Пламя над Англией. Псы Господни

Глава 24. В саду Эбботс-Гэп

Синтия и в самом деле отправилась не в Сидлинг-Корт, так как она ничего не знала о поездке сэра Френсиса Уолсингема в Плимут. Как справедливо предположил Хамфри, девушка умчалась, охваченная паникой и угрызениями совести. Она никогда не теряла веры в Робина, даже когда в прошлом году «Экспедиция» вернулась в Пул, а ее матросы рассказывали хвастливые истории о галеонах, сожженных в Кадисе, и испанцах, трусливо прячущихся за его стенами.

В тот день, когда большой корабль, украшенный лентами, словно дама, проплыв под всеми парусами между островом Браунси и песчаными отмелями, скользнул в узкий пролив, Синтия прискакала в Пул.

«Это Робин возвращается домой!»- взволнованно твердило ее сердце. Девушку не удивило, что «Экспедиция» прибыла одна. Очевидно, Робин, оставив в Ла-Манше свой флот, нагруженный сокровищами, поспешил назад. Она слышала всплеск тяжелого якоря и крики испуганных чаек, круживших над гаванью. Пустив лошадь в галоп, девушка достигла причала как раз в тот момент, когда матросы выскакивали на берег из шлюпок, но она не увидела среди них Робина.

С разбитым сердцем Синтия слушала их приветственные крики женам и возлюбленным. Они прибыли из Кадиса, а не из дальней Атлантики; их адмиралом был Дрейк, а не Робин.

— Испанское вино — лучшие духи для меня, малышка! — орал один из матросов в восторге от собственного остроумия. Слова этого человека, его радостное загорелое лицо, взгляд девушки, вцепившейся ему в руку, надолго запечатлелись в памяти Синтии.

Этот день был самым горьким в ее жизни, но несмотря ни на что она не утратила душевной бодрости и веры в возлюбленного. А теперь Синтия предала его глупым восклицанием, вырванным у нее хитростью Стаффорда.

«Он хотел узнать, кто такой Карло Мануччи, — думала девушка, — а я сообщила ему это!»

Синтия не знала, каким образом ей исправить собственную неосторожность, но твердо решила это узнать. Эта мысль пришла к ней в голову, когда мистер Стаффорд выскользнул из музыкальной комнаты, а ее пальцы продолжали машинально бегать по клавиатуре. Для того, чтобы осуществить свое намерение, ей нужно отправиться в Эбботс-Гэп. Если бы она могла посидеть час в комнате с окнами, выходящими на залив Уорбэрроу, где они с Робином обменялись последними словами и последним поцелуем! Если бы она могла побродить по розарию, где голуби суетились и чистили перья у большой голубятни! Если бы она могла посидеть на скамье на лужайке для игры в шары с тисовой оградой с одной стороны и высокой кирпичной стеной с другой! В одном из этих мест нужный ответ пришел бы ей в голову. Значит, нужно немедленно ехать в Эбботс-Гэп!

Синтия выскользнула из комнаты, где ее отец дремал в кресле, а мать мирно сидела над вышивкой, и быстро направилась к себе в спальню. Переодеваясь для верховой езды, она задумалась, оставить родителям записку или нет. Девушка не осмелилась это сделать. Тихий и отдаленный, но властный голос требовал от нее, чтобы она встретила утро в саду Эбботс-Гэп. Следовательно, нельзя допустить, чтобы ее задержали.

Девушка спустилась к черному ходу, отперла дверь я вышла из дома. Во дворе конюшни она набрала горсть гравия и бросила его в окно, чтобы разбудить грума. Он быстро оседлал для нее лошадь.

— Я поеду с вами, мисс Синтия, — предложил грум.

— Нет, — ответила девушка. — Я хорошо знаю дорогу, и мне не грозит никакая опасность.

Спокойная уверенность, звучавшая в ее голосе, удержала конюха от протестов. Он потихоньку отвел лошадь на газон и подержал стремя, пока Синтия садилась в седло.

