Глава 21

Плакала Ира Шарабарина. Она сидела в такой же позе, в какой я несколько дней назад застал Елену Евгеньевну — спиной к забору, носом в колени. Я подошел и сел на траву рядом с ней. Она замерла на несколько секунд, потом посмотрела на меня. Узорчатая тень от листьев маскировала темные пятна расплывшейся косметики. Все-таки с генетикой этой девочке исключительно повезло. Очень часто блондинистые красотки, начиная плакать, превращаются в опухших розовых поросяток. Лицо Шарабариной от слез ничуть не пострадало. Лишь стало чуть драматичнее — обострилось, глазищи выделились еще четче.

Я только открыл рот, чтобы что-то сказать, но ее действие застала меня врасплох. Как только в ее заплаканных глазах появилось узнавание. Она резко выпрямилась, обхватила руками мои плечи и впилась солеными от слез губами в мои губы.

Ну вот еще не хватало! Даже будь она подходящего возраста, терпеть не могу женские истерические падения в объятия первому встречному! Но обижать ее мне тоже не хотелось. Не отвечая на поцелуй, я отечески обнял ее, погладил по волосам, потом взял за плечи и отстранил.

— Ира, что случилось? — я заглянул ей в лицо.

— Пусти меня! — девушка дернулась и попыталась отвернуться.

— Тихо, тихо, Ира, я просто хочу помочь…

— Отвали, помощник нашелся!

— Ира, прекрати истерику. Ты прекрасная, красивее всех, кого я знаю. Но у меня есть девушка.

— Ты думаешь, я из-за тебя тут рыдаю? Размечтался, много чести!

— Думаю, я просто подвернулся тебе под руку, и ты попыталась кому-то отомстить. Если отпущу, не убежишь?

— Нет, — зло бросила она. Я отпустил ее плечи, и она села обратно на траву. Я опустился рядом с ней. — Козел!

По интонации и контексту было понятно, что последнее слово адресовано не мне.

Логично. И я даже знаю, кому. Есть тут один, неподалеку обнимается с физручкой.

— А что у тебя за девушка? — вдруг спросила Шарабарина.

— Мы с детского сада вместе, — соврал я. — Исполнится по восемнадцать — поженимся. Клятву дали.

— За ручки ходите? — она хихикнула. Да уж, крепкий орешек. Только что рыдала, а сейчас никакого придыхания в голосе, остаточных всхлипов или чего-то подобного.

— Не без этого, — я тоже усмехнулся.

— А ты ничего, нормальный такой, — в глазах девушки блеснул огонек интереса.

— Не твой уровень, Шарабарина, — хмыкнул я. — Ты звезда, а я простой парень.

— Крамскооой! — девушка звонко рассмеялась, уже не особенно скрываясь. — Странный ты. Ладошками не потеешь, не краснеешь совсем.

— Какой есть, — я пожал плечами. — Ну что, плакать больше не будешь?

— Вот еще, — Шарабарина фыркнула. — Но этому козлу я все равно отомщу…

— Весь мир в труху, — хмыкнул я. — Но потом. Может, спать пойдем? А то нас хватятся еще.

— Ой, да ладно! — Шарабарина смешно сморщила носик. — Наша воспиталка вон там обжимается, а мямля Еленочка, наверняка у себя заперлась и из комнаты до утра не выйдет. Давай еще посидим. В какой, говоришь, ты школе?

— Только переехали, но будет вроде двадцать третья, — ответил я. Не уверен, что правильно вспомнил номер, про который я раньше врал.

— На Фурманова? — Шарабарина поерзала и подвинулась ближе.

— Кажется, я не смотрел на адрес, — я пожал плечами.

— А живешь на какой улице? — азартно продолжила допрос Шарабарина.

— На Ленина, — брякнул я. Наверняка же в Новокиневске есть улица Ленина. Адрес дома, из которого мы с отцом выходили, я даже посмотреть не догадался.

— Это же тебе ездить на третьем автобусе тогда придется… — девушка снова сморщила нос.

