Глава 17

«Некоторые вещи не меняются, — думал я, по очереди разглядывая лица совета дружины. — Они ведь даже не пытаются выяснить правду. Им сказали, что я виновен, и никто из них почему-то даже не пытается узнать доказательства. Зато вершить суд готовы все…»

— Ильин, что ты тянешь руку, ты голосуешь за то, чтобы дать Крамскому неделю, которую он просит? — Марина Климовна смотрела на одного из вожатых, парня.

— Нет, Марина Климовна, — он опустил руку и встал. — Я просто вспомнил кое-что. Я стоял рядом со вторым входом на открытии и видел этого Крамского. Он сидел на камчатке рядом с тем, длинным. Председателем второго отряда. И точно ни разу не подходил к сцене.

О, надо же, как будто мои мысли прочитал, парень. Интересно, что будет дальше…

— Значит, он не один все это устроил, — уверенно заявил толстяк с пятном на рубашке.

— В таком случае несправедливо, что мы обсуждаем наказание только для него, — сказала девушка-вожатая.

Я чуть не расхохотался. Очень логичный вывод. Хотя не сказал бы, что меня это шокировало. Люди не меняются, это правда. Ведь если прямо сейчас решить, что я не устраивал развлекушки с серными шашками на открытии смены, значит придется мало того, что искать настоящего виновника, так еще и извиняться передо мной. Кстати, перед Мамоновым никто даже не подумал извиниться за то, что его обвинили огульно в том, что он меня избил. Мол, иди в свой отряд и радуйся, что не отослали.

— Крамской, почему ты молчишь? — спросила Марина Климовна.

— Так мне же не давали слова, — я пожал плечами. — Кроме того, я уже все сказал. Я не делал этого, не имею к этому никакого отношения, и если вы дадите мне неделю, приложу все силы, чтобы найти настоящего виновного.

— Шерлок Холмс выискался, — громко прошептал толстяк на ухо сидящей рядом девочке. Та прыснула. Совет дружины весь загомонил и зашептался.

А я подумал, что мне бы надо сейчас чувствовать хоть какое-то возмущение несправедливостью этого фарса, делающего вид, что он суд. Подумать про их твердолобость и упертость и прийти к выводу, что пионерская организация — это отупиловка и уравниловка. Но ничего подобного я не ощущал. Можно подумать, в моем времени какая-нибудь упертая публика адекватно воспринимает аргументы противоположной точки зрения. Ну да, конечно. Как бы не так…

— Давайте проголосуем! — еще раз сказала Марина Климовна. — Итак, кто за то, чтобы повторно рассмотреть поступок Крамского через неделю?

Первым поднял руку тот самый вожатый, который сказал, что видел меня с Прохоровым. Второй, почти одновременно с ним, младшая девочка.

— Теперь поднимите руки, кто против, — сказала Марина Климовна и подняла руку первой.

Голосов «за» неожиданно оказалось на один больше. Марина Климовна недовольно закатила глаза и вздохнула. Видимо, ей совершенно не хотелось заниматься этим делом дольше.

— Большинство голосов за тебя, Крамской, — сказала она. — Ну что ж, через неделю в таком случае, ждем тебя с объяснениями. Можешь идти, Крамской. До свидания, Анна Сергеевна.

Педагогиня встала со своего места и направилась к двери, не удостоив меня даже взгляда. Потом она остановилась у питьевого фонтанчика, смочила губы в струе воды, открыла папку, которую несла подмышкой и сделала вид, что внимательно изучает ее содержимое. Всем своим видом показывая, что не замечает, что я рядом.

Думаю, она намекала, чтобы я шел по своим делам, общение со мной она поддерживать не собирается. Но у меня были другие планы на этот счет. Я стоял в шаге от нее и, не отрываясь, смотрел ей в лицо.

— Что тебе нужно, Крамской? — в конце концов не выдержала она.

— Анна Сергеевна, вы ведь точно знаете, что я этого не делал, — сказал я. — Мне это совершенно незачем, кроме того, вы же слышали того парня, вожатого. Я все время сидел в заднем ряду рядом с Прохоровым…

— Крамской, не забивай мне голову своей ерундой, — отмахнулась Анна Сергеевна. — Поверь, мне и без тебя есть, чем заняться…

— Ерундой? — я закашлялся, маскируя смешок. Но продолжать со мной разговор педагогиня не стала. Захлопнула папку и быстрым шагом направилась к отряду.