— Не бойся за меня, Уильям, — мягко промолвила она, взявшись за повод рукой в перчатке.

— Вы едете домой, мисс? — спросил грум.

На момент девушка застыла, задержав дыхание. Затем она ответила с той же уверенностью:

— Да, домой.

Проехав легким галопом по траве, Синтия свернула на посыпанную гравием аллею. В этот момент сэр Роберт Бэннет и услышал стук копыт ее лошади.

Девушка скакала, соблюдая осторожность. Любая неувязка — ослабшая подпруга, споткнувшаяся кобыла — и терзавшая ее тревога может остаться с ней навсегда. Временами она останавливалась и прислушивалась, опасаясь преследования, но не слышала никаких угрожающих звуков. Проехав развилку, где дорога в Уинтерборн-Хайд отходила налево, Синтия перестала бояться погони, но ночью в буковом лесу было темным-темно и приходилось ехать еще более осторожно. Выехав на склон Пербек-Хиллз, она сразу почувствовала дующий в лицо прохладный ветер. Внизу нельзя было разглядеть ни речки, вьющейся между заливных лугов, ни расположенного на зеленом холме городка Уорема, ни находящегося вдали Пула. Ни в одном окне не блестел огонек, ни одна звезда не отражалась в водном потоке. Девушка помнила, что на вершине холма стоят массивные белые ворота, откуда крутая извилистая тропа спускается к Эбботс-Гэп. Чтобы найти эти ворота, ей понадобилось некоторое время, но, к счастью, они оказались открытыми. Где-то поблизости возвышался маяк, которому предстояло предупредить весь Дорсетшир о приближении армады. Синтия заметила его черный силуэт на фоне звездного неба. Она придержала кобылу, вспоминая, как Робин остановился на этом месте, когда они ехали вдвоем, и устремив взгляд на запад, в сторону Портленда, куда напряженно и жадно смотрел ее возлюбленный, видя, словно в магическом кристалле, воображаемые сцены. Какая-то суровая необходимость изменила его намерения и наложила печать на его уста, так что даже Синтия не знала, что Робин делает, где находится, жив он или сложил свою голову. Слезы выступили на ее глазах, из груди вырвался подавленный стон. На момент девушке показалось, что во всем мире нет никого более одинокого, чем она, стоящая в эту холодную и темную ночь на вершине холма. Но, увидев пляшущие огоньки корабля, огибающего Портленд и плывущего на восток с приливом, Синтия упрекнула себя за трусливость и малодушие. Кто знает, что Робин не стоит сейчас на борту этого судна, напряженно устремив взгляд на землю, как она — в море?

Спустившись ниже, Синтия спешилась и повела лошадь за собой, так как тропа изобиловала внезапными поворотами, канавами, рытвинами и камнями, попадающимися под копыта. Еще через некоторое время она уже звонила в большой колокол у сторожки Эбботс-Гэп.

На звон ответили с удивительной быстротой. Эхо колокола еще раздавалось над домом, когда послышались быстрые шаги, засовы отодвинулись, и дверь открыл Дэккум, державший над головой фонарь.

— Мастер Робин! — обрадованно воскликнул он. — Неужели это вы вернулись в такой час, когда все разумные люди давно спят? — Послышался не то смешок, не то рыдание. — Входите скорей — я позабочусь о лошади!..

Внезапно слуга умолк. Синтию в камзоле и высоких сапогах можно было принять за мужчину, но ростом она заметно уступала Робину Обри. Дэккум с явным разочарованием опустил фонарь, затем снова поднял его и шагнул вперед.

— Это вы, мисс Синтия?

Огорчение не оставило в нем места для удивления, что девушка явилась в столь неподобающее время. Главное, что это был не Робин Обри, а остальное уже не имело значения. Все же хрупкая фигурка, измученное лицо и запыленная одежда девушки, освещенные фонарем, могли вызвать жалость у кого угодно.

— Да, это я, Дэккум, — тихо ответила Синтия.

Последовал вопрос, который слуга с трудом осмелился задать:

— Вы привезли новости, мисс?

