Плесень

8. МИРАЖ СВОБОДЫ

Брюс сидел за столиком небольшого уютного кафе, в самом дальнем углу, изредка прикладываясь к чашечке с ароматным турецким кофе, какого больше нигде в радиусе по крайней мере миль двадцати никто не делал.

На душе почему-то было неспокойно. Вроде бы всё идёт как нельзя лучше. У Наташи уже семизначный счёт в банке, Кристинкин медведь, нашпигованный крупными бриллиантами, хранится в частном сейфе того же банка. Девчонки обеспечены, можно сказать, на всю оставшуюся жизнь.

У самого Брюса в результате анализа научной литературы возникли несколько очень любопытных идей, требующих лабораторной проверки. Идеи настолько заманчивые и многообещающие, что дух захватывает. И в то же время какая-то непонятная тоска, какое-то сосущее предчувствие шевелилось в душе, как зародыш ядовитой змеи.

До сих пор вся жизнь Брюса была чередой горьких потерь, разочарований и бегства от неприятностей, но, с другой стороны, и удивительных счастливых находок, настоящих подарков судьбы. Он уже с трудом мог себе представить как он жил холостяком, один-одинёшенек на целом свете, без Наташи, без Кристинки. Но теперь-то, наконец, можно спокойно и с радостью заняться любимым делом и почувствовать себя счастливым.

Глубоко задумавшись, Брюс не заметил, как к его столику подсел незнакомый человек.

— Доктор Стивенс, если не ошибаюсь? — приятный мужской голос внезапно вернул Брюса в реальный мир.

— Да, — с удивлением произнёс он, разглядывая неизвестно откуда взявшегося собеседника, — я что-то не припоминаю, чтобы мы с вами встречались раньше.

— Нет, лично мы не встречались, — улыбнулся мужчина, — но я хорошо знаком с вашими публикациями. Меня зовут Стюарт Фуллмер, я работал в национальном институте здоровья до недавнего времени.

Мужчина протянул Брюсу руку.

— Простите, но я уже несколько лет не веду исследовательской работы, — нахмурился Брюс, обменявшись с Фуллмером рукопожатием.

— Но я уверен, что мысль настоящего учёного ни остановить, ни затормозить нельзя. Я слышал от моих прежних коллег о неприятностях, которые вам пришлось пережить в связи с неприятием некоторыми кругами ваших неординарных результатов.

Брюс промолчал. Излишняя осведомлённость собеседника его насторожила.

— Собственно говоря, наши с вами пути пересеклись не случайно, — продолжал Фуллмер. — Я искал встречи с вами.

— С какой же целью? — холодно спросил Брюс.

— Я уполномочен сделать вам деловое предложение, доктор Стивенс. Оно заключается в том, что некоторая организация, располагающая солидными средствами и лабораторной базой для научных исследований хотела бы, чтобы вы продолжили ваши исследования. За очень щедрую компенсацию. Эта организация заинтересована единственно в конечном продукте ваших исследований, который, как людям из этой организации удалось выяснить, блестяще прошёл практическую проверку.

— Я не понимаю, о какой практической проверке вы говорите? Единственный эксперимент на макаке не был доведён до конца. — Брюс внутренне весь сжался как пружина. Этот человек, похоже, знает о результатах его работы слишком много.

— Нет, я не имел в виду лабораторный материал, доктор Стивенс. Я говорю о вашем несанкционированном эксперименте, проведённом на человеке.

— Я не понимаю, о чём вы говорите.

— Вы меня прекрасно понимаете, доктор Стивенс.

Фуллмер посмотрел Брюсу прямо в глаза.

— Давайте не будем играть в прятки, — мягким тоном проговорил он, — тем людям, от имени которых я говорю с вами, известно о вас очень многое. Но уверяю вас, всё это будет оставаться в строжайшей тайне. Поверьте, в разглашении этой сугубо конфиденциальной для вас информации никто не заинтересован.

