Плесень

12. ВЕЧНЫЕ ВОПРОСЫ

В течении нескольких вечеров в кают-компании царило затишье. Никто ни с кем не спорил, никто не затрагивал в разговорах глубоких философских тем. Смотрели фильмы, играли в шахматы, слушали музыку. Разумеется, долго так продолжаться не могло. Каждый чувствовал, что на посту повисла какая-то пресная, скучная психологическая атмосфера.

Первым не выдержал Боб. В своей привычной иронической манере он начал исподволь провоцировать столкновение мнений своих партнёров по разным незначительным, далёким от глобальных проблем вопросам.

— Что-то наши дамы последнее время загрустили, — осторожно заметил он однажды после ужина. — И на нас совсем внимание обращать перестали. Вы не заболели, красавицы, а? Раньше как-то мы веселее жили.

— Ой, — вздохнула Даша, — как подумаешь, что вокруг делается, тошно становится. Я думала — удалось сбежать от всей этой мерзости жизни, а она, подлая, даже здесь, в лесу глухом, достаёт. Стараюсь об этом не думать, а мысли иногда сами, непроизвольно к этим мальчишкам возвращаются. Страшно подумать, что им за их короткую жизнь уже испытать пришлось.

— Что поделаешь, — горестно вздохнул Эндрю, — если род человеческий в массе своей по уровню морали, да и по многим другим параметрам, недалеко ушёл от обезьяньего стада.

— Вся беда в том, что человек совсем Бога забыл, — сказал Антон. — Вернее, не забыл, а сознательно отказался и от Бога, и от морали христианской.

— Антон, — укоризненно посмотрел на него Эндрю, — я думаю, что этот предмет мы уже обсудили и возвращаться к этому не стоит.

— Мальчики, — вмешалась Ксения, стремясь разрядить обстановку, — а вот объясните мне, почему испокон веков свободная любовь осуждается? И даже мужчинами! Дело-то ведь хорошее? — Ксюша с наивным видом округлила глазки.

— Ну, не везде, — возразил Боб. — На Таити, например, на островах Полинезии, в ночных клубах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса очень даже приветствуется.

— Все перечисленные территории не затронуты цивилизационными процессами, — буркнул Антон.

— Ну, наверное, джунгли центральной Африки или острова Борнео тоже не самые цивилизованные области на нашей планете, — усмехнулся Эндрю, — однако супружеская неверность и там не поощряется.

— А что за племена населяют эти джунгли? — поинтересовался Алекс.

— Там живут наши близкие родственники, — с серьёзным выражением лица ответил Эндрю. — Самкам горилл приходится идти на всевозможные ухищрения, чтобы тайно спариваться с посторонними мужскими особями и в то же время избегать наказания от доминирующего самца. Уж не знаю, кто его познакомил с нормами религиозной морали.

Антон поднял голову и демонстративно отвернулся, всем своим видом показывая, что в полемику ввязываться не собирается.

— А что это Алекс у нас последнее время совсем букой стал, — теперь уже Даша попыталась перевести разговор на другую тему. — Молчит всё время, что-то там читает. О чём ты читаешь, Алекс? Поделись с нами.

— О смысле жизни.

— Ой, как интересно! И в чём же он заключается, смысл этот?

— Да ты лучше Эндрю спроси. Это он мне книжку дал. Наверняка, он лучше меня знает.

— Андрю-юша, — кокетливо-капризно протянула Даша, — ну-ка, научи нас, в чём смысл жизни?

— Чей смысл жизни тебя интересует? — серьёзно спросил Эндрю, — отдельного человека или человечества в целом?

— И того и другого. Давай про человека сначала.

— С человеком всё просто. Как и у любого другого животного, у человека есть вполне определённые, природой обусловленные стремления: прокормиться, расплодиться и подольше не умирать.

— Ну, это стремления, — вставил Боб, — а смысл-то в чём?

— Так в этом и смысл.

— И всё? А в чём же тогда человек от остальных животных отличается?

— Любопытством, вечной неудовлетворённостью, стремлением подчинить себе окружающих, стремлением к роскоши, способностью испытывать зависть, патологической жестокостью.

— Так. Давай разбираться, — задумчиво произнёс Боб. — Любопытство, стремление к власти и чувство зависти свойственны и обезьянам. Остаётся неудовлетворённость, стремление к роскоши, жестокость. Но это же ещё не всё.

— А любовь? — робко спросила Ксения.

— Я бы ещё добавил сострадание, — заметил Алекс, — и способность к самопожертвованию.

— И фантазию, — оживился Боб. — А также способность логически мыслить и предвидеть будущие события. И способность к творчеству.

— У животных нет и не может быть религиозного чувства, — сказал Антон, — это исключительно человеческое свойство, поскольку только человек создан по образу и подобию Божьему.

— Ну, способность фантазировать Боб уже называл, — саркастически хмыкнул Эндрю.

— Андрей! — Даша состроила смешную рожицу, — прекрати Антошу подкусывать!

— Ой, ой, боюсь, боюсь, — Эндрю в притворном ужасе замахал руками.

— Нет, ну а если серьёзно, — Ксюша вопросительно смотрела на Эндрю, — как это может быть, чтобы в человеке всё было так перемешано — и хорошее, и плохое. Нельзя же в одно и то же время быть и ангелом и дьяволом.

— Всё очень просто, — начал объяснять Эндрю. — Мы ведь говорим об абстрактном человеке, то есть о некоем среднем представителе человеческой популяции. Но человечество ведь неоднородно.

Понятно, что сострадание и жестокость — качества противоположные и не могут сосуществовать в одном и том же человеке одновременно. Значит, надо разделить человечество на две группы: в одну отобрать добрых, любящих, сострадательных, умных, творческих людей, а в другую — тупых, жестоких, завистливых, жадных, рвущихся к власти, стремящихся жить за чужой счёт негодяев. И тогда сразу всё встанет на свои места.

Существует, конечно, и третья группа, промежуточная, серая область, так сказать. Это множество человеческих особей, которых трудно однозначно определить в первую или во вторую категорию, но эти, в большинстве своём пассивные существа, не играют решающей роли в социальных и политических процессах. От них мало что зависит. Так же, кстати, как и от первой группы.

Именно вторая группа, не гнушающаяся никакими средствами для достижения своих целей, играет решающую роль в истории. Жадные, жестокие, лживые подонки всегда у власти. Именно они определяют тип общества и направление социальных процессов, в их руках концентрируется богатство, они принимают исторические решения.

При этом мягкие, добрые, сострадательные, интеллигентные представители рода человеческого не могут составить им конкуренцию. Просто потому, что негодяям, для достижения их целей, необходимо действовать сплочённо, напористо, жёстко, буквально идти по трупам, не останавливаясь ни перед чем, в случае необходимости предавая друг друга. Разве сострадательные интеллигенты на такое способны? Куда уж им!

Это всё равно, что сравнивать стаю хищников со стадом травоядных. Ясно, кто кого кушает, кто за чей счёт живёт. И так происходит в любой стране: хищники у власти, травоядные на них работают. Похожая картина и в международной политике: более сильные в военном отношении страны, обогнавшие своих конкурентов в научно-технической гонке, всегда найдут оправдание своим не слишком гуманным и сомнительно моральным методам использования своего преимущества. Особенно, если учесть, что в каждом государстве власть захватили свои хищники и обманщики.

— Так ведь и этого мало, — вклинился Боб, — теперь уже хищники из разных стран собираются в стаи, образуя транснациональные корпорации. А политические банды, стоящие во главе государств, объединяют свои усилия с руководителями этих корпораций. А учёные и инженеры всего мира будут работать на этих паразитов, совершенствуя средства уничтожения себе подобных, потому что кто платит, тот и музыку заказывает.

А ведь процветает и ещё более интересный бизнес — война за деньги. Мы все знаем, что существует множество так называемых охранных предприятий, готовых вести реальные военные действия и убивать ни в чём ни повинных людей за зарплату рядовым сотрудникам и прибыль руководителям.

— Ой, я теперь совсем запуталась, — растерянно сказала Ксюша, — а мы теперь кто: травоядные или тоже в хищников превратились?

— Хорошенький вопросик, — покачал головой Боб, — так сразу и не сообразишь, что ответить. Может быть ты, Эндрю?

— Попробую, — отозвался Эндрю. — Видите ли, поскольку всё, что происходит на нашей планете, находится под пристальным и неустанным контролем хищников, они заставляют нас, вегетарианцев, сотрудничать с ними в той или иной степени, работать на них.

Одни соглашаются на это добровольно, то есть, продают свои принципы за деньги и привилегии. Другие вынуждены идти на это будучи поставлены в безвыходную ситуацию.

Думаю, что каждый из присутствующих попал сюда не по своей воле, не в погоне за деньгами. Мне кажется, что я достаточно хорошо узнал вас, друзья мои, за то время, что мы живём здесь в тесном контакте, и могу констатировать, что все вы — люди порядочные, добрые, высоконравственные, и извлекать для себя выгоду из чужого горя не стремитесь.

Но, к сожалению, слишком часто случается так, что наши мнения никого не интересуют, и мы бываем поставлены перед нелёгким выбором. Согласие работать здесь, в джунглях, в полной изоляции от людей и культуры, было, наверное, для каждого из нас наименьшим злом, как вы думаете?

Наступило минутное молчание. Каждый вспоминал свою нелёгкую судьбу и причины, заставившие бежать из прошлой жизни.

— Я всё-таки не поняла, — подала голос Даша, — а зачем мы всё-таки живём?

— Вопрос неправильно поставлен, — ответил Эндрю. — Не зачем, а почему. Потому что произвели нас на свет и нас не спрашивали, хотим мы этого, или нет. А действительно осмысленный вопрос другой: зачем детей рожать? Зачем их в такое же положение ставить, в котором мы сейчас сами находимся?

Ну, подумайте: не существовал я целую вечность до моего рождения, родился на короткий срок, потрепыхался, побился, как рыба об лёд, и исчезну опять же на целую вечность. Какой вы видите в этом смысл? Не в минутных удовольствиях и страданиях, а в целом, по большому счёту?

И я ведь далеко не первый человек, который об этом задумался. Вот и в книге, которую Алекс читает, о том же. Да сотни лет назад уже люди об этом же думали. Не знаю, все ли вы слышали такое имя — Омар Хайям? Боб-то наверняка знает. Великий был человек, поэт и философ, математик и астроном.

Ну-ка, Боб, может вспомнишь ещё что-нибудь на эту тему? У Хайяма ведь много таких рубайат.

— Да, — согласился Боб, — Хайям — один их моих любимых поэтов. Вот, пожалуйста:

Девочки слушали, раскрыв рот. Видно было, что стихи поразили их до глубины души.

— Ещё, пожалуйста, — тихо попросила Ксения.

— Стихи сильные, — сказал Боб, — но не всегда приятные. Ничего?

— Давай, давай, — присоединилась к подружке Даша.

— Хорошо, — согласился Боб.

— Так ведь лучше-то, пожалуй, и не скажешь, — Эндрю посмотрел на притихших девочек. — Нравится?

— Очень, — ответила Ксюша. — А ещё?

— Ладно, — улыбнулся Боб, — вот вам ещё:

— Ух! — Ксюша зябко поёжилась. — Страшно как.

— Вот видите, — сказал вдруг Антон, — как трудно жить без веры?

— Трудно, — неожиданно согласился Эндрю. — Так ведь и с верой не легче.

— Конечно, легче, — не согласился Антон. — У верующего человека всегда есть надежда.

— Например? Надежда на что?

— Ну, хотя бы на то, что наш мир меняется в лучшую сторону. Что дети и внуки наши будут жить лучше нас. И что после смерти праведникам будет даровано вечное блаженство.

— Так, давай по-порядку, — нахмурил брови Эндрю, — сначала о перспективах светлого будущего в этой жизни, а потом уже и загробной. Как говорится, мухи — отдельно, котлеты — отдельно.

— Представьте себе, — обратился он ко всем, сидящим за столом, — что мы с вами живём где-то во второй половине пятнадцатого века. Скажем, в Испании. Закончилась Реконкиста, правят наихристианнейшие короли Фердинанд и Изабелла. Верующие с надеждой смотрят в будущее, не сомневаются в милосердии божьем и уповают на счастливую долгую жизнь, которая уготована их детям, внукам и отдалённым потомкам, так?

А теперь окиньте взглядом всю дальнейшую историю человечества: жуткие пытки в застенках инквизиции, массовые аутодафе — сожжение живьём еретиков, открытие Америки, разрушение цивилизаций ацтеков и инка, которые и сами по себе были совершенно бесчеловечными, уничтожение североамериканских индейцев, тоже далеко не ангелов, кстати сказать, возрождение на несколько веков рабства в Соединённых Штатах.

В Европе — охота на ведьм, сопровождаемая жестокими казнями, нескончаемые религиозные войны, жестокая эксплуатация низших классов, безжалостная колонизация мировых окраин. Только-только всё вроде бы более-менее устаканилось к концу девятнадцатого века — первая, а затем и вторая мировая войны.

Фашизм разгромлен, но другая чума — коммунизм, наползает на планету, возвращая человечеству счастливый рабовладельческий строй. Россия, Китай, Северная Корея корчатся под сапогом коммунистической власти.

Один геноцид следует за другим, жертвы исчисляются миллионами: турки режут армян, немцы уничтожают евреев и цыган, красные кхмеры — своих же камбоджийцев, Ирак — курдов, Индонезия захватывает Восточный Тимор, Хуту уничтожают своих единоплеменников Тутси в Руанде. То здесь, то там этнические чистки: Югославия, Нагорный Карабах, Кашмир, Шри Ланка, Судан, вся Африка южнее Сахары.

И всё это на фоне непрекращающегося массового голода то в одном, то в другом регионе планеты. А теперь ответьте сами себе: стоит ли наше сегодняшнее «счастье» всех этих жертв? Есть ли во всём этом хоть малейший смысл? И, объективно, оценивая сложившуюся на сегодняшний день ситуацию в мире, подумайте, на чём может быть основана вера в лучшее будущее для ваших потенциальных потомков? И разве не прав был Омар Хайям?

— Ладно уж про потомков, — вздохнул Боб, — тут уж не знаешь как свою-то единственную жизнь спокойно дожить. Ведь даже если человеку не нужны ни власть, ни роскошь, всё равно кто-нибудь или что-нибудь достанет. Никто не может чувствовать себя свободным, независимым и защищённым.

— Я думаю, — вступил в разговор молчавший до сих пор Алекс, — что порядочные люди могут в какой-то степени оказать сопротивление этому давлению, организовавшись в неформальную сеть взаимной бескорыстной поддержки. При этом, конечно, необходима строжайшая селекция, жёсткий отбор абсолютно честных и надёжных членов. Бескорыстную помощь, не сопровождаемую денежными потоками, отследить невозможно.

— Неплохая мысль, — одобрил Боб. — Хорошо бы продумать глубже и обсудить детали. Я — за.

— Ну, спасибо, хоть что-то светлое промелькнуло, — слегка улыбнулась Даша, — а то такую тоску нагнали.

— Пессимизм — неотъемлемая часть материализма, — прокомментировал Антон.

— То есть, пессимизм, по-твоему, это что-то негативное, ущербное, что ли, так выходит, — спросил Эндрю. — А вот оптимизм — это здоровое, деятельное, положительное начало, да?

— А разве не так? — удивился Антон. — Ты что, с этим не согласен?

— Ну, правильно, — с ехидством продолжал Эндрю, — меня, бедного, больного духом пессимиста только пожалеть остаётся. Как ещё может относиться полный энергии и жизненных сил оптимист к выискивающему во всём что-то грустное, трагичное, какую-то червоточинку, тёмную изнанку пессимисту? Только с чувством собственного превосходства, желанием поддержать, укрепить дух, обратить внимание на светлые, радостные стороны бытия.

Попробуйте-ка в разговоре со своими знакомыми назвать кого-нибудь пессимистом. Девять из десяти, ручаюсь, начнут спорить и оправдываться. Никому не хочется в пессимисты.

Но это мировосприятие большинства, толпы. Мыслители, неординарные личности, думают иначе. Знаете, как сказал однажды великий американский писатель Самюэл Клеменс, знаете такого? Нет? А Марк Твен вам известен? Ну, так это одно и то же лицо. Так вот его афоризм: «Нет более грустного зрелища, чем молодой пессимист. За исключением, пожалуй, старого оптимиста».

— Ага, — поддержал Боб, — у него есть ещё изречения на ту же тему: «В пятьдесят лет человек может быть ослом и при этом не быть оптимистом. Но невозможно в этом возрасте быть оптимистом и при этом не быть ослом».

— Да уж, конечно, — продолжал Эндрю, — легко быть оптимистом молодым, здоровым и сытым. Да только не от большого ума этот оптимизм. Потому что всех этих оптимистов ожидают старость, болезни и смерть, о которых они по-молодости и неразумию думать не хотят. Вот и оборачивается оптимизм глупостью, а пессимизм — реализмом.

