Плесень

1. САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ

Кевин сидел один за партой в первом ряду у окна. Его душила жгучая обида и непреодолимая жалость к себе. На глаза наворачивались предательские слезы, которые трудно было смахивать незаметно от окружающих. Ну почему ему так не везет в жизни? И всегда не везло, сколько он себя помнил. Отцу, каждый день смертельно устававшему на работе, всегда было не до него. От матери, вечно занятой с малышами по хозяйству, внимания и ласки Кевину не доставалось никогда. Но хуже всего ему приходилось в школе. Он был презираем всеми, и не понимал — за что? Чем он был хуже других? Нельзя сказать, что все его одноклассники были жестокими или безразличными к чужим страданиям и унижениям. Кое-кто, особенно из девочек жалел Кевина и сочувствовал ему. Но только тихо, в душе, никак не проявляя свою совестливость. Просто потому, что это было опасно. Каждый, кто заговорил бы с Кевином, или как-нибудь иначе выразил бы к нему свое расположение, рисковал оказаться в роли парии сам. Рисковать, идти против непонятно как сложившегося мнения большинства, никто не решался.

С самого раннего детства Кевин был полным, неуклюжим ребенком. Дерек с компанией, классные заводилы, называли Кевина жирягой, жирненьким, поросеночком, и другими обидными прозвищами, которые они придумывали с неистощимой фантазией. В классе были и другие мальчики, не намного стройнее Кевина, но на них внимание хулиганов почему-то не концентрировалось. Все тычки, плевки и унижения доставались одному несчастному Кевину.

Сегодняшний день в школе начался хуже чем обычно. Кевин попытался незамеченным проскользнуть по школьному коридору к двери, ведущей в класс, но его, видимо, уже специально поджидали. Рыжий Питер с наглой ухмылкой очень ловко подставил Кевину подножку, так что тот чуть не грохнулся, удержавшись на ногах только благодаря тому, что ухватился за плечо стоявшего рядом мальчика, которым, к несчастью оказался сам Дерек. «Ах ты свинья», — с деланным отвращением на лице произнес тот. «Как ты смеешь ко мне цепляться?» Не успел Кевин опомниться и осознать, что с ним произошло, как Дерек влепил ему в волосы на затылке шмат изрядно пожеванной жвачки. В тот же момент Питер влепил ему ногой по заднице, и Кевин, со слезами на глазах, в отчаянном рывке пробился через строй гогочущих сорванцов и ринулся к классу.

Нечего было и мечтать отчистить волосы от противной липкой жвачки. Несколько кусков Кевину удалось вытащить ценой огромных усилий, но остатки превратили приличный клок волос на затылке в настоящий колтун. Расчески у Кевина с собой, естественно, не было. Значит, так теперь и придется ходить весь день посмешищем с волосами, слипшимися от ядовито-зеленой жвачки.

Жить Кевину не хотелось. Такое уже случалось с ним и раньше, но сегодня желание исчезнуть, прекратить это бессмысленное унизительное существование, внезапно стало особенно острым и совершенно непреодолимым. Кевин давно уже примерял на себе разные способы самоубийства, но все они были слишком мучительными. Если бы только можно было уйти из этой жизни быстро, легко и безболезненно, он бы долго не раздумывал, это факт. Как бы так заснуть и не проснуться, чтобы не надо было выслушивать ежедневные раздражённые нотации матери, получать ни за что подзатыльники от отца, мыть посуду, подметать пол, а главное — чтобы не надо было больше ходить в эту ненавистную школу! Так вот же оно — заснуть и не просыпаться! Неожиданная мысль озарила сознание и проникла до самого сердца, наполнив его радостью. Вчера вечером, перед сном, Кевин случайно увидел в приоткрытую дверь как мать принимала снотворную таблетку, вытряхнув её на ладонь из пузырька, хранившегося в выдвижном ящике ночного столика.

В ту же секунду Кевин понял, что решение принято окончательно и бесповоротно. И то подумать — зачем отец с матерью произвели его на свет? Чтобы он вот так мучился и страдал изо дня в день? И как долго ещё это будет продолжаться? В конце концов всё равно ведь когда-то придётся умереть, да ещё и неизвестно, какой смертью. Может быть, долгой и мучительной? Конечно, лучше уж сразу и сейчас, легко и безболезненно. И тут же память услужливо подсказала ему ещё одну замечательную мысль: Кевин вдруг вспомнил, что недели две тому назад, как-то вечером, мать с отцом смотрели по телевизору шоу, в котором упоминалась женщина, покончившая с собой от несчастной любви. Она приняла десять таблеток снотворного и запила их стаканом виски, чтобы подействовало наверняка. Виски наверняка найдётся у отца в верхнем шкафчике на кухне. Так что все необходимые ингредиенты дома есть, и выкрасть их большого труда не составит. И пропади оно всё пропадом.

Кевин был настолько поглощён своими мыслями, что даже не заметил, как дверь класса посреди урока открылась и в помещение вошёл директор школы мистер Вебер. Школьники встали, как это предписывалось правилами, у своих парт. Учительница, мисс Прайс, рассказывавшая что-то совсем не интересное про аборигенов Австралии, замолчала, а Кевин получил ощутительный тычок между лопаток от сидевшего сзади Мартина. Ещё плохо соображая, что происходит, Кевин тоже неуклюже поднялся с места да так и замер с полуоткрытым ртом. Директор был не один. Рядом с ним стояла маленькая белокурая девочка необыкновенной красоты, похожая на настоящего ангелочка.

— Мисс Прайс, — произнёс мистер Вебер. — Прошу прощения за незапланированное вторжение. Это ваша новая ученица. Надеюсь, у вас в классе найдётся свободное место? Тина, — он указал рукой на ангелочка, — очень развитая и смышлёная девочка. Она успешно прошла все тесты, показавшие её хорошую подготовку. Прошу принять Тину Эверет в ваш дружный класс.

— У нас только одно свободное место за первым столом, — сказала мисс Прайс и указала Тине на стул рядом с Кевином.

Девочка, похоже, совсем не смущалась в незнакомой обстановке, с очаровательной улыбкой прошла перед классом, села на свободный стул и приветливо кивнула Кевину. Дети уже расселись.

— Тина, — сказала она, не переставая улыбаться, и протянула Кевину руку. Мальчик совсем потерял дар речи, осторожно пожал девочке руку и произнёс, слегка заикаясь, — К-кевин.

Эрик никак не мог сосредоточиться на объяснениях учительницы. Глаза слипались, голова была тяжёлой от недосыпа. Мать Эрика поднимала его рано. Как старший ребёнок в семье, он должен был привыкать к труду. Поэтому рано утром Эрик объезжал на велосипеде все соседние дома и разбрасывал к входным дверям завёрнутые в пластик утренние газеты. Не для того, чтобы заработать лишние несколько долларов, отец занимал солидную должность в местном отделении банка и вполне прилично обеспечивал семью. Просто мать была убеждена в том, что дети должны как можно раньше знакомиться с реальной жизнью. Кроме того, не менее десяти минут уходило на утреннюю молитву. Тара Эдвардс была ревностной католичкой. Она воспитывала своих детей в духе христианской религии с обязательной утренней и вечерней молитвами и воскресными посещениями церкви всей семьёй.

Когда очередной раз голова Эрика стала неудержимо клониться к столу, дверь класса посреди урока неожиданно открылась и мистер Вебер вошёл, пропуская вперёд хорошенькую маленькую девочку. Дети поднялись со своих мест. У Эрика сон как рукой сняло. Таких красивых девочек он видел только в кино и на картинках в журналах.

Некоторые из его одноклассниц уже начали оформляться в юных девушек. У них набухали грудки и они уже имели все основания носить лифчики. На особенно скучных уроках Эрик нередко разглядывал своих соучениц, но ни одна из них ему особенно не нравилась. Все они были довольно глупенькими. Все одевались по общепринятой школьной моде: рваные джинсы и короткая футболка, оставлявшая неприкрытой полоску живота. Многим из них уже хотелось нравиться мальчикам и они старались обратить на себя внимание неестественно громким смехом, покачиванием при ходьбе ещё не сформировавшимися бёдрами, и томным растягиванием гласных при разговоре. Однако, этих нимфеток с рано проснувшимся сексуальным интересом, больше интересовали мальчики из старших классов. Так что отсутствие серьёзного интереса было взаимным.

Новенькая девочка, Тина, была совершенно непохожа на всех девочек, которых Эрик знал. Она была одета в коротенькую джинсовую юбочку с лямочками, в какие мамы наряжают пятилетних малышек, в кокетливую белую блузку в красный горошек с плечиками-пуфиками, и в белые гольфики до коленок.

Взгляд голубых глаз был открытым и радостным. Эрик внезапно почувствовал, что есть в этой девчушке что-то сексуально-притягательное, несмотря на то, что она казалась гораздо младше всех остальных девочек из класса. Взрослый человек сказал бы, что в ней есть какая-то еле уловимая порочность, но Эрику, разумеется, такие тонкости были ещё не доступны.

Административный ассистент директора школы мисс Адамс, совершенно бесцветная женщина неопределённого возраста, с водянистыми светло-серыми глазами, в деловом костюме консервативного стиля цвета кофе с молоком, приветливо встретила миссис Эдвардс, усадила её на диванчик и пошла выяснить, готов ли мистер Вебер принять её. Встреча была назначена на 11:30, но миссис Эдвардс, в соответствии со своей привычкой к аккуратности во всём, что она делала, появилась на пять минут раньше срока.

Мистер Вебер, будучи прекрасно осведомлён об авторитете и влиянии миссис Эдвардс в общественной жизни католической общины города, сам вышел из кабинета и со старомодным церемонным полупоклоном приветствовал посетительницу, приятно удивившую его своей молодостью. На вид миссис Эдвардс было никак не больше тридцати, хотя, как директор школы уже выяснил, её старший сын учился в одном из классов среднего звена, а дочь — в начальных классах.

— Прошу вас, проходите, миссис Эдвардс, — пригласил бархатным баритоном директор, указывая широким жестом на открытую дверь кабинета. Пропустив посетительницу вперёд, мистер Вебер вошёл следом, беззвучно закрыл дверь и, усадив миссис Эдвардс в удобное кресло перед массивным деревянным столом, обошёл стол и уселся сам.

— Чем могу служить? — вежливо, но по-деловому строго глядя в глаза своей визави произнёс директор. Мистер Вебер занял эту должность совсем недавно, только в начале этого учебного года, и поэтому старался вести себя со всеми: с персоналом, с учениками и посетителями, предельно корректно. На новом месте каждый раз начинать надо было с изучения микроклимата, подводных течений и слабых сторон как подчинённых, так и начальства, особенно спонсоров.

— Мистер Вебер, — произнесла посетительница тёплым мелодичным голосом. — Я хотела бы посоветоваться с вами относительно некоторых моментов школьной программы для классов среднего звена. Я собираюсь высказать вам не только моё личное мнение, но и мнение группы родителей, с которыми мне довелось обсуждать этот вопрос совсем недавно. Это, в первую очередь, миссис Бирч, дочь которой учится в одном классе с моим сыном, миссис Эндрюс, и ещё несколько родительских пар, с которыми я постоянно контактирую в процессе подготовки нашей общины к религиозным праздникам и благотворительным мероприятиям. Поверьте, что все эти люди полностью разделяют мою точку зрения и поддерживают мои инициативы.

— О, у меня нет в этом нет ни малейших сомнений, уважаемая миссис Эдвардс, но что же всё-таки вызывает ваше беспокойство относительно нашей программы? — всем своим видом показывая крайнюю заинтересованность, спросил директор.

— Видите ли, мистер Вебер, — продолжала миссис Эдвардс, — наша школа — католическая. Религиозное воспитание детей, выработка у них строгих моральных норм, укрепление в их неокрепших душах духа Католической веры, помощь в осознании направленной на них благодати и воспитание в них чувства благодарности Господу — наша общая задача первостепенной важности. Школа и семья должны прилагать все усилия к тому, чтобы помогать друг другу в этом процессе.

— Полностью с вами согласен, — удачно вклинился в короткую паузу мистер Вебер, — но, бога ради, поведайте же мне, в чём вы видите наши упущения?

— Я бы не стала называть эти досадные примеры недостаточной сбалансированности школьной программы упущениями, — с извиняющей улыбкой ответила миссис Эдвардс. — Я очень хорошо понимаю с какими трудностями вам и вашим учителям приходится сталкиваться. Давление со стороны так называемой науки, неразборчивость в средствах, а зачастую просто развращающих средств массовой информации, всеобщей доступностью интернета с его никем не проверяемым и никем не контролируемым океаном статей и высказываний на любую тему — всё это ставит перед всеми нами очень трудные задачи. Но я, и остальные родители тоже, мы считаем, что мы обязаны бороться со всеми этими трудностями и преодолеть их, если мы хотим воспитать из наших детей истинно верующих и открыть им дорогу к праведной жизни и к спасению души.

Директор решил больше не прерывать посетительницу, из опыта зная, что ускорить развитие событий не удастся. Он и сам был неплохим демагогом и любил развёрнутые преамбулы. Однако, миссис Эдвардс совершенно неожиданно перешла к сути вопроса.

— Давайте говорить о конкретных предметах, — предложила она. — В программу классов среднего звена входит введение в астрономию. Нельзя ли, временно, конечно, только на этом этапе обучения, пока дети ещё не уверовали в бога органически, всем сердцем, не излагать им так называемые космологические идеи и модели. С одной стороны, они могут оказаться полезными, поскольку включают в себя акт творения и подтверждают правоту религиозных взглядов на сотворение мира, но с другой стороны описание детям картины практически бесконечной вселенной с миллиардами галактик, состоящих из миллиардов звёзд, имеющих миллиарды планет, невольно вызывает в детских душах чувство оставленности богом, ощущение заброшенности в этих беспредельных пространствах, боязнь того, что Богу может быть не до них, что он перегружен более важными делами и проблемами, и что он, несмотря на всё его всемогущество и всеведение, может оказаться невнимательным к возносимым к нему молитвам если не всего человечества, то по крайней мере, каких-то отдельных людей, взывающих к нему всей душой и всем сердцем. Понимаете, что я имею в виду? Детей в возрасте от десяти до двенадцати лет это может сбить с толку, помешать им стать истинно верующими. Поэтому, наше предложение заключается в том, чтобы сконцентрировать внимание детей на изучении солнечной системы, в несколько меньшей степени останавливаться на звёздах и галактике, а описание существования всех этих других галактик и космологических идей отнести, скажем, в программу классов старшего звена, если уж их нельзя исключить совсем. Ведь те, кому это так интересно, смогут взять этот предмет потом, в колледже.

— Что же, я вполне понимаю, чем обосновано ваше беспокойство, миссис Эдвардс, — согласно кивая головой, произнёс директор. — Я непременно поставлю в известность о ваших предложениях мистера Миллна, нашего учителя физики и астрономии. Мы вместе с ним обсудим этот вопрос и, я уверен, сможем удовлетворить пожелания родителей наших учеников. Что-нибудь ещё?

— Да, господин директор, биология. Нельзя ли в процессе преподавания этого предмета сконцентрировать внимание детей на существующих видах живых существ и не упоминать обо всех этих ужасных динозаврах?

— Но почему же? — с удивлением спросил мистер Вебер. — Детишки очень любят динозавров! Кроме того, они их видят повсюду вокруг: в детских книжках, в мультфильмах, в магазинах игрушек.

— Ну, как же вы не видите разницу? — удивилась в ответ миссис Эдвардс. — То, что дети видят на картинках, в кино, в виде игрушек, они воспринимают, как сказку. В школе же они изучают реальный мир. Узнав о том, что динозавры действительно существовали когда-то на земле, ребёнок может задать себе простой вопрос: а зачем бог создавал всех этих животных, а потом уничтожал их? Они получились не такими, как он их задумал? Значит, у бога бывают неудачи? Значит, он не в состоянии предусмотреть всё наперёд? И так далее и тому подобное! Я знаю, что отцу Брауну на занятиях по Ветхому Завету и без того хватает проблем с объяснениями причин великого потопа. Дети сегодня пошли, знаете ли, очень уж сообразительные и дерзкие, по своему вижу.

— Так, понятно, — протянул мистер Вебер. — Записываю биологию под вторым номером. Обсудим возможность передвинуть палеонтологию в…, скажем, девятый класс.

— Очень хорошо! Спасибо, мистер Вебер, — заулыбалась миссис Эдвардс, — Только, пожалуйста, вместе с этим ужасным дарвинизмом!

Мистер Вебер только хмыкнул и сделал ещё одну пометку в своём блокноте.

— Теперь ещё вот что, — заторопилась окрылённая успехом миссис Эдвардс. — На прошлой неделе мой сын пришёл из школы и начал задавать отцу вопросы про инквизицию. Как вы думаете, может это быть правдой, что папа римский, якобы, приносил всему миру извинения за деятельность средневековой инквизиции?

Вопрос явно застал мистера Вебера врасплох.

— Я, знаете ли, не специалист по истории, — произнёс он уже не таким бодрым тоном, как раньше. — Но, вы знаете, мистер Коэн был рекомендован мне как очень квалифицированный специалист, так что я полагаю, что-то подобное могло иметь место в далёком прошлом, если, конечно, ваш сын ничего не напутал…

— Да, и кроме этого, — продолжала миссис Эдвардс, — все эти ужасные истории о пытках и о сжигании еретиков и ведьм живьём на кострах… Разве это истории для неподготовленного детского ума и бурной фантазии?

— Хорошо, дорогая миссис Эдвардс, — опять хорошо поставленным голосом произнёс директор. — Я записал в свой блокнот все вопросы, которые вы затронули. В конце недели мы обсудим их на педагогическом совете и примем все меры, чтобы удовлетворить требования ваши и других родителей. Только, ради бога, примите во внимание как это трудно в наши дни найти на место школьных учителей истинно верующих физиков, химиков, биологов, математиков. Ведь все они заканчивали светские учебные заведения, а это, знаете ли, не способствует укреплению в вере.

— Я не сомневалась, что найду у вас понимание и поддержку, — миссис Эдвардс поднялась со своего кресла. — Было очень приятно с вами познакомиться.

— Я тоже очень рад нашей встрече, — мистер Вебер пожал протянутую ему руку и проводил посетительницу до двери кабинета.

На переменке все дети получили по куску пиццы и жестянке со спрайтом и расселись со своими бумажными тарелочками кто за столиками, кто на бетонном бордюре, кто просто на траве под деревом. Все с любопытством наблюдали за новенькой девочкой, получившей свою порцию одной из последних: кого она выберет, с кем захочет познакомиться? Тина оказалась в самом конце очереди потому, что ей пришлось задержаться в классе, чтобы выстричь с затылка Кевина клок волос с намертво застрявшей в них жвачкой. У неё в рюкзачке оказались изящные маникюрные ножницы в бархатной коробочке, которыми она и провела всю операцию быстро и очень умело.

— Пойдём, — сказала Тина переминавшемуся за ней Кевину, — вон два свободных места за столиком.

— Не, — нерешительно протянул Кевин, — давай лучше под деревом сядем.

Тина глянула на сидящих неподалёку от тех двух свободных мест Дерека с компанией, чей вид не предвещал для Кевина ничего хорошего.

— Опасности надо всегда смотреть в глаза, — сказала Тина и подтолкнула Кевина локтём к свободным стульям. Тот нога-за-ногу плёлся за ней.

Не успели они усесться за стол, слева от них, где сидел Дерек с двумя закадычными приятелями, раздался голос: «Эй, девочка, не сиди ты с ним рядом». Это был рыжий Питер, туповатый мальчик, отстающий по всем предметам. Он был ненамного стройнее Кевина, но был настолько глуп, что даже не понимал этого.

— А почему это? — спросила Тина весело.

— А он в постель писается, — ответил Питер.

— А ты это точно знаешь?

— Точно.

— Ты что, его штанишки стирал?

— Нет, не стирал. А ты понюхай, как от него пахнет!

— Да от него пахнет, как ото всех. А вот от тебя очень хорошо пахнет. Отсюда унюхать можно. Мамиными духами прыскаешься?

Приятели Питера обидно захохотали. Рыжий покраснел и замолчал, понимая, что с этой занозой лучше не связываться.

— Ладно, не обижайся, — сказала девочка улыбаясь и доедая свой кусок пиццы. — Тебя как зовут?

— Питер, — выдавил из себя смущённый рыжий. Обижаться на эту девчушку было просто невозможно.

— А кто из вас Дерек? — спросила Тина. — Наверное, ты, — сказала она, показывая на Дерека пальцем.

— А что, наш кругленький тебе уже на нас наябедничал? — спросил вместо ответа Дерек.

— Слушай, — предложила Тина, — давай с тобой поговорим наедине. Иди вон туда, к спорт площадке, а я через пару минут к тебе подойду. Идёт?

— Давай, — согласился польщённый Дерек. Он вылез из-за стола и как бы нехотя, засунув руки в карманы, направился к условленному месту.

Тина допила свой спрайт, положила пустую жестянку на замасленную тарелку и встала иа-за стола.

— Эй, вы, — обратилась она к притихшим Питеру и его дружку Бобу, — не вздумайте тут мне Кевина обижать! И другим не позволяйте, О-Кей?

От неожиданности оба сорванца сказали: «О-Кей», и Тина пошла к спорт площадке. Она, как яркий цветочек на зелёном лугу, выделялась на фоне остальной детворы. Несмотря на то, что она была меньше всех в классе ростом и одета была как малышка из начальной школы, было в ней что-то неуловимо-взрослое, что привлекало внимание окружающих. Все, разом дружно замолчав, провожали её маленькую фигурку взглядом.

— Ну, что, — спросила Тина Дерека, чуть насмешливо улыбаясь. — Никак повзрослеть не можешь?

— О чём это ты? — растерялся Дерек.

— Да о том, что взрослые ребята более интересными вещами занимаются, чем, например, над Кевином издеваться.

— Чем это, например? — не понимая, к чему это она клонит, удивился Дерек.

— Ну, сам подумай, вон, старшеклассники, например, взрослее тебя?

— Ну, взрослее. Так они и старше.

— Ну, и чем они интересуются? Что после школы делают?

— Чем, чем? С девчонками на машинах катаются. В кино да в кафе ходят.

— Ну, видишь разницу? Взрослым-то мальчикам, наверное, в голову не придёт кому-нибудь жвачку в волосы влепить. У них-то поинтереснее дела есть.

— Ну, были бы у нас девчонки клёвые, я бы, наверное, тоже не отказался с какой-нибудь поболтаться. Да ты посмотри на них — коровы. А давай с тобой куда-нибудь после классов смотаемся.

— Нет, дружок, — засмеялась девочка, — я-то тебе не по зубам! А насчёт коров ты не прав. Есть у вас, наверняка, в классе тёпленькие да мягонькие курочки, просто ты их разглядеть не умеешь. Я-то у вас первый день только, не знаю ещё никого, кто чем дышит. А давай так: через недельку встретимся опять, ты мне и расскажешь, кто, на твой взгляд, самый многообещающий кадр. А я скажу тогда — да или нет. Хорошую я игру придумала? Вот интересно будет посмотреть, насколько ты хорошо в девчонках разбираешься.

— Ну, что ж, — с любопытством согласился Дерек, — давай попробуем. А ты-то сама уверена, что за неделю всё просечёшь, ху из ху, значит?

— А за меня ты не беспокойся, — лукаво улыбнулась девочка, — мы, девчонки такие хитрые, что вы, пацаны, и представить себе не можете. Ну, ладно, пойду я, а то ещё девочки подумают, что у меня уже бой-френд завёлся.

Тина повернулась и пошла обратно, а Дерек внезапно ощутил неожиданный прилив мужской гордости, ведь не с кем-нибудь другим, а именно с ним, Дереком, у новенькой цыпки уже состоялось свидание наедине. Причём в первый же день, как только она появилась в классе. Никто ж не знает, о чём они тут на самом деле толковали.

Тара Эдвардс ехала домой слегка расстроенная. Несмотря на удачно сложившийся разговор с директором школы, она вдруг ещё острее осознала, что если даже все её требования будут удовлетворены, стоявшую перед ней проблему это не решит. И даже вряд ли хоть сколько-нибудь улучшит создавшуюся ситуацию. Она достала маленький дорожный несессер, придирчиво осмотрела своё лицо в зеркальце, подправила помаду на губах, и изменила задание компьютеру-водителю, решив заехать во французское кафе, чтобы спокойно обдумать линию поведения в своих отношениях с сыном и найти действенные методы воздействия на него. Няне, оставшейся сегодня с малышами, всё равно заплачено за целый день, так что впереди ещё около трёх часов свободного времени. Дома всегда столько хлопот, что сосредоточиться на чём-нибудь совершенно невозможно.

С одной стороны, старший сын Тары был очень неплохим мальчиком. У него светлая голова, прекрасная память. Учителя математики и естественных наук на него не нахвалятся. Похоже, что способность к анализу и логике заложена в нём на генетическом уровне. Да и характер у него открытый, прямой. И к людям он добр, чувствуется в нём природная сострадательность, готовность помочь, поделиться тем, что у него есть. И ещё — стремление к справедливости, смелость. Вот две недели назад не побоялся заступиться за девочку, которую обижал старшеклассник за то, что она отказывалась с ним встречаться. Пришёл домой со ссадиной на лбу, но, как выяснилось, мальчишку двумя годами старше его самого, отлупил как следует. И всё-таки проблема с ним. Непростая, тревожная ситуация.

Автомобиль мягко припарковался на небольшой полупустой стоянке. Будний день, народу на улицах не много. Тара вошла в кафе, села за столик в углу у окна и набрала на светящемся автоматическом меню кофе с ликёром и пирожное наполеон. Через две минуты миловидная молодая официантка в скромном чёрном платье и белом кокетливом передничке принесла заказ. Тара любила это кафе за его уютную старомодность. Далеко не везде сохранились живые официантки. Бесшумные роботы-подавальщики на колёсиках довольно быстро, за каких-нибудь три-четыре года, появились почти повсеместно. Эта девушка, наверное, студентка местного университета. Тара с улыбкой поблагодарила девушку и опять вернулась к невесёлым мыслям о своём сыне.