Мы подошли к корпусу почти одновременно — второй отряд возвращался с речки. Ребята были мокрые, веселые и с полотенцами. Меня даже слегка кольнуло досадой. Пока они там плюхались в воде, я стоял посреди Ленинской комнаты и выслушивал в свой адрес всякие дурацкие обвинения.

— Анна Сергеевна, что решили насчет Крамского? — к педагогине подскочила Коровина.

— Иди переодеваться, Коровина, — отмахнулась Анна Сергеевна и поднялась на крыльцо.

— Жарко, не простыну! — не отставала настырная блондинка. — Ну правда, расскажите! В конце концов, это нас всех касается!

— У Самцовой спросите, она должна скоро вернуться, — сказала педагогиня и быстро скрылась в своей комнате.

Некоторые бросали на меня косые взгляды, но большинство вело себя так, будто меня не существует. Ну да, бойкот же, все дела…

Я устроился на скамейке, в кружевной тени сосен. Хорошо, неделю я выиграл, теперь осталось распутать это дело и выяснить, кто это из моих товарищей оказался мне совсем не товарищем, а вовсе даже наоборот. Вариантов было два — или виновный хотел отвести от себя подозрения и пустить их по ложному следу, и поэтому выбрал ближайшую к двери кровать и сунул туда оставшиеся серные шашки. Или кто-то захотел насолить лично мне, потому что даже если ты поджигал шашки в клубе, то нет совершенно никакой необходимости хранить оставшиеся. Можно их или просто выкинуть, или спрятать в каком-нибудь из заброшенных корпусов на окраине лагеря, и никто ничего не докажет. Интересно, почему Прохоров так странно себя повел? Он все представление держал меня рядом с собой и втирал за «политику партии» и соседние отряды. А когда вдруг случился этот обыск, моментально объявил бойкот, а про наш разговор даже и не вспомнил. Хм. Точно. Прохоров.

Пожалуй, вот и ответ.

Я увидел шагающую к отряду Самцову. В парадной пионерской форме, как всегда. И с уложенными в аккуратные каральки косами. Надо же, как легко, оказывается, испортить идеальные природные данные. Я еще в автобусе обратил внимание, что Наташа очень красивая девочка. И лицо у скульптурно-правильное, и пропорции фигуры идеальные, длинноногая, стройная. Но вот она идет в своей юбке в складку и белой рубашке с пионерской нашивкой на рукаве. Но выглядит не красивой юной девушкой, а какой-то отталкивающей буратиной с выражением не то брезгливого превосходства, то ли недовольства всеми и вся. И все. Только мозгом и понимаю, что она красивая, и ей бы в фотомодели. А глазами вижу перед собой отталкивающего гадкого утенка с лицом скандальной тетки.

Непризнанная активистка прошла мимо меня, гордо вздернув подбородок, поднялась на крыльцо. И тут же раздался громкий голос Коровиной:

— Самцова, ты куда? Быстро рассказывай, что на совете дружины было!

— Почему это я должна перед тобой отчитываться?

— Ой, вот ты тупая! Потому что это всех касается, а не только тебя! Ирка, скажи?

— Давай-давай, Самцова, рассказывай уже! Выгоняют? Выговор? Что вообще говорили?

— Не буду я вам ничего рассказывать!

— Да уж, Прохоров нашел, кого отправить! Проша-пороша, тут твоя Самцова тайны мадридского двора какие-то устроила!

— А зачем вы лезете не в свое дело?

— С каких это пор отрядное дело стало не нашим?

Я встал со скамейки и тихонько вошел в корпус. Встал, прислонившись к стене и наблюдал за разговором на повышенных оборотах.

— Ничего не решили, через неделю будет новое заседание! — взвизгнула Самцова.

— Это почему еще? — Коровина переглянулась с Шарабариной.

— Ильин сказал, что видел, что Крамской далеко от сцены был…

— Это вожатый шестого отряда? Зализанный вечно ходит?

— Да нет, зализанный — это Макаров, а у Ильина пятно родимое на шее.

— Ааа, точно, он еще малявок плавать на спине учил в прошлом году…

— Да помолчите вы! Что там дальше-то?

