Пленники Барсова ущелья. Повесть

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
О том, что накануне великого боя человек должен укрепиться физически и морально

В эту ночь Гагик достал глины, слепил из нее пять грубых чашек и поставил их у огня.

- Не подумайте, что они только для чая, - объяснил он. - Из них мы и хаш будем есть.

Был ли Гагик на самом деле обжорой или его повышенный интерес к еде проявлялся больше в шутках, однако произошла неприятность.

Ашот собирался в этот вечер рассказать товарищам, как устроена голова козла. Но Гагику так захотелось хаша, что еще днем, воспользовавшись отсутствием Ашота, он опалил эту голову на костре, изрубил на мелкие куски и, сложив в горшок, поставил на огонь. Остались только рога и часть черепа. Пришлось ограничиться этими «наглядными пособиями».

- Как ты думаешь, зачем природа дала козлу такие громадные рога? - обратился Ашот к Гагику.

- Зачем? Да затем, чтобы вырывать из твоих рук шапку.

Шушик фыркнула.

- А еще зачем? - не реагируя на шутку, спросил Ашот.

- Для того, чтобы побеждать своих соперников козлов, - уже серьезно ответил Гагик.

- Еще?

Никто не отозвался. Тогда Ашот решил сам рассказать то, что знал.

- Как-то мой отец, охотясь, загнал козлов на вершину одной из скал, - начал он. - Бежать назад они не могли, боясь попасть под ружье, впереди была пропасть. И они кинулись в нее. Я было обрадовался, думал - разбились и лежат под скалами, а отец страшно рассердился: «Ушли из наших рук!» Мы со скалы посмотрели вниз - ни одного, все удрали! Спрашиваю я у отца: «Как же так? Как они ног не переломали?» - «Да ведь они не ногами, а иногда и головой вниз кидаются», - говорит он. Вот, поглядите-ка сюда, какие толстые и крепкие у них рога, - предложил ребятам Ашот. - Видите зарубки? Это от камней. Как только увидят козы, что другого выхода у них нет, так, случается, и бросаются головой вниз. А если бы они на ноги падали, конечно, не встали бы.

- А почему у домашнего козла не такие рога? - спросила Шушик.

- Но ведь наши козлы не дерутся и со скал не кидаются, - ответил Асо;

- А теперь, - продолжал Ашот, - попробуем узнать, сколько лет было этому козлу, Шушик, как ты думаешь?

Огромному животному с толстой шеей и почти метровыми рогами, по мнению Шушик, могло быть лет тридцать. Но на всякий случай она сбавила половину:

- Пятнадцать.

Асо рассмеялся:

- Да разве бывают козлы таких лет? Погоди-ка, я сосчитаю кольца на рогах. Один… два, три… семь, восемь… Восемь лет ему было, старый уже.

- Но почему эти кольца расположены неровно? Посмотрите. - Шушик смерила пальцами. - Вот это в два раза шире.

- Погоди-ка, прежде чем ответить, я пошевелю мозгами. - Приставив палец ко лбу, Гагик начал думать. - С питанием это связано? - спросил он у Ашота.

- Конечно.

Ребята осмотрели одно за другим все кольца на рогах козла, стараясь припомнить, какая растительность была на лугах в прошлые годы.

До годов младенчества козла они, конечно, не добрались - кто знает, какое лето было семь-восемь лет назад! Климатические изменения последних лет совпадали, однако, с «показаниями» козлиных рогов. Расстояния между кольцами в засушливые годы были короче, в урожайные - длиннее.

- Вот какое открытие мы сделали. Напишем о нем в газету, - воодушевился Ашот, - и наше сообщение будет основано на изучении этих рогов. Шушик, бери карандаш.

Костер мягко потрескивал, глиняный горшок слабо вздрагивал, и выходивший из него пар распространял мягкий, приятный аромат.

- Не пора ли попробовать? - смиренно спросил Гагик.

- Поздно, уже спать пора. Мы и так слишком много шашлыка съели, а перед сном наедаться вредно, - сказал Ашот.

- Поздно? В Лондоне в два часа ночи жареное мясо едят, честное слово! Я в одном журнале читал!

Но Ашот был непоколебим.

- Ну-ка, Асо, спой нам лучше хорошую курдскую песенку, - обратился он к пастушку.

И Асо, как обычно отвернув лицо в темный угол пещеры, звучным голосом начал:

Долго и нежно пел пастушок. Когда он кончил, Гагик уже обжег в огне свои чашки и, перед тем как лечь спать, снова начал приставать к Ашоту:

- Наши деды всегда ели хаш рано утром, на рассвете.

- А что нам до дедов? Вот когда взойдет солнце, тогда и будем есть, - упрямился Ашот.

- Нет, недооцениваешь ты, парень, опыт наших предков, - сказал Гагик и, поняв, что толку не будет, снова занялся корзинкой, над которой начал работать накануне.

Разгоняя скуку, с увлечением плели корзины остальные ребята. Они словно соревновались: каждый старался закончить раньше другого и сделать лучше, красивее.