И дело не только в этом. Давайте вместе подумаем, почему для тупой толпы оптимизм это позитив, знак плюс, а пессимизм — негатив, минус? Вопрос-то ведь несложный, для его анализа не надо иметь семи пядей во лбу.

Подумайте-ка, кто совершает преступления? Оптимисты. Они надеются на то, что не будут пойманы.

Кто учувствует в политической борьбе, рвётся к власти? Опять же оптимисты, оценивающие свои шансы как минимум не ниже, чем у их оппонентов.

Кто развязывает войны? Тот, кто собирается победить. Кто устраивает революции? Оптимисты, мечтающие изменить существующее положение вещей в свою пользу, захватить власть и удержать её.

Добавьте сюда все виды пропаганды. Пропаганда всегда оптимистична. Можете вы представить себе пессимистическую пропаганду? Цель пропаганды — воодушевить массы, заставить рабов работать ещё интенсивнее, убедить подданных, что наивысшая добродетель — самопожертвование, каждый должен стремиться принести себя в жертву отечеству, то есть, правящей элите. Вспомните, насколько эффективно работала пропаганда в Гитлеровской Германии, коммунистическом Советском Союзе, Китае, Вьетнаме, Камбодже, на Кубе. И скольких миллионов жизней она стоила.

В современных демократических государствах тоже ведётся пропаганда, но уже более тонко, изощрённо. Все средства массовой информации являются пропагандистскими. Так называемые «демократические» выборы в каждой стране — чистая пропаганда. Реклама — тоже разновидность пропаганды.

И всё это — ложь, цель которой — обмануть обывателя, отвлечь его внимание от действительно важных проблем, заставить его работать интенсивнее и довольствоваться малым, изменить его цели и ценности. И вся эта ложь — оптимистична.

Вот и религия, которая дарит людям надежду на посмертное существование души. Будете хорошо себя вести, подчиняться властям, страдать в этой жизни — тогда вас ждёт вечное блаженство после смерти. Какая оптимистичная перспектива!

Подоплёка религиозной лжи понятна — пастыри душ человеческих тоже рвутся к власти и к деньгам. Они хотят контролировать жизнь своей паствы и влиять на политику государств в своих интересах.

Ещё подумайте, кто несёт ответственность за финансовые и экономические кризисы? Опять же оптимисты, рассчитывающие, что их вложения и спекуляции принесут им прибыль.

Кто бездумно рожает детей и является причиной перенаселения нашей маленькой планетки? Оптимисты. Они надеются, что их детей ждёт счастливая жизнь, не желая даже на мгновение задуматься, какому риску они подвергают своё потомство.

Как вы думаете, кого больше в мире — счастливых людей, или несчастливых? Велико ли счастье изо дня в день, из года в год вскакивать по утрам и сломя голову лететь на нудную, не доставляющую удовлетворения работу, потому что надо зарабатывать на кусок хлеба и крышу над головой. А ведь тем, у кого и такой работы нет, приходится ещё хуже. А кому приятно унижаться перед начальством, лебезить, лицемерить, лгать, изворачиваться, пытаясь выиграть грошовые привилегии? Но найдите в нашем мире человека, которому не приходилось бы этим заниматься.

Подумайте ещё о риске врождённых физических недостатков, психических заболеваний, риске попасть в аварию, в руки маньяка-убийцы, риске заражения тяжёлой инфекционной болезнью. Кроме того, в процессе старения каждого из нас ждёт то или иное неизлечимое заболевание и неизбежная смерть.

Выходит, что оптимизм — это всего лишь легкомысленность, способность не задумываться обо всех этих неприятных, но вполне реальных вещах. Оптимизм — это умение отвернуться от страданий окружающих, не замечать их, лелея ничем не обоснованную надежду, что меня-то и моих детей это не коснётся. Оптимизм возводит свои воздушные замки на фундаменте пустых несбыточных надежд.

Экклезиаст, Омар Хайям, Шпенглер, Шопенгауэр были пессимистами, но обольщённая глупыми надеждами толпа не желает прислушиваться к голосу мудрецов.

Оптимизм исключает рациональное мышление. Оптимисту, бодро шагающему вперёд, заре навстречу, под звуки бравурного марша, со знаменем в руках — мыслить не надо. Он верит! Верит в лучшее будущее, в мудрое правительство, в справедливое распределение материальных благ, в посмертное существование души и вечное райское блаженство. Он надеется на счастье своих детей, на то, что войны не будет, что человечество победит голод и болезни.

Из века в век те же надежды, но оптимистов это не обескураживает. Они уверены, что до сих пор эти надежды не сбывались только лишь потому, что светлые идеи были искажены, идеалы попраны, простой народ обманут. Обманут врагами, жадными капиталистами, вырождающимися аристократами, злонамеренными фашистами-милитаристами-террористами-атеистами-пессимистами. Надо только уничтожить врагов, мешающих поступательному движению — и тогда все надежды и чаянья воплотятся. Мы смело в бой пойдём — смело, товарищи, в ногу — это есть наш последний! Главное — никаких сомнений! Твёрдость и непримиримость. Холодная голова и горячее сердце. А если враг не сдаётся — его уничтожают! Кто не с нами — тот против нас!

Пессимист боязлив, оптимист — бесстрашен.

Пессимист размышляет, оптимист — действует.

Пессимист ждёт смерти, оптимист — бессмертен.

Пессимист опасается грядущих катаклизмов, оптимист — полон надежд на светлое будущее.

Наше жуткое прошлое — это и есть светлое будущее живших ещё раньше. Во имя этого светлого будущего во все века оптимисты вели пессимистов на убой.

Сравните-ка, за всю историю человечества сколько оптимистов погибло от руки пессимистов и наоборот, сколько пессимистов было убито оптимистами? Пессимисты пессимистов не убивают, а оптимисты оптимистов — миллионами. С точки зрения оптимиста, пессимист — вшивый интеллигент, «говно нации».

Человеку, размышляющему о скоротечности жизни вряд ли придёт в голову укорачивать жизнь другому человеку, а оптимист бьётся со своими врагами не на жизнь, а на смерть.

Пессимист полон сомнений, оптимист уверен в своей правоте. Пессимист — тварь дрожащая, оптимист — право имеет!

Пессимист выдвигает аргументы, оптимист уничтожает идеологических противников.

Иудеи завоёвывали землю обетованную, поголовно истребляя коренное население, испанцы и англичане — американских индейцев, европейцы — африканцев, турки — армян, германские арийцы — евреев, цыган и других унтерменьшей, коммунисты — всех недовольных, несогласных, невосторженно мыслящих. Римские язычники уничтожали иудеев и христиан, христиане — катаров и прочих еретиков, католики и протестанты — друг друга, мусульмане — неверных, и так далее, и так далее.

Правильнее сказать — сильный уничтожает слабого. И сильный всегда прав, потому что бог на его стороне. Или арийская идеология. Или марксистская наука. И всегда и везде оптимисты уничтожают пессимистов. Ну, и неправильно мыслящих оптимистов тоже.

А уж религиозный оптимизм — это вообще парадокс. Ты, Антон, хочешь — обижайся на меня, хочешь — нет, но умолчать я об этом не могу.

Страх смерти и посмертного исчезновения привёл человека к идее бога и бессмертия души. А следствием этого явился страх перед вечными муками в аду. Это всё равно, что лечить мигрень гильотиной.

В чём же заключается оптимизм верующих? В надежде на то, что за их хорошее поведение в этой жизни им будет даровано вечное блаженство в раю после смерти, так?

Но это ещё надо заслужить. Верующий должен отказаться от мирских радостей и удовольствий, регулярно молиться, посещать церковные богослужения, соблюдать посты, отказаться от секса — только оплодотворение, жертвовать своё имущество.

Неотъемлемый атрибут религиозности — аскетизм. Посмотрите, кого церковь ставит нам в пример. Самую правильную, праведную жизнь вели святые, которые теперь уже, несомненно, находятся в раю. Вот на кого надо равняться, вот кому следует подражать, если мы тоже хотим попасть в рай.

Все святые были аскетами. Столпники годами стояли на своих столпах, заставляя своё тело страдать во славу господа. Пустынники удалялись от мира в пустыни, где питались только диким мёдом и акридами, умерщвляли свою плоть и боролись с дьявольскими соблазнами. Юродивые на Руси ходили зимой и летом в лохмотьях, носили на теле железные вериги, мучили себя бессонницей.

Не каждый может вести такую жизнь, полную страданий и самоистязаний. Те праведники, что послабее духом, просто уходят от мирских соблазнов в монастырь. Ясно, что у монаха, посвятившего свою жизнь служению богу, больше шансов попасть после смерти в рай, чем у простого мирянина.

Откуда взялась такая дилемма: или одно или другое; или страдания в земной жизни, или наоборот — наслаждения здесь и вечные муки там? Это всё та же идея жертвы и жертвенности. То, что дорого для меня, не может быть безразлично для бога. Я отрываю от себя то, что мне так дорого, и отдаю тебе, боже. Неужели, ты останешься равнодушным? Неужели не вознаградишь меня за то, что я так много добровольно отрываю от себя и отдаю тебе? Естественно, при этом ожидается, что награда превысит потери и жертвователь окажется в прибыли. Если не в этой жизни, то в загробной.

Земная жизнь скоротечна, а загробная — вечна. Отчего же не пострадать короткий промежуток времени для обретения вечного блаженства? Я — тебя, боже, а уж ты — мне. Смотри, как я страдаю во имя твоё, причём добровольно. Ты же милосердный, пожалей меня! Ты же всемогущий — вознагради!

А уж как только самоограничения и самоистязания оказались возведены в ранг добродетели, и не осталось никаких сомнений в том, что это угодно богу, тут уже нужен был только один шаг к тому, чтобы начать загонять паству в рай. Для её же блага. Народ-то тёмен, сам не понимает, что ему во благо, а что — во зло. Да ещё и дьявол постоянно в соблазны вводит. Трудно с ним бороться за души людские, но надо. Во славу господа.

Надо, значит, заставить народ пострадать, дабы избежать ему кары господней и приблизиться к вечному блаженству. Не могут же праведники, просветлённые быть эгоистами: для себя райские врата отворили, а где сострадание к ближнему?

Народ ведь — это дети неразумные. Когда у ребёнка зуб болит, а он не хочет к доктору идти, боится, надо ведь его заставить. Ему же самому потом лучше будет. Поймёт он это и спасибо скажет. Спасём души заблудших овец твоих, господи! Оградим их от греха, да не достанутся души их дьяволу, извечному врагу бога и человека!

А один из главных смертных грехов — сладострастие. Ведь это же прямая противоположность страданию и самоограничению. Ни один человек за сладострастие своё к лику святых причислен не был. Так что добродетелью это никак быть не может.

Следовательно — запретить! Следовательно — принудить к самоограничению! Половые сношения — только с целью детопроизводства и, по мере возможности, без удовольствия. А все способы получения сексуального наслаждения — грех. Чем озабочены католические священники, принимающие исповедь у мальчиков? Не занимался ли рукоблудием! Любящий бога должен подавлять в себе похоть.

Более того — оказывается, что идеологическое подавление сексуальности у населения является изощрённым инструментом власти. Сексуальное влечение — самый сильный инстинкт, присущий всему живому, наравне с инстинктом самосохранения. Тот, кому удалось подавить сексуальное влечение зависимых от него людей, получает огромную власть над ними. Этих замороченных уже легко будет заставить жертвовать даже и собственной жизнью, которая при этом обесценивается до нуля.

Коммунистические режимы пользовались этим орудием подавления воли своего населения с не меньшим успехом, чем христианство и ислам.

А как же представляют себе верующие то самое райское блаженство, ради которого они согласны всю жизнь страдать здесь, на земле, в материальном мире? Похоже, что мало кто из них задумывался по-настоящему о том, что их ждёт после смерти, даже при наилучшем раскладе. Как она выглядит, эта загробная жизнь, в которую они верят и которой утешаются? Что это за блаженство такое? И как понимать — вечное?

У мусульман картина более-менее ясная: вина — пей сколько хочешь, на каждого праведника — сорок девственниц-гурий для нескончаемых сексуальных утех. Короче, всё то, чего человек был лишён в земной жизни, в раю получит с избытком.

А вот как выглядит христианский рай — не очень понятно. А ведь это состояние будет продолжаться бесконечно — не шутка! Неужели праведники обречены вечно бродить по раю и возносить хвалы господу? И так миллионы миллионов и миллиарды миллиардов лет? Любой, самый длинный отрезок времени, который человек может себе представить — лишь мгновение по сравнению с вечностью.

Вселенная перестанет существовать, а лежащая впереди вечность не сократится ни на сколько. Тысячи и миллионы последовательных во времени вселенных могут родиться и исчезнуть, а мы будем всё так же петь псалмы? И не охренеем? Хотя, конечно, лучше всё-таки, чем всё это время в смоле кипящей провести или на сковороде жариться.

Вот такой вот оптимизм. Безысходный.

— Не дано нам знать в точности, что на том свете делается, — вздохнул Антон.

— Вот тут я готов с тобой согласиться, — ответил Эндрю. — Но не значит ли это, что все эти религиозные пастыри, сами ничего толком не зная, обманывают нас? Как же я могу принимать всё, что они мне втюхивают, на веру?

— Вот что, друзья мои, — вклинился Боб, — время-то уже позднее, засиделись мы. Предлагаю на сегодня разойтись, поспать, а завтра продолжим. Согласны?

— Ну что ж, предложение толковое, — за всех ответил Эндрю. — Только давай, завтра уже ты сам что-нибудь нам расскажешь, а? Договорились?

— Да, Боб, расскажи нам о поэзии, ты так много знаешь, — подхватила Ксения.

— И про историю, — добавила Даша.

— Раз дамы просят — отказать невозможно, — с полупоклоном ответил Боб. — Кто у нас завтра на трассе?

— Я могу съездить, — вызвался Эндрю.

— И я с тобой, — сказал Алекс.

— Вот и замечательно, а мы с Антоном протестируем системы защиты, — согласился Боб. — Как раз по инструкции срок подошёл.

В ярких лучах утреннего солнца ехать вдоль трубы было легко и радостно. Эндрю поставил управление бронированным вездеходом на автомат и откинулся в кресле водителя, закинув руки за голову.

— А откуда у тебя эта книга, которою ты мне дал? — спросил Алекс. — В сети ведь её нет. Ни в одной библиотеке, я проверил.

— Автор этой книги был с моим дедом хорошим приятелем, — ответил Эндрю. — А тебе-то нравится? Интересно?

— Очень интересно. Я ведь никогда о таких проблемах серьёзно не задумывался. Всю жизнь был узким специалистом, решал конкретные задачи. А остановиться, задуматься, что к чему и зачем — никогда времени не было. А ты, судя по всему, с тем, что там написано, полностью согласен? И логика твоя, и манера говорить очень похожи на стиль этого философа. Слова у тебя такие же жёсткие, и логика — безжалостная.

— Да, эта книга в своё время сильно повлияла на моё мировоззрение. Только вот насчёт жёсткости ты не прав. Дед мой рассказывал, что человек этот был очень мягким и добрым.

А единственное чувство, которое двигало им всю жизнь — было сострадание. Сострадание ко всем людям в мире, и вообще — ко всему живому. Ты помнишь, что он пишет об этом? «Всё живое на нашей планете объединяет способность испытывать боль, физическое страдание. А человека отличает от животных способность к состраданию». Думаю, не легко это — постоянно ощущать чужую боль как свою собственную. В этом основа и весь смысл его философии.

— Ты знаешь, Эндрю, пока я читал эту книгу, мне в голову пришла одна мысль. Можно попытаться создать такой вирус, который будет избирательно воздействовать на женскую яйцеклетку, предотвращая оплодотворение. Идеальный контрацептив.

— Вполне в духе мировоззрения автора этой книги, — согласился Эндрю. — А вот тебе ещё одна идея: придумать такой препарат, который будет приводить человека в состояние непереносимого блаженства, чтобы он в результате умирал совершенно счастливым. Как ты думаешь, такое возможно?

— Пожалуй, твою идею намного проще осуществить, чем мою. Нужно создать препарат, который бы вызывал резонансное возбуждение нейронов головного мозга, аналогичное состоянию оргазма. Своеобразную цепную реакцию в мозгу. Тогда каждый безнадёжный больной сможет в любой момент прекратить свои мучения и уйти из этого мира вполне счастливым. Странно, что никто до сих пор до этого не додумался.

— Ничего странного. Инерция вдолбленной с детства догматической этики. Что-то сродни религиозности. Попробуй, спроси у Антона, что он по этому поводу думает, увидишь стандартную реакцию.

— Слушай, Эндрю, а ты, кстати, не думаешь, что ты на него слишком сильно давишь своей логикой. Ему ведь должно быть очень неуютно с нами. Да ещё и Боб каждый раз свою эрудицию демонстрирует и усиливает давление то поэзией, то цитатами из классиков. Парень-то он молодой, насколько устойчива его психика, мы не знаем. Как бы не сломался.

