Пленники надежды

Глава IV РВУЩЕЕСЯ СЕРДЦЕ

Сэр Чарльз догнал двух девушек до того, как они дошли до ограды сада, и все трое вышли за ворота в душистое разнотравье и принялись прогуливаться по узким дорожкам. Бетти старалась придерживать свои юбки так, чтобы они не касались покрытых росой листьев шалфея и майорана, Патриция же рвала живокость и цветы турецкой гвоздики, не заботясь о сохранности своего богатого наряда. В дальнем конце сада находилась калитка, ведущая в тутовую рощу, и все трое, идя по ней под раскидистыми ветвями с широкими листьями, дошли до необычайно высокого и толстого дерева, корни которого местами выступали из земли, образуя гладкие выросты, похожие на перевернутые тазы. Патриция остановилась.

— Бетти устала, — молвила она, — и ей надо посидеть и отдохнуть. Она как анемон, сэр Чарльз, маленький нежный и робкий цветок, прекрасный и благоуханный, не правда ли, Бетти? — Сев на один из выростов, она потянула свою подругу за руку и заставила ее сесть рядом. Сэр Чарльз прислонился к стволу. — Бетти у нас пуританка, — продолжила Патриция. — Она ни в какую не желает носить те ленты, которые я ей подарила, и это очень меня обижает.

— О, Патриция! — воскликнула Бетти со слезами на глазах. — Я не думала, что тебе не все равно. Но даже знай я об этом, я бы не стала их носить.

— Да, маленькая ты мученица, — сказала Патриция, целуя ее. — Из-за того, что ты называешь своими "принципами", тебя могут в любой момент отправить на костер. За что я тебя уважаю, и ты это знаешь. Представляете, кузен Чарльз, Бетти считает, что это дурно — иметь рабов.

Сэр Чарльз рассмеялся, и нежное личико Бетти зарделось.

— О, Патриция! — вскричала она. — Я этого не говорила! Я только сказала, что нам самим это бы не понравилось.

— Да, полагаю, нам бы это пришлось не по вкусу, — сухо согласился сэр Чарльз. — Но мистрис Бетти, негры толстокожи, и у них нет нежных чувств.

— Я знаю, — храбро сказала Бетти, — и знаю также, что наши богословы и ученые мужи все никак не могут решить, есть ли у них души или нет. И, разумеется, если нет, то с ними обращаются так же хорошо, как и с другими животными, но мне все равно жаль их, как жаль и кабальных работников.

— Кабальных работников? — Патриция выгнула брови.

— Да, — подтвердила Бетти, стоя на своем. — Я жалею подневольных батраков, которые обязаны отработать на хозяина семь лет, прежде чем они получают свободу. Но к тому времени они часто уже сломлены и согбенны, а их близкие в Англии, которых они желали переселить в Новый Свет, умерли. Нередко и сами они умирают до того, как истекут семь лет. И мне также жаль тех, кого вы именуете бунтовщиками, сторонников Кромвеля, и жаль каторжников, которых вы презираете, которых считаете отверженными. И индейцев, живущих вокруг нас, которых мы согнали с их земли. И, да, мне жаль квакеров.

— Лично я не расточаю свою жалость на всяких неудачников, — молвил сэр Чарльз. — Не следует давать им подняться — не то они вцепятся нам в глотки.

— Послушайте! — сказала Патриция.

Напев был дик, печален и горестно звучал в сгущающихся сумерках. Меж призрачных древесных стволов в их сторону неслышно скользила неясная фигура.

— Это Безумная Марджери, — сказала Патриция.

— Безумная Марджери? Кто это? — спросил сэр Чарльз.