Слишком умён мальчик, развит не по годам. На уроках закона Божия всё время задаёт отцу Габриэлю неожиданные вопросы, на которые тот иногда не сразу находится, что ответить. Казалось бы, ученики католической школы недёжно изолированы от всей информационной грязи внешнего мира, от мутного потока порнографии и атеистической пропаганды. Из персональных компьютеров всех школьников удалён канал связи с интернетом. Им разрешается пользоваться только прошедшими специальную проверку и одобренными конгрегацией чипами с учебной информацией, выдаваемыми им в школьной библиотеке. Но, конечно, полностью изолировать от внешнего мира детей невозможно. Кино, телевизор, новости в газетах — от этого никуда не спрячешься. Да и не только в этом дело. Слишком сильно развито у мальчика критическое мышление. Это просто удивительно, с какой лёгкостью он логически связывает совершенно разрозненные факты и приходит к неожиданным выводам, а чаще — задаёт странные вопросы.

Ещё в прошлом году, когда по всем каналам новостей передавали объединённое обращение правительств всех западных государств, в которых официально признавалось, что летающие тарелки действительно существуют и инопланетяне ведут постоянное наблюдение за Землёй, что, в общем-то, уже давно было секретом Полишинеля, мальчик во время урока спросил отца Габриэля, является ли Христос спасителем только обитателей Земли, или инопланетян тоже? А эти его вопросы об инквизиции? И откуда он только добывает информацию вроде той, что ещё в начале века папа римский просил у народов Земли прощение за преступления инквизиции? Тара сама об этом никогда не слышала, но выяснилось, что всё это так и есть. А отец Габриэль так и не смог ответить на вопрос: попали ли души всех инквизиторов в ад?

Однако, ещё хуже то, что мальчик в последнее время стал более скрытным и почти перестал задавать подобные вопросы. Ясно, что он не поглупел и думать не перестал. Совершенно очевидно, что ребёнок почувствовал, что задавать подобные вопросы небезопасно. И теперь совсем уже невозможно понять, что творится у него в голове.

Сама Тара выросла в семье католиков, с детства получила религиозное образование, соблюдала все посты, регулярно посещала церковные службы, и никогда у неё не возникало ни малейшего сомнения в истинности христианского вероучения и морали. В таком же духе воспитывала она и детей своих. Строгое послушание, ежедневные молитвы утром и вечером, скромность и смирение — ко всему этому старшие двое уже давно привыкли, да и малыши уже воспринимали такой семейный уклад вполне естественно.

И всё же, несмотря на искреннюю веру и убеждённость в истинности слова Божия и учения церкви, не всё было до конца понятно Таре в этом учении. Одна мысль тревожила её, возвращаясь опять и опять: почему никто не может дать ей ясный и точный ответ на вопрос — какая сумма грехов, совершённых человеком в течении его жизни, достаточна для того, чтобы душа его после смерти отправилась в ад? Людей вообще без греха практически нет на земле. Святых немного. Так каков же тот минимум суммы грехов, та граница, не перешагнув которую, человек может быть уверен, что он прожил праведную, достойную жизнь, и может быть уверен, что после смерти ему обеспечено райское блаженство. А ведь это так важно! Слишком уж невыносима мысль о вечных страданиях после смерти. И ведь так просто оступиться, потерять ориентиры, пойти по пути сомнения, по пути неверия, по пути греха. Соблазны подстерегают человека на каждом шагу и устоять перед ними бывает так трудно.

В последнее время Таре всё чаще делалось страшно за её сына. Не приведут ли его незаурядные способности к греху гордыни, к греху сомнения, к греху неверия. Тара встречала несколько раз в своей жизни очень умных людей, учёных, философов. И все они были атеистами, все они были обречены на вечные муки после смерти. Таре было до боли в сердце жаль этих, в общем-то, хороших, но слишком умных людей.

И настоящий ужас охватывал её при мысли, что и её сын может стать таким и, тем самым, обречь себя на вечные муки и страдания. А когда она представляла себе все плотские соблазны, которые ожидают его в самом недалёком будущем после полного полового созревания, ей делалось физически нехорошо, сердце начинало ныть и давать перебои. Она гнала от себя эти мрачные мысли, но полностью отрешиться от них было невозможно. Тара понимала, что надо что-то делать уже сейчас, но не знала, что именно. Ясно было одно: сына надо спасать. Но как? Она задавала этот вопрос своему исповеднику, отцу Джонатану, но безуспешно. Он пытался успокоить её, говорил, что она преувеличивает опасность и слишком драматизирует ситуацию. Но её сердце матери не могло успокоиться чужими словами. Стоило ей только представить себе своего любимого сына в аду, обречённого мучиться вечно, чёрная волна почти физической боли захлёстывала всё её существо.

— О! Миссис Эдвардс! Как это замечательно, что мы встретили вас здесь! — прямо над ухом раздался громкий и какой-то въедливый женский голос. Тара настолько глубоко ушла в свои мысли, что совсем не обратила внимания на вошедших. Это были известные всему приходу активистки миссис Симпсон и миссис Розуотер.

— Вы знаете, дорогая, мы прямо из городского госпиталя, — без паузы продолжала звенеть миссис Симпсон. — Эта миссис Кнежевич такая упрямица, каких свет не видывал. Вы ведь в курсе, она практически при смерти. Неоперабельная опухоль поджелудочной железы. Врачи дают ей от силы ещё две-три недели. И при всём при этом она отказывается от крещения. Я, говорит, всю жизнь прожила атеисткой, занималась наукой, имею учёную степень, а теперь, перед смертью должна от всех своих знаний, от всей предыдущей жизни отречься? Да зачем мне это? Ну, прямо, ослица.

— Да, да, это ужасно, — вклинилась миссис Розуотер, — мы ей толкуем: да на всякий случай покреститесь, не убудет от вас. Ведь не знаете же наверняка, что вас ждёт на том свете-то. Ну, не верите вы ни во что, ладно, так почему же не перестраховаться-то? На всякий случай! Нет — и всё тут. Хоть кол на голове теши!

— Послушайте, а про миссис Бьюкенен вы уже слышали? — перебила её миссис Симпсон.

— Нет. А что с ней случилось? — удивилась миссис Эдвардс.

— Да с ней-то ничего особенного, если не считать, что крыша поехала. Забрала своего мальчишку из школы! Муж, говорит, считает, что католическое образование ограничивает кругозор у детей. То им не преподают, об этом им знать не полагается, к интернету доступ закрыт, а им, мол, детям-то, совсем в другом мире жить придётся. Не хочет он, чтобы их сын в развитии отставал. А то, что знания без морали и нравственности в десять раз опаснее, об этом они не думают!

— Простите, опять встряла в разговор миссис Розуотер, — а вам удалось встретиться с директором школы, миссис Эдвардс?

— Да, да, я вот только с полчаса как из его кабинета вышла, — ответила Тара.

— Ну, и как он вам? Можем мы рассчитывать на то, что наши требования к учебному процессу будут приняты к сведению?

— Вы знаете, — задумчиво сказала Тара, — мне он показался очень внимательным и серьёзным человеком. Он пообещал мне сделать всё от него зависящее, и, я думаю, он не из тех людей, кто бросает слова на ветер.

Прошло четыре дня. Тина успела подружиться со всеми девочками в классе. Все они наперебой старались привлечь её внимание, а она делала всё возможное, чтобы никого не обидеть и хоть пару минут поболтать с каждой из них. Поведение мальчиков заметно изменилось к лучшему. Каждому хотелось произвести на эту необыкновенную девочку хорошее впечатление. Дерек с компанией почти успокоились и, хотя бы в присутствии Тины, вели себя вполне пристойно.

Но больше всех, хотя, может быть и незаметно для окружающих, изменился Кевин. На второй день после уроков Тина повела его к приятелю своей мамы — Ричарду, который оказался суровым мужчиной средних лет, состоявшим из сплошных мышц, перекатывавшихся под футболкой при каждом движении. Ричард работал тренером в главном спортивном клубе города. По просьбе маленькой Тины Ричард согласился помочь её однокласснику. Кинув на совершенно стушевавшегося мальчугана оценивающий взгляд, Ричард протянул ему сложенный вдвое листок. Это была серия упражнений для начинающих. Дав Кевину задание выполнять только два первых упражнения из этой серии по двадцать раз два раза в день, утром и вечером, человек-гора подбадривающе потрепал съёжившегося мальчишку по вихрам, и велел явиться через две недели за дальнейшими указаниями.

— Спасибо, Рич! — сказала Тина с обворожительной улыбкой, и гора мускулов не удержалась от широкой ответной улыбки.

В четверг после уроков весь преподавательский состав школы собрался в просторной учительской за длинным полированным столом на еженедельное собрание. Учителя, как всегда, разобрались по группам. Учитель истории мистер Коэн примкнул к математику мистеру Пратту, обсуждавшему низкий уровень мотивации учеников средних и старших классов к точным дисциплинам с мистером Миллном, преподававшим химию и физику старшеклассникам и общее естествознание средняшкам. На другом конце стола сконцентрировалась группа преподавателей духовных дисциплин. Центром внимания, как всегда, был преподобный отец Джонатан, проповедник собора св. Марка, преподававший в школе катехизис католической веры. Речам престарелого прелата о падении нравов в общеобразовательных школах с подчёркнутым уважением внимал относительно молодой учитель ветхого и нового заветов, отец Габриэль. С другой стороны от отца Джонатана чинно сидела учительница обществоведения и социологии мисс Прайс, серьёзная незамужняя дама около сорока, в строгом, несколько старомодном костюме с юбкой ниже колен.

Мистер Вебер вошёл в учительскую, одарил присутствующих стандартной улыбкой и уселся на специально для него оставленное свободным кресло в центре.

— Дорогие коллеги! — начал мистер Вебер негромким, хорошо поставленным баритоном. — Сегодня мне хотелось бы обсудить с вами некоторые пожелания, касающиеся учебного процесса, поступившие от группы родителей. Представитель группы родительского актива обратилась ко мне с просьбой сдвинуть освещение некоторых естественнонаучных теорий из программы средних классов в программу более старших классов, года, этак, на два, может быть, на три.

При этих словах директора школы все преподаватели естественных наук заметно насторожились.

— В первую очередь это относится к программе по естествознанию, — продолжал мистер Вебер. — Родители проявляют беспокойство по поводу того, что преждевременное знакомство с современными научными концепциями может вызвать у детей с не устоявшимся, не вполне зрелым взглядом на мир, конфликт с богословскими дисциплинами. В более старшем возрасте, когда вера успеет укрепиться в сознании подростков, этот конфликт, по всей вероятности, не будет столь острым и травмирующим. Вот, к примеру, возьмём астрономические данные. Так ли необходимо рассказывать пятиклассникам о крупномасштабной структуре вселенной, о миллиардах далёких галактик и непреодолимых расстояниях между ними? Ведь живая фантазия наших детей легко приведёт их к идее множественности обитаемых миров и целому спектру самых неожиданных вопросов. Не забывайте о том, что современные дети развиваются очень быстро. Кто знает, куда может завести их воображение, подстёгнутое грандиозными картинами разбегающейся вселенной. Может быть, действительно, ограничиться на этом этапе изучением Солнечной системы, сконцентрироваться на свойствах планет, комет, и так далее. Ведь и в нашей планетной системе так много нового и интересного! Поверьте мне, у меня и в мыслях нет оказывать давление на преподавателей естественных наук и заставлять их менять планы занятий. Совсем нет! Я только хотел бы выслушать ваши соображения по этому поводу и, по-возможности, придти к консенсусу. Но, в то же время, прошу вас иметь в виду, что мы не можем просто отмахнуться от мнения родительского актива и проигнорировать высказанные нам пожелания. Прошу вас высказаться по этому вопросу. Я вижу, отец Габриэль имеет что-то сообщить нам.

Лицо отца Габриэля просветлело.

— Это просто удивительно, — сказал он проникновенным голосом, — насколько своевременно данный вопрос встал перед нашим собранием. Я просто не могу не усмотреть в этом направляющую руку провидения. Представьте себе, уважаемые коллеги, не далее как вчера на одном из моих занятий произошёл необычный случай. Во время объяснения в пятом классе смысла искупительной жертвы Господа нашего Иисуса Христа, я заметил, что по щекам прелестной маленькой девочки, сидящей за первым столом, катятся слёзы. Я, естественно, предположил, что эти слёзы у невинного дитя вызваны состраданием к страстям Господним, и, обратившись к девочке, спросил её, чем она так огорчена, в надежде преподать назидательный урок остальным ученикам, довольно невнимательно относившимся к теме занятия. Вы и представить себе не можете, какой ответ я получил! Оказывается, эта девочка плакала от жалости к жителям отдалённых галактик, которые никогда не узнают о благой вести и о том, что они спасены жертвой Господа нашего, которую он принёс здесь, на земле.

— Очень нестандартно мыслит девочка, — с удовлетворением хмыкнул мистер Пратт.

— Когда же я попытался успокоить её, — продолжал отец Габриэль, — указав на тот факт, что Господь в неизмеримой благости своей не оставит без внимания ни одно из своих созданий, и что все они будут спасены так же как и мы, бедное дитя расстроилось вконец. Девочка представила себе, что Господь станет посылать Сына Своего на каждую из обитаемых планет, и на каждой из них Сын Божий будет приносим в жертву во имя искупления грехов тамошнего человечества. Сама мысль о бесконечной череде искупительных жертв может привести в уныние кого угодно. Больших трудов стоило мне успокоить детей, проявивших огромное волнение. Поэтому я полностью присоединяюсь к просьбе родителей и от себя обращаюсь к нашим уважаемым преподавателям естественных наук с увещеванием впредь координировать свои программы с основной линией преподавания в нашей школе, направленной в первую очередь на воспитание глубокого религиозного чувства в наших учащихся.

Мистер Миллн помрачнел и молча обменялся многозначительным взглядом с мистером Праттом.

— Благодарю вас, отец Габриэль, — поспешил взять инициативу в свои руки мистер Вебер. — Второй предмет, который был затронут родительским активом — это биология. Мы с вами, уважаемые коллеги, преподаём в школе, а не в колледже, и не в университете. Поэтому, я полагаю, при изучении биологии мы могли бы ограничиться освещением базовых понятий и не углубляться в такие специальные области, как, например, палеонтология или молекулярная генетика. Ведь это, всё-таки, согласитесь, дисциплины не для изучения в средней школе. К тому же, упоминание о миллионах вымерших видов живых существ, некогда существовавших на нашей планете, опять же может вызвать у учащихся неожиданные и, я бы сказал, преждевременные в их возрасте вопросы. Насколько мне известно, в священном писании ничего не говорится о разных ящерах и динозаврах, правильно я освещаю этот вопрос, отец Джонатан?

Отец Джонатан многозначительно покивал головой.

— Ну, вот видите! А ведь простое сопоставление палеонтологической и теологической информации уже может вызвать в ещё не укрепившемся в вере сознании учащихся сомнения и вызвать противоречия, разумеется кажущиеся, — мистер Вебер бросил вопросительный взгляд в сторону преподавателей естественных наук.

— Простите за то, что вынужден прервать вас, мистер Вебер, — стараясь оставаться внешне спокойным, проговорил мистер Миллн. — Однако все мы должны отдавать себе отчёт в том, что ученики нашей школы не изолированы полностью от внешних источников информации. Я знаю, что большинство родителей запрещают своим детям пользоваться интернетом, но это ведь только один из множества информационных каналов. Дети ходят в кино, в книжные магазины, общаются с детьми из публичных школ. Услышав что-то новое, что пробуждает их естественное детское любопытство и фантазию, они задают вопросы на уроках своим учителям. Как же вы прикажете отвечать нашим ученикам на их нестандартные, мягко говоря, вопросы? «Дети, вы ещё не доросли до динозавров, сегодня мы будем изучать зайчиков и бабочек!» Так?

Произнося последнюю фразу, мистер Миллн непроизвольно спародировал манеру говорить отца Габриэля, что, несомненно, не осталось незамеченным всеми присутствующими. Атмосфера взаимной неприязни между двумя группами внезапно ощутимо сгустилась.

— Дорогие коллеги, — постарался разрядить обстановку директор, — я предлагаю всем вместе подумать о том, как можно придти к приемлемому для всех компромиссу, вместо того, чтобы обострять возникшие противоречия. Тем более, что у нас обозначился ещё и ряд более острых вопросов. Это касается преподавания истории. Родители наших учащихся убедительно просят не обсуждать на уроках деятельность института инквизиции. Мы все понимаем, что эти страницы истории могут быть изложены и интерпретированы с разных точек зрения, зачастую даже диаметрально противоположных. Я должен признаться, что полностью разделяю точку зрения родительского актива на эту проблему и от себя лично убедительно прошу нашего уважаемого преподавателя истории мистера Коэна не возбуждать в незрелых душах учащихся ту бурю негативных эмоций, которую они могут испытать, слушая детальные описания средневековых жестокостей.

— Если я вас правильно понял, — совершенно хладнокровно спросил мистер Коэн, — мне предлагается опустить из моего курса все описания жестокостей, пыток, казней? Тогда, простите, что же останется от человеческой истории? Мне просто нечего будет преподавать. Рассказы о достижениях и открытиях вне политической канвы теряют мотивацию и логическую связь.

— Дорогой мистер Коэн, — в голосе директора школы послышались елейные нотки, — упаси бог, никто не предлагает вам искажать историю человечества! Речь идёт только о том, что временно, я подчёркиваю — временно, обойти стороной излишне натуралистичные описания средневековых пыток и казней, инициированных католической инквизицией.

— И я полностью согласен с нашим уважаемым директором и поддерживаю его просьбу, — с достоинством вставил преподобный отец Джонатан.

— То есть, если я не ошибаюсь, — не теряя самообладания продолжал учитель истории, — описание казней ранних христиан в средних классах не возбраняется? Так же как и массовые казни в России времён Ивана Грозного и Петра Первого, гильотирование аристократии во время французской революции, нацистские и советские концентрационные лагеря, геноцид армян в Турции и Тутси в Руанде, искусственно организованный голод на Украине, в Китае и в Индии, поголовное уничтожение интеллигенции в Камбодже, бомбардировки Дрездена, Хиросимы и Нагасаки — всё это возражений не вызывает?

— Ну, разумеется, нет! — поспешил с ответом директор. — Никто не собирается диктовать вам, что включать в ваш курс и как вести учебный процесс. Просто родительский актив и присутствующие здесь преподаватели духовных дисциплин просят вас временно, только в пятых-шестых классах, не заострять внимание учащихся на до сих пор спорных исторических вопросах, связанных с деятельностью инквизиции. И это всё.

— Благодарю вас, — с плохо скрываемой иронией произнёс мистер Коэн. — Однако, при всём моём уважении к христианской религии в целом и к присутствующим здесь представителям церкви, я не могу охарактеризовать предлагаемый мне подход к преподаванию истории иначе, чем лицемерным, и, вследствие этого, вынужден отказаться от места преподавателя в этой школе.

Мистер Коэн невозмутимо поднялся со своего места и размеренным шагом покинул помещение. Его неожиданный поступок застал всех присутствующих врасплох. В течении полутора-двух минут никто не произнёс ни слова. Первым нарушил молчание мистер Миллн.

— Да, неожиданное решение вопроса, — задумчиво произнёс он, — однако нельзя сказать, чтобы необоснованное. Позвольте мне выразить моё глубокое сожаление, господин директор, но, учитывая ситуацию, я вынужден присоединиться к мнению мистера Коэна и, вслед за ним покинуть стены этого учебного заведения. Поверьте, я очень огорчён, но не вижу другого выхода.

После того, как дверь в преподавательскую закрылась за мистером Миллном, мистер Вебер почувствовал, что кровь прилила к вискам, а сердце стало давать перебои. В полной растерянности от неожиданного поворота событий он не нашёл лучшего выхода, чем прекратить совещание и удалиться в свой кабинет.

Утром следующего дня, в пятницу, Тина столкнулась в дверях школы с Дереком, который, по всей видимости, специально её поджидал.

— Привет, малышка, — немного смущаясь, произнёс Дерек.

— Привет, — улыбнулась Тина.

— Ну, ты как, уже со всеми девчонками перезнакомилась?

— Со всеми. — Они шли по почти пустому школьному коридору. Распираемая изнутри какой-то солнечной энергией, девочка почти подпрыгивала на каждом шагу, словно танцуя.

— Ну и что? Кто из них, ты думаешь, самая интересная?

— Ты что, забыл, как мы договаривались? Это ты мне должен сказать, а я тебе скажу угадал ты или нет!

— Ну, я думаю, Алиса интересная девочка.

— Да уж, Алиса-то не корова. И ножки стройные, и сисечки уже есть. Да только вокруг неё уже столько старшеклассников вертятся, и все с машинами, с деньгами. Да и не дураки, вроде. Так что тебе там ловить просто нечего. Ну, давай, вторая попытка. Только придумай сначала какой-нибудь более реальный вариант.

— Может быть, Николь? Тоже симпатичная птичка.

— Да, симпатичная. А в мыслях у неё что, как ты думаешь?

— Так кто же вас, девчонок, знает, что у вас в мыслях? — буркнул Дерек.

— Ну, как ты думаешь, мальчики её интересуют?

— Да вроде бы и нет.

— Так о чём говорить? Николь, бедняжка, вся такая правильная и воспитанная, что мальчиков вокруг себя начнёт замечать, только когда окончательно созреет. Зато вот тогда уже только держись! Трудно её маме придётся, даже жалко её немножко заранее, такую очень религиозную. Ну, кто ещё?

Дерек задумался. Видно было, что к такому анализу он был явно не подготовлен.

— Ну, я бы, наверное, не отказался с Сабиной куда-нибудь прошвырнуться, — полувопросительно произнёс мальчик, чувствуя себя вызванным к доске отвечать урок, который он не удосужился выучить.

— Эх, ты! Опять пальцем в небо! — Как будто уже даже жалея своего собеседника, ответила Тина. — Ну, посмотри на неё повнимательней! Она же только ростом большая, а до сих пор ещё в куклы играется. Она же до сих пор не знает, чем мальчики от девочек отличаются. Знает только, что у мальчиков какой-то хвостик есть, какого у неё нет, но он её совершенно не интересует. Так ты, что, в куклы с ней играть будешь?

— Ну, ладно тебе, — в голосе мальчишки прозвучала обида и ущемлённое самолюбие. — А ты-то что думаешь? Есть у нас в классе интересные кадры или вообще нет?

— Думаю, что есть, — хитро улыбаясь, сказала девочка. — Да вот не знаю, говорить тебе или нет. Не поймёшь, наверное. Или ещё хуже, разболтаешь всем, что это я тебя подучиваю.

— Да ты что! — Уже по-настоящему обиделся Дерек. — Ты за кого меня принимаешь! Никогда болтуном не был!

— Ну ладно, так и быть, — смилостивилась девочка. — Есть у нас одна мечтательница. Только ты смотри, никому ни слова, что это я тебе наколку дала.

— Ну вот, богом клянусь!

— Ух ты, и правда! Я же и забыла, что мы в католической школе учимся, — хихикнула Тина и прошептала: — Что ты думаешь о Вероничке?

— Чего? Она же тихоня. Никто на неё и внимания не обращает. Да и внешне — серенькая, как мышка.

— А ты не смотри, что тихоня. В тихом омуте черти водятся. Так вот скажи мне, где она живёт, ты знаешь?

— Да, на юго-западе.

— А почему она каждый раз домой из школы через парк идёт? Это же в другую сторону совсем.

— А кто её знает? У неё, вроде, не все дома. Странная она.

— А ты знаешь там под деревьями возле ограды домик такой, переодевалка. Никто ею почти не пользуется. Так она всегда мимо этого домика домой идёт. И кусты там такие густые, что не видно ничего.

— Ну и что? Мне-то откуда знать, чего она там ходит? Тараканы у неё в голове, вот и всё.

— А ты не думаешь, что она только и ждёт, чтобы её кто-нибудь в эту переодевалку затащил? Когда девочки под партой картинки с порнушкой смотрели, там у них одна такая интересная картинка была, где девочка привязанная на коленях стоит, а мальчик перед ней с плёткой в руке. Так вот, Вероничка наша только на эту картинку взглянула, так сразу вздрогнула, покраснела и отвернулась, как будто ей это вовсе и неинтересно. Вот теперь и сложи один и один. Сколько получится? Но смотри, про меня никому ни слова. Ты обещал!

Девочка игриво улыбнулась и весело ускакала вперёд в классную комнату, оставив Дерека одного в задумчивости с приоткрытым ртом.

Сразу после окончания второго урока, не успел отец Браун положить в объёмистый портфель старинное, с золотым обрезом, евангелие, в класс энергично вошла ассистент директора мисс Адамс и объявила, что ввиду неожиданной болезни сразу двух учителей, остальные уроки на сегодня отменяются. Те дети, родители которых подписали для них разрешение покидать школу и идти домой самостоятельно, могут идти домой. Остальные должны будут собраться в актовом зале, где им будет показан фильм об истории Ватикана.

Эрик мгновенно сообразил, что другого такого случая долго не представится и, мгновенно засунув компьютер в ранец, первым ринулся к двери. В коридоре он резко затормозил и остался стоять в двух шагах от классной комнаты, пропуская остальных учеников. Когда Тина вышла из класса, он осторожно придержал её за руку.

— Пойдём со мной? — тихо спросил Эрик.

Девочка ничего не говоря, глядя ему прямо в глаза, чуть заметно утвердительно кивнула и пошла с ним рядом. Оба, не сговариваясь, замедлили шаги, пропуская обрадованных одноклассников вперёд к выходу из школы.

На высоком школьном крыльце, когда никого вокруг уже не было, девочка тихо, не глядя на Эрика, сказала: «Я пойду к парку, а ты подожди здесь, а потом меня догонишь, хорошо?», и, не дожидаясь ответа вприпрыжку сбежала с крыльца.

Эрик сразу смекнул, что Тина не хочет, чтобы их видели вместе. А из окон школы кто-нибудь вполне мог наблюдать за выходившими раньше времени учениками. Он присел и начал сосредоточенно завязывать шнурки на кроссовках. Через минуту, когда девочка уже скрылась за углом здания, он выпрямился и не спеша направился вслед за ней. Ему ужасно хотелось побежать, чтобы поскорее догнать её, но он благоразумно сдержал свой порыв и пошёл засунув руки в карманы и разглядывая окна верхних этажей.

Тина ждала его внутри парка, сразу за аркой ворот, под разросшимся кустом акации. Увидев её, Эрик не смог сдержать радостной улыбки, и девочка весело улыбнулась ему в ответ. Эрик подошёл к ней, взял за руку, как младшую сестру, и повёл по пустынной тенистой алее. Девочка так естественно и доверчиво держалась за его руку, что на него внезапно нахлынула волна никогда прежде не появлявшейся нежности. Эрик словно забыл обо всём на свете. Ничего больше не было важным, ничего не существовало, кроме этой удивительной девчушки, к которой его притягивало, как магнитом.