— Да не, может и не на Ленина. На Ленина мы в Нижнем жили, — начал выкручиваться я. Потом быстро поправился. — В Горьком, в смысле. Мы его часто Нижним Новгородом называли, старое название такое, историческое. А сюда переехали, только вещи выгрузили, и меня сразу в лагерь пнули. С корабля на бал, прямо. Так что я сейчас как дошкольник. Если меня милиция поймает, буду мямлить, что адрес свой не помню.

— А какая у тебя девушка? — быстро спросила Шарабарина. — Она красивая?

— Хорошенькая, но до тебя ей далеко, — ответил я и подмигнул. — Но мы не поэтому вместе.

— А почему? — она снова поерзала, как бы невзначай оказавшись вообще вплотную. Теперь она касалась меня бедром и плечом.

— А тебе зачем? — я прищурился и косо посмотрел на девушку. Она поймала мой взгляд блестящими озорством глазами.

— Хочу узнать тебя получше, — она облизнула губы кончиком языка и приоткрыла рот. Чуть двинула плечом, заставив рубашку сползти и обнажить ключицу. Вот черт. Она опять меня клеит. Где они этому учатся в дремучем Советском Союзе, где секса вроде как вообще быть не должно было?

— Ты из-за Игоря плакала? — спросил я. Запрещенный прием, конечно, но если она и дальше будет устраивать шоу соблазнения, то мы придется ее обламывать, она расстроится и разозлится, а мне не хотелось ни того, ни другого.

— Ага, — ангельское личико слегка потускнело. — Ты же не трепло? Если расскажу, не разболтаешь?

— Даже если фашисты будут пытать, ничего не скажу, — я карикатурно стукнул себя кулаком в грудь, подражая Марчукову. Потом сменил тон на более серьезный. — Нет, конечно, Ира. Я вообще не из болтливых.

— Этот козел мне столько всего наобещал, — Шарабарина сжала губы, на ее безупречном лице заиграли желваки. — Мы с ним по телефону по два часа болтали. И последний раз совсем недавно, две недели назад. Я как раз ангиной заболела, и еще не знала, поеду в лагерь или нет. Он сказал, что вожатым быть не сможет, но обязательно приедет. Хоть кем, хоть разнорабочим, лишь бы со мной встретиться. А оказалось…

Она замолчала и шумно выдохнула. Не похоже, чтобы она собиралась снова заплакать. Скорее уж это была ярость.

— А оказалось, что они с этой Верой уже год ходят, — глаза девушки зло сверкнули. — А со мной он вообще не разговаривает. Как будто между нами вообще ничего не было. Позор такой… Я в первый же вечер прибежала, а он с физручкой в комнате. «Чего тебе, девочка?» — говорит. Ссскотина.

— Козел, согласен, — я кивнул и бросил взгляд в ту сторону, где видел Игоря, обнимающегося с моей мамой. Вообще, конечно, нередко случается, что девочки себе сами выдумывают любовную историю, но, похоже, тут был совсем не тот случай. Во всяком случае, по косвенным уликам. Если принять во внимание тот треп о Шарабариной в рассаднике пионов, где мы с Мамоновым поругались.

— А меня родители не хотели в лагерь отпускать, пришлось чуть ли не на коленях ползать и клясться, что к речке близко не подойду, — девочка вздохнула. — А теперь вот так все, оказывается. Девочка. Ну да. Конечно…

Было слышно, как скрипнули ее зубы.

— Ира, этот козел твоих слез не стоит, правда, — серьезно сказал я. — А в лагере и без него хорошо.

— Точно, без него здесь будет лучше, — глаза Шарабариной угрожающе прищурились. — Пусть уматывает вместе со своей физручкой. Что он вообще в ней нашел?!

Да уж, наверняка куча красивых и не очень девушек задавалась тем же вопросом, когда парни делали выбор в пользу других девушек. А Вера… Хм, я никогда не задумывался даже о ее привлекательности. Я любил ее как маму, но знал совершенно другой. Здешняя Вера была упругой, подтянутой, крепкого сложения, настоящая советская спортсменка, как с пропагандных плакатов. Ни в какое сравнение с кричащей во весь голос женственностью Шарабариной она не годилась, конечно. Не знаю, сколько Игорю лет, здесь, в СССР все выглядели немного старше. Может быть, ему двадцать, а может и все двадцать четыре. Он вроде должен был в армии отслужить, не давали же отсрочку студентам в эти годы. А может и нет. Раз его отец сбежал в Израиль, значит он еврей, а у них во все времена была своя мафия. Могли и обеспечить железной справочкой, позволяющей не отдавать долг родине. Но после рассказа Шарабариной нравится он мне начал еще меньше. Запудрил девчонке мозги. Раз он знал, что она болеет, нафига просил приехать? Она могла остаться дома и не мешать им с Верой. А сейчас хрен знает, что за идеи придут в эту хорошенькую платиноволосую головку.