— Этого никто не знает, кузен, в том числе и она сама. Десять лет назад к нам прибыл корабль с кабальными работниками, он ее сюда и привез. Она уже тогда была безумна. Капитан не смог объяснить, кто она такая, он знал только то, что, когда через день после отплытия он пересчитал перевозимых им кабальных невольников, среди них оказалась одна лишняя, и эта женщина ничего не соображала, поскольку была чем-то опоена. Ее доставили на корабль тайно, только это он и смог сообщить. Как вы знаете, такое случается нередко. Она так и не пришла в себя — она и тогда уже была такой же, как сейчас. Ее продали одному мелкому плантатору, и обращался он с нею жестоко. Спустя какое-то время ее история дошла до ушей моего отца, и он купил ее у того плантатора. С тех пор она живет с нами. Срок ее контракта давно истек, но ничто не может заставить ее покинуть нашу плантацию. Она ходит, где хочет, и у нее есть хижина вон в том лесу, поскольку она отказывается жить среди рабов и кабальных работников. Толкуют, что она добрая колдунья, и индейцы, которые почитают безумных, приносят к ее двери маис и оленину.

Голос, звонкий и нежный, пел уже совсем близко:

— Марджери! — тихо позвала Патриция.

Идя скользящей бесшумной походкой, женщина подошла ближе и, остановившись в двух шагах, спросила:

— Кто меня позвал? — говоря голосом, словно доносящимся издалека. Нестарая, она, вероятно, некогда была очень красива.

— Это я звала тебя, Марджери, — ласково молвила Патриция. — Присядь рядом с нами и расскажи, что ты делала.

Женщина опустилась на землю у ног Патриции. В руке у нее был посох, обвитый плетями дикорастущего хмеля, который она положила на траву. Сняв с посоха одну из гирлянд, она уронила эту нежно-зеленую массу на колени Патриции.

— Возьми ее, — сказала она. — Это цветы, которые я нарвала в раю, давным-давно. В здешнем воздухе они вянут, но, если ты обвеешь их своими вздохами и польешь своими слезами, они оживут… До рая отсюда далеко. Я весь день искала туда дорогу, но так и не нашла. Думаю, он находится близ города Бристоля, Бристоля, Бристоля.

Ее голос замер, перейдя в долгий вздох, и она принялась обрывать душистые цветки.

Патриция тихо промолвила:

— Она часто говорит о Бристоле и все время ищет дорогу в рай. Думаю, кто-то когда-то сказал ей: "Мы с тобой встретимся в раю".

— Я мало что знаю о рае, Марджери, — добродушно сказал сэр Чарльз, — но Бристоль отсюда далеко, до него много миль, и нас от него отделяет великий океан.

— Да. Я знаю. Он находится там, где восходит солнце. Я его никогда не видела, разве что в снах. Но это красивый город, не похожий на этот лесной мир. Там непрестанно звонят колокола… и на улицах поют дети. Это дивный, приветливый город — кроме одного черного, черного, черного места. Я вам расскажу. — Она понизила голос до шепота и пугливо огляделась по сторонам. — Там зияет Кладезь Бездны, о коем говорится в Библии. Там тесная каморка, темная, темная… и в воздухе стоит тяжелый смрад, и демоны с черными тряпками на лицах. Они приставляют к твоему рту адское зелье и заставляют тебя пить его… и оно жжет, жжет. И ты падаешь вниз, вниз, вниз в вечную тьму. — Она оборвала речь, вздрогнула всем телом и разразилась зловещим смехом.

— Сказать тебе, что я видела, когда искала рай?

— Да, — ответила Патриция.

— Рвущееся сердце.

— Рвущееся сердце?

Марджери кивнула.

— Да, — молвила она. — Я думала, что это удивит тебя. Я много чего нахожу, ища рай. На днях я видела эльфа, сидевшего под грибом, и он поведал мне странные вещи. Но рвущееся сердце — это иное. Я знаю об этом все, ибо когда-то мое сердце тоже разорвалось; но мое сердце было мягким, и разорвать его было легко. Оно было мягко и слабо, как ручка младенца, нежное, беззащитное, тающее от поцелуев. Но то сердце, которое я нашла, будет разрываться долго. Сперва его будут укреплять гордость и гнев, но затем лопнет одна его струна, потом другая, третья, покуда в конце концов… — Она раскинула руки, взмахнула ими, возбужденно и безутешно.

— О чем она толкует? — спросил сэр Чарльз.