Раздался победный возглас Ашота:

- Ну, моя готова! - И он понес в угол пещеры большую тяжелую корзину.

Но никто не мог плести такие корзины, какие выходили из-под тоненьких, гибких пальчиков Шушик, которые умели и шить, и хорошо рисовать, и красивее всех в классе писать.

Из прутьев разной толщины и разного цвета Шушик сплела такую корзинку, что и самые требовательные мастера удивились бы. А о пастухе Асо и говорить нечего. Он стоял и, разинув рот, в немом удивлении созерцал работу девочки - корзинку с цветным кантом, с отделкой, с крышкой.

- Мы ее на выставку пошлем, - решил Ашот.

- Лучше бы подарить ее какому-нибудь достойному человеку, - подмигивая Шушик и исподтишка показывая на себя пальцем, сказал Гагик.

- Да, и я так думаю. Я подарю ее одному очень достойному и очень славному товарищу, - спокойно, торжественно произнесла Шушик.

Все с нетерпением ждали - кто же этот товарищ? Конечно, и Ашот и Гагик в равной мере могли рассчитывать на подарок. Разве не достойны они его?

Но девочка медлила. Она поднялась, поправила сбившиеся на лоб волосы и, протянув корзинку Асо, ласково сказала:

- В нее ты будешь собирать землянику. Будешь вспоминать наши трудные дни, нашу дружбу.

- Молодец, Шушик! Вот не ожидал! - захлопал в ладоши Гагик.

А пастушок, весь красный, смущенный этим неожиданным знаком уважения и дружбы, растерянно бормотал по-курдски:

- Заф, заф, разима!..[44] Ты моя сестричка, ты свет очей моих… - и прикладывал к сердцу свою смуглую худую руку.

Коротко сказал Асо. Но именно такими короткими словами курды выражают свою преданность, любовь, счастье - все то хорошее, что чувствуют они к девушке, которую называют сестрой.

За сестру курд и жизнь может отдать.

- И ты мой брат, - ответила Шушик, конфузясь, и с теплой улыбкой протянула Асо руку.

- Ура, ура! - снова заорал Гагик.

Но Асо мгновенно охладил его пыл. Взяв в руки дубинку и погрозив ею Гагику, он сказал:

- Чтоб теперь ты не смел дразнить Шушик!

Гагик знал, что это шутка, однако посерьезнел.

- Курд-горец и впрямь может хлопнуть, - сказал он, и ребята весело рассмеялись.

Настроение у них было хорошее, голод не мучил, все были довольны и друг другом и своей работой, в глиняных кувшинах поблескивала вода, рыжие снопы дикой пшеницы были сложены почти до потолка у одной из стен пещеры. Посмотришь на них - и на душе становится радостно. Главное же заключалось в том, что почти миновала опасность…

Однако Ашот был задумчив. Он давно уже решил подготовить ребят к одному важному делу и только ожидал удобного случая. Сегодня такой случай представился.

Когда все утомились и отложили в сторону свои корзины, Гагик сказал:

- Ну, Ашот, сегодня твой черед заливать.

В самом деле, что другое им оставалось, если не «заливать» (у шутника Гагика это означало - рассказывать сказки). Бесконечные истории, преимущественно с веселым концом, смягчали тяжесть выпавших на долю ребят испытаний, сокращали зимние ночи, а с ними - и время неволи.

- Ну ладно, - быстро согласился Ашот. - Я расскажу вам одну историю, которая учит находчивости. Эту историю я вычитал у Себеоса, армянского историка средних веков. Слушайте.

В седьмом веке одна часть Армении находилась под властью персов, а другая подчинялась Византии.

Армянский князь Смбат Багратуни обратился к народу с призывом восстать против захватчиков и насильников - византийцев. Узнав об этом, их император приказал схватить Багратуни. Его повезли в Византию и, закованного в цепи, заключили в темницу, перед тем как отдать на растерзание зверям, - так решил император.

Раздетый донага Смбат стоял на арене цирка и, скрестив на груди жилистые руки, с презрением оглядывал зрителей. Тысячи их собрались посмотреть на его мучения. Высокий, красивый человек, широкоплечий, мощный. Старый, опытный воин. Во многих сражениях он показал свою силу и отвагу.

Открылась дверца клетки для зверей, и на Смбата выпустили огромного бурого медведя. Ну скажите, если мы встретимся с медведем, как будем с ним сражаться?

- Храбро! - воскликнул Гагик.

- Дело не только в храбрости. Тут нужен и ум. Смбат знал, - знайте же и не забывайте этого и вы: медведь пугается, если на него неожиданно и громко крикнуть. Вот и тогда так было. Медведь выбежал - и на Смбата. А тот кинулся на медведя да как крикнет ему в ухо - и кулаком по самому чувствительному месту: сонной артерии. Зверь качнулся попятился и упал. Упал и не встал больше.