— Ты же понимаешь, Алекс, против самого Антона я ничего не имею. Человек он хороший, добрый. Зашоренный только. А как же прикажешь мне реагировать на его средневековое мракобесие? Молчать? Или поддакивать? Он нам скоро расскажет, что Земля плоская и на трёх китах держится.

— Не знаю. Психолог из меня никудышный. Просто жалко мне его иногда становится. Взгляд у него какой-то затравленный, когда ему возразить нечего.

— Ничего. Думаю, выдержит. И притрётся понемножку. Знаешь что, с девчонками нам крупно повезло. Удивительные они. Человечные, мягкие. Вот прирождённые психологи. Они его здорово поддерживают и в обиду не дадут. Ты заметил, как они на меня цыкают? А ведь крошки ещё совсем. Но с характером.

Да, не ожидал я такое чудо встретить в центральной Африке. Да и мужской состав на нашем посту подобрался нетривиальный. Не знаю, как ты, Алекс, а я себя вдруг счастливчиком почувствовал.

Ужин был не очень обильный, но довольно изысканный для изолированного от внешнего мира контрольного поста, затерянного в африканских дебрях. За несколько месяцев девочки научились делать чудеса из замороженных и консервированных продуктов. Даже Боб принял участие в конструировании необычного десерта, состоявшего из свежеиспечённого бисквита с трюфельной прослойкой и чашечки мороженого, залитого ликёром и украшенного размороженными ягодами.

— Ну, красавицы, о чём бы вы хотели сегодня услышать? — спросил Боб благостным голосом.

Девушки переглянулись.

— Ты нам про историю обещал рассказать, — начала Даша.

— Какая же история вас интересует: древняя, средневековая, новейшая? И какой страны? Или стран?

— Нам про Россию интересно, недавнюю. А то вот читаем в сети разные книги и статьи, один одно говорит, другой — совсем другое. И ничего не понять, как же оно на самом деле было?

В одной статье я прочитала о том, как хорошо люди жили в Советском Союзе, всё было бесплатно, и образование, и медицина, и государство обо всех заботилось. И Россия была великой державой, и никто её тронуть не смел, потому что армия была сильная. И те, кто разрушили Советский Союз были преступники.

А в другой книжке совсем другое — что жилось людям плохо, все были бедными, и свободы ни у кого не было, и книги многие были запрещены, а тех, кому такая жизнь не нравилась, в тюрьмы сажали и специальные лагеря. А как было на самом деле — можешь нам рассказать?

— Бедные дети, — Боб взглянул на Эндрю и покачал головой. — Как им трудно разбираться во всех этих выливаемых на их головы потоках лжи.

Я многое мог бы рассказать вам о том времени, но мне хочется, чтобы вы сами, своими мозгами думали и делали выводы из фактов, а не принимали на веру чужое мнение. Каждому необходимо критическое мышление, иначе всю жизнь кто-то будет обманывать вас и манипулировать вами.

Вот, представьте себе, две страны с разным уровнем жизни, разным политическим строем, разными языками, культурой, традициями. Можем ли мы, основываясь на результатах внешнего наблюдения решить для себя, в какой стране людям живётся лучше?

— А что значит — внешнее наблюдение? — спросила Ксения, — что именно мы наблюдаем?

— Это значит, что мы находимся снаружи, а не внутри этих стран. И можем наблюдать только за тем, что происходит на границах.

— Так если эти страны не воюют между собой, что происходит на границах? — удивилась Даша. — Пограничные войска стоят, таможенники экспорт-импорт контролируют. Что ещё-то?

— Что ещё? — хитро улыбнулся Боб. — Знаете такую пословицу: «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше»?

— Поняла, — сказала Ксюша, — можно наблюдать потоки людей, переезжающих из одной страны в другую. Откуда люди бегут — там хуже, куда бегут — там лучше.

— Вот, умница, — похвалил Боб. — А теперь представьте себе, что из одной страны можно свободно выехать куда угодно, в любую страну мира. А другая страна своих жителей держит под замком и никуда не выпускает. Это нам о чём-нибудь говорит?

— И никто не пробует убежать? — Ксюша нахмурилась. — Нелегально границу перейти? Потому что, если уж совсем плохо, то хоть кто-нибудь убежать пытается, правда?

— Правда, — подтвердил Боб. — А теперь давайте говорить о конкретных странах, скажем, в период времени после Второй Мировой войны. Возьмём спокойные годы: пятидесятые — семидесятые. Соединённые Штаты Америки удерживают кого-нибудь из своих граждан насильно? Да никого не интересует кто куда едет. Есть деньги на билет — езжай куда хочешь, так? А в Советском Союзе — железный занавес и граница на замке. А в командировку за рубеж выпускают только проверенных деятелей культуры и науки, да и то, если в СССР родственники в заложниках остаются.

Вот ещё блестящий пример — граница между восточным и западным Берлином. Западный Берлин окружён бетонной стеной и прилегающей к ней простреливаемой зоной. Кто стену построил и кто в перебежчиков стреляет, Западная Германия или Восточная? А люди всё равно бегут, рискуя жизнью. Сотни человек были застрелены на этой полосе, и ни один из них с Запада на Восток перебежать не пытался. Все в обратном направлении.

— А из Советского Союза кому-нибудь убежать удалось? — с надеждой спросила Ксюша.

— Были случаи, — ласково посмотрел на неё Боб. — Во-первых, убегали во время гастролей известные артисты, музыканты, спортсмены. Вам, наверное, их имена уже ничего не скажут, но всё-таки назову некоторых: солисты балета Михаил Барышников и Александр Годунов, чемпионы мира по фигурному катанию на коньках Белоусова и Протопопов, замечательный шахматист Виктор Корчной.

Одних деятелей культуры, слишком известных на Западе, вместо того, чтобы просто посадить в лагерь или уничтожить, выдворяли из СССР насильно, других выдавливали, создавая невыносимые условия жизни, третьи убегали сами. Так или иначе, многие блестящие таланты жили и творили за рубежом: нобелевские лауреаты Солженицын и Бродский, музыкант Ростропович и оперная певица Вишневская, писатели и поэты Александр Галич, Аркадий Белинков, Юз Алешковский, Саша Соколов, Сергей Довлатов, Георгий Владимов и многие другие.

Становились невозвращенцами и простые советские моряки, оказавшиеся за границей. Но самыми впечатляющими были побеги, связанные с нелегальным переходом границы, которая как известно, была на замке. Этим беглецам свобода была дороже жизни, потому что из-за жирной жратвы жизнью не рискуют.

С невероятными трудностями, с нечеловеческим напряжением всех сил кое-кому удавалось бежать. Единицам. Большинство погибли или были пойманы и отправлены в тюрьмы и лагеря.

Были попытки угнать самолёт и перелететь на свободу. Так погибла группа музыкантов «Семь Симеонов» — семь братьев вместе с матерью. Эти действовали отчаянно — стюардессу убили и сами живыми не сдались. Но иногда побеги были удачными.

Мне известны два случая, когда беглецам удалось на надувной лодочке Чёрное море переплыть. Одного звали Марат, татарин по национальности. Жил в США, к концу жизни оглох совсем. Второй — скульптор Соханевич. Тот вообще на надувном матрасике Чёрное море пересёк из Крыма в Турцию, чудом жив остался. В Нью Йорке жил.

И ещё об одном беглеце слышал и читал. Звали его Юрий Ветохин. Он был пловец-марафонец. Несколько раз пытался вплавь удрать и всё неудачно. Арестован был. Год в тюрьме и ещё восемь лет в самом страшном в те годы в СССР психиатрическом концлагере в Днепропетровске. Пытали его там врачи медицинскими препаратами — непонятно, как выжил.

А потом всё-таки прыгнул ночью с теплохода в Тихом океане и двадцать часов плыл без еды и воды, среди акул, пока на островок не выбрался. Он потом книгу написал. «Склонен к побегу» называется. Эту книгу я бы рекомендовал всем прочитать, да только почему-то в сети её не нашёл.

— У меня она есть, — вставил Эндрю. — От деда осталась. Дам вам скачать.

— Вот это здорово, — обрадовался Боб, — и мне тоже дай. А вот вам короткое стихотворение на эту тему, в те времена написанное неизвестным поэтом в стиле японской хайку:

— Спасибо тебе, — тихо сказала Даша, глядя Бобу в глаза, — теперь так всё просто и понятно стало. А как же люди могут всё это отрицать, если всё так очевидно?

— Кто как, — с грустью в голосе ответил Боб, — кто по-глупости да с промытыми мозгами, а кто-то нагло лжёт, преследуя какие-то политические или корыстные цели.

— И с теми, и с другими, я думаю, всё ясно, — сказал Эндрю, — но есть ещё и третья категория — это те, для кого нет большой разницы между истиной и ложью. И таких очень, очень много. Эти духовные лентяи даже гордятся тем, что допускают плюрализм мнений.

Каждый, мол, имеет право думать так, как ему нравится. У каждого есть право на своё мнение, и ничего страшного нет в том, что у разных людей мнения не совпадают. И те, и другие в чём-то правы, давайте будем взаимно вежливы и жить дружно.

— Да, тут я с тобой полностью согласен, — кивнул Боб, — меня эти плюралисты-миротворцы тоже раздражают.

Сами подумайте, ведь если у человека сформировалось определённое мнение по какому-либо вопросу, то ему свойственно это мнение отстаивать. И чем сильнее уверенность в своей правоте, в истинности своего мнения, чем больше интеллектуальной энергии было затрачено на его формирование, чем больше независимых объективных фактов это мнение подтверждают, тем сильнее естественное стремление отстаивать своё мнение.

При этом рационально мыслящий человек прислушивается к мнению своего оппонента, сопоставляет его аргументы со своими, оценивает степень правдоподобности приводимых оппонентом фактов, корректирует складывающуюся картину обсуждаемого явления.

И если аргументация оппонента достаточно сильна, а приводимые им факты объективны и неопровержимы, перед мыслящим человеком встаёт вопрос: не пора ли произвести ревизию своего мнения? Может быть, под давлением логики и фактов, придётся изменить свою точку зрения? И это вполне естественно, для этого, собственно, спор и затевался — для того, чтобы приблизиться к истине.

Математические утверждения споров не вызывают. Если теорема доказана — спорить с результатами бессмысленно. Если же математическая проблема не решена и результат не ясен — математики будут продолжать исследовать её, используя строгую логику и весь арсенал уже накопленных фактов, стремясь установить объективную истину. И пока строгое доказательство не найдено — споры неуместны.

У представителей естественных наук критерием истины является воспроизводимый эксперимент. И если результаты эксперимента допускают неоднозначную интерпретацию, корректируются условия проведённого эксперимента, усовершенствуется техника. Время от времени предлагается новая фундаментальная гипотеза, приводящая к сдвигу парадигмы, то есть радикальному пересмотру физической картины мира.

В качестве примеров можно привести замену геоцентрической картины мира Птолемея на гелиоцентрическую Коперника, планетарную модель атома Резерфорда-Бора, теорию относительности, квантовую механику, теорию кварков.

Не все современные физические теории находятся в идеальном соответствии друг с другом, однако никому из физиков не приходит в голову сказать своему оппоненту: «оставайся при своём мнении, а я предпочитаю придерживаться моей точки зрения». Поскольку такая позиция была бы абсолютно бесплодна и нисколько не способствовала бы продвижению вперёд на пути познания истинной природы вещей.

При этом случаются курьёзные ситуации, когда международное научное сообщество, стоящее на официально принятой большинством его членов точке зрения, не принимает результаты исследований одного из своих собратьев по науке, игнорируя его публикации и предавая их автора негласному остракизму. А потом вдруг оказывается, что этот учёный-то и был прав, один против всех, отстаивая своё, не вписывающееся в прокрустово ложе официальных устоявшихся взглядов.

Такая история случилась с известным генетиком Барбарой МакКлинток, результаты которой академический официоз не принимал в течении многих лет. А в конце концов она оказалась права, учёным всего мира пришлось признать, что они ошибались в своих оценках и Барбара МакКлинток, хоть и с большим опозданием, была-таки удостоена Нобелевской премии.

Этот пример говорит нам о том, что мнений по определённому вопросу может быть много, но истина одна. Противоположные мнения не могут быть одновременно истинными. Ошибочными — да, могут быть оба, а истинными — нет.

Чем больше мы смещаемся от точных наук в сторону гуманитарных, тем больший наблюдается разгул мнений и концепций.

Психиатрия и психология радикально отличаются от естественных наук. Люди, называющие сами себя врачами, предлагают множество малообоснованных концепций, получающих широкое признание среди малообразованной публики. Достаточно упомянуть таких гигантов мысли, как Фрейд, Юнг, Адлер, Райх.

Множество совершенно различных, противоречащих друг другу концепций в области исторических наук не поддаётся никакому учёту и анализу. Главная причина этого — политизация истории.

Как в прошлом, так и в современной исторической «науке» выдвигаемые концепции призваны подтвердить претензии существующей власти на легитимность, подвести базу под территориальные притязания той или иной нации или государства, выявить корни превосходства одной нации над остальными и так далее. Таким образом, история на звание науки и претендовать не может. Следовательно, история есть лишь способ обмана, одурачивания широких масс.

Ещё хуже дело обстоит с искусством. Тут даже непонятно, что считать предметом искусства, что нет. «Квадраты» Малевича, «Кэмпбелл суп» Энди Уорхолла, и даже его экскременты, запакованные в баночки, всё продаётся на аукционах, и за большие деньги.

И никаких критериев, определяющих принадлежность того или иного объекта к предметам искусства, не существует. Кому поп, кому попадья, а кому и свиной хрящик.

Забавный случай произошёл в Германии на рубеже веков. Была организована широко разрекламированная выставка современного искусства. Высокообразованные эксперты-искусствоведы, стоя перед внушительного размера полотнами, заляпанными пятнами краски, обменивались глубокомысленными замечаниями об особенностях композиции и цветовой гаммы. Авторский замысел не всегда был понятен, но чувствовалось, что невероятно глубок.

Репортаж о выставке и интервью с искусствоведами были засняты на плёнку и транслировались по телевидению. В заключение организаторы действа объявили, что настало время представить уважаемой публике авторов замечательных полотен и вывели под свет юпитеров и стрекотание камер двух весьма смышлёного вида шимпанзе. После чего мнения высоколобых критиков, раскрывавшие оригинальность и глубину композиции «произведений искусства», внезапно перешли в разряд сомнительных.

Из всего вышесказанного следует ясный и недвусмысленный вывод: плюрализм мнений, неявно подразумевающий за каждым мнением равное право на существование, является оправданием ошибок и обмана, и поэтому не несёт в себе никакой пользы, только вред.

«Истина всегда относительна», — заявляют некоторые словоблуды-философы-историки, пытаясь убедить невежественных слушателей в том, что и стремиться к ней, в общем-то, не стоит. Услышав такую мудрость, не сомневайтесь: перед вами либо демагог-обманщик, либо клинический идиот.

— Ой, дяденьки, какие вы умные, — закинув руки за голову и потягиваясь всем телом, заявила Даша. — И нам правда очень интересно вас слушать, только мозги быстро устают. Давайте немножко снизим уровень, а то я чувствую — ещё чуть-чуть и мои шестерёнки так перегреются, что из ушей дым повалит.

— А нам дяденьки ещё обещали про поэзию рассказать, — по-детски растягивая слова, протянула Ксюша. — Только, если можно, философскую поэзию на завтра оставим, ладно? А сегодня про любовь. А то мы действительно с Дашуней к таким мозговым нагрузкам непривычные. Вам-то что, вы вон какие головастые, а нас, бедных девочек, пожалеть надо.

— Вы, бедные девочки, пожалуйста, не прибедняйтесь, — заулыбался Боб, — вы же у нас — королевы, и ваше слово для нас — закон. Про любовь, так про любовь:

— Ой, как красиво, — сказала Даша после минутного молчания. — А кто это написал?

— Это стихи одного малоизвестного поэта, — ответил Боб. — Имя его вам ничего не скажет. Добавлю только, что он умер, когда ему было немногим больше тридцати.

— Что, болен был? — поинтересовался Антон.

— Нет. Самоубийство. Застрелился.

— Не надо, — попросила Ксения жалобно. — Грустно очень. О любви же обещали, а сами опять о смерти.

— Простите, девочки, так получилось, — смутился Боб. — Больше не буду.

— Давайте, я теперь что-нибудь расскажу, — постарался выправить ситуацию Эндрю.

— О, замечательно, — вскинулся Боб, — давай по-очереди.

Эндрю начал читать неожиданно тихим для него голосом:

— И я люблю так просыпаться, — мечтательно сказала Ксюша. — Выспалась, никуда спешить не надо. И вдруг ощущаешь, что тобой кто-то любуется.

— Ну, раз понравилось, вот вам ещё одно стихотворение этого же автора, — сказал Боб. — Но это уже стихотворение-загадка. Интересно, кто из вас первым догадается, о чём речь идёт.