Брюс был возмущён бесцеремонностью, с которой незнакомый человек влезал в его жизнь, но старательно сдерживался, понимая, что дело принимает слишком серьёзный оборот.

— И что же произойдёт, если я откажусь работать на этих ваших невидимок? — спросил Брюс.

— Вы не можете отказаться, доктор Стивенс, — сказал Фуллмер, изобразив на своём лице глубокую скорбь.

— Что значит — не могу? — не понял Брюс, — я свободный гражданин своей страны.

— К сожалению, никто из нас не свободен. Поверьте, мне очень неприятно говорить это вам, но я тоже не свободен. У этих людей есть очень действенные рычаги, способные заставить вас кооперировать с ними. На самом деле всё гораздо более серьёзно, чем вы можете себе представить. Я вынужден поставить вас в известность о том, что выбора у вас практически нет.

— Боюсь, что тут вы как раз не правы. Выбор, как утверждал известный философ Жан Поль Сартр, у человека есть всегда. Особенно, если этот человек оценивает свои принципы выше собственной жизни.

— Я не сомневаюсь в вашем личном мужестве и твёрдости ваших принципов, доктор Стивенс. И, поверьте, я лично отношусь к вашей позиции с глубочайшим уважением. Но в данном случае речь идёт не о вашей жизни.

Фуллмер как-то съёжился, опустил глаза и замолчал.

— Что вы хотите этим сказать? — Брюс внутренне весь клокотал от негодования, но старался сдержаться, — не крутите, говорите прямо. Я и так уже вижу, что это гнусный шантаж.

— Да, вы правы, — выдавил из себя Фуллмер, — это самый что ни на есть гнусный шантаж. И мне противна моя собственная роль в этой истории. Но у меня тоже не было выхода, меня тоже шантажировали и вынудили влезть в эту грязь по уши.

— Фуллмер поднял на Брюса затравленный взгляд. — Они не остановятся ни перед чем, поймите, — с мольбой в голосе произнёс он. — У этих людей нет ничего святого. Вы можете презирать меня, считать подлецом и негодяем, и, наверное, так оно и есть, но, поймите, это не я вас шантажирую, я только передаю вам информацию, исходящую от третьих лиц. Они в состоянии убивать ни в чём не повинных людей для достижения своей цели. И они ни перед чем не остановятся. Они велели мне передать вам, что в случае вашего отказа самые близкие и дорогие вам люди умрут на ваших глазах медленной и мучительной смертью. Вы понимаете, о ком я говорю.

Брюс сидел, словно громом поражённый. То, что он только что услышал, не укладывалось в его голове. Неужели такое действительно возможно? Сегодня, в двадцать первом веке, в самой свободной и демократической стране в мире.

— И учтите, — продолжал Фуллмер, — даже ваше самоубийство ничего не изменит. Они убьют ваших девочек просто из мести, даже если вас уже не будет в живых. Таким образом, перед вами альтернатива: или сотрудничать с ними, занимаясь вашими научными исследованиями и стать миллионером после успешного закрытия темы, или превратить вашу собственную жизнь в полный кошмар и принести в жертву принципам самое дорогое, что у вас есть на этом свете. И учтите, что ни полиция, ни ФБР, и никакие государственные структуры помочь вам не в состоянии. Как только вы обратитесь к ним за помощью, механизм мести будет приведён в действие по полной программе. Я знаю, что вы сейчас испытываете, я тоже прошёл через это.

— Почему именно вас выбрали на эту роль? — с неприязнью спросил Брюс.

— Потому что я являюсь специалистом в той же области, что и вы. Мы будем работать вместе. Я, если хотите, ваш дублёр.

— Кто эти люди? Почему они делают такие страшные вещи? Откуда у них столько сил и возможностей?

— Я ни имею права разглашать эту тайну, — вздохнул Фуллмер, — но я вижу, что вы человек слова и чести. Если вы поклянётесь, что ни один человек никогда не узнает от вас ничего из того, что я вам скажу, я поделюсь той информацией, которая мне известна. Имейте в виду, что тем самым я рискую своей собственной жизнью.