— Нет, я хочу узнать их.

Дэккум, наконец, подметил горестно поникшие плечи девушки и нотки отчаяния в ее голосе.

— Возьмите фонарь, мисс, и пойдемте в дом. Дверь открыта, а в холле горит камин, — сказал он более тепло. Взяв под уздцы лошадь Синтии, он повел ее к конюшням.

Держа фонарь, девушка прошла через сторожку во двор. Небо на востоке светлело, и высокая веранда с занавешенными окнами и резными башенками четко вырисовывалась среди бледнеющих звезд. Разочарование Дэккума не осталось незамеченным Синтией. Сквозь окна веранды и холла были заметны отблески пламени в камине, подобно огням гавани, зажженным, чтобы приветствовать Робина, словно его возвращения ожидали. Оставив фонарь на парапете внизу каменной лестницы, девушка вошла в холл. Огонь в камине согревал ее лицо и руки, ноги и вовсе не замерзли, так как она шла пешком последние, самые трудные мили. Хотя Синтия проходила по дому только один раз, экономка требовала от нее восхищения каждым уголком, и потому она хорошо помнила расположение.

«В это мартовское утро в розарии позади дома еще нет ни зелени, ни цветов, — подумала девушка. — Если я пойду туда, то разбужу голубей в большой голубятне раньше положенного времени. Дверь слева от меня ведет в столовую, а оттуда есть выход на лужайку для игры в шары, между высокой кирпичной стеной и еще более высокой тисовой оградой».

Пройдя через столовую, Синтия вышла на лужайку. Рассвет был ясным и тихим, с бледно-голубым небом над головой, начинавшим окрашиваться в золотистые тона на востоке. Заботливо подстриженную траву покрывали капли утренней росы, под стеной и у ограды поднимали головки крокусы и бледно-желтые нарциссы. Там Синтию обнаружили Дэккум и спешившая за ним экономка Кейт, суетящаяся от избытка гостеприимства и тут же попросившая гостью вернуться в дом.

— Вы устали с дороги, а кухарка, хотя она и ленивая неряха, приготовит вам завтрак. У нас в доме уже есть один гость, и быть может, пока вы будете есть, он проснется и расскажет вам все, что знает. А то с нами он молчит, как бревно! Но вам лучше сначала поспать несколько часов.

— Так в доме кто-то есть? — спросила Синтия, подметив в монологе экономки только эту деталь.

Дэккум кивнул.

— Да, маленький человечек, которого вы бы и в пустыне не заметили. Он заезжал сюда в тот день, когда вы были здесь с Робином.

— Грегори! — воскликнула Синтия.

— Да, его зовут именно так.

Синтия, открыв рот, переводила взгляд с одного на другую.

— Действительно, странно, — продолжал Дэккум, мрачно кивнув. — Вы снова оба приехали сюда. В тот день из этого ничего хорошего не вышло, хотя мы на многое надеялись. Мастер Робин уехал неизвестно куда, а вы, мисс, к кому мы уже стали привыкать как к хозяйке, исчезли за холмами.

— Значит, мистер Грегори здесь, и вы ждете мистера Робина? — спросила Синтия с дрожью в сердце. — Ну, на этот раз результат окажется более утешительным.

— Мистер Грегори приехал среди ночи, мисс Синтия, — добавила экономка. — Хотите, я разбужу его? Правда, он настолько устал, что с трудом открывал глаза и засыпал на ходу, как матрос.

Откровенно говоря, славной Кейт было абсолютно безразлично, нуждается в отдыхе мистер Грегори или нет. Она преувеличила его усталость в надежде, что Синтия, не обращающая внимания на собственную, сжалится хотя бы над Грегори.

— Разбудить его, или вы тоже хотите отдохнуть?

— Разбудите немедленно! — воскликнула Синтия, не испытывая при этом угрызений совести. Если она может не спать ночь, то этот тип и подавно! Ведь жизнь Робина, быть может, висит на волоске! — Пожалуйста, милая Кейт, разбудите его!