— Ладно, Крамской, пойдем уже спать, — Шарабарина поднялась на ноги одним гибким движением. — Завтра мы дежурим, кстати. На доске расписание, не забудь с утра посмотреть, где твой пост.


Утренний горн я опять не услышал, проснулся от тычка в бок как-то оказавшегося рядом Марчукова. Раз-два, бегом на зарядку, распорядок незыблем, как горные вершины. Три-четыре, клубничный вкус зубной пасты, ледяные брызги и гул множества струй воды в оцинкованное корыто уличного умывальника. Вклинился в толпу своих у отрядной доски объявлений, выяснил, что после завтрака мой пост — дежурить у знамени в Ленинской комнате. Это же парадную форму надо надевать? Почетный караул? Или парадную — только на воротах?

Натянул свежую футболку, понял, что она последняя. Надо бы постирать. Интересно, где это делается? Прямо тут в умывальнике? Или есть какая-то прачечная?

Галстук. Прямой угол — партия, длинный конец — комсомол, короткий — пионеры. «Вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина…» Даже какой-то кусок клятвы в голове всплыл, надо же.

— Товарищ дежурный вожатый, отряд прометей на линейку построен! — звонко отрапортовала Ира Шарабарина, гордо держа спину прямой, рука — в пионерском салюте. Платиновые волосы заплетены в тугую косичку. И не скажешь, что именно эта девочка, образцовая юная пионерка, вчера ночью сидела рядом со мной у забора и умело дирижировала гормонами в юном организме Кирилла Крамского.

Хрипло заиграл гимн Советского Союза, заскрипел трос под руками двух парней из спортивного отряда, красное полотнище поползло вверх. День в лагере начался.


Дежурить у знамени был ужасно скучно. Сначала я честно стоял на своем посту, почти даже по стойке смирно. Ничего не происходило. По плану никаких мероприятий до обеда в Ленинской комнате не было. Потом я сел на стол и начал болтать ногой, чтобы как-то себя занять. Потом походил вдоль стендов, почитал про подвиги Леонида Ильича, Владимира Ильича и других официальных лиц, но это мне наскучило еще быстрее, чем болтать ногой. Так что я уселся на подоконник и принялся наблюдать пробегающих мимо пионеров. Если увижу, что кто-то идет сюда, всегда успею рвануть до своего места и встать навытяжку, как будто всегда там и стоял.

Перед обедом меня сменил парень из второй палаты.

— Петров пост принял! — сказал он и отсалютовал. — Принесешь мне пожрать, хорошо?

— Заметано, сказал я и помчал к отряду.

Дежурить в столовой мне повезло на полдник. Всего то расставить по столам тарелки с плюшками и налить в граненые стаканы компот из эмалированных чайников. А после полдника наконец-то наступило время купания.

Пляж нашего лагеря представлял собой полосу сероватого песка на берегу неширокой мутной речки, окруженной кустами. Плавать там было особенно негде, в самом глубоком месте дозволенной территории мне было едва-едва по грудь. После обеда вода была уже теплой, так что особенного облегчения от жары купание не принесло. После инцидента с кровью из носа, рисковать и подставлять свою вихрастую макушку злым лучам июньского солнца я больше не стал, так что дисциплинированно носил панаму, не обращая внимания на подначки моих соотрядников. Лучше буду отшучиваться, чем опять все кровищей изгваздаю.

Было хорошо. Я больше не чувствовал той невидимой стены, которая отделяла меня от этой реальности. Мне нравилось бегать, купаться, спать, болтать с ребятами о всякой очень важной ерунде, я даже перестал уже думать, что это ерунда, мне действительно было интересно и прикольно. Жесткий распорядок дня стал уже как будто привычным, хотя сколько тут от начала смены прошло-то всего?

