Пионерский гамбит

Глава 30

Превращение поляны в организованный лагерь — это тот еще хаос. Во всяком случае для такого далекого от туризма человека, как я. Сергей Петрович забрал с собой пару добровольцев, они взяли топоры и удалились в гущу леса — нашим брезентовым домикам нужны были колья. По два длинных и еще сколько-то коротких. Никаких входящих в комплект колышков не было. Впрочем, сейчас, валяясь под деревом после перехода в обнимку с тюком палатки, я понял, что Сергей Петрович был прав. Брезентуха и так довольно неподъемная и неудобная штука, если к ней еще и колья добавить…

— Крамской, тебе особое приглашение надо? — я открыл глаза и увидел стоящую надо мной Шарабарину. Выглядела она как будто не тащила только что рюкзак. Руки в боки, клетчатая рубашка завязана узлом под грудью, разве что косы слегка растрепались. Впрочем, это только добавляло ей очарования. — Скоро может дождь пойти, а ты с палаткой обнимаешься!

— Ага, — вздохнул я и поднялся. Стертая пятка тут же отозвалась жгучей болью, плечи заныли, ноги… Ну, ладно хоть колени не дрожат. Да уж, Кирилл Крамской, такая себе у тебя спортивная подготовка. Впрочем, не мне его упрекать, сам хорош. Можно подумать, свое оригинальное тело в далеком будущем я содержал в идеальной форме…

На поляне царил хаос, снова вызвавший у меня ощущение, что все здесь подключены к какому-то коллективному разуму, один я не понимаю, что делать. Девчонки уже вовсю занимались готовкой — чистили картоху и кидали ее в ведро с водой. Которую кто-то уже принес. Игорь руководил установкой самой большой палатки. Его команды звучали уверенно, так что брезентовый «домик» уже вполне походил на настоящий. Уже готовы к употреблению были еще две палатки. В распахнутом входе одной из них сидела Коровина и наводила там фэнь-шуй — раскладывала спальники.

А вот у парней дела шли хуже. Ребята из второй палаты вытащили свою палатку из мешка, а потом что-то пошло не так, и брезентовая тряпка отказалась как по волшебству превращаться в домик. Кто-то залез внутрь, как Марчуков вчера, и изображал выцветшее зеленое привидение. Остальные тянули туда-сюда веревки.

— Да не так надо, мы ее на крышу поставили!

— Не тяни туда, там угол рвется!

— Эй, а это еще что за веревка?

— О, я нашел, куда тут надо колышек засовывать! Тут такой квадратик…

— Вылезай оттуда уже, только мешаешься!

— А ты зато много понимаешь!

На меня налетел жизнерадостный Марчуков.

— О, Кирка, вот ты где! Айда палатку ставить!

Ох как мне хотелось вручить этому рыжему энтузиасту брезентовый тюк, а самому под благовидным предлогом скрыться в каких-нибудь кустиках! Но я мысленно дал себе подзатыльник. Понятно, что очень бы хотелось, медленно моргнуть. Чтобы открыл глаза и — хоба! — палатка уже поставлена, в мисочке — горячий супчик, а в кружке — свежий чаек. Но как-то стремно вот так увиливать, не? Все мы здесь в равном положении. Все тащили рюкзаки, взбирались на гору и подскальзывались на неудобной спуске. Почему-то та же Шарабарина с Коровиной уже давно палатку растянули, девчонки, вон, еду готовят, Мамонов и Мусатов над костром колдуют. А я? А я пятку стер, ага.

На самом деле, все оказалось не так уж и сложно, если не суетиться, конечно. Хотя провозились мы чуть дольше, чем следовало. Но это скорее из-за того, что много прерывались на бессмысленно поржать.

Один длинный кол нужно было поставить внутри палатки, второй — на самом выходе. Растянуть дно правильным квадратом и проследить, чтобы не было морщин и складок. Натянуть угловые веревки под углом сорок пять градусов. И чтобы тоже никаких провисаний и складок. Крыша должна быть натянутой туго, как барабан. Иначе даже самый слабый дождик начнет идти внутри. В процессе, разумеется, выяснилось, что один длинный кол у нас длиннее, и понадобилось его укоротить, иначе ну никак не получалось сделать крышу ровной.