— Хорошо, мисс, только пойдемте в дом, чтобы эта лентяйка-кухарка подала вам завтрак.

Экономка распорядилась, чтобы завтрак подали в холл, поближе к камину, где расположилась Синтия, сбросив плащ. Девушка вновь обрела надежду. Ведь если бы она не поспешила сразу же в Эбботс-Гэп, то не застала бы здесь мистера Грегори, который был доверенным лицом Уолсингема. Она расскажет Грегори свою историю и узнает от него, какая опасность грозит Робину, и как ее можно избежать. Однако, природа начала требовать своего. Синтия уронила голову на грудь, закрыла глаза, но, внезапно встрепенувшись, увидела стоящую перед ней Кейт.

— Я не спала! — с возмущением заявила девушка.

— Конечно, нет, мисс Синтия! Многие так кивают головой, когда задумываются.

— Да, — промолвила Синтия, — я и вправду задумалась о том, что вы обещали мне разбудить мистера Грегори.

— В этом доме не существует вещи — не знаю, простил бы мне джентльмен, что я называю его вещью, — которую я бы не достала для вас, мисс Синтия! — воскликнула Кейт, в то время как мистер Грегори спускался вниз.

Грегори был, как всегда, любезен и не докучал Синтии вопросами. Сидя у камина, он выслушал ее рассказ. Девушка, уже полностью стряхнувшая дремоту, внимательно наблюдала за его лицом, но не смогла ничего на нем прочесть.

— В какое время этот негодяй Стаффорд пришел к вам со своим перечнем имен? — спросил Грегори, когда она умолкла.

— Было уже поздно.

— В полночь?

— Нет, раньше. По-моему, около десяти.

— Теперь вспомните как следует! Приходил ли кто-нибудь в тот вечер в Хилбери-Мелкум?

Синтия вздрогнула.

— Да! Когда мы ужинали, дворецкий доложил сэру Роберту, что приехал какой-то человек, который очень спешит. Он не назвал своего имени, но уже приезжал в этот дом раньше.

— Ну, и что произошло затем?

— Сэр Роберт встал из-за стола, извинился и вышел. Мне показалось, что он взволнован.

— Он послал за сыном и Стаффордом?

— Да.

— И они уединились втроем, пока Стаффорд не пришел к вам со списком?

— Да. Мы думали, что они заняты приготовлениями к празднику.

— Ну да — турниры и все прочее! — мрачно усмехнулся мистер Грегори. — Смотрите, сэр Роберт, как бы вам не пришлось отправиться на турнир с палачом. — Он снова обернулся к Синтии. — Когда ушел этот визитер?

Девушка покачала головой.

— Не знаю.

Некоторое время Грегори хранил молчание.

— Мы думали, что лишь трое знают о том, что Робин — это Карло Мануччи: сэр Френсис, Фелиппес и я. Но был и четвертый — гость сэра Роберта.

— А ему полагалось это знать? — с беспокойством спросила Синтия.

— Нет, разумеется!

— Значит, это предатель?

— Да, Кристофер Воуд.

Имя ничего не значило для Синтии. Но для нее было достаточно, что предателю известно о Робине.

— Его нужно арестовать, прежде чем он расскажет своим сообщникам о Карло Мануччи! — воскликнула девушка. — Мы теряем время, мистер Грегори!

— Поздно, — мягко заметил Грегори. — Прошлым вечером Воуд отплыл во Францию.

Синтия застонала, словно от боли. Теперь нельзя было ни остановить, ни схватить изменника. Он опередил их на день. В те дни не существовало ни телеграфа, ни телефона. Даже семафорный телеграф еще не изобрели. Корабль или конного курьера можно было опередить только с помощью маяка. Но если мистер Грегори с помощью смолы и древесины зажжет маяк на вершине холма, он добьется только того, что все честные англичане возьмутся за оружие, считая, что к берегу приближаются испанцы. Попав в Париж, Кристофер Воуд выгодно продаст свои новости. Из Парижа они проследуют в Испанию — для этого там найдется немало помощников: беженцев, иезуитов из колледжа, служителей инквизиции… Из месяца в месяц имя Карло Мануччи будет передаваться из уст в уста. Ищейки прочешут всю Испанию, а подземная камера и костер уже будут поджидать Робина!