Когда они дошли до развилки, Тина решительно повернула налево, и мальчик подчинился, даже не заметив этого. По правде сказать, он вообще уже ничего не замечал вокруг, не сводя глаз со своей неожиданной подружки. За прошедшую неделю они не сказали друг другу ни слова, хотя Эрик постоянно ловил себя на том, что во время уроков его взгляд, незаметно для него самого, то и дело останавливался на этой миленькой маленькой девчушке. Но, надо отдать ему должное, он быстро спохватывался и отворачивался от неё. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь посторонний заметил, что крошка не оставляет его равнодушным.

Парк сохранялся в довольно диком состоянии и походил скорее на настоящий лес. Разросшиеся кусты давно никто не подстригал, а земля вокруг толстых стволов старых деревьев была покрыта прошлогодними листьями и обломками сухих сучьев. На тенистых аллеях и заросших тропинках люди появлялись нечасто. Шумная и суетливая городская жизнь привлекала их куда больше, чем этот островок полудикой природы внутри городской черты.

Эрику так приятно было держать за руку эту красивую маленькую девочку, и так не хотелось встретиться с кем-нибудь, кто в одно мгновение мог разрушить сказочное очарование их внезапной близости, что он почти непроизвольно свернул на узкую, заросшую травой тропинку, пропустив подружку вперёд. Пройдя несколько шагов Тина увидела впереди за поворотом маленькую беседку, стены которой были увиты густым плющом. Она обернулась, радостно улыбаясь, и потащила Эрика за собой.

Войдя внутрь, девочка сняла рюкзачок и поставила на скамейку. Эрик последовал её примеру и сел на свободное место рядом, потянув Тину за руку к себе. Малышка, не переставая улыбаться, как-то легко и естественно уселась бочком к нему на колени, обняла правой рукой за шею и без тени стеснения посмотрела ему в глаза. Эрик был настолько выше ростом, что их лица оказались прямо напротив друг друга.

— Ну, что ты хотел мне сказать? — промурлыкала девчушка.

— Я хотел тебе сказать, — смущённо произнёс Эрик, — что ты самая красивая девочка из всех, кого я знаю.

Его левая рука уже сама собой оказалась на её талии, а правая ладонь легла на голенькую ножку повыше коленки. И это было таким невыразимым блаженством, что Эрику сразу показалось, что он теряет ориентацию в пространстве.

— И ещё я хотел сказать, — уже немного смелее продолжал мальчик, — что ты мне ужасно нравишься.

Мягкие, полуоткрытые губы девочки медленно прикоснулись к его губам. Острое наслаждение, как электрический разряд, волной прошло по его телу, и весь окружающий мир моментально растворился, исчез, осталось только это острое и неимоверно сладкое прикосновение её губ и нежного, слегка подрагивающего язычка.

Как только мисс Адамс объявила о том, что занятий сегодня больше не будет, Дерек подтолкнул Питера локтем и кивнул в сторону двери. Вырвавшись из класса в числе первых, мальчишки дунули по коридору, вылетели через входную дверь и припустили по направлению к воротам парка. Только оказавшись в тени деревьев, Дерек перешёл на быстрый шаг.

— Что за спешка? — спросил догнавший его Питер.

— Дело есть, — ответил Дерек. — Давай сюда, направо. Там, за поворотом, у стены, переодевалка есть. Домик такой заброшенный. Где-нибудь рядом спрячемся за кустами и будем ждать.

— Кого? — удивился Питер.

— Сиськи полапать хочешь? — спросил Дерек. — Ну и попку там, под юбчонку залезть.

— К кому?

— Там увидишь. Как только я её остановлю, подходи. Хватаем за руки и тащим в домик.

— Ты чего! А вдруг она орать начнёт. Знаешь как влетит за это!

— Не начнёт. А там по ситуации посмотрим. Если очень уж сильно вырываться будет, отпустим. Скажем, что пошутили. Попугать хотели. А может ей это даже понравится.

— Ну, ты даёшь! Какой же девчонке такое обращение понравиться может?

— Не каждой, не каждой. Но этой может и понравится. Да ты не дрейфь. Сиськи-то, настоящие, только на картинке видел. Да и то не часто. А тут может и обломится.

С правой стороны в густых зарослях показалась крыша приземистого выкрашенного в тёмно-зелёный цвет домика.

— Вот здесь, — скомандовал Дерек, — становись за этими кустами и стой тихо. Когда я заговорю с ней, подходи сзади и делай как я. Понял?

— Да, понял. Только, боюсь, потом вони будет. Мы же не в публичной школе учимся всё-таки. Там, я слышал, в пятом классе уже чуть не трахаются, кому не лень. А в нашей-то школе всё не так: этого нельзя, то грех. Навыдумывали. А узнают, что мы её ещё и насильно затащили, мало не покажется.

— Не бзди. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Стой здесь тихо.

Дерек шмыгнул через дорожку, ведущую к домику, и встал за другой куст.

Вероничка вышла из школы одной из последних и по-привычке, не спеша направилась к парку. Ей было одиноко и грустно. Школу она тихо ненавидела из-за строгих правил, множества ограничений и ужасной, изнуряющей скуки на уроках по духовным дисциплинам. Ни к математике, ни к естественным наукам душа у неё тоже не лежала, но здравого смысла хватало, чтобы не уставать удивляться на этих взрослых, немолодых уже людей, которые с важным видом вдалбливали в головы ученикам такую откровенную чушь. У неё просто в голове не укладывалось, что их учителя сами верят в то, что говорят на уроках.

Однако главной причиной её тихого внутреннего бунта было стремление школы и родителей неусыпно контролировать любые проявления сексуального любопытства у учащихся. Никакая информация, имеющая хотя бы отдалённый намёк на эротику, не могла просочиться сквозь плотное оборонительное кольцо школьной и домашней цензуры. Книги, фильмы, телевизионные передачи, даже страницы газет тщательно фильтруются перед тем, как попасть в руки тех детей, кому не повезло родиться в религиозных семьях и угодить в эту ненормальную школу.

— В публичных школах никто детей не прессует. Там, в свободном внешнем мире, девочки её возраста, наверное, уже вовсю занимаются любовью, — с завистью и раздражением думала Вероничка.

— А мне остаётся только фантазии перед сном и тихая мастурбация под одеялом, чтобы никто не заметил. Хорошо, хоть этого никто у меня отнять не может.

— Привет, детка, — неизвестно откуда прямо перед ней появился Дерек. — Ты чего такая смутная? Жизнь затрахала?

— Тебе чего надо? — спросила девочка и сделала шаг в сторону. Дерек снова загородил ей дорогу.

— Поговорить с тобой хочу. На интимные темы. Тебя как, вопросы взаимоотношения полов уже интересуют? — с нагловатой улыбкой, хотя и с некоторым усилием выговорил Дерек непривычно сложную для него фразу.

— Слушай, дай мне пройти. Мне домой надо, — сказала Вероника глядя себе под ноги.

— Не вешай мне лапшу на уши, никому никуда не надо. Никто и не знает, что нас из школы отпустили, — Дерек крепко взял девочку за руку выше локтя. Вероника попыталась освободиться, правда, не слишком настойчиво. В это время, подкравшийся сзади Питер таким же образом вцепился в неё с другой стороны.

— Спокойно, крошка, — тихо произнёс он ей прямо в ухо, — не надо ля-ля и брыкаться. Мы же тебе ничего плохого не сделаем.

И мальчишки потащили вяло сопротивляющуюся Веронику к домику. Затащив девочку внутрь, они прижали её с двух сторон к стене. Каждый крепко держал её одной рукой, а другой гладил и сжимал в ладони одну из её грудок. Вероника неожиданно почувствовала странную слабость в ногах и необычное, никогда раньше не испытываемое удовольствие, которое медленно растекалось от массируемых мальчишками грудок по всему телу. Она делала вид, что сопротивляется и пытается вырваться, подаваясь вперёд то одним плечом, то другим, на самом деле двигаясь навстречу неумелым мальчишеским ласкам. Дерек, державший девочку левой рукой, правой прихватил замочек застёжки-молнии у неё под подбородком и потянул его вниз. Такое нахальство застало Веронику врасплох, так что она даже на пару секунд перестала изображать сопротивление. Замочек неумолимо двигался вниз и вот, наконец, платьице беспомощно распалось на две независимые друг от друга половинки. Мальчишки, не сговариваясь, сдернули платье с плеч девочки назад, каждый со своей стороны, обнажив при этом маленькие розовые сосочки, худенький животик и трогательные розовые трусики с кружевными оборками.

— Мальчики, что вы делаете? Перестаньте, — шёпотом повторяла Вероника, порозовев от стыда и стараясь наклониться вперёд, чтобы скрыть свою наготу.

Но мальчишки уже почувствовали, что всё это игра. Если бы ей на самом деле хотелось освободиться, она не так вырывалась бы, и не таким голосом бы верещала. Питер наклонился и прижался губами к нежному сосочку, в то время как Дерек свободной рукой взял девочку за подбородок, повернул к себе её лицо и впился в её губки неумелым и каким-то злым, как ей показалось, поцелуем. Но именно эта грубость и насилие доставляли ей странное, никогда ранее не испытываемое наслаждение. К немалому удивлению Дерека ротик девочки приоткрылся и она, по-видимому совершенно бесконтрольно, ответила на его поцелуй.

Мальчишки были возбуждены до предела. Даже в самых смелых своих фантазиях они не могли представить себе, сколько наслаждения может таить в себе хрупкое девичье тельце. Питер, уже отпустив руку девочки, ласкал и сжимал её грудки обеими руками, не встречая сопротивления, а рука Дерека сама, как будто помимо его воли, скользнула вниз и до того, как девочка успела судорожно сжать ноги, оказалась между ними. Пальцы мальчика ощутили под слегка влажной тканью трусиков набухшие губки.

Вот уже этого Вероника никак не ожидала. Мысль о том, что мальчики сейчас обнаружат, что её трусики совсем мокренькие, обдала её жгучим стыдом. К такому повороту событий она была совсем не готова. Вся она моментально покрылась красными пятнами, но уже через несколько мгновений забыла обо всём на свете: невыразимое наслаждение, куда более острое, чем в моменты самоудовлетворения, пронзило её и разлилось от промежности и грудок по всему телу. Вероника, закрыв глаза, слабо застонала, обмякла и наклонилась вперёд, продолжала судорожно сжимать руку Дерека ногами, не выпуская её. Питер, не понимая, что происходит, подхватил девочку за плечи, испугавшись, что она сейчас упадёт.

— Что с тобой, Вероничка? — испуганно забормотал неискушённый насильник. — Тебе плохо?

Девочка смогла только отрицательно помотать головой в ответ. Тело её продолжало содрогаться в ритмических конвульсиях. Мир вокруг перестал существовать. Всё было словно в тумане и она была не в состоянии произнести ни слова. Мальчишки были не на шутку напуганы, поддерживая с двух сторон бессильно повисшее на их руках, вздрагивающее тельце. Они осторожно опустили девочку на стоящую рядом скамейку и отступили от неё, не зная, что делать дальше. Однако их испуг быстро рассеялся, как только они увидели на губах Вероники блаженную улыбку.

— Эрик, миленький, нам нельзя здесь больше оставаться. Надо идти, — тихий голос девочки медленно возвращал Эрика в реальный мир. Его руки продолжали ласкать под юбочкой трусики на попке стоящей перед ним Тины.

— Нaдо идти, — ласково, но настойчиво повторяла она. — Знаешь, сколько сейчас времени? Тебя же дома хватятся — неприятностей не оберёшься.

Эрик взглянул на часы — не может быть! Два часа пролетели так незаметно, что он просто не мог этому поверить. Но и оторваться от этого маленького нежного тельца было не просто. Его руки как будто приклеились к ножкам девочки там, под юбочкой, и отдирать их пришлось с кровью.

— Я сейчас пойду домой одна, через парк, — настойчиво уговаривала Тина, — а ты, когда остынешь, пойдёшь обратно, мимо школы, тебе так ближе.

— Действительно, остыть не мешает, — подумал мальчик, ощущая свой напряжённо торчащий столбик, предательски оттопыривающий штанишки.

— Всё, милый, — торопливо сказала девочка, поцеловала его в губы в последний раз и, не дав ему опомниться выскочила из беседки.

Эрик посидел ещё минут пять, постепенно успокаиваясь. Потом, всё ещё плохо соображая, встал, привёл себя в порядок, аккуратно заправил рубашку в брюки и вышел наружу. Ноги слушались плохо и дорога домой заняла раза в два больше времени, чем обычно.

Войдя в дом, Эрик столкнулся нос к носу с матерью.

— Что это у тебя глаза так блестят? — спросила с подозрением миссис Эдвардс. — И вообще, ты как-то на себя не похож. Что случилось?

— Ничего, мам. — Эрик постарался напустить на себя рассеянный вид. — Всё в порядке.

— Да нет, голубчик, что-то не так. Я же вижу. Какой-то ты возбуждённый. Ну-ка, посмотри мне в глаза! Вроде, не болен, — мать потрогала лоб Эрика ладонью.

— Мам, я пойду к себе уроки делать, — протянул мальчик.

Миссис Эдвардс неохотно отпустила его. Что-то новое и непонятное в мальчике всколыхнуло её глубоко запрятанную тревогу. Если бы у неё было больше времени, она его так просто не оставила бы в покое. Только необходимость готовиться к вечеру заставляла её переключиться на неотложные дела. Надо было успеть в салон привести в порядок причёску и обновить маникюр. А потом выбрать, что надеть. Вечеринка в доме начальника мужа обязывала быть в форме.

Когда, после объявления об отмене двух последних уроков, радостные одноклассники наперегонки бросились вон из школы, Кевин, выйдя из класса одним из последних, свернул из главного коридора на лестницу, ведущую в спортивный зал. Мышцы груди и рук болели невыносимо, каждое движение сопровождалось вспышкой боли. Хуже всего было с животом: резкая боль не позволяла даже смеяться. Однако сдаваться Кевин не собирался. Поставив рюкзак на скамейку, он для начала, превозмогая ноющую боль, отжался раз десять от шведской стенки в почти вертикальном положении, чтобы нагрузка была минимальной. Отдохнув минуты две, он спустился на одну перекладину ниже и повторил упражнение ещё раз. После передышки, во время которой он, морщась, не прекращал вращательные движения руками чтобы, согласно указаниям, напечатанным на листочке, полученном от Ричарда, разогнать током крови какую-то таинственную молочную кислоту, непонятным образом скопившуюся в мышцах, Кевин решил, что пора уже попробовать отжаться от скамейки. Это оказалось совсем непросто сделать. Боль была такой острой, что его силы воли хватило только на три повторения. Через пять минут он отжался ещё три раза. Потом ещё три. С большими перерывами он продолжал свои попытки ещё в течении минут пятнадцати. Не потому, что ему очень нравилось отжиматься от скамейки, а потому, что дальше следовало приступить к упражнениям на брюшной пресс, а об этом ему было страшно даже подумать.

Солнце уже опустилось к самому горизонту, освещая ярким жёлтым светом верхние этажи домов и верхушки деревьев, когда Роберт и Тара Эдвардс поднялись на высокое крыльцо солидного двухэтажного дома, принадлежащего начальнику Роберта, Джону Пристли. Роберт ещё не успел нажать на кнопку звонка, а дверь уже бесшумно отворилась, пропуская их в холл. Домашний компьютер идентифицировал их лица по списку приглашённых и беспрепятственно впустил их в дом. Мелодичный сигнал дал знать присутствующим о приходе новых гостей и миловидная хозяйка в чересчур облегающем трикотажном платье оливкового цвета с радостной улыбкой двинулась им навстречу.

Роберт скромно пожал протянутую ему руку, а с Тарой хозяйка дома дважды обнялась. При этом обе женщины одновременно громко чмокнули воздух в непосредственной близости от уха друг друга. Миссис Пристли была лет на пятнадцать моложе своего мужа, так что ей, по всей видимости, не исполнилось ещё и двадцати пяти. Этим, очевидно, и объяснялось её стремление подчеркнуть своим нарядом соблазнительные выпуклости молодого упругого тела, выставив его напоказ, с точки зрения Тары, чересчур откровенно.

Практически все гости были знакомы друг с другом. Тара, с бокалом красного вина, и Роберт, с рюмкой мартини, не спеша обходили гостей, здороваясь со всеми и перебрасываясь с каждым двумя-тремя ничего не значащими фразами. У входной двери появлялись всё новые пары. Дамы с обворожительными улыбками ревниво оценивали наряды друг у друга и рассыпались в лицемерных комплиментах. Мужчины, собравшись в небольшие кружки здесь и там, обсуждали политические и спортивные новости. Одним словом, унылое, но ни для кого не тягостное, веселье было в разгаре.

Переходя от одной группы гостей к другой, миссис Эдвардс чувствовала себя немного не в своей тарелке. Все эти воспитанные, хорошо одетые люди были ей немного чужды. Она кожей чувствовала, что все они далеки от бога и церкви, что острые проблемы современности, которыми она жила сама, для них просто не существуют. Нет, нельзя сказать, что все присутствующие были явными атеистами. Просто вопросы веры лежали вне сферы их интересов, что для неё было необъяснимым парадоксом. Как могут люди спокойно жить, изо дня в день ходить на работу, развлекаться, изменять друг другу, нисколько не задумываясь о том, что жизнь коротка, и не волнуясь о том, что ждёт их после смерти.

Поглощённая такими мыслями, Тара подошла к бару, чтобы заменить свой опустевший бокал. Протянув руку к подносу, она физически ощутила на себе чей-то внимательный взгляд. Тара не спеша взяла с подноса полный бокал и резко обернулась. Незнакомый мужчина лет пятидесяти с лёгкой сединой на висках, особенно хорошо заметной в свете люминесцентных ламп, спокойно, без всякого смущения смотрел ей прямо в глаза. Тара могла поспорить, что этого человека она никогда в жизни не видела. Мгновенно преобразившись в светскую миссис Эдвардс, она с очаровательной улыбкой сделала шаг вперёд и, протягивая незнакомцу руку, представилась:

— Здравствуйте! Я — Тара Эдвардс. Могу поспорить, что никогда раньше не встречала вас в этом доме!

— Вы совершенно правы, я здесь впервые, — вежливо улыбнулся в ответ незнакомец. — Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд.

— Ах, вот как! — от неожиданности миссис Эдвардс даже хихикнула, в ту же секунду осознав, что это просто не вежливо.

— Надеюсь, вы не английский шпион, и никто не начнёт охоту на вас прямо здесь и сейчас, — попыталась она перевести всё в шутку и сгладить свою не вполне светскую реакцию на его слова.

— Не волнуйтесь, мадам, — сказал мистер Бонд совершенно спокойно. — Я не имею к шпионажу ни малейшего отношения. Это просто недальновидный юмор моих родителей. Моя фамилия действительно Бонд. Это сокращение более длинной славянской фамилии, которое принял мой дедушка ещё в прошлом веке, получая гражданство. А родителям моим пришла в голову мысль назвать меня Джеймсом, превратив таким образом своего собственного сына в расхожий штамп и всеобщее посмешище.

Спокойный тон и лёгкая самоирония собеседника легко и незаметно заставили миссис Эдвардс забыть о том, что она миссис Эдвардс, превратив её в просто Тару, чувствующую себя отчуждённой от окружающего общества, как масло от воды.

— Вы здесь один? — спросила Тара, внезапно почувствовав полное доверие к несостоявшемуся агенту ноль-ноль-семь.

— Меня привела сюда с собой моя подружка. Вон она, развлекается, — мужчина кивнул в сторону стеклянной двери, ведущей в сад. Снаружи Тара увидела стройную блондинку, одетую под девочку, в короткой юбочке с высоким поясом, подчёркивающей и без того неестественно длинные ноги, в окружении нескольких явно заинтересованных молодых людей.

— Вам, конечно же, сразу пришла в голову мысль о том, что малышка мне в дочки годится, — спокойно констатировал мистер Бонд.

— Ну, что вы, — попыталась возразить Тара.

— Да ладно, не стесняйтесь. Все так думают. Но это не совсем так. На самом деле, теоретически, конечно, она могла бы быть моей внучкой. А если учесть, что у неё у самой есть дочка, то я вполне мог бы быть уже и прадедушкой.

У Тары, привыкшей к светскому стилю ведения беседы, непроизвольно приоткрылся рот и она так и стояла, совсем растерявшись и не зная, что сказать. Такое случалось с ней впервые.

— А сколько лет её дочке? — наконец выдавила она из себя.

— На вид — лет восемь-девять. Но развита не по годам.

— А вас не волнует, что ваша подружка окружена всеми этими молодыми мужчинами?

— Я думаю, это их должно беспокоить. В данном случае — она охотница, а они — дичь.

— Вы так спокойно об этом говорите, — немного растерянно сказала Тара.

— У меня нет оснований для беспокойства. Я-то знаю, что она — плохая охотница.

— В каком смысле?

— Любит настрелять больше дичи, чем в состоянии съесть. А потом не знает, что с этой дичью делать.

Тара совсем перестала понимать, что её собеседник имеет в виду, и решила перевести разговор в другую плоскость.

— А кто вы по профессии, мистер Бонд? — спросила она.

— О, пожалуйста, Джеймс! Просто Джеймс. Я понимаю, что моя седина вызывает у вас невольное почтение, но, по праву старшего прошу вас называть меня просто по имени.

— Хорошо, Джеймс, — согласилась Тара.

— Специальность у меня довольно неинтересная для окружающих — математика.

У Тары как будто что-то щёлкнуло в мозгу.

— Ой, — сказала она, — а вы не могли бы мне объяснить одну вещь, только как-нибудь попроще, если можно?

— Ну, это зависит от того, какая вещь и из какой области математики вас интересует.

— Вы знаете, мне давно хочется понять, или, правильнее сказать, представить себе, как-нибудь почувствовать, что ли, что такое бесконечность.

— Да, — задумчиво протянул Джеймс, — несколько необычный вопрос, особенно учитывая обстановку, в которой он задан. Вообще-то бесконечность — одно из самых фундаментальных понятий в математике. И бесконечности бывают разными: есть счётная бесконечность, есть континуальная, существуют бесконечности и более мощные, но боюсь, вам это ни о чём не говорит. Вас, наверное, интересует какая-то конкретная, физическая бесконечность?

— Да, — поспешно согласилась Тара, напуганная непривычными терминами, — меня интересует больше всего бесконечность времени.

— Ну, если говорить о реальном физическом времени, то оба аспекта — и интенсивный, и экстенсивный, до сих пор в современной науке стоят под вопросом.

— Ой, — непроизвольно вырвалось у миссис Эдвардс, — вы на каком языке говорите?

— Простите, простите, — забормотал математик, — сейчас всё поясню. Под интенсивным аспектом бесконечности учёные понимают неограниченную делимость на всё меньшие и меньшие кусочки. Ну, вот мы, например, измеряем время в часах, минутах, секундах. А физики говорят о процессах, происходящих внутри атомов за промежутки времени в миллиарды и триллионы раз короче секунды. Вопрос в том, существует ли самый короткий, далее неделимый отрезок времени, или его можно дробить до бесконечности?

— А какой вы сказали другой аспект? — с трудом выговорила Тара, поняв, что проблема бесконечной делимости времени лежит вне сферы её интересов.

— Второй аспект — экстенсивная бесконечность времени. То есть, существовало ли время всегда и не исчезнет ли оно в будущем. Физики говорят нам о том, что наша вселенная образовалась в результате большого взрыва примерно пятнадцать миллиардов лет назад.

— Простите, — холодно перебила его собеседница, — но в священном писании ясно сказано, что бог создал наш мир на так давно.

— О, теперь мне всё стало понятно, — произнёс мистер Бонд, — по подсчётам разных богословов возраст нашего мира оценивается где-то между четырьмя с половиной и семью с половиной тысячами лет. Представьте себе сто лет в виде маленького отрезка прямой линии, длиной, скажем, в один сантиметр. Сто лет — это промежуток времени, близкий к максимальной продолжительности человеческой жизни.

С этими словами Джеймс отломил кусочек тонкой деревянной палочки, на которую был наколот миниатюрный бутербродик на его тарелке.

— Вот, видите? Представьте себе, что это сто лет, то есть вся человеческая жизнь. Тогда, если мы условимся, что время течёт слева направо, этот конец стола, расположенный меньше, чем в метре слева от меня, будет соответствовать началу существования нашего мира. Это понятно?

Тара кивнула. Такое наглядное объяснение показалось ей почти откровением. Никогда раньше она не задумывалась о том, как долго существует мир. Оказывается, что совсем недавно, каких-нибудь семьдесят пять сантиметров тому назад, за краем стола, вообще ничего ещё не было.

— Ну вот, — продолжал Джеймс, стараясь не употреблять математических терминов, — теперь пойдём направо, в будущее. Каждые десять сантиметров — это тысяча лет, каждый метр — десять тысяч. Примерно через шесть-семь миллиардов лет наше Солнце взорвётся и уничтожит все планеты вплоть до Марса, то есть, и Земля тоже будет уничтожена. В нашем масштабе это произойдёт на расстоянии около шестисот километров от нас, где-нибудь в Орегоне. На самом деле это произойдёт ещё раньше, в районе Сан-Франциско, когда наша галактика столкнётся с другой галактикой — туманностью Андромеды.

— И что тогда произойдёт со временем? — поинтересовалась Тара.

— Ничего не произойдёт. Катастрофы таких размеров случаются во вселенной довольно часто. Время будет себе продолжаться, как будто ничего не произошло. Если мы продолжим нашу линию дальше, хоть до Луны, вселенная, скорее всего будет продолжать существовать. Правда, небо над планетами потемнеет, потому что галактики разбегутся так далеко, что уже будут не видны друг для друга, да и звёзды, наверное, почти все выгорят к тому моменту. Но времени до всего этого нет никакого дела. Оно будет длиться и длиться, и с точки зрения вечности между отрезком в сто лет — вот этим сантиметриком, и отрезком в триллионы лет — расстоянием до Луны, большой разницы нет, поскольку оба эти отрезка конечны. Почти что ноль по сравнению с вечностью. Ну как, теперь вы лучше представляете себе бесконечность?