В общем, палатку мы поставили неидеально, конечно, но сносно. Крыша получилась ровненькой, вот только нижний край в одном месте морщил. Но Марчуков заявил, что если большого дождя не будет, то пофиг.

На самом деле, палатка была «двушкой», а не «четверкой». Память мне подсказывала, что настоящие брезентовые «четверки» здоровенные. Вот как та палатка, установкой которой руководил Игорь. Но в принципе, поместиться в этой двушке вполне можно было и вчетвером. Хотя и тесновато, конечно. Зато теплее… С нашими спальниками это довольно актуально.

Я сидел на бревне, пытаясь пристроить на коленях миску супа из картошки, риса и тушенки. Миска обжигала пальцы, сидеть было, разумеется, неудобно. Я поставил свою порцию еды на землю и подозрительно огляделся. Блин, неужели существуют в мире люди, которым реально нравится ходить в походы? Не знаю, что там делали на территории лагеря, но комаров там было все-таки сильно меньше, чем здесь. Это в самом начале, когда мы только пришли, я как-то не заметил масштаба катастрофы. Потом это серое воинство налетело всей своей пищащей оравой. Сергей Петрович выставил несколько флаконов местного «антикомарина» — «Дэты». В прозрачных флаконах с черными крышками и бумажными этикетками плескалась белесая жидкость. Воняла она гадостно, но комаров немного все-таки отгоняла. Но теперь все пальцы были в этой горько-едкой дряни.

Я посмотрел на свой суп. Вот же дряньство. В нем уже плавали кусочки коры, пара хвоинок и несколько дергающихся комаров. Тарелка остыла, но и суп тоже остыл. Твою ж мать… Такое впечатление, что у него есть только два агрегатных состояния — горячий, как лава, и холодный с застывшей коркой жира.

Да пофиг! Держать тарелку уже можно, значит сожру и так.

Я успел еще и за добавкой. Не сказал бы, что суп вкусный — картошка разваливалась, рис наоборот слегка не доварился и похрустывал, куски лука были крупными и склизкими, тушенки могло бы быть и побольше, как и специй. Но это все было неважно. Это была ЕДА. Пусть и с ощущением, что на хлеб я намазал дэты.

Сытость меня немного примирила с туристической действительностью. Настолько, что я даже перестал мысленно посылать проклятья тем, кто придумал, что турпоходы — это классно и романтично, а те, кто их не любит — просто сами дураки.

«Зверь, именуемый кот», — вспомнил я. Читал когда-то в детстве книгу про Ходжу Насреддина, и там в числе всего прочего была история о нищей цыганке, для которой юный тогда еще главный герой устроил роскошное шоу — поставил палатку, внутрь посадил ее облезлого кота, а сам встал у входа и во всю силу своих легких принялся голосить: «Зверь, именуемый кот! У него есть хвост и четыре лапы! Его когти прячутся в мягких подушечках, а глаза…» Ну, что-то такое, в общем. И предлагал праздным зевакам всего за один динар посмотреть на зрелище. Люди подходили, кидали цыганке динар и входили в палатку. Видели там обычного кота и выходили с другой стороны с неописуемым выражением на лице. Вроде бы, пацан не обманул — в палатке и правда был кот. Но все равно было неловкое чувство, что пацан как-то развел. С другой стороны, не признавать же себя дураком? Отдал динар, чтобы на блохастого кота посмотреть, гений, ага. В результате заведение стало модным, на зверя, именуемого кот, сходили посмотреть все жители города, каждый отдал по динару, но ни один не признал себя дураком.

Так и с туризмом. «Пойдем в горы! Ты будешь тащить тяжеленный рюкзак, собьешь в кровь ноги, спать тебе придется в ужасной палатке, питаться — невкусным месивом из ведра. Тебя будут жрать комары, а сидеть ты будешь на неудобном бревне, да и то, если повезет». Никто ничего не скрывает. Но все все равно пруться, в надежде… Не знаю, на что. Может быть, ждут, что в какой-то момент, когда ты тащишь этот хренов рюкзак, — вжух! — и случится магия. Ну, там, переключатель романтики сработает. И ничем не примечательный лес с комарами превратится в волшебное место, где хочется петь песни под гитару, а не предвкушать тот сладкий миг, когда можно будет залечь в ванну, плеснуть себе вискаря… Хотя, подождите, какой еще вискарь? Мне четырнадцать…

— Крамской, ты поел? — требовательно спросила Коровина. — Миску сдавай!