— Ткацкий станок, что ли? — после минутного молчания предположила Даша.

— Может, это хирург во время операции? — высказал свою догадку Алекс. — Смотрите: широкая ладонь — это сильная мужская рука, а гибкие пальцы — только у хирургов и музыкантов.

— А я знаю, — Ксюша радостно захлопала в ладоши и засмеялась. — Это же две разные руки: гибкие пальцы — женские, а широкая ладонь — мужская. Совершенно откровенная постельная сцена, и как красиво описана!

— Вау! — вырвалось у Эндрю, — да ты просто гений, девочка. Я бы, наверное, ни за что не догадался.

— Это потому, что у тебя в голове только одна логика, — не преминула уколоть его Даша, — а чтобы поэзию понимать, нужны тонкие чувства и интуиция.

— Ну, так я тебе стихами отвечу, — сказал Эндрю. — Это про тебя слушай:

— Неплохо, — оценил Боб.

— Фу, какой ты гадкий и противный, — махнула на него ручкой Даша и отвернулась. — Боб, лапочка, расскажи нам лучше что-нибудь приятное.

Боб как-то изысканно поклонился не вставая со стула, одной головой, и начал читать слегка нараспев с какими-то нарочито-декадентскими интонациями:

— Нет, Ксюша, они над нами точно издеваются, — обиженно надув губки, сказала Даша. — Придётся их сегодня наказать.

— Ой, какие мы обидчивые, — капризно-шутливым тоном произнёс Боб, всем своим видом изображая карикатурную светскую даму. — Уже и пошутить нельзя.

Даша не выдержала и улыбнулась.

— Ладно, давайте дальше, — сменила она свой притворный гнев на милость.

Вот вам про настоящую любовь, — с готовностью отозвался Эндрю. — Опять подражание японцам:

— Вот это другое дело, — оценила Даша.

Боб с Эндрю ещё долго соревновались в поэтической эрудиции, вспоминая классическую лирику и стихи малоизвестных поэтов. Так прошло часа два. Вдруг Ксюша обратилась к Антону:

— Антоша, а ты почему всё время молчишь? Алексу простительно, он ещё не вполне языком овладел, а тебе уж стыдно так-то скромничать. Давай, расскажи нам что-нибудь тоже. Только про любовь!

— Хорошо, — неожиданно согласился Антон, — расскажу, слушайте:

Антон замолчал. Девушки смотрели на него широко раскрытыми глазами, поражённые глубиной чувства, с которым стихотворение было прочитано. Минуты через две молчание нарушил Боб:

— Замечательные стихи, Антон! И никому из известных мне поэтов они принадлежать не могут. Это что-то совершенно новое! Кто это написал?

— Вы не знаете, — тихо ответил Антон. — Это женские стихи.

— Что ж, друзья мои, я предлагаю на этой лирической ноте и закончить наш сегодняшний вечер, который, как мне кажется, прошёл очень удачно. А вам как? — спросил Боб.

— Нам очень понравилось! — с воодушевлением сказала Даша, взглянув на подружку.

— Только я думаю, всем надо принимать активное участие, — продолжал Боб. — Вы, красотки, лазите целыми днями по сети, так поделитесь с нами, если что-нибудь интересное попадётся. Договорились?

День прошёл без происшествий. Боб с Антоном промчались вдоль закреплённого за станцией участка трассы с ветерком и вернулись раньше обычного. Полтора часа занятий на тренажёрах, душ, и благоухающие, в свежих рубашках, появились в кают-компании.

Алекс с Эндрю и девочки были уже там. Настроение у всех было приподнятое. Мужчины за ужином шутили, подтрунивали друг над другом, рассказывали анекдоты, над которыми девушки заливисто смеялись. События, нарушившее размеренную жизнь станции в начале прошлой недели, если и не забылись, то отодвинулись куда-то на задний план и о них старались не вспоминать.

— Ну что, предоставим слово нашим дамам? — спросил Боб, когда перед каждым из сидящих за столом появилась чашка крепкого дымящегося кофе с рюмкой коньяка. — Порадуете нас чем-нибудь, красавицы?

— Да, — кокетливо улыбаясь, сказала Даша. — Мне понравился один рассказик, хоть он уже и довольно старый. Только я не смогу с выражением прочитать. Может быть ты, Боб?

Девушка просительно посмотрела на Боба, состроив уморительную рожицу.

— Вот плутишка, — рассмеялся Боб. — Ладно, давай сюда свой текст.

Даша открыла свой компьютер, пощёлкала клавишами и подвинула его Бобу. Тот пробежал взглядом несколько первых строчек, глотнул кофе и начал читать:

— Это название, — пояснил Боб. — Многообещающее.

— Ну, молодец, Дашуня, порадовала, — сказал Боб, поднимая глаза от экрана. — Где же это ты такое откопала?

— А там ссылка есть, — девушка наклонилась к Бобу, — я закладку оставила. Там много ещё всякого. Но мне только этот рассказ понравился.

— И у меня рассказик есть, — сказал Эндрю. — Хотите прочитаю?

— Давай, — отодвинул от себя компьютер Боб.

Эндрю принял комп из его рук и начал читать.

— Что-то очень уж подозрительно в тему, рассказик-то, — ухмыльнулся Боб. — Уж не ты ли сам его и сочинил-то, а? Признавайся!

— Я, — улыбнулся Эндрю. — От тебя не скроешься.

— Вот молодец! — Даша обрадованно засмеялась. — Да ты настоящий писатель! Ну, никогда бы не догадалась!

— Комментировать надо? — спросил Боб, глядя на девочек.

— Да что уж тут комментировать? — Даша вся сияла от счастья. — Столько об этом уже говорили, что же тут неясного?

— Да, вот так и копаем котлован всю жизнь, — сказал Боб, обращаясь к Эндрю.

— Какой котлован? — не понял Алекс.

— Это не просто объяснить, — ответил ему Эндрю. — В этом котловане целый пласт русской культуры поместился. Боб тебе когда-нибудь после расскажет.

— Андрюша, а может быть ты и стихи пишешь? — застенчиво спросила Ксения. — Почитай что-нибудь.

— Ну как вам откажешь, — улыбнулся Эндрю. — Ладно, слушайте:

— Неплохо, — похвалил Боб.

Даша нахмурилась. — Опять Антоше в огород камушки. Ну почему ты такой кусючий?

— Ладно, прошу прощения, — с напускным смирением откликнулся Эндрю. — Не подумал просто. Ну, вот вам ещё:

Девочки невольно улыбнулись, а Боб даже зааплодировал.

— Вот это да! — просиял он. — Настоящая метафизика.

— А мне непонятно, — вдруг спросила Даша, — почему иметь много денег — это плохо? Ведь это значит, можно спокойно жить, не беспокоиться о завтрашнем дне. И никто не может заставить тебя делать какие-нибудь гадости.

— Правильно, девочка, — похвалил её Боб, — разумному и порядочному человеку деньги дают независимость и обеспечивают спокойную, комфортабельную жизнь. Только вот жук, которого имеет в виду Эндрю, не порядочен и не разумен. Всё, что он нахапал, досталось ему нечестным путём, это раз.

Во-вторых, ему всегда будет мало. Он не остановится ни перед каким преступлением, чтобы увеличить свой шарик в размерах.

А в-третьих, и это главное, дело не столько в шарике, сколько в самом жуке. Он ведь чувствует себя очень важным, очень умным, очень сильным. Смотри-ка, скольких лохов кинул и скольких конкурентов обошёл. К тому же у него в руках власть! Перед ним лебезят холуи и прихлебатели. Ждут от него милостей. А он может заплатить, а может и наказать. И не только провинившегося, но и невиновного. Просто под настроение. Самодур, в общем. Такой жадный, жестокий самодур с гипертрофированным чувством собственной важности.

Поэтому шарик-то — это не только денежки. Это, в первую очередь, его собственное раздутое представление о своей персоне. Со всеми вытекающими.

— Ух ты, — удивилась Даша. — Андрюша, ты и правда гений! Надо же, какие таланты скрывал.

— Да какие там таланты, балуюсь иногда, — явно польщённый Эндрю поспешил переменить тему. — А ты, Ксюша, чего-нибудь выловила?

— Я наткнулась на страничку с какими-то притчами, что ли, — ответила Ксения. — Только не очень поняла, что они значат. Может вы, мальчики, поймёте? И нам расскажете, что к чему, а?

— Давай попробуем, — согласился Боб.

Он принял переданный ему Ксюшей над столом компьютер, осторожно поставил перед собой и начал читать:

— Ну, и что ты сама об этом думаешь, — Спросил Боб у Ксюши, — про кого это?

— Я понимаю, что не про клопов, — засмущалась девушка. — Про людей, значит. Только кто именно имеется в виду?

— Давай вместе рассуждать, — Боб склонил голову набок и заглянул Ксюше в глаза. — Кто такие клопы? Чем они занимаются, чем от другой живности отличаются?

— Кровь они сосут, — ответила Ксения. — Паразиты. За чужой счёт живут.

— Правильно, — поддержал Эндрю.

— Это, наверное, всякие преступники и обманщики, — решила помочь подружке Даша. — А общество их отлавливает, судит и в тюрьму сажает.

— К сожалению, криминалом множество паразитов не ограничивается, — вздохнул Боб. — Их гораздо больше, и дихлофосом их не выведешь.

Ненавидят их, это правда, но у них власть и сила. Они сами в состоянии кого угодно раздавить. Мне кажется, поэтому, что притча не реалистична. Автору, наверное, хотелось бы, чтобы так было. Чтобы паразитов настигало справедливое возмездие. Но в жизни это случается слишком редко.

— Думаю, это тема для отдельного большого разговора, — согласился Эндрю. — Давайте закончим с литературой, а потом вернёмся к этой теме.

— О'кей, — отсалютовал двумя пальцами к виску Боб. — Что тут ещё есть на твоей страничке хорошего?

— Ещё один рассказик есть, — ответила девушка. — «Аркадий и Борис» называется.

— Мы все внимание, — сказал Эндрю, — please.

— Ну, и про кого это? — спросила Даша, глядя на Боба.

— Притча с глубоким смыслом всегда допускает различные интерпретации, — задумчиво ответил тот. — Вот вам один вариант: русский эмигрант, образованный, работящий, достигший успеха и положения, скажем, в Штатах, через много лет приехал в отпуск в город своей юности, в Россию, где и состоялся замечательный диалог с каким-нибудь старым знакомым-родственником-одноклассником-однокурсником. Это первое, что приходит в голову. Наверняка возможны и другие варианты.

— А я вижу здесь диалог между двумя странами, — предложил свою версию Эндрю. — Одна страна — технологически развитая, а вторая — живёт за счёт экспорта своих природных ресурсов.

— И правда, похоже, — обрадовалась Ксюша, — как всё-таки приятно с умными дяденьками водиться.

— А теперь давайте вернёмся к паразитам, — предложил Боб. — Может быть, Алексу есть что рассказать нам по этому поводу?

— Я думаю, суть проблемы в том, как человек превращается в паразита, — начал Алекс, медленно подбирая слова. — Уже много десятилетий не прекращается спор о том, какая составляющая играет решающую роль в становлении человеческого психотипа: генетика или воспитание?

Ещё в конце девятнадцатого века известный психиатр Чезаре Ламброзо, основываясь на многочисленных фактах, подметил, что в семьях преступников вероятность того, что и дети станут преступниками, намного выше, чем в обычных семьях. Следовательно, большую роль здесь играет наследственность.

Возражения его оппонентов заключались в том, что от воспитания детей в криминальной атмосфере, царящей в этих семьях, ничего другого и ожидать не приходится.

Такое направление в психологии, как бихевиоризм, утверждало, что новорожденный — это чистый лист бумаги, на котором можно написать всё, что угодно. То есть, умело применяя систему наказаний и поощрений, ребёнка можно выдрессировать в кузнеца или ткача, в математика или в художника, в правопослушного гражданина или в преступника.

Австрийский учёный Конрад Лоренц считал внутривидовую агрессивность естественным врождённым свойством животных и человека. Противники его взглядов старались опровергнуть его научные выводы, обвиняя Лоренца в приверженности расистским теориям и поддержке нацистской идеологии.

Проблема «nature versus nurture», то есть «природа или воспитание», и до сих пор не имеет окончательного ответа. Ясно, что оба фактора играют важную роль, но непонятно, который из них решающий.

— А сам ты что думаешь по этому поводу? — спросил Боб.

— По роду моей предыдущей деятельности и исходя из известных мне фактов, я склоняюсь к мысли о том, что генетический фактор является базовым. В научных журналах, например, было опубликовано множество статей, в которых описываются пациенты, совершенно не способные замечать и сопереживать чужие страдания. И объясняются такие психические отклонения нарушениями физиологии головного мозга. Отмечаются и многочисленные случаи проявления садистических наклонностей даже у маленьких детей, воспитывающихся в нормальных условиях.

Короче говоря, я считаю, что род человеческий может быть разделён на две группы: людей, способных испытывать сострадание, и тех, кто этой способности лишён от природы. Вторая группа включает в себя как просто равнодушных, так и тех, в ком чужие страдания вызывают положительные эмоции. Особенно, если они сами эти страдания причиняют. Для меня это два разных подвида одного биологического вида «человек». Я не употребляю латинское название «homo sapiens», потому что, какой уж тут «sapiens»?

Надо бы как-то назвать эти два подвида, для удобства. Проще всего было бы называть их просто: «добрые» и «злые». Но это не по-научному. Пусть будут «сердечные» и «бессердечные». Кроме того, это точнее. Потому что есть люди, которым неприятно собственноручно мучить других людей, но они ничего не имеют против, если кто-то другой будет этим заниматься, лишь бы не видеть этого мучительства и не слышать криков, стонов и жалоб тех, кого мучают. И совершенно ясно, что эти люди тоже бессердечные.

Эти два подвида на первый взгляд неразличимы. Но на самом деле они не смешиваются, как вода и подсолнечное масло. Даже если их собрать вместе и как следует перемешать, они всё равно расслоятся, и бессердечные окажутся наверху. И это естественно. Сердечные люди наверх и не стремятся. Им это ни к чему. Что за радость иметь власть над другими людьми?

— Господь наделил человека свободой воли, — сказал Антон, — чтобы человек мог сам выбирать: идти ему путём добра или путём зла. А Иисус дал людям окончательное разъяснение — что есть добродетель и что есть грех. Так что теперь всё зависит от нас самих. Одни люди проявляют жестокость, другие — сострадание. Но все они по своей воле становятся травоядными или хищниками, созидателями или паразитами.

— А ты как думаешь, Алекс? — спросил Боб, — как там насчёт свободы воли с точки зрения биологии и медицины? Ты-то ведь считаешь, что сердечные и бессердечные — это два разных биологических подвида, не так ли? А это значит, что и у тех, и у других существует некая предрасположенность к определённому типу поведения.

Выходит, что свобода воли в таком случае весьма относительна. Сострадательному человеку легко быть добродетельным, ему его природа помогает. А вот жестокому от природы, хищнику, приходится постоянно бороться с собой, сдерживать свои естественные тёмные побуждения из страха перед возможным наказанием, так?

— А как только появится возможность остаться безнаказанным, так его садистская сущность и проявится, — вставил Эндрю. — Вы посмотрите вокруг-то, мучителей сколько, неважно, в масштабе семьи, офиса, банды или целой страны. Суть-то одна. И заметьте, страх перед загробными муками никого не останавливает. Это, наверное, потомки Каина, по версии Антона. — Эндрю с любопытством смотрел на Алекса, ожидая поддержки своей точки зрения с позиции науки.

— Давайте рассмотрим несколько экстремальных случаев и попытаемся сделать логические выводы, — спокойным размеренным тоном начал Алекс. — Вы все, наверное, слышали такую фамилию — Чикатилло. Был в России такой маньяк, серийный убийца в прошлом веке. Он убивал детей, мальчиков и девочек, и насиловал трупы. Только таким образом и мог получить сексуальное удовлетворение. Около полусотни жертв было на его счету, пока его не поймали.

Одного невинного человека даже казнить успели за его преступления. Очень уж правоохранительным органам хотелось дело закрыть. И такие маньяки-садисты, к сожалению, не редкость. Можно привести сотни и тысячи примеров такой исключительной жестокости. В подавляющем большинстве случаев такое поведение связано с теми или иными нарушениями половой сферы.

— Это только подобных экстремальных случаев тысячи, — поддержал Боб, — а проявлений бытовой, повседневной жестокости — миллионы. Возьмите, к примеру, издевательства и избиения в армии. В любой армии, вероятно, но, насколько мне известно, российская армия в этом отношении лидирует с большим отрывом. Вот и скажите мне, откуда берётся такое множество изуверов?