— Да, — тихо сказала Тара. Её глаза были наполнены ужасом. — Спасибо вам. Только теперь до меня дошла та огромная ответственность, которая лежит на каждом из нас. От того, как мы проживём этот крошечный сантиметрик нашей жизни зависят триллионы километров существования нашей души после смерти. На протяжении этого сантиметрика решается — будут ли это триллионы километров непрерывного страдания или невыразимого блаженства.

— Ого, — сказал Джеймс, — да вы в одно мгновение превратились в философа. Давайте-ка выпьем за это.

Понимая, что необходимо срочно разрядить обстановку, он взял с подноса полный бокал вина и поставил перед миссис Эдвардс.

— Нет, погодите, — рассеянно сказала Тара, отодвигая бокал. — Тут ещё что-то очень важное. Это же ещё не всё. Ах, да! А дети?

— Что дети? — встревожено спросил Джеймс.

— Дети. Ведь мы несём ответственность не только за себя, но и за наших детей! Ведь если мы не сумеем воспитать их добродетельными христианами, не сумеем привить им любовь к богу, тогда нашим детям, которых мы любим больше всего на свете, будут уготованы все эти триллионы лет непрекращающихся мучений. А как можем мы уберечь их от греха? Какой страшный риск! И даже если мне самой суждено после смерти попасть в рай, а кто-нибудь из моих детей окажется в аду, как же я смогу быть счастлива вблизи Бога, зная, что моё любимое дитя сейчас, в этот самый момент, подвергается страшным мучениям, которым никогда не будет конца!

— Надеюсь, этот пещерный человек не навёл на вас тоску и ужас? — послышался приятный женский голос из-за спины Джеймса.

Джеймс обнял за талию оказавшуюся рядом с ним стройную женщину, на вид почти девочку.

— Познакомьтесь, — несколько неуклюже попытался разрядить обстановку в конец растерявшийся математик, не ожидавший такого поворота событий, — это Моника, последняя любовь в моей жизни. А это миссис Эдвардс, которую зовут Тара.

Тара, ничего не соображая, как во сне, пожала протянутую ей руку, взяла за тонкую ножку бокал, предложенный ей Джеймсом, осушила его залпом и, извинившись, направилась в сторону свободного кресла.

— Что это ты такое сотворил с этой бедной провинциальной мадам? — спросила поражённая Моника, — на ней лица нет! Я знала, что ты плохо влияешь на тупых тётушек, но такой реакции никогда не видела!

— Сам не понимаю, что случилось! — растерянно пожал плечами Джеймс, — она попросила меня объяснить ей, что такой бесконечность времени. Я попытался нарисовать ей картинку, которая, по-видимому, нанесла серьёзный удар по её религиозному воображению.

— О, так это реликт! — улыбнулась Моника, — не удивлюсь, если она имеет отношение к этой дурацкой католической школе, в которую так захотелось Тине. Боюсь, что наша малышка разворошит это осиное гнездо так, что опять придётся спасаться бегством.

В воскресенье после полуторачасовой службы в соборе святого Марка семья Эдвардс в полном составе направилась домой пешком. Миссис Эдвардс взяла за руку нарядно одетую пятилетнюю Кэрол, а трёхлетний Чарли сидел у отца на руках. Как ни странно, малыши уже были приучены вести себя тихо во время службы. К всеобщему удивлению окружающих дети были в состоянии не вставать с места и не произносить ни звука на протяжении всей воскресной церемонии. Это было тем более удивительно, что и дома, и на детской площадке Кэрол и Чарли вели себя как и все другие дети. Маленькие Эдвардсы умели бегать, кататься с горки, качаться на качелях и визжать от удовольствия и полноты жизни не хуже остальных детей их возраста. Правда, не в пример другим детям, они были очень послушными и приходящая няня не могла на них нарадоваться.

Когда почтенное семейство чинно переходило главную улицу, маленькая Кэрол увидела на другой стороне кафе-мороженое со столиками на открытом воздухе и в полувопросительной форме высказала мнение о том, что земляничное мороженое со взбитыми сливками очень полезно взрослым и детям, не правда ли? Удачная и своевременная мысль была с энтузиазмом поддержана восьмилетней Джессикой. Маленький Чарли, по всей видимости, тоже не имел ничего против такого развития событий и, несмотря на то, что Роберту нужно было успеть собраться и отправиться в деловую поездку ещё до захода солнца, решено было отметить выходной посещением кафе. Завтра утром, в понедельник, Роберту предстояло принять участие в важной деловой встрече на уровне директоров компании, а до штаб-квартиры, находившейся в столице штата, было более четырёхсот миль. Но, с другой стороны, собрать вещи было делом несложным, а выспаться он прекрасно сможет в машине во время движения. Его новая модель была оборудована раскладными креслами, превращавшимися в две комфортабельные постели, а управление автомобилем полностью осуществлялось компьютером-автопилотом, так что волноваться было не о чем.

Не успели все рассесться за большим круглым столом под навесом от солнца и углубиться в изучение меню, как вдруг Эрик вскочил со своего места.

— Пап, можно я пойду погуляю с ребятами из класса? — внезапно проявляя неожиданное нетерпение спросил он.

— Что такое вдруг случилось? — удивился отец. — Если ваша встреча с одноклассниками была запланирована заранее, почему нам всем до сих пор ничего об этом не было известно?

— Да я не собирался идти, — начал оправдываться Эрик, — а теперь подумал, а почему бы и нет. Я же уже не маленький, что мне дома сидеть?

— Ну, я, в общем, не против, — произнёс Роберт, вопросительно взглянув на жену. — Когда я был в твоём возрасте, так вообще домой только ночевать приходил.

Роберт осёкся под укоризненным взглядом Тары.

— А ты как? — спросил он жену с запозданием.

— Ну, раз ты уже разрешил, что мне остаётся? — поджала губы миссис Эдвардс.

— Ладно, чеши, — отец хлопнул сына по плечу.

— Пап, у тебя есть немного денег? — застенчиво спросил Эрик. — Ты же знаешь, я ещё не в системе, кредитные автоматы на мои глаза не реагируют.

— А что вы собираетесь делать? — спросил Роберт.

— Да может в кино сходим. А там посмотрим.

— Ладно, — отец достал из кармана несколько сложенных пополам купюр и вложил сыну в руку, постаравшись сделать это так, чтобы жена не смогла понять, сколько он отвалил своему отпрыску. Тара заметила этот неуклюжий манёвр, но промолчала.

— Мам, пока! Спасибо, пап! — обрадованный удачей и свободой Эрик рванул на улицу, не возвращаясь в помещение кафе и к выходу, как это сделал бы каждый приличный посетитель, а попросту перешагнув-перепрыгнув низенькую железную ограду, отделявшую столики от тротуара.

Миссис Эдвардс с осуждением посмотрела сыну вслед и ничего не сказала, озабоченно покачав головой.

— Ну, что ты хочешь, мальчишка ведь, — примирительно произнёс муж, — Полон энергии. Да и пора уже давать ему больше самостоятельности. Пусть познаёт окружающий мир.

Миссис Эдвардс вздохнула и опять промолчала.

Внезапное желание Эрика отвалить из чинного семейного круга имело простое объяснение. Он увидел на другой стороне улицы три фигуры, привлекавшие к себе внимание окружающих: стройная молодая женщина с невероятно длинными стройными ногами, да ещё и на высоких каблуках, в игривой коротенькой юбочке и облегающем белом свитере шла под руку с представительным мужчиной с сединой в волосах, но с прекрасной спортивной фигурой, в джинсах и чёрной рубашке, который в свою очередь держал за руку маленькую девочку в очаровательном тёмно-синем платьице в белый горошек с большим белым кружевным воротничком, и в туфельках на низеньких каблучках с бантиками. И девочка эта была не кто иная как Тина! Эрик чуть не подпрыгнул, узнав её. Через три минуты он уже мчался вдогонку этой троице, вслед которой оборачивались все встречные мужчины.

Шли они не спеша, иногда задерживаясь у витрин небольших магазинчиков, которых было полно на этой улице, так что Эрик догнал их очень быстро, и пошёл сзади, не подходя к ним и часто оглядываясь, чтобы определить, находится ли он всё ещё в поле зрения родителей. Убедившись, что из кафе, в котором расположились его родственники, его уже не видно, он поравнялся с Тиной и тронул её за руку.

— Ой, Эрик! — радостно вскрикнула девочка и остановилась, — Джеймс, Моника, познакомьтесь, это Эрик.

Эрик вежливо пожал протянутую Джеймсом руку и с некоторым смущением обменялся рукопожатием с ослепительной Моникой.

— Откуда ты идёшь? Как ты нас нашёл? — верещала малышка, радостно улыбаясь. — Ну, всё, — продолжала она, не давая Эрику рта раскрыть. — Теперь мы разделимся. Вы идите дальше сами по себе, а мы исчезаем, О-Кей? Ты ведь никуда не торопишься, так? — обращаясь к мальчику.

— Конечно, нет! — Эрику было очень приятно, что Тина так ему обрадовалась, но он не был уверен, как отреагируют взрослые.

Джеймс сделал шаг в сторону и поманил рукой мальчика.

— Деньги есть? — спросил он тихонько, — ты-то ещё не в системе?

— Есть, — солидно ответил Эрик.

— Достаточно?

— Да, спасибо.

— Ну, тогда, я вижу, ты уже взрослый парень, — произнёс Джеймс уже в полный голос, — желаю приятно провести время. И приятно было познакомиться.

Мужчины со всей серьёзностью пожали друг другу руки.

— Мне тоже было очень приятно познакомиться, — Моника, ослепительно улыбаясь и в то же время глядя на мальчика с нескрываемым любопытством, протянула ему свою изящную загорелую руку.

— Вы очень красивая, — смущённо произнёс мальчик, осторожно касаясь её руки.

— Спасибо, молодой человек. Я давно не получала таких неподдельно искренних комплиментов, — Моника на мгновение задержала его руку в своей, — и будь осторожен с этой кокеткой, не давай ей закружить тебе голову.

— Ты что, не видишь, что это уже произошло? — весело засмеялась Тина, — оставь, пожалуйста, моего мальчика в покое.

Моника выпустила руку Эрика из своей ладошки, и дети, взявшись за руки, чуть не в припрыжку от радости быстрым шагом направились вперёд, стараясь как можно быстрее оторваться от взрослых.

— Это твоя мама? — спросил Эрик после того, как они завернули за угол.

— Да.

— Какая красивая! Как ты, — сказал мальчик, глядя на свою подружку с обожанием, — а почему ты называешь её Моника?

— А потому что во-первых, мне так нравится, а во-вторых, чтобы незнакомые мужчины думали, что, может быть, она моя старшая сестра.

Эрик не понял, почему нужно, чтобы незнакомые мужчины думали, что Тина и Моника сёстры, но расспрашивать подружку не стал.

— А Джеймс её бой-френд, хотя, конечно, он давно уже никакой не бой, — продолжала девочка. — И он очень-очень умный.

— И хороший, — заметил Эрик. — То есть, добрый.

— Это правда, он очень хороший, — согласилась Тина. — Ну, и куда мы теперь пойдём?

— Куда хочешь.

— Нет, ты мужчина, — притворно-капризно протянула девочка, — ты должен меня развлекать.

— Хочешь мороженого? — спросил Эрик, чтобы выиграть немного времени и придумать что-нибудь более интересное.

— Хочу, — согласилась Тина.

Не выпуская руки девочки и тая от нежности, Эрик повёл её в направлении Плазы.

После того, как они прикончили мороженое, показавшееся Эрику невероятно вкусным, и посидели ещё немного, попивая из высоких стаканов холодную минеральную воду, Тана, как взрослая, направилась в дамскую комнату, заявив, что у неё руки липкие.

Эрик тоже сходил в туалет, вымыл руки и на всякий случай тщательно прополоскал рот.

После этого они немного поболтались по магазинам, поглядели на разные диковины в недавно открывшемся магазине-выставке «Наука», где продавались экспонаты, изготовленные на основе новейших изобретений и открытий. Тина пожалела миниатюрных креветок, живущих в запаянных стеклянных биосферах. Разноцветных рыбок в аквариумах ей тоже было жалко, потому что они так ограничены в пространстве и у них никакой свободы. Эрик с радостью и плохо скрываемой гордостью купил своей подружке понравившийся ей голографический кулончик с трёхмерным изображением машущей крыльями бабочки, который она тут же надела себе на шею. Бабочка очень удачно устроилась в вырезе её платьица и притягивала к себе взгляды даже взрослых мужчин, лица которых неизменно расплывались в улыбке при виде такого прелестного ангелочка.

Через пару кварталов дети увидели кинотеатр и решили пойти в кино. Время было уже далеко послеобеденное, а фильм детский, так что зал оказался практически пустым. Тина потянула Эрика за руку в самый уголок на последнем ряду.

— Чтобы никто в затылок не дышал, — объяснила она.

Как только они устроились, погас свет и фильм начался. Однако Эрику было не до сказочной истории, которую показывали на огромном экране. Потому, что самая настоящая сказка сидела здесь, рядом с ним, и ни о чём другом думать мальчик был просто не в состоянии. Всё это время с того момента как они расстались два дня назад Эрик практически не переставая думал об этой очаровательной маленькой девочке, которая так спокойно позволяла ему делать с ней всё, что ему хочется. Она совершенно не сопротивлялась, когда он гладил её там, где у неё в недалёком будущем начнут расти грудки, когда он залезал руками под её юбочку, ласкал обнажённые ножки и трогательные трусики на её маленькой, упругой попке. А воспоминания о том, как сладко она ему отвечала на его неумелые поцелуи, заставляла его полностью отключиться от окружающего мира. И вот теперь она опять рядом, такая прекрасная, нежная и доступная.

Эрик взял маленькую ручку девочки двумя руками и поднёс её к губам. Он покрывал эту ручку поцелуями, касаясь её пальчиков губами и языком, и невыразимо-сладкое томление разливалось по всему его телу. Когда мальчик на секунду оторвался от этой прелестной ручки, чтобы полюбоваться на неё, эта капризная ручка вдруг выскользнула из его пальцев и спряталась где-то там, в темноте, у девочки на коленях. Не успел он в замешательстве расстроиться от неожиданной потери, как увидел, что эта маленькая кокетка просто играет с ним, уже протягивая ему для поцелуев другую ручку, такую же сладкую и нежную, как и первая. Этот нехитрый женский манёвр привёл неискушённого начинающего любовника в почти бессознательное состояние. Губы мальчика прижались к этой восхитительной ручке и земля медленно поплыла у него под ногами. Эрик не смог бы сказать, сколько времени прошло, когда он начал приходить в себя. Нехорошая девчонка незаметно для него забрала свою ручку и откинулась на спинку кресла. Глазки её влажно поблескивали в отблесках света, падавших с экрана. Она как будто провоцировала его на новый, более смелый шаг.

Руки Эрика невольно, как будто без участия его сознания, сами по себе потянулись к краешку её платьица, не прикрывавшего соблазнительные коленки. Девочка не шелохнулась, когда платьице поползло вверх. Эрик обнажил ножки девочки и замер. Такого он никогда не видел: тоненький нейлон выше коленок обрывался, а дальше по обнажённым ножкам из-под трусиков струились две кружевные полоски, на которых, оказывается, и держались прозрачные чулочки. По телу мальчика как будто пробежал электрический разряд. Он уставился на эти такие трогательные, и в то же время невыносимо соблазнительные детали туалета девочки, словно парализованный. Вид у него, должно быть, был совершенно обалделый, потому что Тина преувеличенно участливо спросила:

— Ты что, никогда такой красоты не видел?

Эрик, не отрывая ошеломлённого взгляда от её ножек, смог только отрицательно помотать головой.

— Даже на картинке?

Тот же молчаливый отрицательный жест.

— Ой, я ведь и забыла, у тебя вся семья такая религиозная, что тебе ничего такого и близко не разрешают. Бедный мальчик! А ты знаешь, где-нибудь лет семьдесят тому назад все девочки так ходили.

«Бедный мальчик» потихоньку начал приходить в себя. Сначала он медленно, едва касаясь, провёл ладонью по обнажённой ножке девочки, ощутив волнующее прикосновение кружевной полоски, затем, словно опять проваливаясь в полубессознательное состояние, сполз с кресла, оказавшись перед девочкой на коленях, и стал покрывать счастливыми поцелуями её чулочки над коленками, нежную кожу над чулочками, и такие возбуждающие, при каждом прикосновении наполняющие всё тело истомой, подвязочки. С каждым поцелуем возбуждение росло, а руки девочки, нежно гладившие его волосы, доводили до настоящего исступления. Губы мальчика постепенно поднимались всё выше, к сладко пахнущему, притягивавшему его с непонятной силой укромному уголку, спрятавшемуся под тоненькими трусиками. Девочка, как будто уловив его настойчивое желание, чуть-чуть сползла вперёд и слегка раздвинула ножки, пропуская его губы к волнующей цели. Эрик успел всего лишь несколько раз восторженно поцеловать этот невыразимо сладкий, так глубоко спрятавшийся упругий кусочек девичьей плоти под слегка влажной тканью трусиков, как вдруг в нём самом что-то взорвалось, в глазах запрыгали искры, а дрожавший от напряжения в штанишках столбик начал пульсировать, ритмично выбрасывая из себя что-то непонятное. После нескольких мгновений невероятного блаженства мир потемнел в глазах и голова мальчика бессильно опустилась девочке на колени.

Когда Эрик вернулся домой, небо на востоке уже начало темнеть. Мать спросила, где это он так долго шлялся, внимательно при этом вглядываясь в лицо сына. В сознании миссис Эдвардс что-то тревожно щёлкнуло, когда она встретила возбуждённый и какой-то внезапно повзрослевший взгляд мальчика.

— Я ходил в кино, — спокойно ответил Эрик.

— С кем?

— С девочкой.

— С какой девочкой, — насторожилась миссис Эдвардс.

— Ты её не знаешь.

— Послушай, Эрик, ты же знаешь, что это грех перед господом. К тому же тебе ещё слишком рано увлекаться девочками. Любовь позволительна только в браке, а до этого тебе ещё далеко.

— Мама, — спокойно и серьёзно сказал Эрик, — я люблю эту девочку и ни за что от неё не откажусь.

— Вот оно, — сердце у миссис Эдвардс ёкнуло. — Уже. Так скоро.

Так неожиданно скоро. Надо что-то делать. Надо немедленно принимать решение. Видно, что у мальчика уже проявляется жёсткий мужской характер. Это в его-то возрасте. А что будет через три года? А через пять?

Мысли в голове миссис Эдвардс лихорадочно метались. Отправив сына наверх, в свою комнату, Тара опустилась на диван и попыталась сосредоточиться.

— Что же делать? Что же делать? Что можно изменить? Как спасти сына? Если он уже сейчас готов направиться по пути греха, это значит, что в будущем, с его-то характером, его никто и ничего не остановит. Это значит, что вечные страдания после смерти ему обеспечены! Не может же мать спокойно наблюдать падение любимого сына и не помочь ему спастись. Да ещё этот проклятый математик, который позавчера просто убил её своими объяснениями про бесконечность времени. Это же ужас, просто ужас! Но ужас заключается прежде всего в том, что этот Джеймс Бонд прав! В этом-то нет сомнений. Просто сама она до сих пор была не в состоянии представить себе всё это с такой ясностью, чудовищной ясностью! Надо принимать решение прямо сейчас. Нельзя сидеть сложа руки и ждать. Нельзя откладывать. Да, несомненно, она должна принести себя в жертву. Другого выхода нет. Нет, и быть не может. Что же делать, она пойдёт на это. Лучше обречь свою душу на вечные страдания, чем своим бездействием позволить дьяволу утащить душу своего первенца в ад, в непереносимые мучения, на веки вечные. Нет, матери невозможно даже представить себе такое! Надо собраться с духом и действовать. Немедленно! Где он там его прячет?

На следующее утро Тина, радостная и весёлая, подходя к школе, столкнулась с шедшим навстречу ей Кевином. Вид у мальчика был растерянный.

— Здравствуй, Тина. Школа закрыта. На двери объявление, что занятия отменены. А дверь закрыта.

— Как такое может быть? Что могло случиться? Землетрясение, что ли? Так мы бы почувствовали, — попыталась пошутить девочка.

— Не знаю, — пожал плечами Кевин. — Что теперь будем делать?

— Надо как-то выяснить, в чём дело. И дверь, говоришь, закрыта? Значит, и спросить не у кого?

— Смотри, Тина, вон Вероника идёт. Странная какая-то. Чего это с ней?

Лицо подошедшей к детям Вероники было перекошено, в глазах стояли слёзы.

— Вероничка, — сказал Кевин, — школа закрыта. Занятия отменили.

— Ещё бы не отменили, — ответила Вероника со злостью.

— Ты что-то знаешь? — догадалась Тина. — Что-то случилось?

— Ещё как случилось! А вы что, ничего не знаете? Утренние новости не смотрели?

— Нет, — сказал Кевин. — Мы никогда не смотрим. Мне вообще не разрешают телевизор включать.

— Ну что же такое? Не тяни ты, — попросила Тина.

— Весь город уже знает. Она убила его.

Тина никогда бы не подумала, что в голосе у тихони-Вероники может быть столько плохо скрываемой злобы.

— Кто, кого убил? — Кевин раскрыл рот от неожиданности.

— Миссис Эдвардс убила Эрика. Застрелила. Из пистолета.

— Что ты такое говоришь? — у Тины оборвался голосок. — Этого же не может быть.

— Может, малышка, может! По новостям только об этом и говорят.

Вероника смахнула слезу.

— Ой, — сказала Тина испуганным голосом. До неё наконец дошёл смысл слов Вероники. — Это из-за меня. Мы с Эриком вчера встречались. В кино ходили.

— Да не из-за тебя, что ты выдумываешь, — теперь уже Вероника разозлилась на Тину. — Она же не одного Эрика убила. Она и остальных троих утопила. В ванне, как котят.

У Тины с Кевином глаза раскрылись от ужаса.

— Как так? За что? Почему?

— Вот так! Не за что, а почему! Потому что у этих праведников у всех мозги не на месте! — закричала Вероника. — А у меня что, родители, намного лучше? А у тебя, Кевин, а? Как их ещё всех в психушку не пересажали! Давно пора ведь!

Умом Тина вроде бы понимала всё, что говорит Вероника, но осознать в полной мере никак не могла. В голове всё перемешалось, и никак не укладывалось, что мальчик, который был так в неё влюблён, который ещё вчера с таким восторгом целовал её ножки, мёртв. Нет, этого не может быть. Что-то тут не так. Не война же. И не террористический акт. Родная мать! Что всё это значит?

— Ну, и что теперь будем делать? — вопрос Кевина вывел Тину из оцепенения.

— Я для себя решила, — твёрдо сказала Вероника. — Я ухожу из дома. С этими сумасшедшими жить не буду.

— А куда ты пойдёшь? — спросил Кевин. Он и сам был бы рад освободиться из своей семейной тюрьмы.

— Попробую пойти в полицию. Может они что-нибудь предложат. Хоть в тюрьму. Всё лучше, чем в сумасшедшем доме. Я сейчас домой, нужно хоть джинсы запасные взять, да пару футболок. Немного денег ещё припрятано.

— А твоя мать дома? — спросила Тина.

— Дома. Куда же ей деваться. Как услышала по новостям про миссис Эдвардс, аж затряслась. А сама такая же ненормальная.

— А ты не боишься? — спросил Кевин. — Она же тебя не отпустит.

— Я уже ничего не боюсь, — упрямо сказала Вероника.

— Вероничка, мы с тобой пойдём, — очнулась Тина. — При нас она тебя не тронет.

— Пойдём, — согласилась Вероника. — В цирке давно не были?

Дети пошли по улице по направлению к Вероникиному дому. По пути Вероника давала им указания: «Как войдём, оставайтесь у входной двери, на всякий случай. Я наверх, схвачу что-нибудь, в сумку и к вам. Если она скандалить начнёт, как скомандую, сразу на улицу и бегом направо. Полицейский участок в следующем квартале на углу. Прямо туда».

Кевину стало не по себе, но он старался не подавать вида в присутствии Тины. Вероника первой вошла в дом, Тина с Кевином — за ней и остановились у двери.

Мать Вероники, миссис Линдгрен, по-видимому, уже оправившаяся от первого потрясения, вышла из кухни и с недобрыми нотками в голосе, поинтересовалась, почему это дочь не в школе.

— Занятия отменили, — буркнула Вероника.

— А это кто такие?

— Мои одноклассники, — девочка стала быстро подниматься по лестнице.

— Ты куда это собралась? — строгим тоном спросила мать, глядя на застывших у дверей Кевина и Тину.

— Сейчас спущусь, — уже с верхней ступеньки крикнула Вероника.

— Что-то я ничего не понимаю, что у этой девчонки на уме, — вроде бы ни к кому не обращаясь, пробормотала миссис Линдгрен.

Это была приземистая женщина в бесформенном платье тусклой расцветки, с невыразительным простоватым лицом и бесцветными выцветшими глазами.

— А вас как зовут? — строго спросила она.

— Кевин, — выдавил из себя Кевин. — А это Тина.

— Тебя-то я помню, как-то видела, — сказала миссис Линдгрен, — а вот эту малую в первый раз. Она что же, тоже в вашем же классе?

— Да, — сказал Кевин. — Она новенькая.

Тина молчала, не понимая, откуда у этой грубой, некрасивой женщины столько недоброжелательности в голосе и во взгляде.

В это время Вероника уже появилась на лестнице со спортивной сумкой в руке.

— Ты куда же это собралась? — угрожающе спросила её мать.

Вероника не отвечала, пока не оказалась в пяти шагах от двери. Тут она повернулась и бросила матери с вызовом:

— Куда-нибудь подальше. Не могу оставаться в одном доме с сумасшедшими!

— А ну-ка стой! Как ты смеешь так с матерью разговаривать! — двинулась на неё миссис Линдгрен.

Вероника схватила с журнального столика тонкостенный стакан и зловеще прошептала матери: «Не подходи, стерва!»

— Давайте на улицу, — обернулась она к Кевину с Тиной, которым не пришлось повторять приглашение дважды. Разъярённая миссис Линдгрен бросилась вперёд, но была огорошена резким ударом. Вероника изо всей силы швырнула стакан ей в лицо. Угодив матери точно в лоб, стакан разлетелся на мелкие осколки, и по носу потекла тоненькая струйка крови. Вероника тем временем выскочила на улицу и бросилась догонять Тину с Кевином.

Сидевшая за столом женщина в полицейской униформе подняла взгляд на кубарем влетевших в участок детей.