— Дежуришь? — спросил я.

— Ага, — она выхватила у меня из рук миску. — Ты, кстати, помнишь, что дрова на ужин — это твоя забота?

— Конечно! — бодро соврал я. Когда не знаешь, да еще и забудешь, то вспомнить довольно трудно. А я честно прохлопал ушами, когда Шарабарина нам наши обязанности по походной жизни расписывала. Был занят мысленным гундежом.

Мне стало стыдно. Не перед кем-то конкретно, а так вообще. За себя. Какой-то я занудный слабак и слюнтяй. Прижал жопу к бревну и жалею себя. Думаю про ванну и стакан с вискарем. Суп мне невкусный, ага. Можно подумать, это я тут на комарах картошку и лук чистил и за водой бегал. Неудобно на бревне? Ну так в чем дело?! Сооруди сидушку поудобнее, фигли ноешь-то?

Чтобы перестать ныть, я пошел и занял руки. Принес дров, как мне полагалось. Помог Сергею Петровичу натягивать тент. Постоял над душой у Гали, которая что-то писала в тетрадке. Ничего личного, она вызвалась быть летописцем похода, так что вела, можно сказать, публичный дневник. Потом опять пошел за дровами. Потом разложил в палатке свой спальник. Поскольку я протормозил, место мне досталось с краю. Причем с того самого, где угол провисал. То есть, если дождь-таки пойдет, то спать я буду в луже. Про сам процесс сна в палатке я пока старался не думать.

За всей этой суетой неожиданно подкрались сумерки. Дров мы натаскали целую гору, Игорь и Сергей Петрович по очереди учили нас орудовать топором, а девчонки-дежурные в это время приготовили самое туристическое из всех блюд — макароны с тушенкой.

Сработало. Когда мы расселись на старых бревнах вокруг весело потрескивающего костра, я перестал грызть самому себе мозг насчет всех этих неудобств вокруг. Про комаров, про вонючую дэту, которая при любом неосторожном движении норовит пролиться, разбрызгаться и расплыться жирными пятнами на одежде.

— Куда фига, туда дым, куда фига, туда дым… — бубнил Марчуков, сложив пальцы, собственно, в фигу.

— Эй, ты чего на меня показываешь?! — возмутился Мусатов.

— Ну не только же тебе на всех дымить, — тихо проговорил Марчуков и тут же получил локтем в бок. — Эй, ты чего?!

Мусатов что-то тихо зашептал Марчукову на ухо. Тот хлопнул себя по лбу, потом закрыл себе рот ладошкой и тревожно огляделся.

— Елена Евгеньевна, вы же обещали, что будете играть на гитаре! — сказал Баженов.

— Конечно, буду! — вожатая встала, перешагнула через бревно и почти растворилась в сгущающейся темноте. Только футболка светлым пятном выделялась.

Треск горящих дров. Хлопки по комарам. Раскрасневшиеся лица. Интересно, почему так? Сегодня было пасмурно, никакого открытого солнца. А я сейчас смотрю на лица ребят, а на каждом — яркий румянец, будто после целого дня на солнце. Наверняка, я выгляжу так же. Щеки подозрительно сильно жжет.

Дым, видимо, вняв увещеваниям Марчукова пахнул мне в лицо. В носу защипало, в глаза сразу как будто кто-то насыпал песка.

— Дым-дым, я масла не ем! — пробормотал я.

— Все ты врешь! Я видел, как ты масло на завтрак трескал! — весело заорал Марчуков.

— Можно подумать, дым фигу больше слушается, — огрызнулся я.

— Ну что, споем? — Елена Евгеньевна снова устроилась на бревне и тренькнула струнами. — Какую песню будем петь?

— Туристическую! — заявил Марчуков. — Мы же в походе, значит надо петь туристические песни!