— Так я к этому и веду, — терпеливо продолжал Алекс, — основных гипотез две: генетика и воспитание. Мы это уже упоминали — «nature versus nurture». Одни исследователи, чаще генетики, считают, что существенные отклонения от некоего среднестатистического стандарта в поведении людей обусловлены почти исключительно наследственными и мутагенными факторами. Другие, психологи-бихевиористы, утверждают, что новорожденный младенец это «tabula rasa», то есть чистая доска, на которой можно написать всё, что угодно, и, следовательно, психика человека полностью формируется в процессе воспитания окружающей средой. Большинство же придерживается нейтральной точки зрения, считая оба фактора существенными, но не уточняя степени влияния этих факторов.

Пятьдесят на пятьдесят? Или, может быть, семьдесят на тридцать? И какой из двух превалирует?

— Ой, так наверное в этом до конца разобраться и невозможно, — предположила Даша, — ведь всё на свете влияет на становление человеческой психики. И каждый отдельный случай — уникален.

— Такая точка зрения тоже существует, — кивнул Алекс. — А теперь помогите мне, пожалуйста, найти пример полностью противоположный извергу Чикатилло. Только хотелось бы не мифического святого, о котором мы мало что знаем, а какого-нибудь реального человека.

— Могу предложить кандидатуру очень любопытного художника-графика первой половины двадцатого века, — после минутного раздумья подал голос Боб. — Его звали Бруно Шульц. Этот человек преклонялся перед женской красотой и боготворил женщину. Думаю, в сети несложно будет найти некоторые из его работ, чтобы вам понятнее было. Посмотри-ка, Дашуня.

— А как он пишется: эс-эйч или эс-си-эйч?

— Эс-си-эйч, как в немецком.

— Вот, нашла, — обрадованно сказала Даша.

Несколько минут все рассматривали картинки на экране, столпившись у Даши за спиной.

— Видите, — сказал Боб, — абсолютное обожание и поклонение женщине, полная противоположность жестокости и насилию.

— Хорошо, — согласился Алекс, — подходит. Теперь смотрите, перед вами две полярные личности. Давайте проведём простенький мысленный эксперимент.

Предположим, что их обоих сделало такими воспитание, то есть, воздействие внешней среды. У Чикатилло, наверное, было ужасное детство. Его мучили, держали в страхе, постоянно издевались над ним с самого младенчества, так? А Бруно Шульц, очевидно, воспитывался любящими родителями в атмосфере взаимного уважения, с детства был приобщён к миру искусства, ну и так далее. Согласны?

— Во всяком случае, предположение вполне правдоподобное, — пожал плечами Боб.

— А теперь, как вы думаете, если бы сексуального маньяка и извращенца Чикатилло с раннего детства поместить в семью Шульцев, у него не проявились бы эти жуткие психологические отклонения? Он научился бы обожать женщину и преклоняться перед ней? Может быть, даже стал бы художником?

— Вряд ли, — усмехнулся Эндрю.

— Вот и я думаю, что вряд ли, — вздохнул Алекс. — А теперь продолжим наш мысленный эксперимент. Попробуйте представить себе, что вот этого Бруно Шульца с самого рождения мучили, издевались над ним, подвергали психологическому давлению и тому подобное. Он что, став взрослым, начал бы насиловать и убивать детей обоего пола? Отрезать и поедать их гениталии?

— Наверное, нет, — робко сказала Ксения.

— Не наверное, — покачал головой Алекс, — а на все сто процентов — нет. Хотя бы потому, что у многих детей было ужасное детство, однако не все они превратились в Чикатилл. А с другой стороны, бывали случаи, когда у прекрасных любящих родителей ребёнок вырастал изувером и садистом.

Выходит, Антон, что не все люди находятся в одинаковом положении по отношению к праведности и греху. Разная у них природная предрасположенность к состраданию и жестокости.

И если негативная предрасположенность не слишком ярко выражена, человек, возможно, в состоянии с ней справиться волевым усилием. А если эта предрасположенность запредельна, то мы имеем психопатическую личность или даже психически больного, которого ничто не удержит от совершения преступлений. И куда же в этих случаях девается свобода воли?

— Выходит, генетика играет более важную роль, чем воспитание? — спросила Даша.

— В экстремальных случаях — несомненно, — с убеждённостью в голосе подтвердил Алекс.

— А в неэкстремальных? — полюбопытствовал Боб.

— В неэкстремальных сложнее, — задумался Алекс. — Как провести разделяющую черту внутри обширной серой области? Как определить в каждом конкретном случае, является ли вот этот представитель рода человеческого потенциальным волком или овцой? И кого больше окажется, тех или других? И насколько?

— Опять же и силу давления обстоятельств нельзя не учитывать, — добавил Боб. — Может быть и хочет человек быть честным, работящим и порядочным, а ему не дают. Экономическая ситуация, государство, законы, общественное мнение, промывка мозгов — да мало ли что ещё?

Нам ведь сейчас и представить себе невозможно в каких условиях жил, что испытывал человек в гитлеровском Рейхе или, скажем, в сталинской России. Не зря же именно в те времена сформулировано было определение: «Порядочный человек — это тот, кто без крайней нужды подлости не сделает».

А сколько было таких, кто и не хотел бы подлости делать, да крайняя нужда заставляла. Жить-то хочется. Семья, опять же, жена, дети. И как от всех поголовно святости-то требовать? А сто тысяч негодяев вполне в состоянии сто миллионов потенциально порядочных людей подлости делать заставить.

— А опыт показывает, что каждый из нас всю жизнь живёт в экстремальных условиях, — подытожил Эндрю. — Ты настоящий философ, Алекс! Ты не будешь против, если я разовью твою мысль?

— Давай, — улыбнулся Алекс.

— Для бессердечных власть — это главная цель всей их жизни. Ведь это так приятно сознавать, что другой человек находится в твоей власти. Что он вынужден исполнять любые твои приказания, даже самые идиотские. И пусть попробует не подчиниться! У тебя есть множество способов заставить его делать то, что ему не нравится, что противно его природе. Потом он будет мучиться угрызениями совести и проклинать самого себя за то, что он выполнил твой приказ, но сейчас ему некуда деваться. Он вынужден подчиниться.

Какое это удовольствие — сломить чужую волю, подавить внутреннее сопротивление зависимого от тебя человека, увидеть в его глазах бессильную ненависть. Это чувство возвышает тебя в собственных глазах. Ты ощущаешь своё превосходство. Ты хозяин положения, а он — твой раб. Это ли не счастье? Ради этого стоит жить!

Задумайтесь на минуту, кто обладал и обладает неограниченной властью? Египетские фараоны, римские и китайские императоры, арабские халифы, верховные инка, европейские короли, африканские царьки, великие инквизиторы, лидеры тоталитарных государств. Был ли среди них хоть один сердечный человек? Для того, чтобы взобраться на вершину власти и удержаться там необходимо обладать исключительными качествами: жестокостью, способностью к предательству, лицемерием, беспринципностью, наглостью, верой в свою исключительность.

Мы сейчас не говорим о тех, кто получил власть по наследству, то есть — даром. Вспомните тех, кто прорвался к власти сам. Среди них такие криминальные личности, как Гитлер, Ленин, Сталин, Мао Цзе-Дун, Пол Пот, Ким Ир Сен, Фидель Кастро, Муаммар Каддафи, Саддам Хусейн, Иди Амин, Роберт Мугабе. И этот список можно продолжать чуть ли не до бесконечности.

А теперь попробуйте назвать одного правителя, самостоятельно прорвавшегося к власти, на чьей совести не было бы преступлений против человечества, казней, убийств, подавления оппозиции, разгона демонстраций, подавления восстаний и волнений.

И это только те, кто добрался до самого верха. А ведь в одиночку власть не захватишь. Каждый из них опирался на свою клику, группу ближайших подручных. Будущую элиту. А у этих были свои подручные, готовые пытать и убивать кого скажут. Так называемые «силовики». А под ними в иерархии стоят рядовые садисты-убийцы и прочие «шестёрки» и «холуи». Все вместе они — сила.

Такую же структуру имеют все банды, нарко-, и просто мафии, террористические организации и прочие организованные преступные группировки. А как только одной из этих преступных группировок удаётся совершить переворот и захватить власть, она сразу же волшебным образом превращается в легитимное правительство. Примеры: Ленин и Гитлер.

Возможен и другой сценарий: наиболее хитрый, жестокий и беспринципный побеждает своих «братков» в подковёрной политической борьбе внутри своей банды и становится единоличным лидером. Таковы были Сталин и Ельцин.

Но при любом раскладе наверху оказываются представители «бессердечных». Всегда и везде. Исключений не бывает.

Можно предположить и другой классификационный признак. Все материальные и духовные ценности, которыми располагает человечество сегодня, были кем-то созданы. Чьими-то руками, умом, фантазией, интуицией. То есть, крестьянами, рабочими и организаторами производства, учёными, инженерами и техниками, учителями и врачами, художниками, писателями, композиторами и артистами. Эту группу людей естественно назвать «созидателями» или «трудягами».

Им противостоит другая многочисленная группа — это те, кто сам ничего не создаёт, но присваивает себе львиную долю созданного. В эту группу входят воры, бандиты и мошенники, религиозные деятели и идеологи, секретная полиция, олигархи и финансовые спекулянты, бюрократы и политики. Это паразиты или «халявщики».

— Подожди, — перебил его Алекс. — Слово какое-то не очень понятное. Можно поподробнее?

— А поподробнее тебе вон специалист растолкует, — Эндрю кивком указал на Боба.

— Этимология этого слова несколько странная, — с солидностью профессора начал Боб. — Халявой в простонародье где-то до середины двадцатого века называли голенище сапога. Возможно, что пришло оно из Малороссии. Потом как-то незаметно в слэнге это слово приобрело новое значение, а старое при этом оказалось полностью вытеснено и забыто.

Выпить или приобрести что-нибудь «на халяву» стало обозначать «на дармовщинку», «за чужой счет».

Эндрю, я так понимаю, вкладывает в это определение ещё более широкий, обобщающий смысл. Для него «халява» — это совокупное множество всех общественных паразитов, захвативших власть и присваивающих себе большую часть совокупного продукта, производимого трудягами-созидателями.

Структура «халявы», эвфемизмом которой можно считать слово «элита» в широком смысле, в разных странах разная. В западных демократиях это в основном политико-финансово-военно-религиозные элиты, поддерживаемые продажными идеологами, оглупляющими и обманывающими толпу средствами массовой информации, бюрократами всех уровней и тому подобными холуями. Криминалитету в этих элитах, заметьте, места нет. Респектабельная буржуазно-демократическая халява делиться с этим отребьем не намерена и конкуренции с его стороны не допускает.

В России, так же как и в других отсталых странах, в той же Африке, например, правящая элита повязяна с криминальной верхушкой системой мощных коррупционных связей. Мыслимое ли дело, например, чтобы где-нибудь в штатах или, скажем, в Германии, какой-нибудь «вор в законе» оказывал влияние на политику и распределение финансовых потоков? В России же это никого не удивляет.

Ещё один пример — полиция. Полицейский в западных странах получает приличную зарплату, медицинское обслуживание, солидную пенсию. Поэтому он дорожит своим местом, старательно исполняет свои обязянности и не компрометирует себя взятками и контактами с криминалом. В России же милиция в основном и живет вымогательством взяток с населения. Да и прямым грабежом не гнушается.

Так что, как видите, смысл понятия «халява» в картине социальной структуры общества, предлагаемой Андреем, неоднозначен. Но неоднозначность эта обусловлена самой сложностью анализируемого явления. Просто надо иметь в виду, что этот ёмкий термин — «халява» — в применении к различным типам социумов будет отличаться в каждом конкретном случае содержанием и внутренней структурой.

Однако же обобщающий социологический и философский смысл этого понятия, как мне кажется, интуитивно ясен и, следовательно, предложенный Андреем термин имеет право на существование и может быть использован для анализа обсуждаемого предмета.

Девчонки слушали оратора в некотором замешательстве. Было очевидно, что многие слова они слышат впервые, а о том, чтобы глубоко вникнуть в смысл длинных, насыщенных сложноподчинёнными предложениями фраз не идёт и речи. Однако, не смотря на это, само слово «халява» для них не было иностранным, как для Алекса.

— Спасибо, — сказал Алекс, обращаясь к Бобу. — Некоторые слова мне были незнакомы, но общий смысл усёк.

— Молоток, — похвалил Боб. — И слово «усёк» правильно употребил. Делаешь успехи.

— Валяй дальше, — это уже Андрею.

— Ну вот, — спокойно, как будто и не прерывался, продолжал Эндрю, — существует и промежуточная, серая область. Сюда можно отнести торговлю, полицию, журналистику, и так далее. Но и здесь можно разглядеть границу: между честными торговцами и мошенниками, полицейскими, выполняющими свой долг, и полицейскими, погрязшими в коррупции и работающими на криминалитет, журналистами, отстаивающими правду, рискующими жизнью, и писаками-холуями, продавшимися власти.

Биологический подвид «сердечных» практически совпадает с группой «трудяг», а «бессердечные» — всегда «халявщики». Так что не будет большой ошибкой использовать только одну пару терминов.

Различия между этими двумя подвидами глубоки и принципиальны. Анализ истории и политики, принимающий во внимание эти различия, может внести ясность в понимание причин и сущности социальных процессов, остающихся до сих пор туманными и вызывающих ожесточённые, но бесплодные споры.

Однако, ясность нежелательна и опасна для правящих элит. Затуманенными мозгами легче манипулировать, а осознание и адекватное моделирование социальной реальности неизбежно ведёт к пониманию ненужности и преступности правящих клик.

Публицисты и философы, рассуждающие о человечестве, нациях, народах, цивилизациях, сознательно или неосознанно лгут. Каждый из перечисленных выше объектов состоит из двух антагонистических компонент и поведение нации или государства как единого организма всегда обусловлено интересами только одной компоненты — халявщиков, и ни в малейшей степени не зависит и не защищает интересов трудяг.

Поэтому высказывания относительно стремлений народа или целей страны всегда пронизаны ложью. Эти стремления и цели не являются стремлениями и целями всей страны, всего народа, или даже большинства населения, а только лишь элиты, то есть халявщиков, паразитов. А мнения трудяг никто никогда не спрашивал и спрашивать не собирается.

Все политические перевороты и революции есть результат борьбы за власть между бандами халявщиков. Все войны в истории человечества были инициированы халявщиками и велись в интересах халявщиков.

— Ну надо же, как спелись! — вмешался Боб. — Нет, это просто поразительно! Когда успели?

— Ты что же, считаешь, что мнения двух мыслящих индивидуумов не могут в чём-то просто совпадать? — Эндрю удивлённо поднял брови. — У меня давно созрела дихотомия трудяг и халявщиков, но мысль о том, что различие между ними может находиться даже на биологическом уровне, просто не приходило в голову.

— Наверное, для этого надо быть биологом, — предположил Боб. — Простите, что перебил вас, господа, но для меня эта идея прозвучала как озарение. Я уверен, что вы оба ещё не до конца осознали всю мощь этой мысли!

— Ну-ка, ну-ка, чего это мы ещё не осознали? — чуть-чуть насмешливо спросил Эндрю, — прошу воспроизвести.

— Вы же решили философскую проблему, над которой бились десятки блестящих умов! — Боб аж подпрыгивал на своём стуле. — До сих пор не понимаете?

— Нет, — признался Эндрю.

— Ближе всех подошёл к разгадке Эрих Фромм, — продолжал Боб, — смотрите, демонстрирую. Дашенька, найди-ка там Фромма.

Даша послушно застучала по клавишам компьютера.

— Вот, — сказала она, — тут целый список книг. Как называется?

— «Душа человека».

— Есть такая.

— Давай сюда. — Боб принял компьютер из Дашиных рук. — Слушайте, самая первая фраза: «Одни полагают, что люди — это овцы, другие считают их хищными волками».

— Так разделения-то он не сделал? — с сомнением спросил Эндрю. — Он про всех людей говорит, в совокупности.

— Ты слушай дальше, — с воодушевлением продолжал Боб, — вот: «Не означает ли это, что существуют как бы две человеческие расы — волки и овцы?»

Боб с видом победителя обвёл взглядом всех сидящих за столом.

— Так, выходит, что ничего мы нового не открыли, — спокойно сказал Алекс. — Новое — это основательно забытое старое.

— А вот и нет! — радостно сообщил Боб. — Наш философ тут же и заблудился в трёх соснах. Цитирую дальше: «Может быть, и в самом деле отличительным свойством человека является нечто волчье и большинство просто не проявляет это открыто? А может, речь вообще не должна идти об альтернативе? Может быть, человек — это одновременно и волк, и овца, или он — ни волк, ни овца?»

— Как же так? — растерянно спросил Алекс, — человек высказал здравую мысль — и тут же от неё отказался? Как это объяснить?

— Очень просто, — продолжая радостно улыбаться, ответил Боб. — Эрих Фромм, когда писал свою работу, уже находился в сетях своей собственной концепции, поэтому и не заметил выхода из порочного круга.

Во все времена философы любили обсуждать проблемы, связанные с человеком, то есть с неким обобщённым образом, неявно отождествляя его с человечеством. А на самом деле ни человека вообще, ни народа, ни нации, ни страны, ни государства не существует. В каждой из этих общностей существуют две несмешивающиеся группы: сердечных трудяг и бессердечных халявщиков, по вашей же терминологии.

