Пламя над Англией. Псы Господни

ГЛАВА VI. КАПИТУЛЯЦИЯ

Дон Педро, величаво стоявший с мечом в руке на валуне, словно на пьедестале, низко поклонился, уповая на то, что не выглядит смешным.

Дама по ту сторону ручья, которую он приветствовал, должна была по закону взаимного притяжения противоположностей сразу очаровать сына Испании.

У нее был нежный яблоневого цвета румянец, темно-золотые, как спелые колосья, волосы, уложенные с божественной простотой, вопреки чудовищному жеманству, возведенному в моду Елизаветой. Синие глаза, широко раскрытые от изумления, были воплощением чистоты и наивности. Он с удовольствием отметил высокий рост и пленительную соразмерность, присущую лишь расцветающей женственности. Судя по наряду, она принадлежала к благородному сословию. Суживающийся корсет, нелепые фижмы, хоть и не столь смехотворные, как предписывала мода, не оставляли сомнений: перед ним отнюдь не простодушная Диана. Не только платье, но и сама манера поведения, то, как уверенно она держалась перед благородным, хоть помятый мокрый камзол и придавал ему несколько эксцентричный вид, незнакомцем, подтверждало догадку: это знатная дама.

— Сэр, вы намеревались убить мою собаку?

Дон Педро де Мендоса и Луна не напрасно пробыл три года при испанском посольстве в Лондоне, где постоянно бывал при дворе. Он говорил по-английски лучше, чем многие англичане, и лишь некоторое растягивание гласных выдавало в нем иностранца.

— Мадам, льщу себя надеждой, что вы не сочтете меня недостаточно галантным лишь потому, что не жажду достаться на обед вашей собаке? — спокойно ответил он.

Легкий акцент и юмор, заключенный в ответе, удивили ее еще больше.

— Боже правый! — воскликнула она. — Навряд ли вы выросли здесь, как гриб, за ночь! Откуда вы, сэр?

— О, откуда! — Он пожал плечами и грустная улыбка оживила его печальные глаза. — Одним словом не скажешь.

Дон Педро спрыгнул с камня и в три прыжка — с валуна на валун — пересек ручей. Лежавшая у ног хозяйки собака приподнялась и зарычала на него, но леди приказала ей лечь и в назидание хлестнула ореховым прутиком.

Дону Педро все же предстояло объяснить, кто он такой.

— Перед вами жалкая жертва кораблекрушения. Испанский галеон разбился о риф ночью в бурю, и меня выбросило на берег. Только я и уцелел.

Он увидел, как внезапно потемнело ее милое лицо; если в нем и отразился страх, то неприятия было значительно больше.

— Испанец! — воскликнула она тоном, каким говорят о чем-то злом и отвратительном.

Он, понурив голову, с мольбой протянул к ней руки.

— Убитый горем. — Он тяжело вздохнул.

Дон Педро тотчас отметил перемену в ее лице: женская жалость преодолела расовые предрассудки. Она всмотрелась в него внимательнее. Мокрая одежда и растрепанные волосы были красноречивее слов. Она ярко представила себе картину кораблекрушения, гибели людей и ужаснулась.

Дон Педро прочел на ее лице эту вспышку сочувствия — он очень тонко разбирался в людях — и тут же обратил ее себе на пользу.

— Мое имя, — сказал он, не скрывая гордости, — дон Педро де Мендоса и Луна. Я граф Маркос, испанский гранд и ваш пленник, — с этими словами дон Педро опустился на колени и протянул ей эфес рапиры, которую все еще держал в руке.

Она невольно отпрянула, потрясенная таким оборотом дела.

— Мой пленник? — она недоуменно свела брови. — О, нет, право же, нет.

— Если вам угодно, — настойчиво повторил дон Педро. — Мне никогда не вменяли в вину и, надеюсь, не вменят, недостаток храбрости. Но теперь, став жертвой кораблекрушения, один во враждебной стране, я никоим образом не намерен сопротивляться пленению. Я, как гарнизон, вынужденный сдаться, ставящий при капитуляции одно-единственное условие: сохранение чести и достоинства. Там, на берегу, у меня был выбор. Я мог броситься в море, отвергшее меня, и утонуть. Но я, как вы могли заметить, еще молод, к тому же самоубийство карается вечным проклятием. Я предпочел другое — пойти к людям, разыскать человека благородного происхождения и сдаться в плен, вручив ему свой меч. Здесь, у ваших ног, леди, я начал и закончил свой поиск, — и он протянул ей рапиру, которую на сей раз держал плашмя.

— Но я не мужчина, сэр, — молвила она в явном замешательстве.

— Так пусть же все мужчины вместе со мной возблагодарят за это Бога! — воскликнул дон Педро и добавил уже серьезнее. — Во все времена не считалось зазорным, если доблесть сдавалась на милость красоте. За свою доблесть я ручаюсь, а вы мне поверьте, пока не предоставится случай ее проверить, и, надеюсь, эта проверка позволит мне сослужить вам службу. А все остальное скажет ваше зеркало и глаза любого мужчины. Что касается благородного происхождения, то его сразу не признает лишь слепой или шут.

То, что эта ситуация возбуждает любопытство дамы и льстит ее самолюбию, не вызывало у дона Педро ни малейшего сомнения. Она столь романтична, что ни одна женщина, имеющая сердце и воображение, не устоит перед соблазном. Незнакомку смутила необычность самого происшествия и предложение испанского джентльмена.

— Но я никогда не слышала ничего подобного. Как я могу взять вас в плен?

— Приняв мой меч, мадам.

— Как же я удержу вас в плену?

— Как? — Он улыбнулся. — Пленника, который жаждет плена, удержать легко. Неужели ваш пленник может желать свободы?