Мамонов, который мне не понравился сначала, оказался отличным парнем. Пожалуй, самым взрослым из всех, видимо ему крепко досталось в жизни. Отряд, который сначала показался мне чуть ли не клубком змей, неожиданно стал производить впечатление слаженного коллектива.

Моя мама, в смысле, ио воспитателя Вера Ивановна никак нас не доставала, мы ее тоже. Игорь не отсвечивал ни в этот день, ни на следующий. И вообще оба этих дня прошли на удивление спокойно и по накатанной. Я честно наслаждался буквально каждой минутой, даже когда скучал возле знамени дружины. Было так пронзительно хорошо, как, наверное, даже в детстве не было.

Мы вернулись в отряд после ужина. Никаких срочных дел у отряда не было, готовиться к мероприятиям было не надо, так что все занимались своими делами — девчонки сплетничали и хихикали, Мамонов, Марчуков и Мусатов играли в подкидного дурака, опять где-то умудрились достать колоду карт. Четверо активистов разложили на столе на веранде лист ватмана и рисовали на нем будущую стенгазету.

Я валялся на диване и смотрел в потолок из крашеной фанеры, прибитой мелкими гвоздиками. С одной стороны, я чувствовал себя совершенно счастливым. С другой… А что дальше? Сейчас восьмидесятый, через два года бровастый генсек с орденским иконостасом на груди покинет этот мир под совместный гудок всех заводов, начнется чехарда, потом вынырнет Горбачев, все обрушится, настанут кошмарные девяностые… А я? Мне придется пережить это все заново? Мироздание предоставило мне новую возможность? В прошлый раз в эпоху перемен я вошел десятилетним. Зато сейчас у меня есть все шансы или поучаствовать в разделе пирога и урвать себе кус пожирнее, или… Или что? Предотвратить это все? Сделать так, чтобы Советский Союз пережил все потрясения и гордо шагал дальше под своим красным знаменем?

Но тогда маловато просто выполнять распорядок дня и шушукаться в ночном лесу с симпатичными пионерками. Надо как-то… Что? Я же знаю все наперед, а значит у меня огромная фора перед местными обитателями…

Или может у мироздания на меня другие планы совсем? И я тут размечтался амбициозно, как я воссяду в кресло генсека в двухтысячном и буду помахивать с трибуны мавзолея марширующим военным в День Победы, а на самом деле мне нужно сделать что-то совсем другое?

Я подумал про Карину. Загордился мысленно, вспомнив, как она засветила тому козлу в нос. Молодец, девчонка. Жаль, что я не могу тебя поддержать сейчас.

Я посмотрел на склонившуюся над будущей стенгазетой Шарабарину. Или могу? Просто не Карину, а другую девчонку. Или парня… Я перевел взгляд на развалившегося на другой стороне дивана Мамонова. И Шарабарина, и Мамонов выглядели самозабвенно-самоуверенными. И были чертовски уязвимы…

На крыльце раздались шаги. Скрипнула дверь. Мамонов спешно сгреб карты и сел на них задницей. Хихикающие сплетницы замолчали. Редколлегия распрямила спины и повернулась к вошедшим.

— Ну что, второй отряд, я выношу вам свою благодарность за сознательность, — весело сказала моя мама и хлопнула в ладоши. — Мы не доставили друг другу никаких проблем, так что расстаемся друзьями и увидимся на зарядке. Ну и позвольте вам представить нового воспитателя. Хотя он и сам представится.

Из-за ее спины вышел невысокий мужчина или скорее все-таки парень, тридцати ему наверное не было. На носу — квадратные очки в толстой роговой оправе, светлые волосы в художественном беспорядке. Одет в мятые летние брюки и клетчатую рубашку, один край которой выбивался из-под ремня. Он сбросил с плеча такой же как и у меня рюкзак.

— Дети, здравствуйте! — сказал он очень знакомым голосом. — Меня зовут Сергей Петрович. Я ваш новый воспитатель до конца этой смены. Только вам придется взять надо мной шефство, потому что я совсем неопытный, а вы вон какие взрослые…

Не узнать его я не мог.

Потому что это был мой отец.

Загрузка...