— Да ничего, я же все рассказала. Через неделю будет снова заседание…

— А что же ты не рассказываешь, с кем там Крамской разговаривал, когда Ильин их засек? — спросил я из-за спин.

— С Прохоровым, — ответила Самцова, потом оглянулась, чтобы посмотреть, кто это спрашивал. Лицо ее стало еще более недовольным. И как будто обиженным.

— Да какая разница, с кем? — почти одновременно с Самцовой выпалил появившийся в дверях своей палаты Прохоров. — Так, хватит обсуждать всякую ерунду, у нас еще дел много…

— Дела подождут, Прохоров, — из нашей палаты вышел Мамонов. — Что ты там сказала, Самцова? Давай-ка подробнее расскажи.

— Да я рассказала уже! — крикнула Самцова. — Ильин сказал, что видел Крамского далеко от сцены, что он сидел и с Прохоровым разговаривал. Значит поджечь шашки только сообщники могли…

— Какие еще сообщники, Самцова? Он новичок, первый раз в «Дружных», — Мамонов хохотнул. — Он их в рюкзаке что ли сюда притащил? Вместе с пирожками мамиными?

— Да мне-то какое дело, Мамонов?!

— То есть получается, что у него тут целая банда террористов? А если они сейчас под диванами прячутся? — страшным голосом проговорил Марчуков и захохотал. — Так. Стоп. Прохоров. А почему ты не сказал, что с ним разговаривал?

— Да я тогда много с кем разговаривал, наверное, ничего важного не было, вот и не вспомнил… — взгляд Прохорова вильнул.

— Ой, а точно… Я еще тогда пошла за сцену готовиться и искала Прохорова… — задумчиво проговорила Коровина. — Он мне помахал еще. Сидел на камчатке, и Крамской с ним рядом. А потом начался дым сразу же. Крамской бы никак не успел!

— Так и сказали же, что будут неделю сообщников искать! — визгливо крикнула Самцова.

— Ой, это чепухня какая-то про сообщников, — Коровина скривилась.

— Ничего не чепухня, это на совете дружины так сказали.

— Крамской, так ты с Прохоровым разговаривал, получается, когда задымило? — Коровина посмотрела на меня.

— Вы же бойкот мне объявили, — хмыкнул я.

— Ой, да ладно! Поэтому у тебя и лицо такое довольное?

— Прости, я не думал, что это так заметно, — я усмехнулся. — Ну давай, Прохоров, скажи им.

— Вы так орете, что мы с вами, кажется горн на ужин прослушали, — резко сказал Прохоров, сделав вид, что меня не услышал.

— Ничего, с голоду не опухнем, — вальяжным тоном проговорил Мамонов и шагнул к Прохорову. — Прохоров, перестань вилять! Когда случилось «бумм!» на открытии, ты был с Крамским?

— Да я много с кем там…

— Прохоров, это правда или нет?!

— Ну да, я с ним разговаривал, ну и что?

— А то, Проша-пороша, что ты как-то очень быстро ему бойкот объявил, хотя точно знал, что его возле сцены не было! — Мамонов подступил ближе. Вообще-то он был ниже Прохорова почти на полголовы, но несмотря на это выглядел угрожающе.

— Мамонов, а может ты не будешь лезть в это дело?

— Это почему еще? Мне наоборот все интереснее становится, — Мамонов посмотрел на меня и подмигнул. — У Крамского кровать самая крайняя, кто угодно мог подкинуть. А тут вдруг ты, первый поборник справедливости, вообще не разбирась, объявляешь человеку бойкот. И еще и угрожаешь всем, что за нарушение наказывать будешь. Что-то тут не так, тебе не кажется?

— Если кажется, креститься надо! А тебе не странно, что кроме тебя никому неинтересно?

— Ну почему же, мне тоже очень интересно, — с дивана поднялась Чичерина. Она закрыла книгу, заложив ее пальцем.

— Да-да, я бы тоже послушала, — Шарабарина поставила ногу на диван и уперла руку в колено. Ее джинсовые шорты все еще были мокрыми, она даже не переодевалась. — Что-то мне подсказывает, Проша-пороша, что это ты все устроил, а на Крамского свалил.

— Так вы же сами сказали, что я с Крамским разговаривал! Я не мог ничего поджечь!

