезло, что мы проводим лето не в душном пыльном городе, а на природе, где воздух чистый, а по утрам чирикают птички.

«Киневски зори» оказались санаторием чуть дальше по той же грунтовой дороге, что и наш лагерь. Выглядел он довольно уныло — серые кирпичные корпуса с зелеными балконами, асфальтовые дорожки, засаженные по обочинам какими-то оранжевыми цветочками и несколько беседок. По дорожкам медленно прогуливались парочки пенсионного и предпенсионного возраста. Скорее всего, это был санаторий для сотрудников того же завода, что и наш лагерь, поэтому и расположены считай что забор к забору. Впрочем, вникать в это я особенно не стал.

— Ну что, ребятишечки, вот наш с вами фронт работ на сегодня, — тяжело отдуваясь, сказала дамочка, взмахом пухлой руки указывая нам на бескрайнее какое-то поле, засаженное кустами с крупными розовыми цветами. — Пиончики — цветы нежные, так что аккуратненько вырываем травку вокруг кустиков. А потом собираем в кучки. А когда закончите, травку надо будет на носилках унести к компостной яме.

— Там крапива! — взвизгнула одна из девиц вокруг Коровиной. — А перчатки?

— Да что там этой крапивы-то? — всплеснула руками Зинаида Андреевна. — Тут работы-то всего ничего.

— До послезавтра, ага, — буркнул Марчуков.

— Ну все, ребятишечки, хватит прохлаждаться, — дамочка уперла руки в бока. — Раньше начнете, раньше закончите.

— А инструменты? — спросил Верхолазов.

— Травку дергать инструменты не нужны, — отрезала она, отошла в тенек и устроилась на скамеечке обмахивая мокрое от пота лицо руками.

— Ой, ну отлично… Я вчера только ногти накрасила… — Коровина со вздохом опустилась на корточки рядом с первым кустиком и вырвала одну травинку двумя пальцами.

— Девчачья какая-то работа, — буркнул «сын степей» Мусатов. — Я думал, может копать чего надо…

— Ирка Шарабарина в прошлом году им три куста сломала.

— Ага, и ее потом к начальнику лагеря таскали и выговор объявили на отрядной линейке.

— Ну и что, зато не гоняли больше на эту каторгу!

— Могли вообще выгнать.

— Ой, да ладно! Она же не клуб подожгла, как Мурашов в том году.

— Да не поджог он, он опыт проводил. С линзами!

— И выперли его вместе с его опытами!

Постепенно все рассыпались между кустами и принялись рвать траву. Занятие это было такое себе. Солнце, уже поднявшееся на приличную высоту, немилосердно палило. Роящиеся вокруг мошки лезли в глаза и рот. Трава сопротивлялась и вырываться с корнем совершенно не хотела, а долбаные пионы норовили осыпаться, стоило только задеть куст. И каждый раз, когда это происходило, со скамейки раздавался окрик Зинаиды. Что-то про «Аккуратнее, ребятишечки, надо уважать чужой труд».

Минут через десять мне казалось, что я занимаюсь этим бессмысленным занятием уже часа два, а фронт работ особенно меньше от наших усилий не становился. Пальцы очень быстро стали зелено-черными и покрылись неглубокими порезами. Да уж, ничего себе трудотерапия. Даже начала бродить мысль о рабоче-крестьянском бунте.

— Вообще-то тут в заборе есть калитка, — сказал Мамонов, выглядывая из-за куста пиона. — Мы в прошлом году постоянно сюда бегали кино смотреть после отбоя. А один раз нас сторож застукал. С ружьем. Он пальнул в нашу сторону и промазал. А на деревья залезли и начали его яблоками обстреливать тоже.

— Ой, отвянь, Мамонов, враки все это! — отмахнулась Коровина.

— А то ты про калитку не знаешь, — встрял Марчуков. — Ты у нее Шарабарину свою караулила!

— Да закрыли сейчас калитку эту, там такенный замок, я сам видел.

— Что ты сказал про Шарабарину? — Коровина гневно выпрямила спину.

— Что она бегала сюда к кому-то, а ты ее покрывала!