Он посмотрел на нее с пылкостью, способной изгнать последние сомнения. Она, как и следовало ожидать, покраснела под его взглядом: дон Педро не давал ей опомниться.

— Я сдаюсь в плен, — сказал он. — Вы вправе потребовать за меня выкуп. Назначайте любой, какой пожелаете. Пока его не пришлют из Испании, я ваш пленник.

Дон Педро видел, что она все еще сильно колеблется. Возможно, его импульсивная пылкость, поспешность только усилили ее сомнения. И тогда он решил прибегнуть к обезоруживающей искренности, твердо уверенный в том, что подробный рассказ о его бедствиях найдет отклик в ее душе, и тогда ему удастся ее уговорить. Дон Педро подчеркнул, что рассчитывал на милосердие, что лишь надежда на ее доброту и сострадание побудили его избрать путь, который она сочла необычным, и это соответствует истине.

— Подумайте! — заклинал он ее. — Если я попаду к кому-нибудь другому, мне, возможно, придется худо. Я вовсе не оскорбляю ваших соотечественников, отказывая им в благородстве, которое, по законам рыцарства, мы должны проявлять к несчастному, беспомощному врагу. Но люди — рабы своих страстей, а чувства, которые англичане испытывают сейчас к испанцам… — он сделал паузу, пожал плечами, — впрочем, это вам известно. Может, статься, первый встреченный мной англичанин отбросит представления о том, как подобает поступать, и позовет на помощь других, чтобы прикончить меня.

— Вы полагаете, без других не обойтись? — парировала она, задетая тонким намеком на то, что одному англичанину не устоять против испанца.

— Да, полагаю, леди, — не колеблясь ответил дон Педро, прекрасно знавший женщин, и добавил не без самоуничижения. — Если вы отказываете мне в смелости, я разрешу ваши сомнения делом.

Он знал, что доказательств не потребуется, что некоторый вызов, прозвучавший в его ответе, произвел на нее должное впечатление, и он в ее глазах — человек, сохранивший достоинство в беде, готовый принять участие только в определенных, не оскорбляющих его честь пределах. Если раньше он недвусмысленно просил ее о сострадании, теперь он столь же ясно заявлял о том, что примет его лишь в том случае, если не пострадает его чувство уважения в себе.

Она же поняла, что если она согласится на его странное предложение и примет его в качестве пленника, ей придется его защищать. И это будет достойно ее, ибо, хоть перед ней и испанец, он человек и джентльмен. Она была совершенно уверена в том, что справится со своей обязанностью и отстоит своего пленника от любого агрессора. Он правильно оценил ее благородство и смелость. Во всем Корнуолле нет никого, кто мог бы противостоять ей, вздумай она проявить свою волю.

Женское начало и склонность к романтике взяли верх. Она приняла капитуляцию и проявила великодушие, столь свойственное, по ее убеждению, английскому рыцарству.

— Будь по-вашему, сэр, — сказала она наконец. — Дайте мне обещание, что не предпримете попытку убежать, и я позволю вам сохранить оружие.

Дон Педро, все еще стоявший на коленях с протянутой рапирой, склонил голову и торжественно произнес клятву:

— Перед лицом Господа и Пресвятой Девы клянусь честью и верой, что останусь вашим пленником и не буду стремиться к побегу, пока вы сами не вернете мне свободу, от которой сейчас отказываюсь.

С этими словами дон Педро поднялся и вложил рапиру в ножны.

— Не сочтите за наглость, мадам, могу я узнать имя той, у кого я отныне в плену?

Она улыбнулась, в душе у нее оставалось чувство неловкости за эту странную сделку.

— Я леди Маргарет Тревеньон.

— Тревеньон? — повторил он, проявляя неожиданный интерес. — Стало быть, вы из семьи герцога Гарта.

Леди Маргарет, естественно, удивилась, что испанец так хорошо осведомлен в английских родословных.

— Он мой отец, сэр, — ответила она и в свою очередь пожелала удовлетворить свое любопытство. — А что вам известно о герцоге Гарте?

— Мне? Увы, ничего, и это мое упущение. Война, к счастью, поможет мне его восполнить. Но я слышал о герцоге Гарте от своего отца, о том, как он чуть не лишился жизни из-за вашей нынешней королевы в царствование Мария Тюдор. Мой отец был в свите короля Филиппа, когда он был мужем королевы Англии. Полагаю, он хорошо знал вашего отца. Если угодно, это устанавливает между нами странную связь.

Но связь была отнюдь не странная, как полагал дон Педро или как могло показаться на первый взгляд. Отец дона Педро был одним из бесчисленных знатных испанцев, находившихся при дворе королевы Марин Тюдор в то время, когда адмирал Сеймор и его друзья приобретали все больший вес в глазах общественности, и король Филипп и его окружение опасались, что их деятельность — угроза положению испанцев в Англии.

— Памятуя о собственных невзгодах и риске, которому подвергалась его собственная жизнь, милорд Гарт, надеюсь, проявит сочувствие к несчастью другого, — сказал дон Педро и, спохватившись, не требует ли он слишком многого, прибег к юмору. — И самая главная из этих невзгод, смертельная угроза для меня — голод.

— Следуйте за мной, сэр. — Маргарет улыбнулась. — Посмотрим, можно ли помочь этому горю и облегчить ваше положение.

— Облегчить мое положение? Valga me Dios! [174] В этом, право же, нет нужды.

— Следуйте за мной! — приказала она и повернулась, а гончая прыжками понеслась вперед.

Дон Педро покорно, как и подобает пленнику, пошел за ней, от всей души вознося хвалу Всевышнему за свое чудесное избавление.