— Не знаю, — ответила Патриция.

Марджери встала и подобрала свой обвитый листьями посох.

— Пойдем, — сказала она, — и я покажу тебе это разрывающееся сердце.

— О, Патриция, — воскликнула Бетти, — не ходи с ней!

— Почему же нет? — решительно вопросила Патриция. — Пойдем, кузен, давай выясним, о чем она толкует. Мы пойдем с тобой, Марджери, но ты не должна уводить нас далеко. Становится поздно.

Марджери рассмеялась странным смехом.

— Для Марджери никогда не бывает поздно. Там, в небесах, есть звезда, которая жалеет Марджери и светит для нее, светит ярко, ярко, всю ночь, чтобы Марджери не пропустила дорогу, ведущую в рай.

Она быстро заскользила впереди по темной роще, едва касаясь ногами короткой травы и плетей хмеля, соскальзывающих под ветром с ее посоха наподобие змей. Патриция, Бетти и сэр Чарльз следовали за нею по пятам. Марджери вывела их из тутовой рощи, провела по небольшому винограднику и завела на маисовое поле, за которым был виден блеск воды, розовой от потускневшего заката.

— Она ведет нас к хижинам рабов и сервентов! — воскликнула Патриция. — Марджери! Марджери!

Но Марджери продолжала идти, быстро продвигаясь по полю кукурузы, доходящей им до пояса. Бетти с тихим вздохом взглянула на свои изящные туфельки, страдающие от росы на листьях тыкв и кабачков. Сэр Чарльз раздвигал тростью стебли кукурузы, прокладывая путь для девушек. Ему было немного любопытно, но, в общем и целом, он скучал.

Внезапно они вышли на берег протоки ярдах в ста от хижин рабов и подневольных работников. Патриция хотела что-то сказать, но Марджери приложила палец к губам и заскользила вперед, туда, где виднелись лачуги.

Перед ними тянулась длинная, узкая песчаная дорога, по обе стороны которой там и сям росли сосны и напротив друг друга стояли примитивные хижины без окон с глиняными дымоходами. На полпути дорога расширялась, образуя некое подобие небольшой площади, и в ее центре стояло сухое дерево, к стволу которого на уровне человеческого роста была прибита доска. В обоих концах этой доски было проделано по круглой дыре, в которую можно было втиснуть мужскую руку, а на одной из веток дерева была повешена палка с привязанными к ней кожаными ремнями. Все это вместе являло собой позорный столб, а также столб для порки, грубо сработанный, но вполне пригодный.

Было почти совсем темно. Самые крупные звезды уже сияли, вокруг то и дело вспыхивали неугомонно носящиеся светлячки. В кронах сосен вздыхал ветер, с моря доносился крепкий запах соли. Где-то над головой скорбно закричал козодой.

Долгий рабочий день, длившийся от рассвета до заката, закончился, и население рабских лачуг вернулось с табачных и маисовых полей, с лодок, из плотницкой мастерской, из кузницы, с мельницы, из конюшен, из хлевов. После тяжелых трудов им полагался отдых, и они были готовы насладиться им. Было время ужина.

На площади был разложен огромный костер из хвороста, и вокруг него сидели негры, жадно поедая кашу из мисок и держа в руках большие ломти кукурузного хлеба. Они болтали, как стая мартышек, затем один из них, доевший свою кашу, затянул напев, начав с победного клича, за коим последовал продолжительный скорбный вой. Эта звучная дикарская песнь заполнила собою ночь, затем одна из фигур, встав, отбросила пустую миску и пустилась в пляс, освещенная красным светом костра.

Белые кабальные работники-мужчины сидели на чурбаках перед дверями своих хижин либо группами по трое или четверо вокруг столов из досок, положенных на пни. Сегодня им полагалось мясо, и они тоже предавались веселью. Из женских хижин доносился резкий смех, отовсюду слышались обрывки песен, короткие перепалки, множество разных наречий. Одни разговаривали с йоркширским акцентом, другие — с гнусавым акцентом кокни, шотландец осторожно переругивался с ирландцем. Мулат со светло-янтарной кожей говорил что-то на звучном испанском, обращаясь к смуглому креолу с побережья Флориды, а неподалеку сам с собой вел беседу индеец, говоря на языке племени, обитающего в далеких Голубых горах.