— Да у нее здесь брат отдыхал!

— Конечно, к братьям всегда после отбоя надо бегать. И втайне от вожатых, — ухмыльнулся Мамонов.

— Заткнись, Мамонов! — прошипела Коровина.

— Вроде парни, а сплетни собираете как бабы на скамейке, — негромко проговорил я. Меня уже бесили эти мошки, эта трава в сухой земле, и пионы эти дурацкие тоже бесили. Всегда ненавидел сельхозработы, когда бывшая жена начала ныть про дачу, мы поссорились просто до небес.

— Что сказал? — вскинулся Мамонов.

— Что слышал, трепло, — зло бросил я.

— Смотри-ка, Коровина, у тебя уже защитник выискался, — издевательским тоном проговорил Марчуков. — Жених, да? Или она тебе давала разные места потрогать, как Шарабарина?

— А что, Марчуков, завидно стало? Хочется потрогать, а никто не дает?

— Ты что-то осмелел, как я посмотрю! — Мамонов выпрямился в полный рост, не обращая внимания на гневно-приторный окрик со стороны лавочки. — Язычок-то прикуси, ты тут вообще никто, и звать тебя никак.

— А если не прикушу, то что? — я тоже встал и отряхнул руки. — Ты со своими дружками меня подкараулите и изобьете? Настоящие мужики, медаль возьмите с полки. Деревянную.

— Крамской, ты давно жаб не целовал что ли? — Мамонов резко шагнул вперед, хрупкие здоровенные цветы на его пути взорвались ворохом ярко-розовых лепестков и осыпались на землю.

— Да я уж лучше с жабой, чем с тобой, — я спокойно смотрел ему в глаза. Все остальные притихли, включая Коровину.

— Ребятушки, а ну-ка вернитесь к работе немедленно, иначе я Анне Сергеевне расскажу, что вы тут устроили.

Мамонов сверлил меня взглядом, наверное, целую минуту.

— Ну ты допрыгался, лопоухий… — прошипел он и угрожающе прищурился. Резко махнул рукой, сшибая еще один цветок с куста пиона и снова опустился на карачки.

«Что это лопоухий-то? — подумал я. — Обычные у меня уши…»

Разумеется, до конца мы это дурацкое цветущее поле не пропололи. Осталось еще не меньше половины, так что никаких «вкусняшечек» нам не досталось. Да что там вкусняшек, мы даже руки помыть в корпусе не заслужили.

— Нечего там болтаться, там отдыхающие, они сюда за покоем приехали, а вы устроите им там балаган!

Так что топать обратно в лагерь нам пришлось по уши грязными. Мамонов, Марчуков и Мусатов шли тесной кучкой, шептались и бросали на меня злобные взгляды. Меня это беспокоило, но не особенно. Скорее всего, дальше угроз и мелких пакостей дело не пойдет. С другой стороны, если пойдет, то может так даже и лучше будет — Мамонова за драку выпрут из лагеря, и у Елены Евгеньевны станет одной проблемой меньше.

Зато Коровина ожидаемо потеплела к моей персоне. Все время находилась где-то рядом, бросала одобрительные взгляды и все такое.

Дежурные у ворот прятались от палящего солнца в тени беседки, так что никакой пароль у нас спрашивать не стали.

Я подставил грязные руки под струю холодной воды и чуть не застонал от наслаждения. Обожженные крапивой, изрезанные и покрытые ссадинами ладони отмывались плохо, четвертый раз намыливал, а зеленые пятна так и не смывались. А грязь из-под ногтей теперь вообще непонятно чем придется выковыривать.

Честно говоря, под воду хотелось залезть вообще целиком. И пофиг, что она холодная, даже наоборот хорошо. Вся кожа жутко зудела от пота и укусов мошек. Я сунул голову под кран, почувствовал, как струи воды льются за шиворот и по плечам. Боже, какое счастье…

В этот момент рядом со мной раздался истошный визг Коровиной.

— Шарабарина приехала!!! — заорала она и бросилась в сторону дорожки, ведущей от ворот к нашему корпусу.