Поэтому говорить о характере человека вообще бессмысленно. Так же бессмысленно говорить и о стремлении нации к господству или об экспансионистских тенденциях государства. Просто потому, что все политические решения принимаются не нацией и не государством, а правящей кликой, бессердечными халявщиками, волками.

Все политические противоречия, все войны — это борьба халявщиков за расширение границ своей власти, грызня волков между собой. Понятно, что убивают-то на полях сражений друг друга одураченные и напуганные овцы, ну, и некоторые волки с нижних ступеней социальной иерархии. А главные волки только отдают приказы.

Заметьте при этом, что все эти главы правительств-вожди-цари интеллектом-то не отличаются. Вспомните-ка Джорджа Буша младшего, Михаила Горбачёва, Бориса Ельцина, Хрущёва, Брежнева, Ким Ир Сена, Пол Пота, Мао Цзе Дуна, Фиделя Кастро, Адольфа Гитлера. Ни один из них умом не блистал и мудростью принимаемых решений не выделялся. А на трудяг — своих собственных подданных, всем им всегда было глубоко наплевать.

Вот вам совершенно ясная политическая и историческая картина мира: наглые, жестокие, властолюбивые посредственности наверху, обманывают и держат в страхе своих трудяг-овец, и непрерывно грызутся между собой.

А отсюда с неумолимой логикой вытекает вывод о том, что все надежды на лучшее будущее — бесплодные фантазии. Волки свою власть отдавать не собираются и сила всегда на их стороне. Вероятность того, что ничтожная по своей численности группа овец-интеллектуалов сможет когда-нибудь в будущем что-то противопоставить волкам равна нулю, следовательно, разум на этой планете восторжествовать не может и род человеческий обречён.

Будет ли полное вымирание обусловлено войной, экологической или популяционной катастрофой — не так уж важно. Скорее всего, сыграют роль все три фактора в совокупности.

Любопытно, что Фромм видит этот вывод, но пытается его опровергнуть для того, чтобы вернуться в рамки своей сомнительной концепции, придающей особое значение таким странным понятиям, как «любовь к мёртвому», «закоренелый нарциссизм» и «симбиозно-инцестуальное влечение». А опровергает он наш вывод таким образом: «Главной опасностью для человечества является не изверг или садист, а нормальный человек, наделённый неограниченной властью». Чувствуете слабость этого умозаключения? Автор не поясняет, что в данном контексте означает слово «нормальный» и кто же этого «нормального» «наделил» необычайной властью.

А дело-то в том, что этот человек сам, своим волевым усилием, победив всех своих соперников, таких же хищных и жестоких волков, как и он сам, взобрался на вершину власти. А раз он сумел это сделать, то какой же он «нормальный» человек? Ясно, что он обладает исключительными качествами: исключительной жаждой власти, исключительной жестокостью, исключительной подлостью, исключительным лицемерием и так далее. Это волк из волков, сумевший подчинить себе целую стаю. Он сам «наделил» себя высшей властью.

Кого это Фромм считает «нормальным» человеком — Гитлера, Сталина, Пол Пота, Саддама Хусейна?

— Ну, а вот, например, американские президенты? — робко спросила Даша, — они что, тоже такие страшные волки?

— Нет, девочка, они не такие страшные, — ответил Боб, — хотя, несомненно, волки. А настоящие, страшные волки, скрываются от нас за театральным занавесом и оттуда дёргают президентов за ниточки и заставляют их плясать.

И к власти этих президентов приводит волчья стая. Вытолкнет вперёд двоих, вроде бы совершенно разных кандидатов, представляющих разные политические партии — выбирайте, овцы! А на самом-то деле разницы большой нет. И тот, и другой будут действовать в интересах волков.

Вспомните, ведь каждый раз во время выборов президента овцы блеют и млеют от восторга, суетятся, надеются, что их кандидат всё наладит, экономику поднимет, жизнь улучшит. А потом наступает отрезвление и популярность президента неизменно катится вниз. Но к следующим выборам средства массовой информации опять разжигают страсти и всё повторяется снова и снова. Стадо овец не способно учиться.

Более полутора веков назад замечательный японский писатель Акутагава Рюноскэ сказал: «Грустно, когда проблемы решаются не голосом разума, а большинством голосов». А за эти полтора века волки настолько усовершенствовали технику манипулирования овечьим сознанием, что изменить мировой порядок стало совершенно невозможно, ни снизу, ни сверху.

Даже если представить себе совершенно фантастическую ситуацию: у власти чудесным образом оказался умный, благожелательный, высокоморальный человек. Как, вы думаете, будут развиваться события?

— Скорее всего, — задумчиво произнёс Эндрю, — такой правитель будет мешать элите, ущемлять интересы халявщиков и, поэтому долго не проживёт. А потом окажется, что виноват во всём какой-то полусумасшедший убийца-одиночка, который в свою очередь будет убит разгневанным мстителем из толпы. И концы в воду.

— Это наиболее вероятное развитие событий, — согласился Боб. — Но попробуйте представить себе, что нашему идеальному президенту удалось уцелеть. Произошло, так сказать, чудо в квадрате. Как ему управлять страной? Как создать трудягам нормальные условия для работы, если ключевые управленческие позиции во всех государственных организациях и частных компаниях уже заняты халявщиками?

Начинать закручивать гайки? Принимать всё более жёсткие законы, чтобы халявщиков поприжать? Начать укреплять вертикаль власти и постепенно переходить к авторитарным методам правления?

Вся беда в том, что природу человеческую законами и указами изменить не возможно. Халявщиков в трудяг не переделаешь. А их миллионы и миллионы. И они активны. Они готовы отстаивать своё положение в обществе и свои интересы всеми легальными и нелегальными методами.

Вспомните, как рабовладельцы Юга защищали своё право иметь чёрных рабов. Север победил в той гражданской войне с очень небольшим преимуществом. Да и не за свободу рабов там война велась, а за прибыли северной халявы. Но это уже совсем другая тема.

— Ой, мальчики, — застонала Даша, — ну что это у вас всё беспросветность какая-то! Что вас тянет-то в эти сумерки? Так хорошо умеете про поэзию рассказывать, про любовь. Вам как будто удовольствие доставляет в этом мраке копаться.

— Жизнь такая, Дашуня, — словно оправдываясь, ответил Боб. — Вы уж на нас, девочки, не обижайтесь, но как только о жизни всерьёз задумаешься, логика неизбежно приводит к неутешительным выводам.

Ведь, так или иначе, все мы не по своей воле здесь собрались. Да и как бы нам тут друг с другом спокойно и комфортно не было, это ведь тоже не жизнь. Да и этот-то относительный комфорт скоро закончится. А там, в миру, опять придётся крутиться и выкручиваться.

Поэтому, чем более чётко каждый из нас представляет себе структуру того общества, в котором мы все скоро опять окажемся, тем легче будет ориентироваться и выживать. А так, без честного анализа и обмена мыслями, мы бы здесь вообще попусту время теряли.

— Вот в этом ты совершенно прав, — согласился Алекс. — Мне давно уже как-то неуютно без настоящего дела.

Слушай, Боб, а может быть ты мне помочь можешь? Я тут нашёл в сети несколько компьютерных программ, с помощью которых можно было бы теоретические исследования прямо здесь, на месте проводить. А там, на воле, уже практической проверкой и шлифовкой заниматься.

Программы эти серьёзные и дорогие. Думаю, денег у меня на банковском счёте уже достаточно, чтобы купить их, но проблема в другом. Боюсь, что информация о каждом покупателе таких программ оседает где-нибудь в базах данных ФБР или ЦРУ, а светиться мне совсем не хочется. Как ты думаешь, возможно ли приобрести эти программы на какое-нибудь подставное лицо, что ли? Или как-нибудь иначе из-под контроля ускользнуть? Может Франк может помочь? У тебя с ним контакт надёжный вроде.

— А что за программы тебе понадобились, можно полюбопытствовать?

— Одна программа позволяет конструировать из химических элементов органические молекулы и анализировать их свойства. Это довольно популярная программа и с ней, кажется, никаких проблем быть не должно. Ею и студенты в университетах пользуются.

— Так, а что ещё?

— Вторая — это база данных по структуре и свойствам различных соединений, от лекарственных препаратов, ядов и полимеров до больших белковых молекул и участков ДНК, то есть, генов различных живых существ.

— Понятно. Это уже более серьёзно, как я понимаю.

— Да. И стоит значительно дороже. Можно предположить, что покупателей такой базы данных отслеживают на всякий случай, особенно если это не химико-фармацевтическая компания, а частное лицо.

— Что-нибудь ещё?

— Хорошо бы ещё одну приобрести — моделирующую работу головного мозга и эффекты воздействия на мозг различных химических веществ, таких как нарколептики, гормоны и так далее.

— Так, — задумался Боб. — Хоть я ничего в этой области не соображаю, но здравый смысл подсказывает мне, что некоторая конкретная идея у тебя уже сформировалась. Не поделишься ли с честной компанией, что ты такое изобрести собрался? Если не секрет, конечно.

— Да нет, чего секретничать-то? Все свои вроде. Правда, пока это ещё совершенно сырая идея. И не моя, к тому же. Эндрю тут на днях подбросил, а у меня в мозгах засело.

— Что-то я не припоминаю, чтобы я кого-нибудь научными идеями одаривал, — удивился Эндрю.

— Помнишь, мы с тобой во время объезда болтали о том, о сём? — повернулся к нему Алекс. — И ты сказал, что хорошо было бы такой препарат иметь, который помогал бы человеку легко и безболезненно умереть?

Вот я и подумал, что идея-то вполне реализуема. Да можно ещё и так сделать, чтобы человек умирал в состоянии эйфории, то есть, испытывал бы при этом огромное наслаждение, сродни оргазму, только в тысячу раз сильнее. Представляете, насколько это уменьшило бы сумму страданий человечества в целом?

— Ты понимаешь хоть, какой грех на душу взять хочешь? — ужаснулся Антон. — Самоубийство есть грех великий. Жизнь дана человеку Богом, и человек не имеет права от этого дара отказываться! Такое своеволие, неподчинение Божественному замыслу, влечёт за собой суровое наказание после смерти.

Я знаю, что вы все здесь безбожники и в посмертное существование души не верите, но подумайте, зачем вам это надо, в таком грехе участие принимать? Вне зависимости от того, во что вы верите или не верите. Ведь не зря же в течении веков самоубийц даже на общих кладбищах не хоронили. А вы хотите людей к самоубийству подталкивать? Да это же и по светским законам — преступление!

— Погоди, погоди, остынь, — попытался успокоить Антона Боб. — Давай спокойно рассуждать: эвтаназия и так уже во многих странах вполне официально и открыто практикуется, так? Неизлечимо больные люди сами просят врачей прекратить их бессмысленные страдания. Почему не помочь им? Зачем заставлять людей мучиться?

— И в этом случае не нам решать, кому, за что и сколько страданий испытать суждено. Жизнь и смерть каждого из нас в руке Божьей, — не сдавался Антон. — Но, кроме того, это ведь критическая ситуация.

А вы представляете себе, если вдруг такой яд изобретён будет, что каждый легко сам, по своеволию своему, из этого мира уйти сможет! Что тогда будет? Эпидемия самоубийств! Подумайте только, сколько подростков по глупости своей пытаются свести счёты с жизнью, но их откачивают, и потом они проживают долгую жизнь и попыток самоубийства больше не повторяют. А вы им помочь умереть хотите? Так, чтобы наверняка, да?

— По-твоему, выходит, и автомобиль покупать не надо, потому что в аварию попасть можно? — с сарказмом заметил Эндрю. — И на улицу лучше не выходить, а то кирпич на голову упасть может? Любое изобретение может быть использовано во вред и во зло. Так что теперь, изобретательство запретить и науку прикрыть, так, что ли?

— Как же ты разницы-то не чувствуешь? — с жаром отозвался Антон. — Изобретения, о которых ты говоришь, для удобства и облегчения жизни людей предназначены, а побочный негативный результат — это издержки, зачастую злой, преступной волей человеческой, обусловленные. А ваше изобретение не на жизнь и её улучшение, а непосредственно на смерть изначально ориентировано!

— Не на смерть, а на уменьшение страданий в мире, — спокойным голосом возразил Алекс. — Это ведь, по сути, очень старый спор, почти вековой давности. В конце прошлого века в США было широко известно имя доктора Кеворкяна, которого средства массовой информации и экзальтированная религиозная публика называли «доктор смерть».

Кеворкян помогал умереть своим страдающим безнадёжно больным, которые умоляли его прекратить их страдания. Он специально делал это совершенно открыто, чтобы инициировать широкое обсуждение этого вопроса и добиться легализации эвтаназии в стране. Его арестовывали и сажали в тюрьму, но потом выпускали, и он опять принимался за старое.

И всё это, заметьте, в то время, когда в ряде стран Европы, например, в Голландии и Швейцарии, эвтаназия была уже легализована. Как вам хорошо известно, позиция Кеворкяна и сторонников эвтаназии постепенно победила сопротивление ретроградов сначала в отдельных штатах, таких как Орегон, а затем и по всей стране. И ни к каким трагическим последствиям, которыми нас пугали религиозные фундаменталисты, это не привело.

Моя же идея заключается только в том, чтобы сделать процесс умирания по-возможности более приятным. То есть, уничтожить, или по крайней мере, ослабить страх смерти.

— Но ведь ты прекрасно понимаешь, что с появлением твоего препарата уже не возможно будет ограничить его применение только к безнадёжно больным, — с горькой усмешкой продолжал настаивать на своём Антон. — Неизбежно возникнет нелегальная торговля твоим препаратом, труднее станет отличать случаи убийства от самоубийства, облегчится доступ к средствам совершения самоубийства. Да и сам процесс самоубийства станет лёгким и, по твоим словам, даже приятным.

На сегодняшний день многих самоубийц останавливает страх предсмертных страданий. Ведь задыхаться в петле или корчиться в судорогах, вызываемых ядом, наверное, неприятно. Ты же хочешь открыть зелёную улицу этим потенциальным самоубийцам. Понимаешь, какой это грех?

— Любое изобретение несёт в себе потенциальную угрозу быть использованным во вред человечеству, — вступился за Алекса Эндрю. — Молотком можно гвозди забивать и дома строить, а можно и череп проломить. Так что же теперь, молотки не производить? Ты вот о чём, Антон, подумай: с одной стороны мы имеем верования, запрет невидимого гипотетического всемогущего существа на самоубийства, а с другой — вполне реальные непереносимые страдания миллионов и миллионов несчастных людей, которые не могут быть прекращены из-за религиозных предрассудков тысячелетней давности.

Да если твой бог запрещает прекратить страдания неизлечимо больного и сам ему смерти не посылает, выходит ему эти страдания нравятся или зачем-то нужны? Куда же девается всё его милосердие, о котором вы, верующие, нам уже уши прожужжали?

Я такого бога не приемлю! Бога-садиста, создавшего себе игрушки, способные испытывать страдания, для того, чтобы мучить их и издеваться над ними? Да, я сознательно выступаю против такого бога и считаю своим долгом противостоять его садизму. Я полностью поддерживаю Алекса и готов содействовать реализации его идей не на словах, а на деле.

Алекс, я прошу тебя считать меня участником твоего проекта и принять мой вклад в это дело. Я хочу внести от себя половину суммы стоимости твоих компьютерных программ и в дальнейшем принять посильное участие в разработке твоего препарата.

— Так, господа, — вмешался в дискуссию Боб, — я считаю, что с точки зрения гуманистической этики Алекс с Эндрю совершенно правы. Но в отличие от вас, друзья мои, я в состоянии предвидеть не только научный и моральный успех вашего предприятия, но и его экономическую целесообразность. Поэтому и я не хочу оставаться в стороне от такого замечательного дела.

Я предлагаю объединить наши усилия и создать консорцию, включающую нас троих в качестве организаторов и вкладчиков с закреплённым за каждым из нас определённым кругом обязанностей и равными правами на участие в прибыли.

— Видали? — улыбнулся уже успевший остыть Эндрю, — этот парень своего не упустит! Ты как, Алекс? Примем господина Вернера в свою компанию?

— Я думаю, о таком менеджере можно только мечтать, — засмеялся Алекс.

— Вот они, мужчины! — Даша надула губки и состроила обиженную мордочку, — а мы, бедные девушки, им уже и не нужны!

— Ну как ты можешь так говорить? — воскликнул Боб. — Вы нам очень нужны. Мы вас теперь уже не бросим. Как говорил Антуан де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

— Да ладно, — махнула ручкой Даша, — я ведь в шутку. Так-то уж не заморачивайтесь. Мы с Ксюшей девушки самостоятельные, не пропадём.

— А я на полном серьёзе, — не унимался Боб.

— Брось ты, — в голосе девушки промелькнула грустная нотка, — контракт закончится — вы к себе в Америку, а мы с Ксюшей где-нибудь в Европе пристроимся. В Америку-то нас никто не приглашал.