— Я даю вам слово, — чётко и решительно произнёс Брюс.

— Я вам верю, — Фуллмер перешёл на шёпот. — Вы, скорее всего, не знаете, о существовании в мире нескольких частных компаний, оказывающих секретные услуги любому, кто в состоянии их оплатить, от конкретных лиц до руководителей государств. Это бизнес. Ничего личного. И никаких моральных норм или угрызений совести.

Вы ведь не можете не знать, как изменился мир за последние десятилетия. Вы заметили, сколько произошло государственных переворотов в странах третьего мира за последнее десятилетие? Все они были совершены профессионалами. И, соответственно, хорошо оплачены. Запад давно махнул рукой на политическую и экономическую ситуацию в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Южной Америке. Ни о гуманитарной помощи, ни о правах человека в этих регионах давно уже никто не вспоминает. Западу нужны только запасы сырья в этих странах. Присутствие Америки и Европы в третьем мире ограничивается обеспечением безопасности эксплуатации природных ресурсов и бесперебойной их транспортировки.

Население бедных стран ежегодно вымирает от голода миллионами, а политические лидеры этих стран расходуют миллиарды долларов на оплату услуг тех тайных частных военизированных предприятий, которые в состоянии привести их к власти и обеспечить её устойчивое положение в будущем. Если раньше местные царьки, «военные бароны» и «полевые командиры» закупали автоматы Калашникова и проводили боевые операции сами, то теперь они предпочитают заплатить профессионалам и предоставить им полную свободу действий. Вы понимаете, что жизни местного населения при этом никто не считает. Международный трибунал не принимает к рассмотрению дела о военных преступлениях в этих странах просто потому, что неясно, кто обвиняемый и кого судить.

— Жуткая картина, — поёжился Брюс. — Но ведь проигравший в местном конфликте может не смириться со своим поражением и нанять другую секретную организацию, чтобы произвести контр-переворот?

— Не думаете же вы, что исполнители подобных заказов будут воевать друг с другом? — невесело улыбнулся Фуллмер. — Между ними наверняка налажены надёжные каналы связи. Им выгоднее договориться между собой, чем воевать. А заказчику, желающему произвести контр-переворот, объяснят, что он немного опаздал, надо было действовать вовремя и опередить своего оппонента.

Хотя подобная ситуация может сложиться только в порядке исключения. В большинстве случаев политические противники не выживают в ходе переворота. Элита всех слаборазвитых стран прекрасно обо всём этом информирована, поэтому подобный бизнес процветает и недостатка в заказчиках нет. Каждый стремится опередить своих потенциальных убийц. Оплата производится через подставные оффшорные фирмы за несуществующие товары и услуги.

Даже если бы правительства западных государств захотели провести расследование деятельности одной из этих тайных фирм, вряд ли они чего-нибудь добились бы. А риск для жизни каждого конкретного политика слишком велик. Естественно, что ни один из них не стремится занять первую строчку в списке пропавших без вести.

А теперь подумайте, доктор Стивенс, что может помешать такой организации, не задумываясь уничтожающей в ходе своих акций сотни тысяч ни в чём не повинных и ни к чему не имеющих отношения мирных жителей, расправиться со мной, с вами, с нашими семьями?

— Кто же может быть заинтересован в результатах моих исследований, что готов потратить на это многие миллионы долларов? Ведь всего несколько лет тому назад моя работа была объявлена выходящей за рамки этических норм и продолжение моих исследований запрещено.

— Скорее всего, мы никогда об этом не узнаем. Это может быть частное лицо, оценившее по достоинству попавшую к нему информацию о ваших достижениях.

— Почему вы так думаете? Почему заказчиком не может оказаться крупный биофармацевтический концерн?

— Видите ли, перед нами поставлена задача произвести конечный продукт в строго ограниченных количествах.

— Так, — задумался Брюс, — выходит в наше время тот, у кого есть деньги, может диктовать свою волю во всех областях человеческой деятельности, включая науку? За деньги можно купить даже то, что не продаётся?