— Что случилось? — строго спросила она. — Вы к кому?

— К вам, наверное, — задыхаясь ответила стоявшая впереди Вероника.

— По какому поводу?

— Я сдаваться пришла, — сказала девочка.

— Что значит — сдаваться?

— Ну, чтобы вы меня арестовали.

— За что?

— За то, что я ей морду расквасила.

— Кому ей?

— Матери моей. Миссис Линдгрен. Улица Сансет Хиллс, 52.

Женщина-полицейская опешила.

— Как так? Что случилось? За что?

— Не за что, а почему. Потому что я боюсь, что она меня тоже убьёт, как миссис Эдвардс своего сына Эрика. Они все просто сумасшедшие, на религии своей помешались!

Услышав крики, из кабинета вышел сержант, дежурный по отделению.

— Так, так, так, — сказал он. — Всем успокоиться. Кто может толком изложить, что произошло?

Вероника рассказала ему о только что случившемся у них в доме скандале и о том, что возвращаться туда она не собирается.

— Заявления в полицию на вас не поступало, — рассудительно сказал сержант, — а одно ваше устное заявление о совершённом вами хулиганском поступке не является достаточным основанием для ареста.

— Так что же мне теперь делать? — растерянно спросила девочка. — Куда мне идти? На улице теперь жить, что ли?

— У нас в городе, знаете ли, за последние двенадцать лет никаких преступлений не совершалось, — задумчиво продолжал полицейский, — и с детьми никто плохо не обращался. Поэтому у нас нет ни детского приюта, ни школы-интерната, в который мы могли бы вас поместить.

— Ну, да, — саркастически заметила девочка. — Никто с детьми плохо не обращается, только топят пачками, как щенят.

— Ну, что вы, — возразил сержант. — Щенят давно уже никто не топит. Просто собакам делают хирургическую операцию, чтобы они не могли иметь потомства.

— А людям? — спросила Вероника. — Людям почему не делают? Ладно, вижу, что помощи от вас не дождёшься. Не будете ли вы так любезны выглянуть на улицу и посмотреть, не поджидает ли меня там моя сумасшедшая родительница?

Сержант послушно подошёл к двери и выглянул наружу.

— Нет, на улице никого нет, — сказал он.

— Я знаю, что делать, — решительно сказала Тина, — идём к нам и там всё обсудим. У нас сейчас дома мамин приятель, мистер Джеймс. Он очень-очень умный. Он наверняка что-нибудь придумает.

Сержант задумчиво посмотрел вслед выходившим за дверь детям и облегчённо вздохнул.

Когда дети гурьбой ввалились в дом, они застали Монику и Джеймса на диване перед экраном телевизора в безмолвном шоке. Увидев Тину, Джеймс спросил её:

— Это тот мальчик, с которым ты вчера гуляла?

Тина молча бросилась к нему на колени и, наконец, разрыдалась.

— А вот, показывают, как её забирает полиция! Смотри, — вскрикнула Моника, — это же та женщина, с которой ты так долго разговаривал позавчера на вечеринке!

— Маленькая, ну успокойся, — гладил Тину по волосам и целовал Джеймс. — Будь взрослой девочкой.

— Я и так взрослая, — пробурчала Тина сквозь слёзы. — Ты и не знаешь ещё, какая я взрослая. Только никак к таким вещам привыкнуть не могу. А они вокруг меня постоянно случаются, как будто я проклятая.

Моника, немного придя в себя, обратила внимание на всё ещё стоявших у дверей Кевина и Веронику, и пригласила их сесть в кресла. Потом сходила на кухню и вернулась со стаканом в одной руке и с початой бутылкой Хеннесси в другой. Налив в стакан граммов сто пятьдесят, она протянула его продолжавшей всхлипывать Тине. Девочка взяла стакан двумя руками и, всё ещё сидя на коленях у Джеймса, залпом осушила его.

— Ты что делаешь? — в ужасе спросил Джеймс у Моники. — Она же умрёт. Скорую надо немедленно.

— Упокойся, ничего с ней не будет, — ровным тоном ответила Моника. — Это для неё как слону конфетка. Только, может, успокоится минут на пятнадцать.

Джеймс так и застыл с открытым ртом, продолжая держать малышку на коленях.

Отец Джонатан, глядя прямо в глаза главному следователю капитану Моррису, твёрдо заявил, что не сдвинется с места, пока ему не дадут свидания с миссис Эдвардс.

— Она моя прихожанка, — настаивал отец Джонатан, — и я несу ответственность за её душу. Она отказалась от адвоката. Она созналась в содеянном. Она не отрицает своей вины. Она сама, наконец, вызвала полицию. Что вам ещё требуется для «раскрытия» состава преступления? Теперь моя очередь. Я должен выяснить, что толкнуло её на этот поступок. Со мной она будет более откровенна, чем с кем-либо иным. Разве вам самому не интересно узнать, в чём же причина?

— Это нарушение правил, — упрямо повторял следователь. — Я не имею права никого допускать к подследственной.

— А когда были написаны ваши правила? — парировал клирик. — И сколько раз они применялись лично вами на практике за истекшие пятнадцать лет? Ни разу. Поскольку у вас уже пятнадцать лет не было ни одного случая преднамеренного убийства. Данный же случай выходит за рамки всего известного судебной практике за много лет. Нельзя же быть таким буквоедом, капитан. Если хотите, можете следить за мной и прослушивать наш разговор, если вам так угодно.

После получасовых препирательств капитан сдался. Он проводил священника в специальное помещение, оборудованное стеной с односторонней прозрачностью и прослушивающими устройствами, и велел привести арестованную.

Миссис Эдвардс вошла в сопровождении двух полицейских и села на указанное ей место за столом. Выглядела она совершенно спокойной. Сидевший напротив неё отец Джонатан попросил сопровождающих оставить их наедине. По-видимому, проинструктированные капитаном Моррисом, полицейские не стали спорить и вышли за дверь.

— Миссис Эдвардс, — начал отец Джонатан, когда они остались одни, — осознаёте ли вы, какой грех вы взяли на свою душу?

— Конечно, осознаю, отец Джонатан. В полной мере.

— Вы понимаете, что вы загубили свою душу? И вряд ли можете надеяться на спасение после смерти?

— Я пошла на этот шаг сознательно и не раскаиваюсь в этом.

— Вы были одной из моих лучших прихожанок. Вы всей душой веровали в Господа нашего. Вы принимали активное участие в делах общины. Можете вы мне объяснить, что случилось? Что толкнуло вас на этот ужасный поступок?

— Скажите, отец Джонатан, мои дети, не успевшие нагрешить, теперь уже в раю?

— Несомненно, так. Но вы понимаете, что вашу душу постигнет совсем другая участь? Вы не боитесь этого?

— Неужели вы до сих пор не понимаете, почему я сделала это? Хорошо, я объясню вам, хотя мне кажется, что уж вы-то, святой отец, должны были уже понять, что я пожертвовала собой ради своих детей.

— Пока что я вижу, что вы пожертвовали своими детьми. И не понимаю, во имя чего.

— Ну, смотрите, всё просто. Жизнь человеческая коротка. Неизмеримо короче посмертного существования души, поскольку душа бессмертна. Так?

— Пока что вы повторяете тривиальные истины. Я не понимаю, к чему вы клоните.

— С другой стороны, судьба бессмертной души зависит именно от этого короткого промежутка времени здесь, на Земле. Тот, кто ведёт праведную жизнь, попадёт в рай. Грешникам уготован ад. И это на веки вечные. Вы представляете себе это?

— Я представляю себе. Очень хорошо представляю. Я одного только не могу себе представить — как вы не побоялись столь сурового наказания и сознательно обрекли себя на вечные муки?

— Ну, вы только представьте себе, святой отец, что я, мать, бесконечно любящая своих детей, и праведная христианка, после смерти попадаю в рай. А один из моих детей сбился с пути, в силу своего упрямства, плохого характера, или по какой-нибудь иной причине начал грешить. Вы ведь знаете, насколько распространена в наши дни атеистическая пропаганда! А вдруг один из моих детей стал бы атеистом и начал бы отрицать бога? И в результате был бы ввергнут в ад. На веки вечные! Вы представляете? Как бы я могла быть счастлива в раю, зная, что душа моего любимого ребёнка страдает в аду. И будет страдать там вечно! Вы представляете себе, как это страшно — вечно! Поэтому я решила пожертвовать собой, своей бессмертной душой, во имя счастья моих детей. Пусть лучше я буду испытывать адские муки, зато души моих невинных детей уже в раю! Уже рядом с богом! Вы понимаете?

— Да, я понимаю, — с горечью в голосе выдавил из себя прелат. — Что же, дочь моя, ты сделала свой выбор. Теперь бог тебе судья.

Отец Джонатан тяжело поднялся из-за стола. В ту же минуту дверь отворилась, вошли два охранника и встали по сторонам неподвижно сидящей на стуле арестованной. Старый священник, сгорбившись, с трудом передвигая ноги, как будто под гнётом внезапно навалившегося на него невидимого груза, не глядя по сторонам, прошаркал к выходу. Поднявшись в кабинет следователя, он остановился на пороге. Голос его звучал глухо.

— Ну вот, капитан, вы всё слышали, я полагаю. Думаю, необходимо провести психиатрическое обследование. На мой взгляд эта женщина явно и серьёзно больна. Я, конечно, не психиатр, но, думаю, специалисты разберутся и поставят правильный диагноз. Очень, очень тяжёлый и прискорбный случай. Благодарю вас за то, что вы дали мне возможность поговорить с этой больной женщиной. До свидания, капитан.

Отец Джонатан, всё так же сгорбившись, повернулся и вышел в коридор. Выйдя на улицу, он достал из кармана плаща телефон. Сначала он позвонил в собор и попросил взявшего трубку своего помощника, отца Леонарда, взять на себя проведение служб в течение ближайших нескольких дней, сославшись на усилившиеся боли в сердце в связи с недавними трагическими событиями. Затем набрал номер бюро путешествий, принадлежавшего одной из активисток его прихода, миссис Форестер.

— Бюро путешествий «Вокруг света», — отозвался мелодичный голос хозяйки, который старый священник узнал бы из тысячи.

— Миссис Форестер, — сказал он усталым голосом, — с вами говорит отец Джонатан. Мне нужна ваша помощь. Срочно и конфиденциально.

Он был уверен, что на миссис Форестер он может положиться полностью. Она умела держать язык за зубами, не в пример многим другим его прихожанкам, для которых обмен сплетнями составлял самую суть их существования.

— Слушаю вас внимательно, — сказала миссис Форестер серьёзным понимающим тоном.

— Билет на ближайший рейс в Рим с открытой датой возвращения.

— Одну минуту, пожалуйста. Так, вылет через три с половиной часа с пересадкой в Нью-Йорке вас устроит?

— Прекрасно. Я уже на пути в аэропорт. И, пожалуйста, миссис Форестер, никому ни слова.

— Я всё поняла, ваше преосвященство. Счастливого пути.

Моника быстро приготовила детям поесть и, когда все уселись за стол, малышка Тина, слегка заплетающимся языком, но довольно чётко начала вводить Джеймса в суть дела.

— Вероника поскандалила с матерью, швырнула в неё стакан, попала, и теперь возвращаться домой не может. И не хочет. Кевин тоже не хочет возвращаться к своим родителям. В полицейском участке сказали, что ничем помочь не могут, а арестовывать Веронику не собираются, а детских приютов и интернатов в городе нет, Джеймс, придумай, пожалуйста, что нам всем теперь делать, ты же умный.

— Да, ситуация, — задумчиво произнёс Джеймс. — Что мы будем делать, если ваши родители узнают где вы и явятся сюда за вами?

— Скоро не узнают, — сказала Тина, — они тупые. Могут догадаться в полицию заявить о пропавших детях, и то разве что к вечеру, не раньше. А ночью полиция никого по улицам искать не будет.

— Это-то так, — согласился Джеймс, — но лучшая защита это нападение.

Он набрал номер на своём телефоне.

— Майк, это ты? Старина, это говорит твой знакомый британский шпион. Нужна твоя помощь. Нет, не мне, я уже давно ни в какие скандалы не ввязываюсь, ты же знаешь. Моим друзьям. Если ничем не занят, пожалуйста, приезжай немедленно. Улица Хиллкрест, 354. Через полчаса? Ждём.

— Кто это Майк, — полюбопытствовала Моника.

— Мой старый приятель, — ответил Джеймс, — мы с ним вместе в колледже учились. Он теперь адвокат. С большим стажем. Он точно скажет, что надо делать. Так что, не вешайте носы, дамы и господа. Ну, теперь можно и мороженое?

— Мне с коньячком, пожалуйста, — облизнулась Тина.

Сев в такси в римском аэропорту, отец Джонатан глухо сказал в микрофон только одно слово: «Ватикан», и автомобиль мягко тронулся с места. Дорога заняла около часа, который священник потратил на то, чтобы окончательно собраться с мыслями и набросать план беседы.

Отец Джонатан посещал Ватикан последний раз более пятнадцати лет тому назад, однако без труда вспомнил, где находится приёмная священной конгрегации. Объяснив секретарю, кто он такой и откуда прибыл, отец Джонатан подчеркнул, что речь идёт о деле особой важности не терпящем отлагательств. Секретарь в рясе доминиканского монаха бесшумно отворил дверь в кабинет и скрылся за ней. Отец Джонатан опустился в одно из мягких бархатных кресел и прикрыл глаза.

Через пять минут секретарь появился на пороге кабинета и объявил отецу Джонатану, что, принимая во внимание особые обстоятельства дела, по которому он срочно прибыл из далёкой Америки, в нарушение установленного порядка ему будет дана краткая аудиенция. Отец Джонатан облегчённо вздохнул и приготовился ждать. Ожидание, однако, оказалось недолгим. Всего через несколько минут он был приглашён в кабинет префекта конгрегации доктрины веры.

Отец Джонатан кратко изложил своему высокопоставленному собеседнику сухие факты: его прихожанка, ревностная католичка, убила четверых своих детей, опасаясь, что вероятность их грехопадения в будущем слишком велика, что может повлечь за собой ввержение их душ в ад после их смерти. Считая такой риск неоправданным, она решила принести в жертву свою бессмертную душу и отправила своих детей в рай незамедлительно. Основным доводом в пользу своего решения она считает несравнимость по продолжительности кратковременную земную жизнь и вечное посмертное существование души.

— Сама эта мысль чрезвычайно опасна для церкви. Во-первых, у неё могут появиться последователи, которых может убедить её больная логика. Во-вторых, развитие подобных взглядов может привести к появлению новых ересей, которые явятся угрозой традиционному христианству в целом. В-третьих, что ещё более опасно и, к тому же более вероятно, подобные взгляды могут быть развиты и использованы воинствующими атеистами с целью доказать логическую абсурдность теологических постулатов католической церкви, да и всего христианства в целом. Разумеется, можно и нужно объявить эту женщину невменяемой, но этого не достаточно. Дело нельзя доводить до суда над ней, потому что гласный суд, широко освещаемый всеми существующими средствами массовой информации, предоставят ей трибуну для широчайшего распространения её бредовых идей. Мы не можем позволить выпустить джинна из бутылки. Последствия могут оказаться непредсказуемыми и катастрофическими.

Префект конгрегации выслушал сжатую, но крайне эмоциональную речь старого священника и глубоко задумался.

— Благодарю вас за безупречную службу матери нашей католической церкви, — медленно произнёс он. — Боюсь, что ваши опасения вполне обоснованны. Вы отреагировали на взрывоопасную ситуацию наиболее правильным образом, немедленно информировав священную конгрегацию. Мы немедленно примем все необходимые меры, чтобы взять ситуацию под контроль.

С этими словами он написал несколько слов на листке в лежавшем перед ним блокноте и вызвал звонком секретаря.

— Уважаемый отец Джонатан, — сказал префект, вставая. — Церковь весьма высоко ценит ваше рвение и преданность. Пожалуйста, позвольте мне покрыть ваши расходы, связанные с этой поездкой.

Высокопоставленный священнослужитель вырвал листок из своего блокнота и передал его вошедшему секретарю, после чего проводил посетителя до дверей кабинета и пожелал ему счастливой обратной дороги. В приёмной секретарь попросил отца Джонатана присесть на минутку в кресло, а сам тем временем выписал чек на предъявителя и с лёгким поклоном вручил его старому священнику. Выйдя из здания наружу, отец Джонатан взглянул на вручённый ему чек в ярком дневном свете, и был немало удивлён тем, что сумма, проставленная на чеке превосходила затраты на его перелёт в Рим и обратно по меньшей мере раз в двадцать.

После того, как посетитель покинул здание, префект конгрегации доктрины веры попросил секретаря вызвать к нему как можно скорее некое доверенное лицо, не называя его по имени. Секретарь понимающе кивнул и молча вышел из кабинета.

— Ну, что тут у вас происходит, — спросил Майк, входя в дом. Моника закрыла за ним дверь и Джеймс, не теряя времени, начал вводить старого приятеля в курс дела.

Выслушав отчёт, адвокат задумался минут на пятнадцать, делая пометки в своём блокноте. Он по старомодной привычке предпочитал бумагу всем этим электронным усовершенствованиям. Он вообще выглядел довольно старомодно в своём светлом однобортном костюме, коричневых мокасинах на ногах и техасской шляпой на голове. Таков был его имидж, тщательно разработанный специально нанятым психологом. Внешний вид образцового адвоката должен быть запоминающимся. Похоже, что нестандартный вид делал своё дело — Майка знала и помнила добрая половина города. Во всяком случае официальным лицам и государственным чиновникам он был хорошо знаком.

— Мой план действий таков, — провозгласил Майк. — Пункт первый: просим у комиссара полиции выделить нам одного полицейского для круглосуточной защиты от возможного нападения. Поскольку в доме находятся дети, опасающиеся за свою жизнь со стороны религиозных фанатиков в лице их родителей. Комиссар хорошо меня знает и на фоне сложившейся ситуации предпочтёт не рисковать. Так что, я думаю, официальный представитель правозащитных органов нам обеспечен. Пункт второй: я вызываю сюда обозревателя с городского телевизионного канала новостей. Чем больше общественный резонанс — тем лучше мы защищены. Пункт третий: я официально заявляю перед телекамерой, что являюсь официальным защитником интересов этих детей. Пункт четвёртый: я запрашиваю у городского судьи постановление о запрете для всех родственников моих подзащитных на приблежение к детям на расстояние меньше 100 ярдов. В результате перечисленных мероприятий нам всем гарантирована безопасность. Но имейте в виду, что как только я начну действовать, дороги назад уже не будет. Вы, Кевин и Вероника, принимаете очень важное решение. Я не знаю, как государственные чиновники могут решить вашу дальнейшую судьбу. Вас могут определить в какую-нибудь школу-интернат, или какая-нибудь семья захочет взять вас к себе. Я не знаю, будет ли это лучше, чем ваша жизнь сейчас с вашими биологическими родителями.

— Да уж, хуже-то наверняка не будет, — решительно заявила Вероника.

— И я обратно возвращаться не хочу, — добавил Кевин.

— Это ваше окончательное решение? — ещё раз строго спросил Майк.

Кевин и Вероника, как-то сразу повзрослевшие, серьёзно кивнули.

— Ну, что же, если вы это твёрдо решили, я начинаю действовать, — сказал Майк.

— Скажите, Майк, — спросила Моника, подходя к нему ближе, — а почему вы так легко взялись за это дело? Вы ведь понимаете, что этим детям нечем оплатить ваши услуги. Только из-за вашей старой дружбы с Джеймсом?

— Это одна из причин, — ответил Майк. — А другая заключается в том, что я сам в детстве воспитывался в религиозной семье и знаю, что это такое. У меня выработался стойкий иммунитет к промыванию мозгов со стороны любых религиозных и политических деятелей. Особенно меня раздражают фундаменталисты. Это те, кто слепо верит в примитивные религиозные догмы тысячелетней давности и не хочет замечать, что земля уже не плоская, что болезни вызываются бактериями и вирусами, а не гневом божьим, что еретики тоже люди и имеют право на существование. Поэтому мне доставляет удовольствие при каждом удобном случае вставить им фитиль в задницу, простите мне мой французский.

После того как начальник полиции пообещал прислать одного из своих людей, а команда телевизионных новостей уже была на пути к их дому, Майк позвонил городскому судье мистеру Дугласу. Судья не только пообещал немедленно выписать необходимое постановление, но и доставить копии самому Майку и родителям детей со специальным судебным курьером.

— У меня есть к вам встречная просьба, Майк, — сказал мистер Дуглас, когда договорённость по делу Кевина и Вероники была достигнута. — Дело об убийстве четырёх детей, совершённом миссис Эдвардс, выглядит совершенно ясным и не требует дополнительного расследования. Учитывая давление со стороны сразу нескольких официальных и общественных организаций, а также отсутствие на настоящий момент других серьёзных дел, городским судом было принято решение рассмотреть это дело как можно скорее. Прокурору достаточно двух-трёх дней на подготовку, поэтому мы уже разослали повестки кандидатам в присяжные заседатели. Осталась только одна проблема. Миссис Эдвардс категорически отказалась от адвоката. Но, как вы понимаете, согласно протоколу мы вынуждены назначить ей государственного защитника. Лучшей кандидатуры, чем ваша, у меня нет. Я понимаю, что такого известного адвоката, как вы, вряд ли может устроить стандартный гонорар, но нестандартность ситуации вынуждает меня обратиться к вам с личной просьбой.

— Ваша честь, — вежливо отозвался Майк, — как же я могу отказать такому уважаемому человеку, как вы. Разумеется, я согласен.

— Вот и отлично, — обрадовался судья. — В таком случае будьте любезны присутствовать послезавтра на утреннем заседании. Предстоит отбор присяжных. Начало заседания в десять.

Майк сложил телефон, сунул его в карман и откинулся на спинку дивана. События развивались с неожиданной быстротой. На улице раздался топот нескольких пар ног и шум голосов. В дверь позвонили. Моника впустила телевизионных репортёров, оператора и осветителя с двумя лампами в руках.

Анри Леннард знал, что рано или поздно серьёзный заказ с приличной оплатой найдёт его. Вот уже четыре года он жил в США, имея на руках вид на жительство и разрешение на работу, сохраняя при этом бельгийское гражданство. Будучи иностранным подданным он не был обязан вживлять себе чип слежения, так что мог перемещаться по стране свободно, зная, что его маршрут не записывается в глобальную память. Анри нравилась такая жизнь. Заказ, выполненный за два-три дня обеспечивал ему безбедное существование минимум на полгода. Последний раз, это было одиннадцать месяцев тому назад, он убрал богатенького старичка, инсценировав смерть от инфаркта. ФБР и в голову не пришло проводить расследование, настолько естественно всё выглядело.

Однако, дело, которое было предложено ему вчера, выглядело гораздо более рискованным, чем всё то, чем он занимался до сих пор. Хотя и оплата была настолько щедрая, что не согласиться было трудно. Убийство в публичном месте с последующим разыгрыванием праведного негодования перед судом с неизбежным тюремным сроком — всё это было не в его вкусе. С другой стороны — триста тысяч наличными вперёд и дополнительно сто тысяч за каждый месяц отсидки с гарантированной амнистией не позднее, чем через год, обеспечивали спокойную жизнь на последующие десять-пятнадцать лет. От таких условий Анри отказаться не мог. Он и не отказался. Откопав на закате из тайника пристрелянный пистолет, он ввёл в систему управления автомобиля координаты пункта назначения и улёгся на раскладном кресле, превратившимся в комфортабельную импровизированную постель. За ночь предстояло покрыть расстояние около пятисот миль, а к утру надо быть в форме.

Группа лейтенанта Батлера в составе четырёх человек получила задание обеспечить доставку подсудимой в здание суда к девяти тридцати утра. Полицейский пикап заранее подъехал задним ходом к высокому крыльцу следственной тюрьмы. Заключённая уже была переодета в чёрную юбку и белую блузку. Женщина надзирательница в сопровождении двух подчинённых лейтенанта отправилась открывать камеру и выводить подсудимую. На ступеньках крыльца по обе стороны столпились любопытные, желающие взглянуть на мать-убийцу. Как раз в это время в помещении дежурного зазвонил телефон. Глухой, явно искажённый мужской голос коротко предупредил о возможном покушении на жизнь транспортируемой заключённой и дал отбой. Встревоженный дежурный офицер выскочил из кабинета и кинулся к лейтенанту Батлеру. Вывод заключённой пришлось задержать на пару минут, пока лейтенант вполголоса отдавал распоряжения сержанту Льюису.

— Внимательно следи за толпой с правой стороны. Только с правой, понятно? Я беру на себя левую сторону. Пистолет держи наготове. При угрозе покушения стреляй на поражение. Больше никому ни слова.

Заключённую в наручниках вывели наконец на крыльцо. Двое полицейских держали её за руки выше локтя. За ними на расстоянии полушага двигались сержант Льюис и лейтенант Батлер, зорко вглядываясь в два десятка любопытных лиц с горящими глазами, столпившихся по сторонам за переносными барьерами. Телевизионщики тоже уже были тут как тут.

Миссис Поттер, несмотря на то, что ей месяц назад исполнилось семьдесят шесть, продолжала вести активную жизнь. Каждый день она встречалась с двумя своими приятельницами в кафе за углом, в том же квартале, где находилась её квартира, где они активно делились городскими новостями, щеголяя друг перед другом своей осведомлённостью. Со здоровьем у миссис Поттер всё было в порядке, если не считать почти полной потери слуха, так что без слухового аппарата она уже не могла существовать. Да ещё эта досадная забывчивость, которой, кажется, ещё всего два года назад не было и в помине.

Последние два дня миссис Поттер провела перед телевизором, почти не вставая с места. Ведь это был не какой-нибудь детективный телесериал, а реальные события, происходившие здесь, рядом, в её городе. Вчера миссис Поттер получила от своей подруги миссис Розенгартен абсолютно точную информацию о том, что сегодня утром убийцу повезут из следственного изолятора в центральном отделении полиции в здание суда. Уже в восемь утра миссис Поттер находилась в состоянии полной боевой готовности. Нетерпение и любопытство выгнали её из дома заранее, так что она оказалась перед главным входом когда ещё не было девяти. Она была одной из первых и заняла удобное место с правой стороны от входной двери. Однако, к её неудовольствию, минут через десять рядом с ней появилась группа телевизионщиков, которая стала оттирать её с удобного места. Как миссис Поттер не сопротивлялась, но подвинуться пришлось, и тут вдруг миссис Поттер обнаружила, что абсолютно ничего не слышит, что происходит вокруг. Должно быть, разрядилась батарейка её слухового аппарата, и в сумбуре событий последних двух дней она забыла её подзарядить. Какая обида!