— Я предала его! — в отчаянии воскликнула Синтия.

— Нет. Если кого-нибудь и следует винить, — ответил мистер Грегори, решительно выпятив грудь, — то не вас, а моего хозяина, оставившего вас в неведении. Но так поступают люди, привыкшие иметь дело с тайнами. В пяти случаях из десяти подобная секретность оказывается вполне оправданной. Сэр Френсис считал, что вы бы не смогли скрыть горе и страх, что вас следует опекать, как младенца. Пускай вы будете думать, что ваш возлюбленный отправился охотиться за Золотым флотом и устраивать аутодафе в просторах Атлантики! Вам не следует знать об опасной и деликатной работе, которую все эти месяцы выполнял Робин Обри!

— Опасной? — воскликнула Синтия, прижимая руку к сердцу. — Так я и знала!

— Но выполненной, — поспешно добавил Грегори. — Выполненной с опытом и тактом, удивительными для его юных лет. Так что Воуд опоздает, Синтия. Как вы думаете, почему я здесь? — Когда Синтия покачала головой, мистер Грегори принял величайшее решение. Он ослушается своего любящего секретность господина и расскажет девушке всю историю подвигов ее возлюбленного!

— Но не здесь! — внезапно воскликнула Синтия.

Солнце уже поднялось, и его золотые лучи проникли сквозь окна веранды. Девушке хотелось выслушать рассказ Грегори на лужайке для игры в шары, куда они направились через столовую. Снаружи было тепло, словно летом. В траве у тисовой изгороди пестрели подснежники и нарциссы. Мистер Грегори подвел Синтию к садовой скамье и поведал ей об открытии Уолсингема, что Джордж Обри все еще жив и просит милостыню на ступенях мадридской церкви, о последующем изменении планов Робина и реквизиции его кораблей, о его тайном прибытии в Лиссабон в свите графа Фильяцци и более чем годовой службе лакеем у адмирала Санта-Крус. Он рассказывал все это цветистым и образным языком того времени, который был присущ и капитану, заполняющему судовой журнал, и поэту в его кабинете. Синтия слушала, затаив дыхание и сцепив руки, так что суставы побелели; ее красивое лицо краснело и бледнело по очереди, она то дрожала от ужаса, то вздыхала с облегчением; гордость и любовь сияли в её глазах столь ярко, что будь Робин здесь, он бы почувствовал себя вознагражденным двадцать раз за все труды и опасности. К любви и гордости примешивалась благодарность Богу, внушившему ей мысль скакать всю ночь в Эбботс-Гэп, стремясь к этому саду, точно голубь к голубятне.

— Великий труд завершен, — продолжал мистер Грегори. — Когда армада устремится в пролив, мы покажем испанцам такую игру в железные шары, что это собьет с них спесь до конца дней. Они глотнут пыль Англии и ощутят, что она отдает горьким привкусом смерти. Потому-то вы и застали меня здесь. Сэр Френсис получил письмо четыре дня назад — Робин сообщал, что отправляется в Мадрид, снова в свите тосканского посла. Но письмо было написано уже пять недель тому назад, и возможно, что Робин уже на пути в Англию. Больше писем от него не будет. Сэр Френсис послал меня в Эбботс-Гэп приготовить все к приезду Робина и, если даст Бог, его отца.

Рука Синтии устремилась к сумочке на поясе камзола. Вытащив оттуда половину золотого соверена, она положила ее на свою миниатюрную ладонь. Девушка не сомневалась, что Робин теперь в безопасности, и Грегори не разубеждал ее. К счастью для их спокойствия, они не имели понятия о тех ужасах, которые в этот час ожидали в Мадриде Робина Обри.