Свет пляшущих языков костра и ярких вспышек от сгорающих в нем сосновых шишек бросали блики на это разномастное сборище, то ярко высвечивая какое-то из лиц, какую-то из фигур, то погружая их в глубочайшую тьму. Вот заблестел высокий лоб и стала видна одинокая прядь волос на бритом черепе индейца, вот сверкнула золотая серьга в ухе мулата, вот огонь осветил алую тряпку, повязанную на голове турка. В зловещем свете костра невыразительные лица туповатых, но честных селян-англичан казались злобными, а негр, пляшущий, вытянув длинные руки и непристойно вихляясь, был похож на веселящегося демона.

Трое дворян и их безумная проводница взирали на это зрелище с безопасного расстояния и из глубокой тени. Сэр Чарльз Кэрью как человек со вкусом и поклонник искусств наслаждался этой сценой, словно сошедшей с полотна Рембрандта — языки пламени, причудливые тени, превращающиеся в фигуры дикарей, пляшущий сатир, темные сосны и над ними недвижность звезд. Бетти сделала судорожный вдох и сжала руку Патриции. Та неподвижно глядела на тонкий серп молодой луны.

— Не смотри туда, Бетти, — тихо молвила она. — Я не смотрю. Это ужасно — ужасно, — добавила она, отвернувшись.

Но она не приняла в расчет Марджери, которая цепко обхватила ее предплечье и властно сказала:

— Пойдем. Взгляни на рвущееся сердце. — Патриция было заколебалась, но затем поддалась любопытству и настойчивому пожатию костлявых пальцев.

Ближайшие к ним хижины были безлюдны, поскольку их обитатели ушли туда, где полыхал костер и горело больше факелов. Неслышно, как мотылек, Безумная Марджери, скользя сквозь сумрак, подвела их к крайней из лачуг и, остановившись в пяти шагах от ее двери, простерла руку с длинным вытянутым пальцем.

— Рвущееся сердце! — торжествующе прошептала она.

Среди редкой травы ничком лежал мужчина. Одну руку он, согнув, положил под лоб, другую вытянул и сжал в кулак, лежа в позе человека, павшего на землю в немом отчаянии и тоске. Послышалось долгое судорожное рыдание, сотрясшее все его тело, затем он вновь умолк.

С площади донесся взрыв веселого смеха, мужчина досадливо приподнял голову и снова уронил ее на согнутую руку.

Патриция повернулась и быстро пошла прочь. Бетти и сэр Чарльз последовали за ней; Марджери, удовлетворив свой каприз, исчезла в темноте.

Никто не произнес ни слова, покуда все трое снова не оказались среди мокрых, шелестящих листьев кукурузы. Здесь Бетти заговорила, и в голосе ее послышались слезы:

— О, Патриция, душечка! Сколько же несчастий в этом мире, который нынче вечером казался мне таким прекрасным, таким мирным. Бедняга!

— Этот "бедняга", Бетти, — сурово ответила Патриция, — преступник, совершивший какое-то мерзкое, гнусное злодеяние, уголовник, спасенный от виселицы и присланный сюда, чтобы отравлять воздух, которым мы дышим.

— Это был тот каторжник, Лэндлесс, не так ли? — спросил сэр Чарльз.

— Да.

— Но, Патриция, — молвила кроткая Бетти, — что бы он ни совершил, сейчас он очень несчастен.

— Он посеял ветер, так пусть же пожнет бурю, — твердо отвечала Патриция.

Они вошли в дом и проследовали в гостиную, освещенную мягким светом благоухающих миртом свечей. Мистрис Летиция играла на спинете, капитан Лэрамор стоял рядом, переворачивая страницы ее сборника песен, а губернатор, сидя за шахматным столиком и расставив фигуры, ожидал возвращения Принцессы из Воздушного замка.