— Именно так, — подтвердил Фуллмер, — потому что в мире слишком много людей, готовых за деньги совершить любое преступление. Они могут силой заставить нас с вами подчиниться. И мы вынуждены будем согласиться на любые их условия. Так что они даже оказывают нам благодеяние, предлагая столь щедрую оплату наших трудов. Могли ведь заставить нас работать и даром.

Наташа заметила резкую перемену настроения у Брюса. Он стал более молчаливым, замкнутым. Но с ней и с Кристинкой он оставался таким же любящим и нежным, так что ей не пришло в голову принять произошедшую с мужем перемену на свой счёт. Если он не считает нужным делиться с ней своими проблемами, значит так надо. Нечего лезть человеку в душу.

Занятия с Кристинкой отнимали всё свободное от хозяйственных забот время. Они вместе сидели за компьютером, выполняя задания в рамках обязательной школьной программы, лазили по интернету в поисках интересной информации, глотали книги, которые заказывали десятками в электронном формате на двух языках.

Наташа с удивлением замечала, что чем дальше, тем больше Кристинка обгоняет её в скорости восприятия нового материала. То, что Наташе требовалось переварить, разложить по полочкам, логически связать с уже усвоенными знаниями, малышка схватывала на лету и рвалась вперёд. Особенно это касалось математики и естественных наук. Через несколько месяцев Наташа сдалась и прекратила соревнование, решив, что нет никакого смысла тормозить темп развития ребёнка.

Однажды девочки случайно наткнулись на книгу, описывающую жизнь замечательного шахматиста Александра Алёхина. Прочитав книгу от начала до конца за один день Кристинка загорелась желанием научиться играть в шахматы. Она тут же заказала по компьютерной сети несколько учебных программ и принялась за дело.

У Наташи, которая решила не отставать от малышки, три дня ушло на то, чтобы запомнить, как ходят фигуры. Кристинка к этому времени уже вовсю играла по интернету с реальными противниками. Через неделю девочку было не оттащить от компьютера и невозможно уложить в постель. Если бы не настойчивость Наташи, она, наверное, играла бы всю ночь напролёт.

Брюс, получив в своё распоряжение лабораторию с первоклассным оборудованием, с головой погрузился в работу. Однако, мысль о том, кто и каким образом собирается воспользоваться результатом его работы, не оставляла его в покое. Другим раздражающим фактором был его напарник — Стюарт Фуллмер, следивший за каждым движением Брюса и записывающим всё до мельчайших подробностей в лабораторный журнал. С этим Брюс ничего поделать не мог — непосредственное участие Фуллмера во всех деталях исследований было специально оговорено в контракте, который Брюс вынужден был подписать.

Стюарт оказался толковым биологом и генетиком, поэтому обмануть его с целью затормозить темп работ было нереально. Брюс прекрасно понимал, что к концу их совместной работы Фуллмер будет полностью владеть его методикой и сможет в случае необходимости воспроизвести процесс самостоятельно, но сделать ничего с этим не мог.

Не прошло и полгода, как работа оказалась близка к завершению. Полученный препарат был с успехом опробован на крысах. Результат был просто фантастическим. У крыс отрастали ампутированные хвосты и лапки. Вживлённые раковые опухоли рассасывались в течении недели без следа. Смертельные дозы ядовитых веществ мгновенно выводились из организма животных, не причиняя им никакого вреда. Стюарт Фуллмер просто отказывался верить своим глазам. Это было настоящее чудо! И самым замечательным было то, что он сам теперь обладал всем необходимым объёмом знаний и был в состоянии творить подобные чудеса.

Последним тестом должна была стать проверка безвредности полученного вещества для человеческого организма. С этой целью необходимо было ввести препарат в организм самого близкого генетического родственника человека — шимпанзе.

В лабораторию заранее был доставлен самец шимпанзе в возрасте около двенадцати лет. Шимп выглядел очень смышлёным. Брюс окрестил его Джеромом.

