Дорогая Madame
Ну, вот – был вчера у Леонидова. О спектакле, как о «прыгать», нет речи. Он не может (или не хочет) ничего устроить. Предложил мысль идиотскую: сделать спектакль русских писателей, т. е. чтобы играли писатели. Vous voyez cela!186 Как бы это все блестяще прошло, какой был бы сбор. Я просил его о другом: у него бывают известные артисты в его бюро, пусть бы он с каждого что-нибудь брал pour un grand poete russe187. Но тут он скис – «неудобно» и т. д. В конце концов вот что он предложил: с какими-то своими друзьями «в складчину» он дает 30 000 франков – и Вам их пошлет. Я спросил: верно ли это совсем, могу ли я Вас об этом известить. «Да, абсолютно верно, можете Иванову написать». Когда пошлет? В течение ближайших двух недель, через меня – или через Померанцева, если меня уже не будет в Париже. Вы, верно, надеялись на большее, но и это некий капиталец, и я рад, что вышло хоть это. У меня было опасение, что, кроме слов и советов, ничего не будет. Он в полном литературном преклонении перед Вами обоими (о Вас – очень смешно: перескажу при радостном свидании), но тут же говорит: «А Сергей Горный!188 Какой алмазный талант!» Et ainsi de suite. Оказывается, он с Вами не знаком, а я думал, что Вы у него бывали. В понедельник его чествование189, по поводу Legion, я должен пойти, косвенно им облагодетельствованный, хоть и не для себя. Когда получите деньги, напишите (т. е. Жорж) ему трогательное письмо.
Сейчас получил от Кантора «Русскую мысль» с Оцупом о Достоевском и обо мне190. Какие высоты, какой пророческий тон. «Мое водительство…» – читали Вы это? Между прочим, я написал о том, что его статья написана с «синайских высот», а он сказал Водову, что это намек на его еврейское происхождение. Даже Водов изумился такой догадливости! Я продолжаю вертеться в сливках, сегодня обедаю у Вашего друга Рабиновича с дурой-Лидой191. До свидания, cherie et tant chere192, а также Жорж, несмотря на его дерзкие шпильки. Напишите мне еще в Париж, непременно, я здесь еще дней 10.