— Я приглашаю! — стоял на своём Боб.

— Это как это? — Даша сощурила глазки.

— Я вполне официально предлагаю тебе выйти за меня замуж, — торжественным голосом произнёс Боб.

— Ладно, уймись, — Даша вдруг посерьёзнела. — Даже если бы у меня действительно возможность была в Америку уехать, я бы Ксению одну ни за что не оставила.

— А кто говорит, чтобы её одну бросить? — вклинился Эндрю. — Ксюша, а ты за меня замуж выйдешь? Тогда бы все вместе и поехали бы. Вы что, не понимаете, что мы вас на самом деле любим? И, если вы согласитесь, всегда вместе будем и никому вас в обиду не дадим.

— И свободу вашу ни в чём ограничивать не станем, — поддержал приятеля Боб. — Если вам, допустим, мальчишка какой-нибудь приглянется, валяйте, действуйте. Никакой ревности, никаких супружеских прав на вас никто предъявлять не собирается.

— Хватит вам дурачиться, — тихо сказала Ксюша и на глазах у неё сверкнули слёзы.

Сидевший рядом с ней Эндрю отодвинулся от стола, повернулся к ней не вставая со своего стула, взял девушку под мышки и легко, без видимого усилия, перенёс к себе на колени.

— Ты что думаешь, глупышка, — осторожно прижимая Ксюшу к себе, как ребёнка, спросил бородач, — мы с Бобом такие идиоты, что способны на такие шутки?

Ксюша наклонила головку и уткнулась Эндрю в плечо. Крупные, с горошину, слёзы неудержимо катились по её щекам.

Через неделю Эндрю с Ксюшей и Боб с Дашей слетали на специально вызванном вертолёте в центр и официально оформили свои брачные отношения. Жизнь на четвёртом посту после этого формального события нисколько не изменилась. Трое мужчин и две девушки, теперь уже замужние дамы, от промискуитетных отношений отказываться не собирались, но стали как будто испытывать друг к другу ещё большую нежность и привязанность.

Только Антон чувствовал себя на этом празднике всё более чужим. Девочки были с ним ласковы, мужчины проявляли дружелюбие, но трещина отчуждения, конечно же, исчезнуть не могла.

Прошло ещё недели две, и с очередной партией продуктов на пост были доставлены заказанные Бобом какими-то окольными путями компьютерные программы для Алекса. Вечером все шестеро собрались в кают-компании, чтобы торжественно отметить это событие.

— Друзья мои, — обратился к присутствующим Боб после первого тоста. — Я должен признаться вам в не совсем этичном поступке, который я совершил по отношению к вам ко всем.

За столом наступило удивлённое молчание.

— Вот уже много месяцев мы собираемся здесь вместе, — продолжал Боб, — дискутируем, спорим на философские, религиозные, научные темы, наслаждаемся классической и современной литературой и поэзией.

Мне с самого начала было ужасно жалко терять такой живой, интересный, удивительно глубокий и почти всегда изобилующий парадоксами материал. Короче говоря, я, в течение всего этого времени записывал наши беседы на диктофон.

— Любопытно, — хмыкнул Эндрю, — и что дальше?

— А дальше, — Боб сделал глубокий вдох, — я сделал компьютерную распечатку всего, что успел записать, слегка отредактировал и издал отдельной книгой. Разумеется, предварительно зашифровав наши имена псевдонимами. Книгу вы можете найти в сети и купить за двадцать четыре доллара девяносто девять центов. Называется «Вечерние беседы за круглым столом».

— А почему же ты всё это втихаря делал? Никому ничего не сказал! — удивилась Даша.

— Ну как же ты не понимаешь? — ответил Боб, — важно, чтобы каждый из нас мыслил и действовал спонтанно, без оглядки на запись и возможность её публикации.

— Ты хотел сказать: «Каждый из вас»? — поправил Алекс. — Ты то сам знал, что идёт запись, не так ли? Так что твои рассуждения и высказывания были совсем не спонтанными. А, может быть, вовсе даже провокационными?

— Хотите верьте, хотите нет, — Боб приложил руку к сердцу и подался вперёд, — наши споры были настолько необычными и бурными, что я и сам напрочь забывал, что идёт запись.

— И каков же результат твоей предпринимательской деятельности? — полюбопытствовал Эндрю. — Я имею в виду — в экономическом плане?

— Только благодаря успеху нашей книги я и смею рассчитывать на вашу снисходительность, — хитро улыбнулся Боб. — Книжка-то стала бестселлером. Переведена на восемь языков, продано более двух миллионов копий, и это только за один месяц. Наш общий гонорар, который накапливается на специальном счёте в швейцарском банке, уже семизначный. А ведь это только начало!

— Послушай, Боб, — Антон внимательно смотрел на новоявленного издателя-авантюриста, — а ты не еврей?

— Ничего себе вопросик! — удивлённо поднял брови Боб. — Ну-ка, давай проанализируем, откуда у этого вопросика ноги растут.

Я так понимаю, что по твоим представлениям, евреи — люди, склонные к финансовой и предпринимательской деятельности, так?

— Так, — согласился Антон.

— Но ведь, кроме того, этот народ отличается от других национальностей ещё целым рядом специфических качеств, не правда ли?

— Правда.

— Получается, что обнаружив некоторое сходство у меня с вышеозначенной нацией по одному-двум параметрам, ты заинтересовался, не являюсь ли я действительным представителем этой нации? Я правильно понимаю?

— Да вроде правильно, — насторожился Антон, — что-то я не понимаю к чему ты клонишь?

— А к тому, что если я отвечу на твой вопрос положительно, в смысле, что, да, мол, принадлежу, то ты тут же автоматически припишешь мне и все остальные специфические отличительные характеристики этой национальности. Потому что иного смысла в твоём вопросе я не вижу. Угадал я или нет?

— Наверное, так, — уже нерешительно и с некоторой опаской согласился Антон.

— А ты понимаешь, что это нечестный и некрасивый приём? — продолжал наседать Боб. — Я приведу тебе пример по аналогии. Допустим, ты высказался о том, что беднейшие слои населения в развитых странах не обеспечены тем же уровнем образования и медицинского обслуживания, что и зажиточный класс.

Однако, замечу я, те же мысли высказывал Карл Маркс ещё в девятнадцатом веке. Следовательно, ты, Антон, марксист. А это значит, что ты сторонник социальной революции, призываешь к борьбе с властью капитала и отмене частной собственности на средства производства. Поэтому соответствующим службам надо более пристально присмотреться к твоим контактам и выяснить, не замышляешь ли ты террористический акт. Ну, как тебе нравится ход моих рассуждений?

— Ну, и наплёл ты три бочки арестантов, — покачал головой Антон.

— Я просто продемонстрировал тебе бессмысленность твоего вопроса. Но это ещё не всё. Из твоего вопроса можно сделать вывод о том, что ты ясно себе представляешь, какими специфическими чертами обладает еврейская нация и чем она отличается от других наций.

— Не могу сказать, что очень уж ясно всё себе представляю, — сказал Антон, — но то, что евреи отличаются от остальных наций — это факт. И ты, я думаю, отрицать этот факт не станешь.

— Ну, давай, всё-таки, попробуем разобраться, чем же они отличаются.

— Во-первых, это единственная нация, которая живёт преимущественно в чужих государствах, но подчиняется в первую очередь внутренним законам своего сообщества, а законам страны проживания — лишь формально. Это народ, считающий себя избранным. То есть, выше, лучше, умнее туземного населения, среди которого они живут. Об этом говорит, например, нежелание ассимилироваться в стране проживания. Браки они заключают между своими, и дело тут не в вероисповедании, а в чистоте крови.

— Так, это «во-первых», — кивнул Боб, — что ещё?

— Во-вторых, несмотря на рассеяние по многим странам мира, представители этой нации сохраняют единство и оказывают друг другу финансовую и политическую поддержку, где бы они ни находились. Их сплочённые действия направлены на получение прибыли всеми легальными, полулегальными, и даже противозаконными способами путём эксплуатации и обмана населения стран, в которых они живут.

Сами они ничего не производят, занимаясь в основном торговлей и финансовой деятельностью. При этом во все века и во всех странах они умудрялись сосредоточить в своих руках огромные капиталы и установить контроль над денежными потоками. Все европейские монархи вынуждены были брать деньги взаймы у еврейских банкиров, это факт.

— Ну, допустим, европейские монархи и сами нередко поступали с евреями некрасиво и нечестно, — вставил Боб. — Изгоняли евреев из своей страны и запрещали при этом вывозить нажитые капиталы.

— Да, изгоняли евреев из разных стран неоднократно, — согласился Антон, — но не только и не всегда из экономических соображений. Обвиняли их и в ритуальных убийствах детей, после чего им приходилось спешно сматываться от разгневанных толп простолюдинов.

— А ты сам-то веришь в обоснованность подобных обвинений?

— А почему мы должны считать эти обвинения заведомо ложными? Мало ли дикостей совершалось в тёмные средние века? А вспомни-ка дело Бейлиса, так называемый «кровавый навет». Это же начало прошлого, уже двадцатого века.

— Бейлис-то, насколько мне известно, был оправдан на этом процессе.

— Не всё так просто, голубчик. Мне в своё время удалось детально ознакомиться с материалами дела. Голоса присяжных разделились пополам: шесть на шесть. Но дело-то не в этом. Мальчик был убит очень уж странным способом — кровь из него выкачивали и детей-свидетелей — отравили. Да и некоторые другие свидетели до суда не дожили.

Но самое странное это то, с каким рвением всё международное еврейство бросилось защищать Бейлиса, сколько денег было затрачено на этот процесс. В общем — тёмное дело. Не всё так однозначно, как нам стараются представить.

Ты подумай, ведь если бы какая-нибудь секта религиозных извергов, скажем, французской, или там русской национальности, совершила убийство, разве бросилась бы вся Франция или Россия их оправдывать? Деньги собирать на их защиту?

— Подожди, но ведь даже если где-то когда-то какая-то изуверская секта совершила человеческое жертвоприношение, что, кстати, действительно случалось в разных странах неоднократно, нельзя же в этом обвинять всю нацию целиком? Мало ли ни в чём неповинных людей на земле было уничтожено и крестоносцами, и инквизицией, и воинами ислама, и нацистами, и коммунистами, и в непрекращающихся этнических чистках даже и до сегодняшнего дня. Не вся же нация целиком в этом виновата, а только какая-то наиболее экстремистская часть её.

— Так ведь почему-то ни одна нация так болезненно на подобные обвинения и не реагирует, не правда ли?

— Ну, болезненная реакция на обвинения — ещё ничего не доказывает. Особенно, учитывая всю предыдущую историю этого народа.

— А вот ты и объясни мне, пожалуйста, почему у этого народа такая история? Ведь ни у какого другого народа такой истории нет, правда? Значит, чем-то этот народ от других всё-таки отличается? Скажи-ка, слышал ли ты когда-нибудь термин «антииспанизм»? А «антитатаризм»? А «антирусизм», «антитуркменизм», «антикитаизм», «антивьетнамизм»?

А вот «антисемитизм» существует и играет серьёзную роль в международной политике.

В истории человечества было много случаев геноцида. К примеру, геноцид североамериканских индейцев, геноцид армян в 1915 году, геноцид тутси в Руанде — это уже 1994 год. Но это были, так сказать, разовые, одномоментные вспышки ненависти одного народа против другого.

Евреев же притесняли и ненавидели все и всегда. Отовсюду их изгоняли: из Англии в тринадцатом веке, из Испании в пятнадцатом-шестнадцатом веках, в России в девятнадцатом веке существовала черта оседлости, даже в двадцатом веке, при коммунистах-интернационалистах препятствовали поступлению еврейских детей в университеты. И, кстати, только евреям было разрешено эмигрировать из СССР в семидесятых годах прошлого столетия.

Выходит, что отличаются они от всех остальных наций. Чем же? Может быть, ты мне объяснишь? Для меня это загадка.

— Нет, не объясню, — вздохнул Боб. — Сотни мыслителей веками бились над этой загадкой, а ты хочешь, чтобы я тебе вот так взял да и предложил окончательный ответ?

Мне вот только непонятно, почему тебя этот вопрос так волнует. Я ведь по тону твоему, по энергетике чувствую, что это не чисто академический интерес. Откуда такая интенсивная эмоциональная окраска?

— Как это — откуда? — удивился Антон. — Они же Россию разрушили!

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Боб, — прошу поподробнее.

— А ты что, сам не знаешь? — После переворота в 1917 большевистское правительство почти сплошь из одних евреев состояло. А кто чекистский террор по всей стране развернул? Они же. С латышами на подхвате.

— А русский народ, выходит, позволил себя резать, как стадо баранов? — удивился Боб.

— А русский народ слоями уничтожали. Сначала интеллигенцию в городах, а потом и за крестьянство взялись.

— Погоди, но ведь евреев-то во сколько раз меньше, чем русских. Да и не все они большевиками и чекистами были. Получается — совсем горстка. Как же это им удалось с таким огромным народом справиться? Да ещё православным — высокодуховным значит.

— Население-то в России в то время почти поголовно крестьянское было. Сидели себе пассивно по деревням. Да и не знали толком, что в стране творится. А солдаты обмануты были большевистскими агитаторами.

— Тоже евреями?

— В большинстве своём — да.

— Так это, значит, много их на фронте было, евреев?

— Нет, на фронте немного. Они в основном в городах смуту наводили, а на фронт своих эмиссаров одураченных засылали. А в ЧК везде они начальниками были. В Петрограде — Урицкий, например, террор разворачивал, заложников сотнями расстреливал. А вспомни, кто в 1920 году в Крыму массовые расстрелы устраивал? Роза Землячка, Михельсон, Склянский! Ну, и Бела Кун с ними.

— Так что же, вот так они вчетвером десятки тысяч людей и расстреливали?

— Ну, что ты дурачком-то прикидываешься? Знаешь ведь, что Крым большевиками захвачен был. Исполнителей много было, а эти руководили массовыми убийствами, приказы отдавали. Хотя, Землячка, говорят, и сама любила в пытках и казнях поучаствовать. Та ещё садистка была.

— Так я совсем дурачком не прикидываюсь, — спокойно парировал Боб. — Я только выяснить у тебя пытаюсь, а исполнители-то эти, которые приказам зверским подчинялись, какой национальности были? Неужели сплошь евреи и латыши?

— Нет, конечно. И русских хватало, одураченных большевистской пропагандой.

— Ты меня прости, но как же это можно доброго, сострадательного, православного русского человека пропагандой одурачить, чтобы он голых женщин и детей зимой к оврагу гнал и там убивал их, беззащитных, сотнями? Сильна, видать, была большевистская пропаганда, если за несколько месяцев высокую тысячелетнюю христианскую мораль одолела?

Хочешь, не хочешь, Антон, а ведь придётся согласиться, что и среди русских извергов хватало.

Ты знаешь, в конце девятнадцатого века Лев Николаевич Толстой в своей публицистической статье под названием «Не могу молчать» описывал любопытную ситуацию. В России многие годы смертная казнь была отменена. А когда её снова ввели, довольно долго не могли найти человека, который бы согласился стать палачом. За большие деньги, заметь. И это в нищей России. Не так давно, кстати, вторая половина девятнадцатого века.

А через пару десятилетий, в 1905-ом, мужики жгли помещичьи усадьбы и помещиков убивали. А после 1917 года недостатка в палачах уже не было. Грабили награбленное, уничтожали интеллигенцию, духовенство. От желающих стать палачами отбою не было.

А кто воевал за большевиков? Кто гражданскую войну выиграл? Конные евреи с шашками в руках? Ведь и белую гвардию, и интервентов, и восставших чехословаков в Сибири, и дашнаков в Средней Азии — всех победили в конце концов. А потом и крестьянские восстания подавлять пришлось. Продразвёрстку-то кто проводил? Кто по сёлам с винтовками шастал, зерно у крестьян отбирал, показательные казни устраивал? Заложников кто по всей стране расстреливал? Да где же столько евреев-то набралось, сам подумай?

Нет, голубчик, как ни крути, а приходится признать, что и в составе русского народа-богоносца хватало паразитов, негодяев и изуверов. Халява русская многочисленна и сильна, и без помощи со стороны вполне в состоянии своих трудяг в рабстве держать. Поэтому твоя концепция, идеализирующая великий русский народ, критики не выдерживает.

— А у меня тоже вопрос возник, — подал голос Эндрю. — Ты, Антон, судя по всему, еврейскую нацию, мягко говоря, недолюбливаешь?

— Нет, я им в ножки кланяться должен, — огрызнулся в конец расстроенный Антон.

— Но я вот никак в толк взять не могу, — продолжал Эндрю как ни в чём не бывало, — как у тебя, да и у многих других, эта неприязнь с христианской религией сочетается? Ведь Библия-то, как ни крути, книга еврейская. Но все христиане признают это писание священным, более того, богодухновенным. А там ведь прямо говорится, что евреи — народ, избранный богом. Евреям дозволено было геноцид малых народов устраивать, всяких там Амаликитян, Моавитян и прочих. И бог израиля самолично в этих избиениях ни в чём не повинных народов участвовал.