После инъекции наработанного препарата, Джером заснул. Доктор Стивенс не отходил ни на шаг от спящего животного в течении четырнадцати часов, наблюдая за давлением крови, температурой тела, частотой сердцебиения, электроэнцефалограммой мозга и другими параметрами.

Эксперимент, начатый утром, закончился глубокой ночью. Частота сердцебиения, замедлившаяся примерно через час после инъекции, восстановилась до нормального ритма, тело Джерома начало вздрагивать, на энцифалограмме появились пики, характерные для бодрствующего сознания. Ещё минут через сорок Джером открыл глаза и стал вращать ими, как будто силясь понять, где он и что с ним произошло.

Облегчённо вздохнув, Брюс отсоединил датчики, прикреплённые к голове и груди мохнатого пациента. Все четыре конечности и голова животного были зафиксированы широкими пластиковыми ремнями, но Джером, видимо ещё не до конца пришедший в себя, не проявлял беспокойства.

Брюс отстегнул ремни, взял Джерома на руки и перенёс его в просторную клетку, в которой шимпанзе жил уже две недели и с которой успел полностью освоится. На низеньком, намертво привинченном к полу столике, Джерома ожидал обильный ужин, состоящий из спелых бананов, яблок, клубники и полудюжины сырых яиц. Уловив запах фруктов, шимп неуверенной, раскачивающейся походкой проковылял к столику и с жадностью набросился на еду.

Начиная с этого момента Брюс и Стюарт Фуллмер по-очереди круглосуточно дежурили в лаборатории, отмечая в журнале все малейшие особенности в поведении животного, самочувствие которого было, по всей видимости, прекрасным. Стюарт с удивлением отметил, что взгляд Джерома день ото дня становился всё более осмысленным.

— Мне кажется, что он смотрит мне в глаза совсем как человек, как будто хочет что-то сказать, — поделился Стюарт своими наблюдениями с Брюсом.

— Я могу предположить, — ответил Брюс, — что в результате произошедших в каждой клетке его тела генетических изменений, его мозг начал эволюционировать. Нейроны начали активно ветвиться, создавая более сложные коммуникационные сети. Возможно, что и число нейронов стало увеличиваться. Но если это и так, мы пока ничего не можем сказать относительно механизма этого явления на клеточном уровне.

Интересно было бы понаблюдать за его развитием года полтора-два, брать на анализ с интервалом в два-три месяца образцы нервной ткани, проводить психологическое тестирование. Я убеждён в том, что Джером скоро будет в состоянии решать практические задачи на уровне шести-семилетнего ребёнка.

— Ты же знаешь, что никто не позволит нам продолжать этот эксперимент, — возразил Стюарт, — результат получен, препарат в объёме, необходимом для двух инъекций будет доставлен заказчику, а всё оборудование и все следы нашей работы — уничтожены. Так было указано в контракте и я не сомневаюсь, что наши надзиратели выполнят его с точностью до запятой. Как ты считаешь, не пора ли уже рапортовать о завершении экспериментов, ставить точку, получать вознаграждение и опять становиться свободными людьми?

— Ни в коем случае, — резко ответил Брюс, — мы должны на все сто процентов убедиться в том, что в ближайшие полтора-два месяца не произойдёт никаких осложнений. Ответственность слишком уж велика. И не только перед заказчиком. Если мы доставим заказчику препарат, а после этого с Джеромом что-нибудь случится, я не дам за наши с тобой жизни ни цента.

Мусаид рано остался без родителей. Мать умерла при родах второго ребёнка. Поскольку это была девочка, бороться за её жизнь в госпитале не стали, и она тоже не выжила. Мусаиду было тогда шесть лет и о матери у него сохранились лишь смутные воспоминания.

Отец, преподаватель химии в столичном университете, придерживался секулярных взглядов и не считал нужным изображать из себя ревностного мусульманина. После установления в стране фундаменталистского режима правления, один из сотрудников написал донос в комиссию по утверждению ислама. Отца арестовали, допрашивали в течение трёх недель, а затем казнили на площади в назидание другим инакомыслящим.