— Договорились! — вожатая кивнула, поставила пальцы на гриф, зазвенел несложный перебор. — Люди идут по свету, им вроде немного надо — была бы прочна палатка, да был бы нескучен путь…

Интересные сейчас у ребят были лица. Полные этакой скучающей мечтательности. Слова Визбора кое-кто знал, так что несколько голосов сплелись с нежным голоском Елены Евгеньевны. Кое-кто явно просто шевелил губами. Я этот, конечно, текст знал, но не пел, а смотрел, что происходит вокруг костра. Кузин и Аникина сидели рядом, держались за руки и подпевали. Вера сидела между Игорем и Сергеем Петровичем. Игорь сидел вплотную, а мой папа — на небольшом расстоянии. Рука нашего бывшего вожатого изредка как бы незаметно поглаживала ее по бедру, обтянутому трико. А она бросала на него косые озорные взгляды. Рядом с Мусатовым устроилась Галя. Она была аккуратно причесана, на шее — бусики, в волосах — заколка-цветочек. И смотрела она на «сына степей» обожающим взглядом. А он имел вид суровый и всячески старался не показывать, что ему нравится ее внимание. Шарабарина и Коровина сидели напротив меня. Ира была задумчива и не пела. А Коровина иногда что-то шептала на ухо подруге. Мамонов смотрел на огонь и жевал травинку.

Мне всегда казалось, что пение под гитару — это такой способ заполнить неловкую паузу в разговоре. Когда или разговор не клеится, или просто людей слишком много, чтобы все могли принять в нем участие. А так — песня. Вроде бы, все при деле. Хочешь высказаться — поешь со всеми хором. Не хочешь — молчишь, и твоего молчания никто не заметит. Сейчас мое мнение нисколько не поменялось. Одна песня сменялась другой. И нельзя сказать точно, нравится это все участникам процесса, или они просто плывут по течению, потому что других вариантов особенно-то и нет. Только уйти спать в палатку. Ну или бродить в темноте.

Через несколько песен зов природы стал настойчивым, я встал и отошел в темноту. Оглянулся. Огонь освещал лица моих товарищей по отряду. Сейчас, ночью и без пионерских галстуков, они смотрелись практически взрослыми. У каждого на лице бродили тени каких-то потаенных мыслей. Может быть, они сейчас размышляли о чем-то важном, может, мысленно матерились на дым и комаров, а может что-то вспоминали. Черт их знает. В головы же всем не залезешь… Интересно, сколько сейчас время? Часа два ночи? Или это только кажется, что поздно?

Круг ребят явно поредел. Кто-то ушел спать, а кто-то, судя по тихим голосам из темноты, отошел в сторонку поговорить по душам. Елена Евгеньевна отложила гитару. Мой папа взялся что-то рассказывать. Мне было видно, как он жестикулирует, но не было слышно, что конкретно он говорит. Кажется, речь идет про какие-то байки из походов.

Идти обратно к огню не хотелось. Там было жарко и дым еще этот дурацкий. Стоять в темноте и слушать ночные звуки было гораздо приятнее. Несмотря даже на комаров.

Совсем рядом треснула ветка и раздался тихий женский смешок. Я замер с занесенной рукой. К комару, которого я собирался прихлопнуть на своей шее, присоединился десяток братьев. Хотя, если быть точнее, сестер, конечно же. Кусаются ведь вроде самки комаров, самцы просто летают. И даже не жужжат.

— Осторожнее, — раздался тихий голос Игоря. — Сейчас я расстелю одеяло.

— А фонарик у тебя есть? — спросила девушка шепотом. Голос не опознал, а видно мне ничего не было.

— Есть, но я в темноте без него даже лучше вижу, — Игорь тихонько засмеялся. — Кроме того, если я включу фонарик, то нас будет сразу же прекрасно видно вообще всем.

— Ой, я не подумала, — девушка тоже хихикнула.

— Жаль, что сегодня тучи, было бы здорово, если бы мы могли смотреть на звезды, — сказал Игорь. Раздался треск ломающихся тонких веток, шелест листьев и прочие звуки, которые раздаются, когда расстилаешь на траве в кустах одеяло. — Иди сюда.

— Я же ничего не вижу, — девушка захихикала.

— Зато я вижу, — сказал Игорь. — Вытяни руку, я тебе помогу.

— Ой…

— Что случилось?

— Крапивой укололась. Кажется… Включи фонарик на минуточку.

Послышалась возня, раздалось тихое «щелк!», и тусклый луч фонарика скользнул сначала по листьям, потом по светло-коричневой коре толстенной сосны, а потом по лицу девушки.