Но наконец-то она дождалась того момента, из-за которого пришла сюда. В сопровождении четырёх полицейских, со скованными за спиной наручниками руками, убийца показалась на крыльце и начала спускаться по лестнице, поддерживаемая с двух сторон. В это самое время какой-то совершенно невоспитанный мужчина ростом на две головы выше миссис Поттер совершенно невежливо отпихнул её бедром прямо под ноги телевизионщику с камерой. Такой наглости старушка стерпеть не могла и, восстановив равновесие, в запале бросилась на обидчика и изо всей силы толкнула его обеими руками. Какого же было её удивление, когда мужчина весом под сто килограммов вдруг покачнулся и упал, сильно ударившись головой о ступеньку лестницы. Из-под головы упавшего потекла алая струйка.

— Ой, — взвизгнула миссис Поттер, — Я не хотела! Я не специально. Она схватилась за сердце и опустилась на ступеньку. В глазах у неё потемнело, а шума вокруг себя она не слышала.

Два выстрела раздались одновременно. Сержант Льюис вовремя заметил, что высокий мужчина шагнул вперёд и вытащил пистолет. Перед тем как выстрелить, он качнулся вправо, но сержант, проводивший немало времени в тире, отрабатывая стрельбу по движущимся мишеням, поймал это движение и всадил пулю незнакомцу точно в середину лба. Однако убийца тоже успел выстрелить и теперь скованная наручниками подсудимая лежала на ступеньках каменной лестницы и на левом рукаве её белой блузки расплывалось кровавое пятно. Шедший слева от неё полицейский тоже упал с простреленной выше локтя правой рукой. Зеваки, стоявшие по сторонам лестницы, стояли молча, как в трансе.

Лейтенант Батлер мгновенно оценил ситуацию и начал отдавать приказания выскочившим из дверей полицейским. Один из них вместе с сержантом Льюисом подняли раненную заключённую и внесли её обратно в здание. Двое других оперативно выкатили носилки и в течении трёх-четырёх минут упаковали труп нападавшего в чёрный пластиковый мешок. Лейтенант помог встать раненному полицейскому и повёл его наверх, крепко держа за талию. Миссис Поттер продолжала сидеть на ступеньке в полном шоке. Оператор телевизионной группы суетился, направляя камеру то на раненных, то на полицейских, убиравших труп.

Рана миссис Эдвардс оказалась неопасной. Пуля задела плечо, вызвав обильное кровотечение, но артерия не была задета. Один из полицейских быстро оказал ей первую помощь, обработав рану мультимицином и заклеив её жидким плазмоидом, моментально образовавшим эластичную плёнку и остановившим кровотечение. Дежурный врач занялся раненным полицейским.

Телевизионный оператор заметил на другой стороне каменной лестницы молодого паренька, который, не растерявшись, снимал всё происходящее на свою портативную электронную камеру. Оператор перемахнул через барьер и в общей суматохе быстро оказался рядом с продолжавшим снимать парнем.

— Слушай, приятель, — негромко обратился к нему оператор, подкравшись сзади. — Ты всё успел заснять? И стрельбу тоже?

Паренёк испуганно отодвинулся и опустил фотоаппарат.

— Не бойся, я не полицейский. Слушай, дай мне скопировать то, что тебе удалось заснять, а? Я тебе хорошо заплачу. У меня есть наличные, выделенные специально для таких случаев. Пятьсот баксов, идёт?

Фотограф-любитель, быстро оправившись от замешательства, сообразил, что у него в руках уникальные кадры, которые можно выгодно продать. А покупатели наверняка валом повалят. Первый уже здесь.

— Пять тысяч, — отреагировал паренёк на предложение оператора.

— Ну, ты загнул! Столько у меня нет. Хорошо, две тысячи.

— Три!

— Сговорились.

Оператор достал из кармана пачку сложенных вдвое купюр и протянул парню.

— Я в одну секунду скину твою запись на свою камеру, — протянул он другую руку за фотоаппаратом удачливого любителя.

Пока паренёк, отвернувшись от суетящихся людей, пересчитывал стодолларовые бумажки, оператор молниеносно подключил фотоаппарат к своей камере и за несколько секунд скачал всю цифровую информацию. После чего отдал фотоаппарат владельцу, довольному выгодной сделкой, пожал ему руку и рванул обратно к своей группе. Обменявшись парой фраз с коллегами, он решительно направился к автобусу с оборудованием. Вся группа стала поспешно сворачиваться и заспешила за ним.

Женщина-полицейская спустилась к продолжавшей сидеть в прострации на ступеньке миссис Поттер и поинтересовалась, как старушка себя чувствует и не нужна ли ей помощь? Ответа не последовало. Оставлять старого человека в таком состоянии на улице было нельзя. Полицейская дама вернулась в здание и через минуту вышла снова со шприцем в руке. Она ввела в вену миссис Поттер успокоительное с тонизирующими добавками, порылась в её сумочке, нашла конверт с неоплаченным счётом за электричество и, установив таким образом адрес старушки, попросила одного из полицейских доставить её домой. Уборщик полицейского участка принялся смывать из шланга кровавые пятна.

Паренёк-фотограф, неожиданно заработавший кучу денег, прибежал домой в радостном возбуждении, прикидывая, кто ещё мог бы стать покупателем его горячего материала. Первым делом надо было переписать весь фильм с фотоаппарата в память компьютера и на всякий случай послать себе самому по электронной почте для сохранности. Каково же было его удивление, когда вместо чёткого изображения он увидел на экране расплывающиеся цветные пятна. Оператор-телевизионщик оказался профессионалом. Скопировав фильм на свою камеру он запустил в фотоаппарат удачливого любителя компьютерный вирус, который полностью уничтожил все хранившиеся там изображения.

В полицейской машине миссис Поттер окончательно пришла в себя и испугалась, что её уже везут в тюрьму. Даже сравнительно небольшой срок заключения за непреднамеренное убийство мог оказаться для неё пожизненным. Однако, к огромному её удивлению, минуты через полторы автомобиль затормозил прямо перед её домом, а вежливый полицейский открыл дверцу с её стороны и помог ей выбраться наружу. Ничего не понимая, старушка вошла в свою квартиру на первом этаже, первым делом подключила для подзарядки батарейку слухового аппарата, а вслед за этим, естественно, включила телевизор. Каково же было её удивление, когда на экране крупным планом она увидела саму себя. Двадцатипятисекундный эпизод с покушением, снятый в двух ракурсах, повторялся почти непрерывно с краткими пояснениями телеведущей в перерывах. Через пять минут, подключив заработавший слуховой аппарат, она, наконец, смогла разобрать, в чём дело. Оказывается, это она оказалась главной героиней, спасшей подсудимую от неминуемой гибели. В результате безумного нападения миссис Поттер на убийцу, пуля из его пистолета отклонилась в сторону и нанесла миссис Эдвардс только лёгкое повреждение, ранив при этом в руку сопровождавшего полицейского.

В ту же минуту резко зазвонил телефон. Миссис Поттер сняла трубку и начала принимать поздравления.

Лейтенант Батлер в задумчивости налил себе вторую чашку кофе. Он начал понимать, что странный телефонный звонок, полученный за несколько минут до вывода подсудимой из здания, вполне вписывался в логическую цепочку. Кто-то был заинтересован в том, чтобы миссис Эдвардс замолчала навсегда, и её убийца тоже должен был замолчать, чтобы был уже не в состоянии выдать тех, кто его нанял.

Прошла неделя со дня неудавшегося покушения. В городском суде начиналось слушание дела миссис Эдвардс. Кевин и Вероника продолжали оставаться в доме Моники. К десяти утра все, включая Джеймса, сидели перед телевизором и ждали открытия судебного процесса. Судья Дуглас, вопреки общепринятым правилам, разрешил телевизионной группе присутствовать в зале суда и вести трансляцию в прямом эфире.

Вступительное слово было предоставлено прокурору.

— Господин судья, господа присяжные заседатели, — начал прокурор неторопливо, как бы раздумывая над каждым словом. — Вы знаете, что не только весь наш город, который постигла эта ужасная трагедия, но и вся страна следит за этим уникальным судебным процессом. Уникальным не только в силу бесчеловечной жестокости со стороны матери к её любимым, по её собственному заверению, детям, но и в силу беспрецендентного в судебной практике объяснения причин этого деяния.

По словам самой обвиняемой, она совершила убийство, движимая любовью к своим детям. В основе побудительного мотива убийства лежат религиозные представления о бессмертии душ, существовании рая и ада, и определения греха. Совершая убийство четверых своих несовершеннолетних детей, подсудимая верила в то, что спасает их души. Будучи ревностной христианкой, опираясь на учение церкви, она представляла себе дальнейшую жизнь своих детей как непрерывную череду соблазнов, против которых её дети, с большой степенью вероятности, не смогут устоять. Следствием этого явится нарушение христианских заповедей, впадение во грех, и посмертное наказание для бессмертных душ её детей путём ввержения их на веки вечные в ад. То есть, сумма ошибок, совершённых в течении короткой жизни на Земле, влечёт за собой бесконечные во времени страдания бессмертной души. Из всего этого подсудимая миссис Эдвардс сделала логический вывод: лучше она принесёт в жертву свою бессмертную душу и обречёт себя на вечные муки, но спасёт души своих детей, отправив их прямиком в рай, на вечное блаженство.

Уникальность этого дела заключается ещё и в том, что подсудимая не отрицает факта убийства своих четырёх детей и не просит о сносхождении. Наоборот, она прямо и недвусмысленно заявляет о том, что предпочла бы быть приговорённой к смертной казни, поскольку тем самым хотя бы малая часть её вины была бы с неё снята в глазах господа и она, как и все прочие, претерпевшие насильственную смерть, могла бы расчитывать на каплю снисхождения.

Уникальна и моя роль, как прокурора, в этом процессе, поскольку мне нет нужды доказывать суду факт совершения подсудимой противоправного деяния — она этот факт не отрицает. Нет для меня и необходимости требовать для подсудимой меры наказания — она сама испрашивает для себя высшую меру наказания — смертную казнь. Если на обычном судебном процессе прокурор стремится доказать факт совершения противоправного деяния и требует от суда определённого наказания, в то время как защитник пытается опровергнуть логические построения прокурора или найти смягчающие обстоятельства дела, благодаря которым может быть смягчён приговор, то на сегодняшнем процессе роль прокурора, как и роль защитника, выглядит совершенно бессмысленной.

В чём же заключается наша общая цель сегодня? Что мы должны сделать? На что мы все, и прокурор, и судья, и защитник, и присяжные заседатели, должны быть нацелены? Объективно говоря, наша общая цель — восстановление справедливости. Нам предстоит установить не столько факт деяния — убийства четырёх ни в чём не повинных детей, поскольку факт этот уже установлен и не вызывает сомнения; нам предстоит установить степень виновности подсудимой и выяснить кто или что вместе с ней несёт ответственность за случившуюся трагедию.

Принимая за аксиому точку зрения подсудимой на жизнь, смерть и посмертное существование души, следует признать её логику безупречной и последовательной. Я лично не вижу логических ошибок в её рассуждениях. Однако, в этом случае мы вынуждены будем признать допустимость такого рода деяний в будущем и оправдывать родителей, которые могут последовать её примеру! Но, с точки зрения здравого смысла и действующих в нашем обществе законов, это немыслимо. Следовательно, остаётся одно — усомниться в истинности и правомерности предлагаемой нам аксиоматики. Но кто же предлагает нам эту систему аксиом? Церковь. Но я не считаю, господин судья, что мы вправе здесь, в этом зале заниматься теологическими изысканиями. Я не думаю, что мы можем взять на себя задачу определять степень вины, падающую в данном случае на религиозную традицию христианства.

Я считаю, что поступок этой женщины вскрыл глубочайшее внутреннее противоречие, заключённое в христианской доктрине. Но, в то же время, я не считаю, что мы, собравшиеся здесь пятнадцать человек, имеем полномочия рассматривать такие глобальные вопросы и выносить по ним решения. Мы не можем взять на себя ответственность за решение проблем, над которыми выдающиеся умы бьются уже на протяжении как минимум тысячелетия.

Поэтому я прошу вас, господин судья, и вас, господа присяжные заседатели, быть по возможности объективными, подойти к рассмотрению этого дела непредвзято и, ориентируясь на ваше чувство справедливости, определить степень вины подсудимой в совершённом ею поступке.

Закончив свою речь этими словами, прокурор прошёл к своему месту и тяжело опустился на стул, вытирая платком выступивший на лбу пот. Все присутствующие молчали. Тишину нарушало только слабое жужжание телевизионных камер. Примерно через минуту, словно выйдя из состояния оцепенения, судья Дуглас объявил перерыв.

— Мне кажется, я начинаю понимать, кто был заинтересован в смерти миссис Эдвардс, — произнёс Джеймс, выключая телевизор.

— Кто? — с любопытством спросила Моника.

— А ты сама как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Джеймс.

— Если я всё правильно поняла, — угрюмо произнесла Вероника, — этот дяденька сказал, что виновата не только миссис Эдвардс, но и тот, кто промывал ей мозги.

— Правильно рассуждаешь, девочка, — подтвердил Джеймс.

— Так что, ты думаешь, что церковь могла организовать это покушение? — спросила Моника с испугом.

— А чему ты удивляешься? — ответил Джеймс. — Ты только вспомни, сколько людей церковь уничтожила за всю историю человечества, отстаивая чистоту веры. Каждый мыслящий человек был опасен для церкви, немедленно объявлялся еретиком, врагом веры и господа. Сколько людей погибли в застенках инквизиции, умерли под страшными изощрёнными пытками, были сожжены заживо на кострах. Добавь к этому всех жертв нескончаемых религиозных войн, продолжавшихся столетиями. И это относится не только к христианству. И ислам, и индуизм, и религии инков, ацтеков, майя в Америке, и даже кажущийся миролюбивым буддизм — у всех религий руки по локоть в крови. А в этом случае под угрозой оказались сами основы христианской религии. Так что это покушение — просто естественная реакция церковного организма на угрозу.

— А нам в школе ничего об этом не рассказывали, — сказал Кевин, слушавший Джеймса с открытым ртом и с ужасом в глазах.

— А ты помнишь, какие уроки были у нас отменены в ту пятницу? — спросила Вероника.

— Естествознание, по-моему, — наморщил лоб Кевин.

— Да, и история, — встряла Тина.

— А вы знаете, почему вдруг эти занятия отменили? — продолжала Вероника хмуро. — Потому что мистеер Коэн и мистер Миллн отказались работать в этой дурацкой школе из-за того, что им запрещали рассказывать нам правду.

— А ты откуда знаешь? — удивился Кевин.

— Случайно подслушала, — ответила Вероника.

Моника накормила всю ораву и уже собирала со стола тарелки и стаканчики одноразового пользования. Джеймс включил телевизор как раз перед началом послеобеденного заседания. Судья Дуглас предоставил слово защитнику Майклу Стаффорду.

— Господин судья, господа присяжные заседатели, — начал Майк спокойным, ровным тоном. — Обычно защитнику приходится оспаривать речь обвинителя и доказывать, что в таких-то и таких-то пунктах обвинение не состоятельно, в таком-то утверждении использована не до конца проверенная информация, а такой-то вывод нельзя признать однозначным. Но сейчас, на этом процессе, я с самого начала вынужден признаться в том, что мне нечего возразить на речь, произнесённую прокурором пару часов назад. Я полностью согласен с ним по всем пунктам. Однако, мне хотелось бы кое-что добавить, с целью прояснить суть дела. В речи уважаемого прокурора явственно прозвучала мысль о том, что ответственность за случившуюся трагедию ложится не только на подсудимую, но и на всю теологическую систему взглядов, известную всем вам под названием христианство. Именно эта система взглядов подготовила и направила сознание подсудимой на совершение деяния, которое все мы не можем квалифицировать иначе, чем преступление. Ибо убийство ни в чём не повинных людей, а в данном случае более того — несовершеннолетних детей, является преступлением.

А теперь позвольте мне зачитать вам расширенную цитату из книги, написанной православным священником и посвящённой истории христианских святых. События, о которых идёт речь, произошли во втором веке нашей эры, когда христианская религия только зарождалась, и о разделении церкви на католическую, православную и протестантскую ещё никто и представить себе не мог. Поэтому история ранних святых, которую я вам сейчас процитирую, признаётся истинной обеими ветвями христианства. Итак:

«София-римлянка, мученица (около 137 года). Мать святых мучениц Веры, Надежды, Любови, коим было тогда 12, 10 и 9 лет.

Жила в царствование императора Адриана. В честном супружестве родила троих дочерей, коим нарекла имена, соответствующие трём христианским добродетелям и старалась эти добродетели в них воспитать. Узнав, что они христиане, император повелел привести их к нему. Уразумев цель повеления, София с дочерьми обратилась к богу о ниспослании им помощи в предстоящих мучениях, научала дочерей быть твёрдыми и мужественными, дабы по смерти с радостью войти в чертог Христа. Дети обещали исполнить её совет.

На суде Адриан увещевал детей поклониться идолам, но они ответили, что хотят быть детьми Бога Небесного. Дочерей мучили и казнили поочерёдно.

Веру били, отрезали сосцы, ложили на раскалённую железную решётку, кидали в котёл с кипящей смолой и маслом. Не зная, что ещё сделать, усекли её мечом. Надежду били, бросали в огонь; повесив, строгали когтями, тоже бросали в котёл, но котёл растопился и кипящая масса опалила окружающих. Была усечена мечом.

Младшую Любовь били, растянув на колесе, затем бросили в печь, но она ходила по ней и радовалась; внезапно из печи вылетело пламя, многих пожгло в пепел, а иных и императора опалило. Разгневанный мучитель повелел и её усечь мечом.

Похоронив детей, София плакала от радости и молилась богу, находясь три дня на их могиле, где и скончалась».

Как видите, налицо некоторая аналогия с делом, которое нам с вами приходится разбирать. Разница заключается в том, что дочери святой Софии были убиты преступным императором, а в нашем деле мать сама убила своих детей, принеся в жертву за их вечное райское блаженство свою бессмертную душу. А самая замечательная параллель заключается в словах: «Похоронив детей, София плакала от радости…» То есть, святая София не воспринимала случившееся с её детьми как трагедию. Подсудимая миссис Эдвардс оценивает смерть своих детей также положительно. Таким образом, становится ясно, что именно христианская система взглядов и верований является главной причиной, логически подтолкнувшей мать к совершению тягчайшего преступления.

Следует признать, что до сих пор эта логика была скрыта от верующих, хотя и присутствовала неявным образом во всём объёме христианских верований. А миссис Эдвардс своим поступком лишь обнажила самую суть этих верований, довела эту суть до логического предела.

Так кто же сегодня находится здесь перед нами: ужасная преступница или новая святая? Иначе говоря, оценка деяния, совершённого подсудимой, зависит от точки зрения. С религиозной точки зрения её поступок может быть понятен и даже в какой-то мере оправдан. Однако общественный порядок держится на существующем законодательстве. И это законодательство не зависит ни от каких религиозных интерпретаций.

Моя роль в этом процессе двусмысленна. Как представитель защиты я должен защищать интересы подсудимой миссис Эдвардс. Но парадокс заключается в том, что она хочет не смягчить меру наказания, которое её ожидает, а наоборот, получить высшую меру наказания — смертную казнь. Однако я, как защитник, просто не могу способствовать ей в этом. Поэтому единственное, что я могу сделать в этой ситуации, это призвать вас, господа присяжные заседатели, и вас, господин судья, к максимально возможной объективности и справедливости.

После того, как защитник закончил своё выступление, телеведущая объявила об изменении программы передач. Сразу после окончания трансляции из зала суда, вниманию телезрителей предлагается открытый диспут между двумя католическими священниками и двумя представителями научного знания.

— Звучит очень интригующе, — сказал Джеймс. — Я думаю, что наши молодые люди могут почерпнуть из этой передачи много полезной информации.

Вероника, Кевин и Тина согласились посмотреть незапланированный диспут с большим энтузиазмом. Каково же было их удивление, когда они увидели на экране хорошо знакомые им лица. От католической церкви в диспуте принимали участие отец Джонатан и отец Габриэль. Точку зрения науки должны были отстаивать их бывшие школьные учителя мистер Миллн и мистер Коэн. Вся компания устроилась перед телевизором поудобнее, предвкушая необычный, информативно и эмоционально насыщенный диалог.

К телезрителям обратился ведущий, хорошо известный всему городу сатирик и обозреватель Ник Риттер:

— Дорогие телезрители, вы все знаете о трагическом событии, происшедшем в нашем городе и стоившем жизни четверым детям. Преступление было совершено на религиозной почве. Поэтому мы решили пригласить к нам в студию представителей религии и науки с целью услышать их комментарии к происшедшему и помочь всем нам разобраться в сложившейся ситуации. Не только в нашем городе, но и по всей стране прокатилась волна антирелигиозных выступлений, лидерами которых являются в большинстве молодые учёные, инженеры, студенты. Во многих штатах временно прекратили работу многие религиозные школы и семинарии. Некоторые дети из семей религиозных фундаменталистов, не только католических и протестантских, но и мусульманских, просят у государства защиты от своих родителей. Такая взрывная реакция говорит о том, что необходимость диалога науки и религии давно назрела. Мы все помним сравнительно недавние общественно-политические процессы, имевшие целью запрещение преподавания в начальной и средней школах некоторых штатов таких научных дисциплин как эволюционная теория развития организмов. Инициаторами этих процессов были представители религиозных организаций. Сегодня в атаку пошли сторонники научно-материалистического мировоззрения. Дадим же высказаться обеим сторонам в спокойной академической обстановке.

Первый вопрос к служителям церкви, которые одновременно являются и преподавателями духовных дисциплин в нашей городской католической школе. Что вы можете сказать о всем нам хорошо известном трагическом инценденте? Женщина, убившая своих четверых детей, глубоко религиозна. Она утверждает, что совершила этот поступок, руководствуясь христианскими представлениями о мире и о боге. Как вы считаете, насколько глубока связь между её поступком и традиционным христианским мировоззрением? Как вы, представители церкви, оцениваете случившееся?

Слово взял отец Габриэль.

— Вопрос звучит для меня очень странно. То, что церковь осуждает убийство как один из тягчайших смертных грехов, является общеизвестным фактом. В данном случае нарушение заповеди Всевышнего было совершено образцовой прихожанкой и ревностной католичкой. По моему мнению, причиной, толкнувшей её на это страшное преступление, послужило ложное толкование ею христианских догматов. Каждому здравомыслящему человеку, даже далёкому от религии, ясно, что церковь не учит убивать невинных детей и со всей строгостью осуждает подобные поступки. Насколько мне известно, это первый и единственный прецедент подобного рода за всю двухтысячелетнюю историю существования христианской церкви. Я предполагаю, что такая извращённая интерпритация христианских догматов могла родиться только в психически больном сознании. Дело здесь не в религии, а в нарушении психики. Я уверен в том, что эта женщина больна и должна быть изолирована от общества.

— Насколько мне известно, — возразил Ник Риттер, — предварительное психиатрическое обследование миссис Эдвардс не выявило никаких отклонений её психического состояния от нормы.

— На мой взгляд, сам факт совершения ею ужасного преступления и попытка объяснения причин этого преступления религиозными мотивами уже свидетельствует о её болезни, — с достоинством ответил отец Габриэль.

— Однако квалифицированные психиатры не считают подобные рассуждения доказательством невменяемости подсудимой, — продолжал ведущий. — Позвольте мне поставить вопрос несколько иначе: можете ли вы указать нам на логическую ошибку в рассуждениях миссис Эдвардс?

— Нет, я даже не собираюсь логически анализировать фантазии сумасшедшей, — раздражённо произнёс отец Габриэль. — Всё, что она говорит, это чистый бред!

— Но ведь дело в том, что если мы сейчас не объясним нашим зрителям, в чём заключается ошибка в рассуждениях миссис Эдвардс, — продолжал настаивать Ник, — то кто-то может и поверить ей и, на основании этого, может быть даже повторить её ошибку. Повторить не на словах, а на деле! Разве вы не видите эту опасность?

— Нет, не вижу! — пытаясь скрыть своё возбуждение ответил священник. — Только сумасшедшей может прийти в голову убить своих детей. Если бы в её рассуждениях была хоть капля смысла, за две тысячи лет кто-нибудь уж додумался бы до чего-нибудь подобного! Однако до сих пор никто из религиозных побуждений собственных детей ещё не убивал! Это первый случай! И это явная патология!

— Всё, что вы говорите, отец Габриэль, звучит очень убедительно, — не собирался сдаваться ведущий, — однако тут есть одно большое «Но». Примерно за пятнадцать минут до начала нашей передачи мы получили сообщение из штата Канзас о том, что некая миссис Билкерсон убила кухонным ножом свою двенадцатилетнюю дочь Лауру и объяснила свой поступок полиции тем, что она поняла, насколько права миссис Эдвардс. Миссис Вилкерсон заявила, что почитает Тару Эдвардс святой и считает своим долгом матери спасти такой ценой душу своей распутной дочери.

В студии повисла гнетущая тишина. Моника, Джеймс и трое детей застыли перед экраном телевизора, не в силах произнести ни слова.

— Поскольку представители духовенства не могут ответить на поставленный вопрос, — выдержав паузу, продолжал ведущий, — я обращаюсь с тем же вопросом к нашим экспертам со стороны науки.

— Давайте подойдём к этой проблеме с абстрактно-логической точки зрения, — начал немного пришедший в себя мистер Миллн. — Сначала я попытаюсь перечислить лежащие в основе анализируемого рассуждения постулаты. Первое: существует бог. Второе: бог всеведущ; он постоянно наблюдает за каждым из нас и оценивает не только все наши поступки, но и все наши помыслы и намерения. От бога невозможно ничего скрыть. Третье: бог является пастырем человечества. Он воздаёт каждому по поступкам его и по помыслам его. Бог наказывает за грехи и вознаграждает за добродетели. Четвёртое: награда или наказание могут быть как прижизненными, так и посмертными. Пятое: каждый человек обладает бессмертной душой, которая продолжает своё существование после физической смерти человека. Шестое: поскольку душа бессмертна, посмертное её существование длится бесконечно долго. Седьмое: в перспективе посмертного существования каждой душе предстоит либо вечное блаженство, либо вечное страдание. Восьмое: посмертная судьба человеческой души определяется поступками, совершёнными человеком на протяжении его земной жизни. Теперь я хочу спросить у всех присутствующих, согласны ли они с этими восемью положениями? Если я что-то извратил или по невежеству моему неправильно что-то интерпритировал, прошу меня поправить.