Оставшись круглым сиротой, Мусаид был определён в медресе, где он жил с другими, такими же как он, сиротами, на государственном обеспечении. Программа обучения в классах состояла в основном в изучении религиозных дисциплин. Два раза в неделю проводились занятия по математике, которых Мусаид всегда ждал с нетерпением. Ему очень нравилась строгая красота логических цепочек, используемая в доказательствах. Этим математика разительно отличалась от духовных наук, но Мусаид привык выполнять все задания, выучивать наизусть длинные суры Корана и толкования к ним.

Имам Ибрагим-аль-Аббас, настоятель медресе, регулярно проводил беседы с учениками, многократно повторял, что все они обязаны беззаветно посвятить себя истинной вере и старательно изучать все предметы, отдавая таким образом долг государству, которое полностью обеспечивает их всем необходимым.

При этом, разумеется, не принимался во внимание тот факт, что собственность родителей многих из этих детей, которая многократно превышала расходы на их содержание и обучение, была конфискована государством. Сами дети были ещё недостаточно взрослыми, чтобы понимать такие вещи, и принимали всё, что им внушали, за чистую монету.

Спали все в одном большом помещении, где стояли в четыре ряда около шестидесяти кроватей. Однажды ночью Мусаид проснулся, потому что ему захотелось в туалет. На обратном пути он, полусонный, чуть не натолкнулся на мальчика из средней ступени, чья кровать находилась через проход от его. Мальчик почему-то был одет, как будто только что пришёл откуда-то посреди ночи. Мусаид потёр глаза и посмотрел в лицо своему соседу. В глазах у мальчика стояли слёзы.

— Что с тобой случилось? — спросил Мусаид шёпотом.

Мальчик только помотал головой, молча разделся и тихонько заполз под одеяло. Мусаид тоже лёг, но перед тем как провалиться в сон услышал сдавленные всхлипывания, доносившиеся в полутьме с соседней кровати.

Прошло две недели. Мусаид совсем забыл о ночном происшествии. Однажды после ужина Мусаида, выходившего одним из последних из столовой, остановил ученик старшей ступени.

— Ты Мусаид? — спросил он.

— Да, — кивнул Мусаид.

— Меня послал имам, — сказал юноша. — Он велел тебе через полчаса прийти к нему в кабинет.

Мусаид не мог понять, зачем он понадобился имаму в столь поздний час, но, как и было приказано, ровно через полчаса робко постучался в массивную дубовую дверь и услышав «войдите», потянул ручку на себя.

Имам вышел из-за стола, по-отечески обнял мальчика за плечи, усадил на широкий мягкий диван и сам сел рядом. Расспросив Мусаида о занятиях, о жизни в медресе, о его друзьях, имам встал, выключил верхний свет, оставив гореть лишь настольную лампу, и велел мальчику раздеться. Не понимая, зачем это нужно, Мусаид не посмел ослушаться. Когда на мальчике не осталось ничего из одежды, имам стал внимательно рассматривать его, поворачивая то в одну, то в другую сторону, трогал его за плечи, за грудь, ощупывал ноги, повернул задом к себе и поставил лицом к дивану, приказав не шевелиться и не оборачиваться. Минуты через две он наклонил мальчика вперёд и велел упереться в диван руками. Через мгновение имам левой рукой обхватил его поперёк живота и Мусаид вскрикнул от резкой боли — что-то большое и твёрдое с силой внедрилось ему в задний проход.

— Терпи, — сказал имам, — мужчина не должен бояться боли.

Мусаид тихо стонал, а непонятный предмет проникал в его попку всё глубже и глубже. Остановившись на мгновение, этот штырь начал двигаться взад и вперёд. Мальчик закричал от боли, но имам правой рукой зажал ему рот. Через несколько минут Мусаид почувствовал, что толчки прекратились, а имам, тихо застонав, начал вздрагивать всем телом, навалившись на него и придавив своей тяжестью к дивану.