Потом, все эти книги судей и царств описывают довольно-таки неприглядную историю евреев. Но это, каким-то непостижимым образом не мешает христианам считать эту книгу словом божьим.

— Так ведь это Ветхий Завет, — возразил Антон. — А после этого Господь послал на землю Сына Своего Единосущного, чтобы Новый Завет с людьми заключить.

— Да мы, помнится, обсуждали уже этот предмет, не так ли? — вздохнул Эндрю. — Выходит, решил всемогущий поменять свою генеральную линию. И иного пути, кроме как через мучения и смерть сына своего единосущного, придумать не мог. Грустно всё это.

А насчёт того, что евреи Россию разрушили, а потом — американцы Советский Союз, мы же об этом тоже уже говорили.

У каждой нации своя халява, простите, элита, которая паразитирует на своих трудягах. Но хочет ещё и к чужим присосаться. На это чужие паразиты, простите, элиты, болезненно реагируют. Все эти элиты постоянно грызутся между собой, стараются друг друга обмануть, чужой кусок пирога урвать.

Иногда две халявы договариваются дружить, поскольку так им удобнее третью, стороннюю халяву облапошить. Создаются и более крепкие союзы, но все они рано или поздно разваливаются. Халявы предают друг друга, вцепляются друг другу в глотку, развязывают войны, в которых гибнут, естественно, подчинённые халявам трудяги.

И так кипит и бурлит этот политико-экономический суп в кастрюльке по имени Земля, и прекратится это кипение только с исчезновением рода человеческого, не раньше.

Иногда какая-то группа халявщиков вдруг вспоминает о морали, но это просто слёзы побеждённых. Победителям мораль ни к чему — их не судят. Они сами судят. Как в Нюрнберге. А побеждённые начинают скулить: «Ах, они нечестно нас победили!»

Помните, после развала СССР: «Мама, нечестные американцы нечестными приёмами разрушили наш прекрасный, великий и могучий Советский Союз! Ы-ы-ы! Они своими долларами нашу элиту подкупили!»

Это плач обосравшихся. Нельзя купить то, что не продаётся. А свято место пусто не бывает — не успели оглянуться, в России новая халява, простите, элита. Бывшие румяные комсомольцы стали олигархами-миллиардерами, а бывшие КГБэшники — политическими руководителями. Халява бессмертна!

— Ладно, мальчики, — влезла в разговор Даша, — давайте ещё по граммулечке примем. За мир и дружбу. А то вроде праздновать что-то собрались, а сами опять на бедного Антошу скопом навалились.

— Антон, — сказал Эндрю, поднимая свой бокал, — ты на нас, пожалуйста, не обижайся. Мы все к тебе очень по дружески относимся и ничего против тебя лично не имеем. Но, как говорится, Антон, или как там, Платон? Ты мне друг, но и от истины не убежишь. А ты что по этому поводу думаешь, Алекс?

— Что? — услышав своё имя поднял голову Алекс. — По какому поводу?

— Ты, похоже, всё это время отсутствовал, — засмеялся Боб. — Проснись, приятель!

— Простите, — смущённо ответил Алекс, — я только хотел глянуть, как мои программы работают, ну, и отвлёкся немножко. Так о чём вы?

— Ну, хорош! — Эндрю похлопал Алекса по спине. — Мы тут уже полчаса мировые проблемы обсуждаем, а он в полной отключке, значит. Вот это я понимаю, настоящий исследователь. Ну, давай, спустись к нам. Выпьем за успех нашего совместного предприятия.

Все чокнулись, выпили, и атмосфера за столом, вроде бы, рассеялась.

— А все-таки любопытно, — не унимался Боб, — что Алекс по поводу еврейского вопроса думает?

Все сидящие за столом непроизвольно повернулись к избежавшему участия в дискуссии Алексу.

— Простите, а не могли бы вы еще раз кратко вопрос сформулировать? — отозвался Алекс.

— Значит так, — собираясь с мыслями, наморщил лоб Боб. — Еврейская нация отличается от всех остальных наций целым рядом специфических свойств.

Нация эта избрана самим богом для господства над другими народами.

Это нация хитрых, безжалостных обманщиков — ростовщиков, внедрившаяся в структуру большинства государств земного шара и паразитирующая на народах этих государств, накапливая фантастические капиталы путём хитроумных финансовых махинаций.

На протяжении всей истории человечества, начиная с античности, все остальные народы испытывали неприязнь к евреям и регулярно изгоняли их с территорий своих стран.

В различных странах на протяжении веков евреи обвинялись в ритуальных убийствах христианских детей, в результате чего еврейские кварталы подвергались погромам.

В прошлом веке была даже предпринята попытка «окончательного решения еврейского вопроса» в Европе.

Евреи принимали активное участие в разрушении великой Российской империи, проявив беспрецедентную жестокость во время революционного террора, гражданской войны, подавления крестьянских бунтов, уничтожения христианской религии, и так далее.

После развала Советского Союза среди олигархов-миллиардеров процент евреев был непропорционально высок, то есть, и здесь они умудрились разворовать и присвоить огромные материальные ценности, созданные русским народом.

Вопрос, по сути, заключается в том, как с ними бороться? Какие методы борьбы допустимы и оправданы с точки зрения общечеловеческой этики?

Я правильно осветил проблему, Антон?

Антон пожал плечами, выражая согласие.

— Ну, что же, давайте проанализируем, — задумчиво произнес Алекс. — Начнем с более простых примеров. Представьте себе, что банда из четырёх человек ограбила банк, убила инкассатора, ранила нескольких свидетелей происшествия, ну, и так далее.

Выяснилось, что все члены банды были рыжими. Полиции удалось во-время оцепить район и отловить пятерых рыжих. Как вы думаете, этично ли будет со стороны властей наказать всех пятерых, зная наверняка, что один из них абсолютно невиновен?

— В данном конкретном примере двух мнений быть не может, — ответил за всех Боб, — ясно, что должно быть проведено расследование и невиновность одного из пятерых доказана. Современное уголовное законодательство во всех демократических странах не позволяет наказывать ни в чём не повинных граждан. Более того, вина обвиняемого должна быть доказана так, чтобы не оставалось и тени сомнения в том, что именно этот человек совершил преступление.

— Хотя это и не исключает возможных следственных и судебных ошибок, — вставил Эндрю.

— Мы говорим об этической оценке происходящего, — возразил Боб, — а все ошибки подобного рода с точки зрения этики однозначно осуждаются.

— Так. Давайте дальше, — продолжал Алекс. — Вспомните ситуацию в России конца прошлого века. Чеченская организованная преступность захлестнула Москву, Петербург и другие крупные города. Чеченские бандиты и хулиганы издеваются над русскими, проживающими на территории Чечни, грабят их и убивают. На стенах надписи: «Русские, не уезжайте, нам нужны рабы!»

Как вы думаете, оправданы ли в такой ситуации с этической точки зрения массовые бомбардировки чеченских городов и сёл, в результате которых будут убиты и искалечены десятки тысяч ни в чем не повинных мирных жителей, включая женщин и детей?

— Так. Понятно куда ты клонишь, — сказал Эндрю. — Отвечаю за всех: никакая этика не может оправдать массовые убийства ни в чем не повинных людей. Давай дальше.

— Ну вот, — повернулся к нему Алекс, — думаю, что ход моей мысли тебе уже ясен. Этично ли объединять в одну группу преступников и невиновных по какому-либо внешнему признаку и наказывать всех скопом? Или даже просто относиться предвзято и с неприязнью к человеку, о котором ты ничего не знаешь, заранее предполагая в нём отрицательные черты характера, стремление к обману или преступные намерения?

Если ты считаешь, что твои опасения обоснованны, будь внимателен и не поддавайся обману. Будь готов к отпору при возможном нападении. Но, исходя из неясных опасений, атаковать ни в чем не повинного человека самому — разве это этично?

Даже если предположить, что среди лиц еврейской национальности есть хитроумные обманщики, старающиеся нажиться нечестным путем на окружающих, то разве мало среди них порядочных людей, зарабатывающих себе на жизнь честным трудом? Этично ли подвергать их преследованиям и ущемлять их права, сваливая их в одну кучу с негодяями и преступниками?

А теперь насчет еврейских олигархов, разворовавших народное достояние России в конце прошлого века. Вы когда-нибудь задумывались над тем, как это могло произойти чисто технически? Какая в руках этих олигархов была реальная сила и власть, что они смогли так легко и просто присвоить себе все эти предприятия, бизнесы и ценности? Они что, занимали высокие посты в правящей партии? Руководили силовыми структурами? Имели возможность изменить в свою пользу существующее законодательство?

— Нет, — вмешался Антон, — они действовали обманом и подкупом. Они сумели подкупить официальных чиновников и таким путем добиться личной выгоды.

— Так ведь раз кто-то покупал, выходит, кто-то и продавал, — возразил Алекс. — Значит, эти продажные руководители государства, оставшиеся в тени, несут ответственность наравне с ворами — олигархами, не так ли?

— Несут ответственность? — ухмыльнулся Эндрю, — да они сами кого хочешь к ответственности привлекут. Или просто уберут, если вякать начнёшь. Поди-ка, повоюй с ними.

— Получается, что общечеловеческая этика категорически отрицает принцип коллективной ответственности, — подытожил Боб.

— Этика-то может отрицать, может порицать сколько ей вздумается, — вздохнул Эндрю, — на реальный мир её влияние ничтожно. Армяне с азербайджанцами режут друг друга в Нагорном Карабахе только за то, что они азербайджанцы и армяне. За что убивали друг друга сербы, косовские албанцы и хорваты? Почему не прекращаются племенные войны в африканских странах? И дело-то ведь не только в национальной или этнической розни. Вспомните, как в послереволюционной России уничтожали пластами интеллигенцию, духовенство, крестьянство, казачество. И никто ведь не разбирался, в чем виновен или невиновен данный конкретный представитель — мели всех, подчистую. А Камбоджа? А Индонезия? В Индонезии, например, уничтожили миллион коммунистов и сочувствующих им. Однако, не приходится сомневаться в том, что если бы коммунисты пришли к власти, они с неменьшим рвением уничтожали бы своих политических противников. А вы тут рассказываете сказки про общечеловеческую этику.

— Ну как, ты с этим согласен, Антон? — спросил Боб.

— С этим-то я согласен, — Антон кивнул, — да только это не ответ на вопрос. Вопрос как был, так и остался: почему всё это так происходит? Из века в век. В чём причина? В чём причина непрекращающихся гонений на евреев, к примеру? Все народы вокруг такие плохие, завистливые, злобные, зоологические антисемиты? И только один народ, которому все остальные завидуют, хороший, но несчастный. Почему же все остальные нации так к ним несправедливы?

— Тут ты прав, Боб вздохнул и откинулся на спинку стула. — Сотни умов бились над этим вопросом сотни лет. Но я пока что тоже внятного ответа ни от кого не услышал.

— А давайте попробуем применить к анализу этого вопроса нашу универсальную дихотомию, — предложил Эндрю.

— Это как? — спросил Алекс. По его лицу было видно, что он что-то сосредоточенно обдумывает.

— Ну, мы же уже установили, что как отдельные народы, нации, государства, так и всё человечество состоят из трудяг-созидателей и паразитических элит, то есть халявы, начал Эндрю. — Вот и давайте разложим ситуацию по полочкам.

— Давайте, — с энтузиазмом отозвался Боб.

— Возьмём для примера одно абстрактное государство, в котором сосуществуют бок о бок две нации — еврейская и туземная. То есть, я хотел сказать, титульная, — продолжал Эндрю. — Понятно, что внутри обеих наций есть свои трудяги и свои халявы, так?

Причем халявы эти не являются какими-то цельными, монолитными образованиями, нет. Они состоят из множества индивидуумов, каждый из которых преследует свои собственные цели. Каждый старается урвать побольше. Облапошить не только трудяг, но и в первую очередь других халявщиков — конкурентов. Трудяги-то так и так будут ограблены, с этим проблем нет.

А вот для того, чтобы наиболее эффективно свою шатию-братию объегорить, необходимо создавать коалиции внутри халявы, находить «деловые контакты», проворачивать аферы. В одиночку такие дела не делаются, это и ежу понятно.

В процессе такого взаимного облапошивания представители туземной халявы с удовольствием проворачивают взаимно-выгодные операции в союзе с дельцами из халявы еврейской. Однако, как вы понимаете, мирным такой процесс быть не может. Халявщики, которым не удалось поучаствовать в очередной прибыльной афере, чувствуют себя несправедливо обманутыми. Как же так? Мы такие умные, солидные предприниматели, в кабинеты власти вхожи, а нас обошли! С нами не поделились! Кто же эти негодяи?

Сразу понятно, кто виноват — евреи. Смотрите, мы тут друг другу глотки перегрызаем, а они все заодно! Это же нечестно! И начинает туземная халява всех своих прихлебателей и маргиналов против евреев настраивать. Так ведь не против еврейской халявы, а против всей нации, скопом. Включая и многочисленных трудяг, интеллигенцию, вообще порядочных людей.

А люмпенам, рвущимся в халяву, дважды объяснять не надо. Они ж тупые, как валенки. Были бы поумнее, не были бы люмпенами. Таким образом свои, туземные ворюги указывают пальцем на инородцев — глянь, какие они хитрые, жадные и изворотливые! Они ж вас грабят! Кровь народную пьют! А мы-то свои, мы вместе с вами! Нас они тоже обманывают!

Простой-то народ смотрит — а и правда! Они совсем не такие, как мы. Не пьют, не дерутся, не режутся. Детей своих в институты пристраивают. Все они образованные, все в начальство лезут, на теплые местечки устраиваются. На завод, небось, не идут вкалывать у станка. В деревне тоже в навозе не копаются. А мы, выходит, на них пахать должны? Психология толпы, никуда не денешься.

А еврейским трудягам, работающим за зарплату и в прибылях своей халявы не участвующим, куда деваться? Чувствуя себя в опасности, они волей-неволей вынуждены держаться вместе. Так оборону легче держать. Ведь стремление быть поближе к своей халяве и искать у неё защиты от чужого, относящегося к тебе с открытой неприязнью народа, так естественно.

И такая вот ситуация не вчера сложилась, а выковывалась веками. Так что давно уже превратилась в традицию. А традиции ломать дело не простое. Да и как ломать-то? Что может быть общего у образованного, интеллигентного еврея с туземным хулиганьём? И тут тоже психология толпы работает. Трудно из орущего агрессивного туземного племени выделить интеллигентных порядочных трудяг. К каждому приходится относиться настороженно: кто знает, что у него на уме? Может, у них в крови это? Зоологический антисемитизм! Туземцы, соответственно, так же относятся к евреям. Можно ли им доверять? Не обманут ли?

Вот так две халявы и настраивают своих трудяг друг против друга. Обеим это выгодно. Обе создают и эксплуатируют образ врага. Пока эти простаки друг друга ненавидят, о нас они забывают, и мы можем спокойно продолжать обделывать наши делишки. И всё это прекрасно работает.

Бывают, конечно, срывы, не без этого. Вроде окончательного решения еврейского вопроса в Третьем Рейхе. Так ведь уничтожали-то еврейских трудяг, а не халяву. Бывает. Издержки производства. Денег для халявы.

И, кстати, не только еврейский это вопрос. По такому же точно принципу совсем недавно неподалёку отсюда, в Руанде, титульная нация хуту порубила в капусту чуть не миллион своих «евреев» тутси. А чем в принципе отличались этнические разборки между азербайджанцами и армянами в Нагорном Карабахе? У киргизов свои «евреи» — узбеки.

Казалось бы, много ли надо ума туземному инженеру, бухгалтеру, учителю, врачу, чтобы понять, что ему нечего делить с коллегой-евреем, который точно так же живёт от зарплаты до зарплаты. Понять, что оба они обмануты, и что обман инициируется халявой, которая разжигает вражду между трудягами. И что одна халява ничуть не лучше другой.

Но, как мы все уже могли заметить, понимание такого рода толпе никогда не было доступно. Даже более-менее интеллигентной толпе. И даже если кому-то это вдруг станет ясно, и он попробует убедить в этом других, заранее можно предвидеть, что ничего у него не получится. Такова природа человека, а против природы не попрёшь.

Эндрю тяжело вздохнул и замолчал. Молчали и все остальные, переваривая услышанное.

— А вот скажите, дяденьки, — неожиданно подала голос молчавшая до сих пор Ксения, — что же делать нормальному, интеллигентному человеку, который сам всё, что вы здесь рассказывали, понимает, и которому невыносимо уже жить в такой стране, задолбала его уже халява, и никакого просвета в будущем?

— Я вижу три возможных сценария, — медленно, как бы раздумывая, проговорил Эндрю. — Встать и уехать. Сидеть и терпеть. Или переделать мир.