В процессе перечисления мистер Миллн записывал постулаты на приготовленном для дискуссии большом листе белой бумаги, прикреплённом к специальной стойке, синим фломастером. Отец Габриэль и отец Джонатан не произнесли ни звука.

— Очень хорошо, — продолжал мистер Миллн, — теперь займёмся цепочкой логических умозаключений. Исходя из конечности земной жизни каждого конкретного человека, мы вправе заключить, что он может совершить лишь конечное число поступков. Далее: конечное число поступков определяет один из вариантов бесконечного посмертного существования души — либо вечное блаженство, либо вечные муки. Хочу заострить внимание зрителей на смысле слова «вечные». Представьте себе, что через миллиарды лет взорвётся наше Солнце, прекратит существование солнечная система, погаснут все звёзды в нашей галактике, разлетятся на неизмеримо большие расстояния друг от друга остальные галактики и скопления галактик, возможно, что вся вселенная перестанет существовать, но вечным страданиям душ, обитающих в аду не видно ни конца, ни края. По сравнению со временем пребывания в аду продолжительность человеческой жизни ничтожно мала. И вот всего несколько событий этого исчезающе малого отрезка времени определяют судьбу души человеческой на весь последующий бесконечно большой промежуток времени.

Человек, похоже, просто не задумывается о той огромной ответственности, которая ложится на каждую секунду его земного существования и на каждый его самый незначительный поступок. Думаю, что никто из присутствующих не будет оспаривать простое утверждение: все люди грешны. Я готов даже внести поправку: все люди грешны, кроме святых. Поскольку мы с вами не святые, для каждого из нас существует ненулевая вероятность оказаться после смерти в аду. То же утверждение справедливо и по отношению к каждому из наших детей: каждый из них вырастет, повзрослеет, и будет в состоянии совершить тот или иной грех и, в результате, после смерти, по совокупности грехов с ненулевой вероятностью может оказаться обречён на вечные муки в аду.

Заметьте также, что способность совершать грехи распределена на протяжении земной жизни неравномерно. В детстве ребёнок остаётся относительно невинным, то есть, до определённой степени — безгрешным. Сумма грехов человека растёт с течением его жизни. Чем короче жизнь, тем меньше грехов человек успевает совершить. Следовательно, тем больше у него вероятность попасть в рай. А в том случае, если ребёнок умирает в результате насильственной смерти, его шансы на вечное блаженство возрастают ещё больше.

Отсюда следует вполне логичный вывод: с точки зрения перспективы посмертного существования души для каждого из нас было бы куда выгоднее умереть в детстве. Следующий логический шаг: для каждого живущего в настоящий момент на земле ребёнка лучше умереть прямо сейчас, предпочтительно насильственной смертью, и немедленно попасть в рай. И продолжать блаженное существование бесконечно долго.

Теперь мы подошли к последнему звену в нашей логической цепочке. Если мать любит своё дитя больше всего на свете и готова пожертвовать ради его благополучия всем на свете, если она любит своего ребёнка так сильно, что для того, чтобы спасти его от вечных мучений, согласится обречь на вечные муки самоё себя, то есть поменяться со своим любимым ребёнком местами: отправить его в рай, а самой занять его место в аду, то ей ничего другого не остаётся, как убить своего ребёнка сейчас, немедленно, пока он ещё невинен, пока он не успел нагрешить.

Мне могут возразить: но ведь не обязательно этот ребёнок в будущем станет грешником и не со стопроцентной вероятностью после смерти отправится в ад! Да, это так. Не обязательно. Но ставка слишком велика, чтобы полагаться на счастливую случайность. Представьте себе, что тысяча детей должны перейти через пропасть по тысяче узеньких мостиков. И вам известно, что один из этих мостиков совсем гнилой, так что один ребёнок из тысячи наверняка погибнет. Вы бы разрешили своему ребёнку принять участие в этом мероприятии? А ведь вероятность гибели именно вашего ребёнка очень мала — всего одна десятая процента. Кроме того, даже если ему предстоит погибнуть, он наверняка попадёт в рай. Но я не думаю, чро хотя бы один из наших зрителей согласился бы на такой риск. А ведь мы рассматриваем гораздо худшую ситуацию. В случае недостаточно добродетельно прожитой жизни ребёнка ожидают вечные мучения. Это ж даже подумать страшно! Можно ли такое бесконечно важное дело пускать на самотёк! Не лучше ли пожертвовать собой и спасти любимое дитя, убив его?

Вы, наверное, не можете поверить, что я говорю серьёзно. Нет, господа, я не кощунствую. Я только подвёл вас к логическому противоречию. Конечно, результат, полученный мной логическим путём, совершенно неприемлем. Вывод, который я вам только что продемонстрировал, просто кошмарен. И я уверен, что ни один человек в здравом рассудке принять этот вывод не может. И я не могу. Результат, полученный мной, противоестествен, и, следовательно, ложен.

А, поскольку ни один из вас не остановил меня в процессе моих логических умозаключений, значит логической ошибки в них нет. Что из этого следует? Мы начали с восьми утверждений, приняв на веру их истинность. Мы провели ряд логических операций, не сделав ни одной ошибки. И в результате получили ложный, неприемлимый результат, то есть, противоречие. Следовательно, ложными следует признать отправные положения, с которых мы начали наш анализ. Или хотя бы одно из них. Теорема доказана.

Задумайтесь вот над чем. Представьте себе весы, — мистер Миллн поднял руки ладонями вверх, как бы изображая чаши весов. — На одной чаше лежат религиозные представления: о боге, о бессмертной душе, о рае и аде. То есть о вещах, которые вы никогда не видели, которые вы должны принять на веру. Вы должны поверить людям, которые тоже в свою очередь поверили кому-то другому. И эта цепочка поколений, принимающих на веру друг от друга религиозные догматы теряется в глубине веков. Начало этой цепочки отстоит от нашего времени на тысячи лет. При этом все промежуточные звенья этой цепочки принимали полученные от предков догматы на веру. Они, так же как и вы сегодня, сами с богом не общались, в раю или в аду не бывали. Но, несмотря на это, пополняли полученную информацию своими интерпретациями и толкованиями. А следующие поколения верующих уже принимали на веру и эти толкования. И вот весь этот груз религиозной информации лежит сейчас перед вами на одной чаше весов. А на другой чаше реальная жизнь ваших дорогих и любимых детей. То есть, то, что для вас дороже вашей собственной жизни. Что перетянет? Я вас спрашиваю, что для вас более ценно?

Миссис Эдвардс ответила на этот вопрос по-своему. Для неё принятые от кого-то на веру религиозные представления оказались важнее, чем жизнь её детей, и чем её собственная жизнь. Не обманулась ли она? Не ошиблась ли? Каждый из нас должен сделать свой выбор, принять своё решение.

Мистер Миллн опустил руки и сел на своё место за столом.

— Теперь мы бы хотели услышать точку зрения духовенства, — ведущий повернулся к отцу Габриэлю и отцу Джонатану. — Я думаю, у вас есть что возразить на логический анализ и выводы рационального разума?

Слово попросил отец Джонатан. Он не стал вставать с места, говорил спокойно, не торопясь, как человек, умудрённый знаниями, недоступными среднему человеку.

— Только что вот этот молодой человек, — начал священник, указывая раскрытой ладонью, — попытался за пять минут опровергнуть многовековую традицию христианской религии, в создании которой принимали участие тысячи и тысячи блестящих умов, сотни святых, которым был открыт доступ к божественному знанию, традицию, выдержавшую атаки многочисленных языческих религий, оккультистов всех мастей и воинствующего атеизма. Если бы это было так просто, наверное христианская церковь давно уже перестала бы существовать.

Нет, друзья мои, христианская вера зиждется не на абстрактных представлениях, как только что нам пытался представить этот молодой человек, а на очевидных и незыблемых фактах. Рациональная наука, изучающая физические, химические и биологические законы, которым подчиняется наша вселенная, давно установила законы сохранения материи и энергии. Даже школьникам сегодня известно, что материя и энергия не могут исчезнуть в никуда, так же, как и не могут из ниоткуда возникнуть. Однако, посмотрите вокруг: наш мир наполнен взаимопревращающимися материей и энергией. Откуда же это всё взялось? Все эти галактики, звёзды, планеты, межзвёздный газ не могли появится ниоткуда. Разве одного этого факта не достаточно для того, чтобы понять, что в какой-то определённый момент в прошлом всё это должно было быть сотворено, создано кем-то. А раве то существо, которому под силу было создать столь грандиозный мир, может быть слабым, ограниченным, в чём-то несведущим?

Давайте посмотрим теперь на роль религии в развитии человечества. Всё сложное и многообразное здание человеческой культуры имеет в своём основании религию. Более того, именно религию единобожия, а не языческие фантазии. На чём основана современная мораль? Где её корни, как не в религии? Без осознания над собой высшей силы, исполненной любви к человеку, но и справедливой, способной наказывать человека за нарушение моральных норм, установленных свыше, где был бы сейчас человек? Он оставался бы подобен животным с их необузданными страстями. Человек никогда не поднялся бы к идее самоограничения и аскетизма. Люди продолжали бы уничтожать и пожирать друг друга подобно диким хищникам. Им неизвестны были бы понятия добродетели и греха, они были бы не в состоянии отличать добро от зла.

Вспомните, как жили люди ещё совсем недавно в атеистическом государстве под названием Советский Союз. Вспомните, сколько миллионов людей было убито, уморено голодом, уничтожено в лагерях. А разве не то же самое происходило в коммунистическом, то есть атеистическом Китае? В Северной Корее, во Вьетнаме, в Камбодже, на Кубе? Везде, где атеистическая пропаганда брала верх, рушилась цивилизация, исчезала мораль, жизнь людей превращалась в ад. Даже в цивилизованных странах Запада ослабление роли религии в обществе неизменно приводило к разгулу сексуального разврата, насилия и наркомании.

Как видите, весь опыт человечества подтверждает исключительно положительную роль религии и религиозной морали в процессе развития общества и его движения от хаоса к порядку. И никакой казуистикой, никакими псевдо-логическими умозаключениями эту простую и очевидную истину опровергнуть не удастся.

Отец Джонатан замолчал и победно посмотрел на мистера Миллна. Произносить подобные речи перед своей паствой было ему не в новинку.

— Каков демагог, а! — почти с восхищением вырвалось у Джеймса.

Дети напряжённо смотрели на экран. Они чувствовали, что речь священника прозвучала очень убедительно. Что можно на это возразить? Смогут ли их учителя хоть что-нибудь ответить? Все трое болели за своих учителей как за любимую спортивную команду.

Ник Риттер тоже смотрел на двух учителей. В его взгляде сквозили сочувствие и надежда. Он явно был на их стороне, но в то же время чувствовалась его растерянность. Видно было, что сам он не смог бы достойно возразить поднаторевшему в разглагольствованиях прелату.

— Уважаемые зрители, — собрался наконец с мыслями мистер Коэн, — вы только что выслушали глубокомысленную речь, которая наверняка прозвучала для вас весомо и убедительно. Особенно для верующих. Все эти аргументы вы, конечно, когда-то уже слышали, но, надо признаться, что поданы они были отцом Джонатаном очень внушительно. Поэтому прошу меня заранее простить за то, что я вынужден буду разрушить эту иллюзию.

Итак, что же мы имеем? С одной стороны — преступление, совершённое на религиозной почве, причины которого только что предельно ясно и логично проанализировал мистер Миллн. Мы все ожидали от наших оппонентов ясного ответа на чётко поставленный вопрос. Получили ли мы этот ответ? Очевидно, что нет. Уважаемый отец Джонатан ни слова не сказал по поводу трагического события, которое собрало нас всех сегодня здесь. Вместо этого мы услышали лишь общие рассуждения, не базирующиеся на неопровержимых фактах и не подчиняющиеся строгим законам логики. Такой способ ведения дискуссии называется демагогией. И я сейчас приведу доказательства правоты моих слов.

Мой оппонент справедливо упомянул открытые наукой, заметьте, наукой, а не религией, законы сохранения массы и энергии. Исходя из этих научных фактов он делает совершенно не научный и нелогичный вывод о существовании бога и о том, что именно бог создал всю нашу вселенную из ничего. Современная космология утверждает, что вселенная возникла около пятнадцати миллиардов лет тому назад в результате так называемого «большого взрыва» из объекта, называемого учёными-физиками сингулярностью. Это состояние материи характеризуется бесконечно малым объёмом и бесконечно большой плотностью. Никто не может сказать ничего определённого относительно существования и состояния материального мира до момента «большого взрыва», поскольку до этого момента не существовало ни пространство нашей вселенной, ни время в том виде, в каком мы можем наблюдать их сегодня. Все рассуждения о том, что и в каком виде существовало до момента «большого взрыва» являются чистой воды спекуляцией, то есть, ни на чём не основанными предположениями. Представители религии утверждают, что они знают, что вселенная была создана богом из ничего. Откуда они это знают? Их ответ заключается в том, что других вариантов просто нет. Так ли это? Есть ли это единственно возможный логический вывод из имеющегося набора фактов? Если бы это было так, физики и философы давно бы уже объявили об этом. Однако наука честно признаётся в том, что не имеет ответа на данный вопрос.

А вот религия, оказывается, имеет. Причём ответ этот получен религиозными деятелями на основе данных, предоставленных им наукой. Данные эти были получены совсем недавно, в течении последних полутораста лет. Всего каких-нибудь двести лет назад никто ничего не знал о «большом взрыве». И бог не счёл нужным сообщить эту информацию людям. Учёным до всего приходится доходить своим умом, используя законы логики, открытые человеком, а не подаренные ему свыше неким сверхъестественным и всезнающим существом.

Давайте заглянем в прошлое и проследим, какую роль играла религия в процессе развития человеческого знания. На протяжении последней тысячи лет мы наблюдаем два глобальных процесса, оказывающих огромное влияние на жизнь человечества. Это религия и наука. В настоящее время оба этих процесса обслуживаются и развиваются двумя различными группами людей, которые я для простоты буду называть церковниками и учёными. Такое разделение существовало не всегда. Ещё пятьсот-шестьсот лет тому назад учёные в основном изучали религиозные тексты и из них же черпали свои знания. Со временем пути церковников и учёных разошлись. Первые продолжали развивать систему представлений о невидимом, сверхъестественном, потустороннем мире, оказывающем влияние и формирующем материальную вселенную, в то время как последние наблюдали реальный мир, экспериментировали с ним и развивали логичную непротиворечивую систему знаний, основанную на наблюдениях и экспериментах.

Эти две системы представлений о мире принципиально различны. В соответствии с религиозной точкой зрения материальный мир существует и развивается по плану, составленному «на небесах» всемогущей непознаваемой сущностью — богом. Церковники считают, что божественный план в отношении будущего планеты Земля и живущего на ней человечества в общих чертах им известен, поскольку бог известил людей о своих намерениях через пророков.

Однако, никто не может быть уверен в том, что бог не внесёт изменений в свои планы, как он уже неоднократно это делал. Стоило человеку нарушить запрет бога — и был он наказан изгнанием из рая. Не понравилось богу поведение человечества — случился великий потоп и всё человечество было уничтожено, за исключением одного праведника — Ноя, со всем его семейством и отобранными животными. Судьба же каждого отдельного человека полностью в руках божьих. Ни один волос не упадёт с головы человека, если не будет на то воли всевышнего. Бог может наказать человека, может и спасти, совершив чудо. Поскольку чудеса непредсказуемы, да и общий план всевышнего неокончателен, религиозные люди живут в непредсказуемом мире. Что угодно может случиться с каждым из них в любой момент. Остаётся только надеяться, что ничего плохого не случится, а случится только хорошее, потому что бог любит свои создания.

С другой стороны, мир, описываемый наукой, предсказуем. При одних и тех же физических и химических условиях результат эксперимента будет один и тот же. Законы природы не нарушимы. Из этого утверждения следует, что чудес не бывает. Природные катастрофы случаются, но причиной их являются естественные процессы, а не гнев божий. Эпидемии вызываются бактериями и вирусами, а не кознями дьявола при попущении божьем. Ведьмы и колдуны с помощью магических ритуалов не могут насылать град и вызывать падеж скота.

Как видите, религиозное и естественно-научное описания мира в корне различны. Различны и пути эволюции этих двух систем. Если обнаруживаются противоречия между предсказанием научной теорией и наблюдаемым фактом, учёные начинают поиск естественных причин, лежащих в основе этого расхождения, ставят новые хитроумные эксперименты, анализируют влияние неизвестных до сих пор факторов, корректируют свои теории до тех пор, пока не научатся объяснять встретившееся им несоответствие между теорией и наблюдаемым фактом. Предсказания, сделанные на основе научных теорий, постоянно проверяются и перепроверяются экспериментально.

Все технические достижения и усовершенствования возможны только на базе научных теорий. Наука является реальной силой, способной изменять условия нашего существования. Автомобили, самолёты, ракеты, холодильники, телефон, теливидение, кино, компьютеры, короче всё, что создано руками человека, есть результат процесса развития науки. Наука предсказывает вероятность рождения детей с генетически обусловленными заболеваниями. Благодаря науке мы пользуемся широким спектром лекарственных средств. Современные достижения медицины позволяют проводить уникальные хирургические операции по пересадке внутренних органов. Генетически модифицированные злаковые растения позволили накормить миллиарды людей, которые в противном случае были бы обречены на голодную смерть. Искусственно выведенные биологами новые штаммы бактерий питаются отходами нашей деятельности, очищая окружающую среду. Список достижений человеческой цивилизации, созданных на базе науки, можно продолжать до бесконечности.

Заметьте при этом, что ни одна научная теория не базируется на религиозном знании. Наука не заимствует свои знания из религиозных текстов. Наука развивается независимо от религии. Новые интерпритации библии, талмуда, корана, не оказывают никакого влияния на научные теории. Наука развивается автономно, не замечая религиозных процессов. Если бы религия не существовала вообще, наука продолжала бы развиваться как ни в чём не бывало.

Совсем другое дело с религией. Процесс развития религии, будь то иудаизм, христианство или ислам — это яростная, непримиримая борьба. Борьба с другими религиями, борьба различных течений внутри одной конфессии. Борьба не академическая, не на словах. Вся история религий — это история вооружённых столкновений, история войн, история уничтожения врагов, история борьбы за чистоту веры.

Библейский бог — бог ревнивый. Он приказывает разрушать языческие капища, уничтожать идолов, убивать людей, не верящих в него, бога истинного. Он устанавливает правила поведения для для своего избранного народа. Он повелевает приносить ему жертвы. Он определяет понятие греха. Он даёт 634 закона, которым должны подчиняться все, верующие в него. Он полностью регламентирует жизнь своего народа: от сексуального поведения до диетологии. И наказание за нарушение божественных предписаний чаще всего — смерть.

И вот, после нескольких веков беспрекословного подчинения ветхозаветным законам, бог посылает на Землю сына своего, задача которого — изменить ранее изданное законодательство и спасти человечество от первородного греха. Хоть и говорит сын его: «Не нарушить закон пришёл я, но исполнить», но на самом-то деле закон претерпевает изменения. Он уже относится не только к избранному народу, но ко всему населению Земли. Диетологические предписания теряют своё значение. Несоблюдение субботы не является более грехом. При этом первоначально избранный богом народ не признаёт явившегося мессию сыном божьим и не собирается отказываться от старого законодательства, данного только ему. Не признаёт он и вновь провозглашённого равенства с другими, не избранными народами. Однако адептов новой религии это нисколько не интересует. Новая, «вселенская» религия завоёвывает мир.

Но и внутри самой новой религии нет единства. Всё время откуда-то появляются всё новые пророки, по-своему трактующие христианские догматы. И люди верят им и идут за ними. Что делать со всеми этими катарами и альбигойцами? Переубедить их невозможно. Приходится искоренять. Всех поголовно, включая женщин, детей и стариков.

А тут и новая религия подоспела. Такая же агрессивная и воинственная. Её последователи тоже верят в единого бога — создателя вселенной. Но — не так. По другому верят. И убеждены, что все, кто верит не так, как они, верят неправильно. Неверно. Неверные они. Ислам захватывает северное побережье Африки и Испанию. Христианство не может этого стерпеть. Один за другим следуют крестовые походы. Начинается реконкиста в Испании. Мавры отброшены в Африку.

А что делать с испанскими иудеями — сефардами? Обращать в христианство. А как узнать — истинно ли обратился тот или иной иудей? Надо следить. Выявлять. Да и других еретиков тоже. Появляется инквизиция. Начинаются доносы. Обвиняемые не признаются. Приходится пытать. Приходится сжигать живьём. А что делать? Ведь чистота веры превыше всего! А тут новая напасть — ведьмы! Заключают договор с дьяволом, людям вредят, богохульствуют. Как же можно такое терпеть! Пытать, мучить, вырывать признания и жечь живьём! Во спасение души!

Не успели искоренить ведьмовство — новые ереси наступают: Кальвин, Лютер, Ян Гус. Да и сама официальная церковь уже давно раскололась пополам. Католичество и православие прокляли друг друга. Папа римский отлучил от церкви византийского патриарха и был в свою очередь предан им анафеме.

А в Европе католики и протестанты неутомимо уничтожают друг друга. Испания с Португалией захватывают Южную Америку и начинают обращать туземцев в истинную веру. Нежелающих обращаться — пытать, вешать, на костёр! Английские пуритане перебираются в Северную Америку. Правда, там уже кто-то живёт. Но это же не люди! Их можно всех вывести под корень и освободить жизненное пространство. С нами бог!

Тут ещё одно открытие подоспело: в Африке живут какие-то чёрные существа, похожие на людей. Они намного смышлённее обезьян, их можно заставить работать. И потекли реки чёрных рабов в Америку. Церковь Христова не против рабства — ведь это же не полноценные люди. А эти неполноценные, однако, легко обращаются в христианство. Ну, что же, и рабы могут надеяться на спасение. Ну и что же, что не в этой жизни.

А учёные — это ведь те же еретики. Ставят под сомнение догматы. Противоречат священному писанию. Как же можно такое допускать. Один утверждает, что Земля круглая. У другого уже не Земля в центре вселенной, а Солнце. У третьего вообще — каждая звезда — солнце. Некоторые — трупы режут! Говорят, что изучают анатомию человека. Ну как такое можно допускать! Мигель Сервет — на костёр! Галилей — под арест! Джордано Бруно — на костёр! А напомните мне, друзья мои, хоть один случай, когда учёные осудили церковника. И привели приговор в исполнение.

— Простите, — поднял руку отец Габриэль, — но вынужден вас перебить. Не одного церковника, а многие и многие тысячи священников были уничтожены воинствующими безбожниками-атеистами. Вспомните, что творилось в России в 1920-е годы. А в Китае, в Камбодже, во Вьетнаме, в Северной Корее, на Кубе! Везде, где побеждал атеизм начиналось уничтожение храмов, духовных лиц и простых верующих. Вам, молодой человек, как историку не следовало бы это забывать.

— Благодарю за напоминание, — с лёгким полупоклоном ответил мистер Коэн. — Но в свою очередь осмелюсь напомнить, что атеизм и наука — это не одно и то же. Это правда, что учёные в подавляющем большинстве — атеисты. Но существует огромное множество атеистов, которых никак нельзя причислить к учёным. Да, коммунисты в России и в Китае утверждали, что они действуют в соответствии с самой правильной общественной наукой на свете — марксизмом, или научным коммунизмом. Но это была ложь. Марксизм наукой не является. Это идеология, которая использовалась коммунистами для захвата власти и оправдания тотального террора.

На самом деле марксизм, как идеология, является своего рода религией. Жители коммунистических стран обязаны были верить в марксизм. А те, кто ставил «теоретические» положения «научного коммунизма» под сомнение бывали уничтожены точно так же, как средневековая инквизиция искореняла еретиков. И, подобно церковным расколам, случались и внутрипартийные расколы. И, так же, как и в христианстве и в исламе, эти расколы были обусловлены борьбой группировок за власть. Победившая группировка всегда оказывалась правой и непогрешимой. Побеждённые безжалостно уничтожались. Но вся эта католическая и идеологическая возня никакого отношения к науке не имеет.

Кроме того, вспомните-ка хотя бы одно имя учёного, рвавшегося к власти. Все войны развязываются властителями, духовными лидерами и политиками. Учёные никому войн не объявляли. Им просто нет надобности отстаивать правоту своих научных взглядов с оружием в руках.

— Постойте, постойте, — опять вклинился неугомонный отех Габриэль. — А кто же как не учёные сделали возможными такие разрушительные войны? Кто изобрёл порох, кто сконструировал пушки, танки, самолёты, ракеты, ядерные бомбы? Священники? Верующие? Из-за кого вся планета живёт под дамокловым мечом тотального уничтожения?

— Ваше благородное негодование, отец Габриэль, вполне понятно, — ответил мистер Коэн спокойно. — И обоснованно. Я согласен с вами в том, что каждый учёный, инженер и техник, занимающийся разработкой или усовершенствованием смертоносного оружия, несёт за это ответственность.

Но, согласитесь, что не он один. Разве люди, имеющие в руках реальную власть, не принуждают его к этому, используя наряду с угрозами потери свободы и самой жизни, а также жизни его близких родственников, как это практиковалось в тоталитарных странах, экономические, политические и психологические рычаги? Кто выделяет деньги на разработку новых видов оружия? Кто направляет работу учёных в сторону милитаризации, используя псевдо-патриотическую пропаганду? А кто голосует за этих про-милитаристски настроенных лидеров во время наших «демократических» выборов?

Каждый из нас внёс свой вклад в эти разрушительные тенденции. И те, кто активно соглашается с политикой наших лидеров и реальных хозяев жизни, манипулирующих этими лидерами, и те кто недостаточно активно противостоит этой политике. Одни из нас виновны в большей степени, другие — в меньшей. Но совсем невиновных — нет.

В заключении хочу ответить ещё на одно необоснованное, на мой взгляд, утверждение моих оппонентов. Уважаемый отец Джонатан уверяет нас, что ослабление религии влечёт за собой упадок нравственности, разгул сексуальной свободы и всеобщий разврат, а также наркоманию и алкоголизм.