Тогда на Смбата выпустили дикого быка. Бешеный бык вырвался на арену и кинулся на свою жертву. Но Смбат и здесь не растерялся. Он спокойно ждал быка, протянув вперед руки, и схватил его за рога. Началась напряженная борьба.

Зрители, среди которых был и император Маврикий с женой, затаив дыхание ожидали исхода схватки.

Бык старался вырваться и посадить человека на рога или опрокинуть его, но это ему не удалось. А человек, напрягая мышцы, пытался свернуть быку шею.

Неожиданно дикий, жалобный рев быка всполошил собравшихся. Потрясая окровавленной головой, животное в панике убегало. Багратуни вырвал у него рога. Но и этого было мало. Нагнав убегавшего быка, он схватил его за хвост и за одну из ног. В руках Смбата осталось копыто, и «босой на одну ногу» бык позорно бежал.

Зрители облегченно вздохнули, а император от страха лишился дара речи.

Что же это было? Чем взял Смбат? Силой или умом? И силой и умом. А больше всего умом. Он видел, что бык стар, а у старых быков и рога и копыта слабы.

Да, прежде чем не узнаешь слабое место врага, бороться с ним; нельзя.

Все ожидали, что Маврикий прикажет освободить храброго армянина, но напрасно. Император был мрачен и жаждал мести.

По его знаку на арену выпустили льва - огненно-рыжего, подвижного, свирепого зверя. Смбат почувствовал, что ему грозит неминуемая смерть, но он хладнокровно следил за движениями врага. Он знал, что лев, нападая, нацеливается на свою жертву метров за семь-восемь, а затем кидается на нее. Так делают и барс, и тигр, и дикая кошка. Тому, кто знает это, нетрудно избежать нападения. Как только лев соберется пружиной - отскочи в сторону. Он не бросится на тебя, не побежит, а прижмется к земле и снова начнет готовиться к прыжку. Если не растеряешься, уцелеешь. Так Смбат и сделал. Когда лев выскочил, он отпрянул в сторону, затем мгновенно схватил льва за гриву, вскочил ему на спину и начал со страшной силой сжимать зверю горло. Лев задыхался, тряс головой, телом, носился по арене, но вскоре дыхание его прервалось, так впились в шею твердые, как сталь, пальцы мужественного человека. Лев упал, и из его полураскрытой пасти вывалился язык.

Толпа, обезумевшая от восторга, стала бурно аплодировать Смбату. Раздались крики:

- Свободу, свободу ему!

Император Маврикий был вынужден подать знак, и Смбата освободили.

Ашот на мгновение умолк, помешал палкой в огне и уже другим тоном продолжал:

- Барс еще у нас в ущелье, мы еще можем встретиться с ним. Кто знает, может быть, он и не подох еще. Завтра мы пойдем по его следам. Вы знаете теперь, как такие хищники нападают на человека? Знаете. Так вот, если не растеряетесь, он не сможет причинить вам никакого вреда. Медведь, должно быть, первый раз в жизни имел дело с таким зверем, иначе и он, конечно, отскочил бы в сторону, пока барс был еще в воздухе.

- Ашот, твой рассказ переродил меня! - патетически произнес Гагик. - Я готов сейчас же, сию минуту встретиться с каким-нибудь львом, схватить его за гриву и вскочить на спину. Честное слово! Кровь моя так и кипит. Идем на барса! - И, схватив головню, Гагик пошел к выходу.

- Думаете, назад позову? Пусть пойдет, поупражняется, сердце укрепит, - смеясь, сказал Ашот.

А Гагик, выйдя из пещеры, растерянно остановился. Тяжелая мгла опустилась на ущелье.

«Придется идти, иначе подумают, что испугался», - решил он и сделал еще несколько шагов вперед. Головня трещала, сыпала искры, и они, словно падающие звезды, освещали на мгновение все вокруг.

- Пойдем поглядим, может быть, барс пришел вечером за останками нашего медведя, - сказал Ашот.

Но намерение у него было другое. Собираясь повести товарищей на поиски барса, он хотел заранее закалить их сердца и волю.

Взяв факелы, все вышли из пещеры. У костра остался один Саркис.

- Ох, и вы сюда? - воскликнул Гагик. - Будто одного меня для барса было мало! - Но тут же он устрашился своих слов: «А вдруг в самом деле назад уйдут?»

Размахивая пылающими головнями, ребята спустились в ущелье с таким шумом и гамом, что, кажется, встреть их целая стая тигров, и те бы испугались и в ужасе бежали.

Зрелище это снова воспламенило воображение Ашота и возродило его сумасбродные мечты.

Размахивая копьями, ребята дошли до «поля боя» и, по команде Ашота, метнули свое оружие прямо в брюхо медведю.

Затем при свете головешек они обследовали все вокруг, но не нашли никаких новых следов. Только старые, оставленные барсом, еще видневшиеся на снегу следы говорили о том, что зверь не шел, а почти полз, так он был слаб.

- Ну, теперь совсем ясно. Завтра мы с вами пойдем по этим следам. А сейчас вернемся домой.