— Только в отличие от Крамского, у тебя как раз могут быть сообщники, — Шарабарина начала накручивать на палец прядь еще влажных светлых волос.

— Шарабарина, ты вообще что ли?!

— Ой, Прохоров, это ты вообще! Или рассказывай, что там произошло, или…

— Так, всем тихо! — прикрикнул Прохоров, и все действительно замолчали. — Устроили тут балаган.

— А ты не ори на нас! Председатель совета отряда — это не король!

— Да помолчите вы! Сначала послушайте! — Прохоров бросил взгляд в сторону вожатской. Елену Евгеньевну я не видел, вроде бы она не заходила в корпус после купания. А вот Анна Сергеевна точно в своей комнате.

Прохоров поманил всех ближе с заговорщическим видом.

— В общем, я узнал, что готовили третий и четвертый отряды на открытие, — вполголоса заговорил Прохоров. — Там такие песни и пляски, что мы бы со своими шутеечками от Марчукова просто опозорились бы! В третьем отряде настоящая балерина свой балетный костюм привезла. И танец с ними тренировала. А в четвертом…

— Это ты мой сценарий шутеечками назвал? — Марчуков протолкнулся поближе к Прохорову. — Чего бы это мы с ним опозорились?

— Да потому что ты не видел, что там у них!

— Да мне все равно, что там у них! Я придумал классную сценку, а ты, получается, все нам запорол, только чтобы балерины какие-то там ногами не подрыгали?

— Марчуков, ты выражения-то выбирай, он все-таки председатель совета отряда…

— Да он, получается, террорист, а не председатель!

— Почему это он террорист?!

— Самцова, вот ты тупая! Ты что, не слышала, что он нам тут рассказал?

— Получается, это ты все устроил, а Проша-пороша?

— Вы не понимаете, я для нашего же блага старался! Нельзя нам было выступать, мы бы опозорились там! Я председатель совета отряда, я должен обо всех нас думать!

— Председатель? — сладким голосом сказала Шарабарина. — Боюсь, что нет, Прохоров…

— Ты устроил в зале фейерверк с дымовухами, а вину свалил на Крамского? — Мамонов выглядел ошалевшим. — Даже я бы до такого не додумался…

— Ну это же было логично и очевидно, — начал объяснять Прохоров. — Мы с вами вместе уже не первый год, а Крамского не знаем совсем. Совет дружины пошумел бы и забыл, как всегда бывает. Ничего бы с ним не случилось, с Крамским вашим.

Цицерона протиснулась сквозь толпу ребят и со всего маху влепила Прохорову пощечину. Потом развернулась и стремительно вышла из корпуса. Даже спина ее выглядела возмущенной.

— Ребята, это же ужасный позор для отряда, если мы расскажем, то… Ой, мамочки…

— Я же говорю, надо просто оставить все, как есть!

— Как есть — это Крамской виноват, потому что ты ему шашки подбросил… Кстати, а кто поджигал? И подбрасывал?

— Да неважно это! Надо рассказать, что Крамской не виноват!

— Да нельзя этого рассказывать!

— Я вообще ничего не понял… А Крамскому-то мы за что бойкот объявили?

Все заорали одновременно. Шарабарина кричала, что нужно немедленно переизбрать ее вместо Прохорова. Кто-то объяснял тем, кто не понял, что именно произошло. Кому-то просто хотелось повозмущаться и поорать. Я в это веселье не вмешивался, потому что все сложилось неплохо и без моих громких заявлений. В общем-то, так даже лучше. Если бы я взялся доказывать всем, что разговаривал с Прохоровым, то мои слова не факт, что приняли бы на веру. А из Прохорова признание пришлось клещами практически вытаскивать.

Самое странное в этой ситуации было то, что кто-то считал позицию Прохорова правильной. Ничего себе! Получается, он устроил дымовой теракт, потом свалил вину на случайного человека, но поскольку он действовал в интересах отряда, то вроде бы благородно и смело.

Интересная логика.

— Второй отряд, внимание! — Шарабарина забралась на стол и похлопала в ладоши, привлекая к себе внимание. — Предлагаю проголосовать за то, чтобы устроить перевыборы председателя совета отряда!

— Что здесь такое происходит? — спросила Елена Евгеньевна, остановившись рядом со мной. Я даже не успел заметить, когда она пришла.

Загрузка...