Можно согласиться с тем, что эти два процесса — ослабление позиций церкви и падение морали, происходят одновременно. Однако, ещё никем не было доказано, что один процесс является причиной, а второй — следствием. Это правда, что религиозный молодой человек не станет употреблять наркотики, зная, что это грех в глазах господа. Но, согласитесь, что среди активных молодых учёных и инженеров наркоманов тоже нет. Похоже, что причина наркомании заключается не в религиозности или приверженности атеизму, а в чём-то другом. Может быть, в политической и экономической ситуации, может быть, в недостатках системы образования, может быть, в коррумпированности политиков и государственных чиновников, ведущей к недостаточно эффективной борьбе с наркоманией. Как видите, причин может быть много.

А в отношении сексуальной свободы я придерживаюсь вообще еретической точки зрения. По-моему, строгий контроль и ограничение сексуальной свободы приносило и приносит гораздо больше вреда, чем пользы. И это не только моё мнение. Многие психологи, сексологи и психиатры активно отстаивают эту позицию.

Полагаю, что я ответил на выступление нашего уважаемого клирика по всем пунктам. Возможно, мои замечания были чересчур краткими и схематичными, но круг поставленных вопросов настолько широк, что не допускает более детального анализа затронутых тем.

Мистер Коэн устало опустился на свой стул. Отец Джонатан и отец Габриэль, похоже, в бой не рвались. Заметив это, ведущий дискуссию Ник Риттер поблагодарил всех присутствующих и закончил передачу.

— Хорошие были у вас учителя, — сказал Джеймс детям, выключая телевизор.

— Послушай, Джеймс, — Моника поднялась со своего кресла, — у детей нет занятий в школе. Почему бы тебе не позаниматься с ними? Ты ведь мог бы рассказать им так много интересного. Я вижу, что эта передача их очень заинтересовала.

— Ну, я не знаю, — с сомнением пробормотал Джеймс. — Мои философские взгляды с трудом воспринимаются даже студентами старших курсов университета.

— А ты попроще, попроще, — подзадорила его Моника. — И я с удовольствием послушала бы.

— Ну, пожалуйста, Джеймс, — повисла на нём Тина. — И Вероника с Кевином хотят. Правда ведь?

Вероника с Кевином согласно закивали.

— Ну, что с вами делать? — улыбнулся Джеймс. — Придётся попробовать. Только лекций вам я читать не буду. Давайте вместе думать. Пусть каждый задаёт вопросы и высказывает своё мнение, договорились?

— Конечно, договорились! — радостно заверещали Тина. — Так ещё и интересней! Только я уже проголодалась.

— Так, давайте быстренько поужинаем, и затем откроем дискуссию, — сказала Моника и направилась в кухню.

После ужина, приготовленного Моникой на скорую руку, все с нетерпением расселись на диване и в креслах в гостиной вокруг журнального столика.

— Так что же вас больше всего интересует? — спросил Джеймс.

— Существует ли бог? — немедленно выпалила Тина.

— Ой, да разве не ясно, что всё это выдумки, — удивилась Вероника.

— Выдумки-то выдумки, — возразила Тина, — а вон сколько людей верят в бога. Попробуй-ка, докажи им, что это выдумки.

— Ну, скажи нам теперь ты, — обратилась Моника к Джеймсу, — что ты думаешь по этому поводу.

— Ничего я вам говорить не буду, — отозвался Джеймс, — потому что не хочу, чтобы вы принимали мои слова на веру. Мнение авторитета не должно влиять на ваше мировоззрение. Приобрести убеждённость можно только убедив себя самого с помощью логики и фактов. Но даже убеждённость — это ещё не доказательство. А строгого доказательства вообще не может существовать.

— Как же так, — удивился Кевин, — ведь если нельзя доказать, что бога нет, значит он есть!

— Бывают и такие утверждения, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Ведь что значит доказать утверждение? Это значит убедиться в том, что данное утверждение верно всегда, при любых условиях. И что никогда, ни при каких условиях оно не может оказаться неверным. Можете придумать пример такого утверждения?

Кевин и Вероника задумались, а Тина хитро улыбнулась.

— Я уже придумала, — тихо сказала она. — Дважды два — четыре.

— А сумма всех углов в треугольнике равна двум прямым, — поддержал её Кевин.

— Очень хорошо, — похвалил их Джеймс. — А теперь подумайте, всегда ли эти утверждения верны? Можно ли создать такие условия, когда одно из этих утверждений не будет выполняться?

— Я думаю, что дважды два — всегда четыре, — сказала Тина.

— А я не знаю, — признался Кевин.

— Твоё утверждение всегда будет верным, если треугольник плоский, — сказал Джеймс. — А вот если он нарисован на поверхности шара, сумма углов в нём будет больше двух прямых.

— А я думаю, что наша вселенная бесконечна, — вдруг словно очнулась Вероника.

— Ну, вот вам пример, который нельзя ни доказать, ни опровергнуть, — обрадовался Джеймс. — У нас для этого пока просто недостаточно знаний.

— А как же она может быть конечной? — удивилась Вероника. — Ведь если мы дойдём до конца, дальше что-то же должно быть? Не может так быть, чтобы вот до этого места что-то есть, а дальше — вообще ничего! Стоит только протянуть туда руку — и там уже что-то есть. То есть — рука.

— Хороший аргумент, — согласился Джеймс, — но не достаточный. Существуют такие объекты, например, в математике, которые имеют конечные размеры, но не имеют границ. Представь себе плоского человека, живущего на поверхности шара. Для него ничего не существует, кроме этой поверхности. Он не может ни поднять голову вверх, ни заглянуть внутрь шара. Его мир конечен, но не имеет границ. Он может сколько угодно ползать по своему шарику, но он никогда не найдёт такого места, за которым ничего нет. Такие объекты как поверхность шара, математики называют замкнутыми. А вот вам ещё один пример. Если я подброшу монетку, какой стороной она упадёт вверх — орлом или решкой?

— Может той, а может — другой, — сказал Кевин.

— Правильно, — похвалил Джеймс. — И шансы обеих сторон примерно равны. Так?

— Так, — согласился Кевин.

— А если я уроню со стола кусок колбасы, — продолжал Джеймс, — что с ним случится?

— Упадёт на пол, — сказал Кевин.

— Может упадёт, а может и не упадёт, — встряла Тина.

— А что ещё может с ним случиться? — удивился Кевин.

— Ну, например, в комнату влетит сова и схватит твой кусок колбасы на лету, — предположила Тина.

— Хорошо, — сказал Джеймс, — а что более вероятно? То, что колбаса упадёт на пол или то, что её на лету поймает сова? Или, скажем, собака, которой у нас, правда, нет?

— Конечно, более вероятно, что упадёт на пол, — уверенно сказал Кевин, — Тина меня просто дразнит.

— Конечно, дразню, — улыбнулась Тина.

— Короче говоря, вы видите, что разные события могут происходить с большей или меньшей степенью вероятности. И для нас естественно отдавать предпочтение более вероятным событиям. Хотя, вы знаете, что вероятность выигрыша в лотерею очень мала, но кто-то же всё-таки выигрывает.

— А это, наверное, потому, что много людей играют, — сказала Тина. — Кто нибудь да выиграет.

— Правильно, — улыбнулся Джеймс. — А вот если событие происходит только один раз, совсем другое дело, правда? Как вы думаете, если мы сейчас выйдем на улицу, какова вероятность того, что мы встретим живого динозавра?

— Пятьдесят на пятьдесят, — вставила Моника, улыбаясь.

— Как это? — широко раскрыл глаза Кевин.

— Ну, или встретим, или нет, — засмеялась Моника.

— Она шутит, — пояснил Джеймс. — Но многие, наверное, согласились бы с такой логикой. Спросите у первого встречного на улице, как он думает, существует ли бог? Верующий ответит — «да», атеист — «нет», но многие, наверное, скажут — «не знаю». Вот это «не знаю» и есть пятьдесят на пятьдесят. Таких людей и ищут разного рода миссионеры: мормоны, сайентологи, иеговисты и многие-многие другие. Если католиками, протестантами, православными, мусульманами становятся с детства благодаря влиянию семьи, в первую очередь — родителей, то различные секты пополняются взрослыми людьми, которые не знают, существует ли бог. А хотите вместе проанализировать этот вопрос?

— А как это можно проанализировать? — удивилась Вероника.

— Ну, для начала надо попытаться чётко определить, что люди имеют в виду, когда произносят слово «бог». Каким они его себе представляют? Понятно, что разные люди представляют себе бога по разному. Надо рассмотреть разные варианты и подумать, какие из них более вероятны, какие менее. Затем стоит подумать над тем, откуда верующие получили информацию о боге и насколько она достоверна. Не мешает также проследить как представления о каждом конкретном боге менялись с течением времени и почему.

Кроме того, каждая религия утверждает, что существует не только бог, но целый невидимый для людей мир, населённый ангелами, чертями, душами умерших. Имеет смысл собрать как можно больше рассказов об этом потустороннем мире в рамках каждой религии и посмотреть, нет ли противоречий в этих описаниях. Чем больше противоречий мы найдём, тем меньше оснований у нас будет верить этим рассказам. Видите, как много нужно приложить усилий, чтобы разобраться в религиозных представлениях различных конфессий и понять что к чему. Главное в этом анализе — научиться задавать умные вопросы и критически оценивать полученные ответы.

— Ой, как интересно, — захлопала в ладоши Тина. — Джеймс, какой ты ужасно умный. С чего начнём?

— Давайте по-плану, — предложил Джеймс, — с того, как разные люди, вернее, разные религии представляют себе бога. Что вы можете рассказать мне о христианском боге? Вы же учились в католической школе.

— Ну, во-первых, бог всемогущ. Он создал Землю, Солнце, планеты, звёзды, растения, животных и людей, — сказал Кевин.

— Прекрасно, — согласился Джеймс. — Какие вопросы можно задать, услышав эту информацию?

— Можно спросить, когда бог создал всё это? — сказала Вероника, — И что было до этого?

— А ещё можно спросить, сколько лет самому богу? И как он выглядит? — вставила Тина. — И создавал ли он всё это один или ему кто-то помогал?

— Мне было бы интересно узнать, какими ещё качествами обладает бог, кроме всемогущества, — сказала Моника.

— Видите, как много вопросов сразу появилось, — обрадовался Джеймс. — Молодцы. Хорошо думаете. Давайте, я буду отвечать на ваши вопросы, потому что я знаю, что говорят об этом представители различных религий. Сначала отвечу на вопрос Вероники. Разные теологи подсчитывают возраст Земли и человечества по-разному, но у всех у них эта цифра колеблется от четырёх до семи с половиной тысяч лет. А до этого ничего не было, говорят одни. Другие же утверждают, что был хаос, не объясняя точно, что это значит.

Тина спросила, сколько лет богу. Поскольку бога никто не создавал, остаётся предположить, что он существовал всегда. То есть, вечно. А поскольку он бессмертен, он будет существовать всегда, то есть, бесконечно долго. Как выглядит бог? Библия утверждает, что он сотворил человека «по образу своему, по подобию своему». То есть, бог выглядит как человек. В первой книге Библии «Бытие» бог нередко говорит о себе во множественном числе. Одни духовные лидеры утверждают, что бог советовался с ангелами, которых он сам же и создал задолго до создания материального мира. Другие же стараются обойти этот вопрос стороной. Ну, а теперь давайте думать все вместе, какими качествами обладает бог. Два мы уже назвали — он всемогущ и бессмертен. Он уже существовал целую вечность и будет существовать вечно в будущем. Что ещё.

— Бог всеведущ. Так нам объясняли в школе, — сказала Вероника.

— И вездесущ, — добавила Моника.

— И милосерден. Он любит свои создания, — прощебетала Тина.

— Ну, а Кевин что думает? — подбодрил Джеймс.

— Бог любит, когда ему поклоняются и приносят жертвы, — угрюмо сказал Кевин. — И ещё он любит контролировать людей. Мистер Коэн сегодня об этом рассказывал. И богу очень не нравится, когда люди начинают поклоняться другим богам. Хотя этого я совсем не понимаю. Если бог один, значит другие боги просто не существуют. Почему его так раздражает, когда кто-то поклоняется пустоте, то есть, чему-то воображаемому? Или неодушевлённым кускам дерева. Или металлическим фигурам. И ещё мне непонятно, почему его так волнует, что люди едят? Не хочет, чтобы они растолстели? Или боится, чтобы не отравились? Но не всё ли равно, умрёт человек от отравления или его убьют за то, что он съел, что не положено? Результат-то один и тот же.

— Неплохо, Кевин. Совсем неплохо, — одобрил Джеймс. — Мне нравится ход твоих мыслей. Ну, а Вероничка не хочет развить свою мысль?

— Я думаю, то, что бог вездесущ, означает, что он всё знает, — начала рассуждать Вероника. — То есть, знает всё, что где-либо во вселенной происходит, кто что думает. А также знает всё, что когда-нибудь происходило в прошлом. И помнит всё, что происходило везде. Ну и память у него должна быть. И ещё это значит, что он знает и помнит всё, что ещё произойдёт в будущем. Везде. То есть, выходит, он знает вообще всё и о бесконечном прошлом, и о бесконечном будущем? А это значит, что всё, что ещё произойдёт в будущем, для него всё равно, что уже случилось. И, получается, что ничего в будущем изменить уже нельзя! Это же всё равно, что всё прошлое и всё будущее уже случилось, уже существует, потому что всё это существует в памяти бога. Какой ужас! Как ему должно быть скучно проживать эту вечность точно зная, что произойдёт везде в каждый следующий момент времени!

— Все согласны с Вероникой? — спросил Джеймс.

— Я думаю, Вероника всё правильно проанализировала, — взяла слово Моника. — Только мне кажется, что её выводы противоречат тому, что написано в Библии. Например, предвидел ли бог, что Адам и Ева ослушаются его запрета и отведают запретный плод. Должен был предвидеть, не так ли? А чего же он тогда рассердился? Или и это тоже было запланировано? Но в этом случае он просто играет роль. Он вынужден повторять до мелочей всё, что уже хранится в его памяти о будущем. Пристало ли всемогущему быть исполнителем роли перед такой примитивной аудиторией? Отсюда следует вывод, что бог не свободен. Он не может изменить будущее, потому что уже всё о нём знает. А если изменит что-то, и что-то произойдёт не так, как он знает, то есть, неожиданно для него самого, то окажется, что он не всеведущ. Кроме того, если он в какой-то момент времени изменит будущее, то предыдущие пророчества не исполнятся. И пророки вдруг окажутся уже не пророками. Нет, у меня голова уже кругом идёт.

— И не у тебя одной, — успокоил Джеймс. — А ты думаешь, откуда взялись все эти теологические трактаты Фомы Аквинского и других так называемых отцов церкви? Все они задавали сами себе вопросы и пытались на них ответить. Но для того, чтобы объяснить все эти противоречия, приходилось фантазировать, наслаивать одну нелепость на другую. И в результате все они так запутались, что показывать эти схоластические изыскания простому народу оказалось просто бессмысленным. Так что прихожане, как в средние века, так и теперь веруют в весьма усечённую версию христианства.

— Ну вот, и у меня теперь появились сомнения, — с грустью в голосе произнесла Тина. — Я сказала, что бог милосерден, а на самом деле-то в чём его милосердие заключается? Ведь людей-то, свои любимые создания, каким наказаниям подвергает! И при жизни, и после смерти. После смерти-то ещё и хуже, потому что эти наказания вечные. Так что же выходит, что миссис Эдвардс была права, что ли? Нет, я с этим никогда не соглашусь!

— Теперь вы видите, что логический рациональный анализ любого атрибута бога приводит к противоречиям. А ведь это только начало. Мы только поцарапали поверхность проблемы. А если начать говорить о мире ангелов, о рае и аде, о христианских святых — вопросы будут возникать на каждом шагу. И анализ этих вопросов будет неизменно приводить к неразрешимым противоречиям.

— Ладно, — сказала Моника, — сегодня мы все проблемы всё равно не решим. Давайте-ка спать.

Утром следующего дня всех разбудил непонятный шум на улице. Выглянув в окно, Джеймс увидел настоящую демонстрацию. Внушительная толпа стояла неподалёку от дома, выкрикивая хором непонятные лозунги. На транспарантах Джеймс прочёл: «Верните детей родителям!»

— Не иначе, духовные пастыри организовали всех прихожан на борьбу с укрывателями детей-беглецов, — сказал Джеймс Монике, поднявшей голову с подушки. — Пора вызывать Майка.

Майк примчался минут через двадцать. На улице уже появился дополнительный наряд полиции. Толпа не умолкала ни на минуту.

— Ну, что, ребятки, долго оставаться здесь вам нет никакого смысла, — сказал Майк. — У вас уже есть выбор. Четыре семьи в разных концах страны с удовольствием примут каждого из вас. Кроме того, судья Дуглас нашёл для вас обоих спонсора, который готов оплатить ваше обучение и проживание в престижной школе-интернате на восточном берегу. Подумайте, и принимайте решение. Здесь у меня подробная информация о каждой из четырёх семей с фотографиями. — Майк показал на свой портативный компьютер. — Очень милые люди. Хотите посмотреть?

— Я не хочу к чужим людям, — угрюмо произнесла Вероника. — Я лучше в школу-интернат. Чтобы чувствовать себя независимой. А ты как? — спросила она Кевина.

— А я с тобой, если ты не против.

— Ну, что ты такое говоришь. Конечно, давай вместе. Вдвоём легче будет на новом месте привыкать.

— Ну что, решено? — спросил Майк, допивая предложенную Моникой чашку чёрного кофе.

— Решено, — в один голос ответили Кевин и Вероника.

— Ну, вот и отлично, — улыбнулся Майк. — Думаю, вы приняли правильное решение. Ребята, вы уже взрослые, пора самим принимать ответственность за свою жизнь. Сейчас вызову полицейскую машину. Минут через пятнадцать-двадцать вас вывезут отсюда. Однако, и вам тоже оставаться в этом городе не советую, — сказал он, обращаясь к Монике и Тине. — Постоянно жить под враждебными взглядами — удовольствие небольшое.

— Ты, как всегда, прав, — согласился с приятелем Джеймс. — Я их сам увезу. Сначала к моим старикам, а там посмотрим. Ты с хозяевами этого дома вопрос утрясёшь?

— Да тут и утрясать нечего, — грустно сказала Моника. — Хозяевам за два месяца вперёд уплачено по договору. Так что нас здесь ничто не держит. Неприятно только, что убегать приходится. Ну, да не в первый раз.

— А почему вам до этого убегать приходилось? — недоумённо спросил Джеймс.

— Потом, по дороге расскажу, — ответила Моника.

Сержант постучал в дверь. Моника открыла ему. Полицейская машина стояла на подъездной дорожке задом к гаражу. Вероника со слезами на глазах обняла всех по очереди, а Джеймса поцеловала в щёку и бросилась к двери. Кевин солидно пожал руки мужчинам и Монике, а Тина крепко обняла его и шепнула на ухо, что она их обоих найдёт и они ещё встретятся. Вероника с Кевином один за другим быстро юркнули в машину и сержант резко рванул с места на ручном управлении. Толпа демонстрантов растерялась от неожиданности. Примерно через минуту раздался нестройный ропот, отдельные визгливые возгласы, но полицейская машина, увозившая детей, уже скрылась из виду.

Пошумев больше для порядка ещё минут десять, демонстранты начали расходиться, бросая в сторону дома злобные взгляды. Моника быстро приготовила с помощью автоматической кухни десяток сэндвичей, сложила в большую сумку бутылки с минеральной водой и пакеты с соками. Побросав в эластичный чемодан свои платья и туфли, она застегнула молнию и потащила чемодан вниз по лестнице к двери в гараж, где стоял автомобиль Джеймса. Тина с Джеймсом были уже в гараже. Малышка быстро сама справилась со своим гардеробом и Джеймс уже засунул её большую сумку в багажник. Разместив там же чемодан Моники, Джеймс сел на переднее сиденье рядом с Моникой, а Тина развалилась на заднем в компании двух хозяйственных сумок с едой. Джеймс продиктовал компьютеру адрес. Складная дверь гаража бесшумно скользнула вверх и автомобиль тронулся.

Через два часа, после короткой остановки на энергозаправке, Джеймс включил телевизор. По каналу новостей транслировали заключительное заседание суда. После часового обсуждения присяжные огласили вердикт. Мнения разделились. Девять человек признали миссис Эдвардс виновной по всем пунктам обвинения. Трое остальных были категорически против, считая обвиняемую невиновной.

— Плохой знак, — сказал Джеймс. — Похоже, эта история ещё не окончилась. Продолжение следует.

Судья Дуглас направил Тару Эдвардс на дополнительное психиатрическое обследование.

Джеймс собрался было выключить телевизор, но задержался на минуту, увидев на экране лицо ведущей передачи новостей.

— Трагический случай убийства матерью четырёх детей на религиозной почве вызвал широкий резонанс в разных слоях общества, сказал профессор психологии Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе Тимоти Брандт, — сообщила дикторша.

— В разных концах страны начали появляться религиозные «пророки», призывающие под знамёна своих сект неофитов, неудовлетворённых символом веры официальных религий. Профессор Брандт подчеркнул, что фундаментальные философские вопросы, поставленные матерью-убийцей, в состоянии пошатнуть устои многих современных религиозных конфессий. Особенно неожиданную концепцию, по мнению профессора, выдвинула компания «Элизейские поля», одна из немногих частных компаний, имеющих государственную лицензию на проведение эвтаназий. Идея нового усовершенствованного процесса эвтаназии, разработанная ведущим психофизиологом Доновичем, уже защищена патентом, что обещает этой компании серьёзные экономические преимущества по отношению к немногочисленным конкурентам.

Джеймс немедленно набрал на пульте имя «Донович» и послал запрос в сеть. Через секунду на экране возник список сообщений и программ, в которых встречается это имя. На первом месте в списке красовался рекламный ролик компании «Элизейские поля». Джеймс щёлкнул кнопкой, и после яркой красочной заставки, состоявшей из медленно вращавшихся геометрических узоров, внезапно взорвавшейся на огненные искры, разлетевшиеся в разные стороны, и оставившей на некоторое время перед глазами зрителей непроницаемый чёрный фон, на экране появилось лицо мужчины среднего возраста с сединой в волосах.

— Для наших потенциальных клиентов, принадлежащих как христианской церкви, так и индуизму и буддизму, мы предлагаем совершенно новый уникальный вариант окончания жизненного пути. Если по какой-либо причине вы устали от жизни в этом мире, если вы не хотите больше переносить выпавшие на вашу долю физические или нравственные страдания, но боитесь вечных посмертных мучений в аду, или угнетены мыслью о неизбежном новом рождении в новом теле с будущей судьбой, отягощённой кармой предыдущих жизней, мы готовы помочь вам. Мы знаем, как вам помочь. Наши учёные открыли способ не только незаметно и безболезненно отделить вашу душу от тела, но и полностью разрушить, уничтожить, аннигилировать вашу душу. После этого от вас не останется абсолютно ничего. Нечему будет подвергаться мучениям в загробной жизни. Вы достигнете состояния небытия и прервёте бесконечную череду рождений и смертей.

В доказательство того, что мы вас не обманываем, каждый желающий может пройти процедуру временного разрушения души под наблюдением опытных врачей и убедиться в том, что наша фирма гарантирует полное исчезновение пятна сознания и самой сути вашего существа. После того, как ваша душа вернётся в ваше тело, и ваше сознание полностью восстановится, вы сможете оценить свой опыт полного исчезновения из обоих миров и принять окончательное решение. В заключение считаю необходимым сообщить вам, что из двадцати восьми человек, попробовавших на себе состояние временной потери души, все двадцать восемь изъявили твёрдое желание навсегда исчезнуть, обретя тем самым полную независимость от бога, сатаны, духов, и вселенского закона кармы. И все они уже достигли желаемого результата.

С условиями проведения предлагаемого вам эксперимента вы можете ознакомиться подключившись к интерактивной программе «Элизиум». Счастливого путешествия в ничто!

На экране высветилась яркая оранжевая надпись «Элизиум» и вкрадчивый голос за кадром произнёс: «Одно нажатие кнопки — и вы получите ответы на все интересующие вас вопросы».

— Оригинально, — сказал Джеймс, выключая телевизор. — Тысячи лет назад люди из страха смерти придумали концепцию бессмертной души, а теперь нам предлагают возможность уничтожения этой души из страха перед бесконечным посмертным существованием.

— А почему у него такое странное имя — «Донович»? — поинтересовалась Тина.

— Наверное, серб, или хорват, — предположил Джеймс.

— Или отца звали Дон, а Донович — похоже на русское отчество, — вставила Моника.

— А ты откуда это знаешь? — удивился Джеймс. — Ты, что, понимаешь по-русски?

— Понимаю, — улыбнулась Моника. — И говорю. Ты ещё многого о нас не знаешь.

— Может, расскажешь?

— Всё в своё время, не торопи события, — ласково сказала Моника, положив узенькую ладошку на мускулистую руку Джеймса.

— Слушай, Джеймс, — Тина подалась вперёд с заднего сиденья и её мордашка вклинилась между обращёнными друг к другу лицами Джеймса и Моники. — А ты мог бы придумать новую религию? Давайте свою секту организуем, а?

— А это ещё зачем? — удивился Джеймс.

— А вот как только много-много людей в эту новую религию поверят, мы им и объясним, какие они глупые, и что поверили они в то, что совсем только недавно было выдумано. И что с остальными религиями всё обстоит точно так же.

— Ты, конечно, хитрюга, — улыбнулся Джеймс, — только вряд ли из такой затеи что-нибудь получится. Сколько религиозных обманщиков за последние сто лет было разоблачено, а люди не перестают верить. В тумане самообмана легче жить.

— А давайте попробуем! — не унималась Тина. — Давай, Джеймс, ты придумаешь как устроен наш мир и своего нового бога. А мы с Моникой напишем как будто письмо от бога к людям. Ну, чтобы они знали, в какую сторону им надо изменяться?

— Вот аферистка! — рассмеялся Джеймс. — Никогда бы не подумал, что в таком раннем возрасте может проявиться авантюризм и склонность к мистификациям.

— Ну, нам же ещё долго ехать! — начала канючить малышка. — А я такую хорошую игру придумала.

— Ладно, — согласился Джеймс, — действительно, нельзя же пресекать на корню творческую инициативу. Но только с условием: это наша игра и наша тайна. Никто ничего не должен об этом знать. Договорились?