Наконец имам отпустил мальчика и велел ему одеваться.

— Не плачь, — сказал имам, — немножко поболит и пройдёт. А со временем тебе и самому понравится.

После этого случая Мусаид стал замечать, что и другие ученики время от времени где-то пропадают до глубокой ночи и возвращаются в спальное помещение крадучись и нередко в слезах. Вскоре ему стало ясно, что многие преподаватели медресе вызывают к себе мальчиков по ночам.

Со временем Мусаид привык к этому и перестал удивляться. Он никогда не заговаривал об этом с другими учениками и его никто никогда об этом не спрашивал. Все понимали, что со всеми мальчиками происходит то же самое, что и с ними самими, но все делали вид, что ничего не замечают.

Время шло. Мусаид как-то незаметно для самого себя вырос и повзрослел. Благодаря удивительной природной памяти он всегда был в числе лучших учеников. В компании с четырьмя другими отличниками он с воодушевлением занимался специальными предметами — высшей математикой и английским языком. Эти занятия проводились отдельно от остальных учащихся и в секрете от них.

Мусаид начал понимать, что их группу готовят для какой-то специальной миссии. Однажды после класса английского языка преподаватель, отпустив остальных учеников, попросил Мусаида задержаться. Минут через пять в классную комнату вошёл высокий импозантный старик с длинной белой бородой, в традиционной одежде и в чалме. Коротким властным жестом он отпустил преподавателя и разрешил вытянувшемуся перед ним Мусаиду сесть.

— Мне докладывали о твоих успехах, — сказал старец, садясь за стол. — Нам нужны талантливые, образованные люди, приверженные исламу. Страна испытывает нужду в специалистах. Давление со стороны безбожных западных стран велико, и нам необходимо уметь защищать образ жизни, основанный на истинной религии, как от экономического, так и от возможного военного вмешательства в наши дела. А для этого нам нужны твёрдые в вере инженеры, компьютерщики, учёные.

Поэтому мы решили предоставить тебе уникальную возможность получить специальное образование в самом логове нашего религиозного и идейного врага — в Соединённых Штатах Америки. Имам вашего медресе характеризовал тебя как стойкого мусульманина. Он уверен, что ты устоишь перед соблазнами развращённого Запада и вернёшься после курса обучения в американском университете на священную землю пророка, да благословит Аллах его имя, и примешь участие в укреплении могущества нашей страны.

Скажи, сын мой, готов ли ты вступить в схватку с дьяволом? Хватит ли у тебя сил противостоять глубокой развращённости неверных? Достаточно ли сильна твоя вера?

С этими словами старик строго посмотрел Мусаиду прямо в глаза. Юноша почувствовал, что этот взгляд пронзает его насквозь, проникая в самую глубину его сознания.

— Да, я готов, — твёрдо ответил он, — ничто не в состоянии поколебать мою веру и преданность святой земле.

— Я верю в тебя, — торжественно произнёс старик. — Ты не должен ни на минуту забывать о том, что это твой джихад.

Мусаид в первый раз в жизни летел на самолёте, но страха не испытывал, как и положено истинному мусульманину, вверившему свою жизнь в руки Аллаха. Единственное, что его неприятно поразило и почему-то глубоко взволновало, были стюардессы, обслуживающие пассажиров во время полёта. Их лица были открыты мужским взглядам, даже волосы не покрыты шарфами.

Но хуже всего были их ноги в тонких нейлоновых чулках, лишь до колен закрытые тёмно-синими юбками. Вот он, неприкрытый разврат Запада, о котором его многократно предупреждали наставники. Мусаид отворачивался к иллюминатору всякий раз, когда в поле зрения оказывалась одна из этих дочерей греха, и стискивал зубы, стараясь скрыть своё возмущение.

Самолёт приземлился в Даллесовском аэропорту вблизи Вашингтона. Пройдя паспортный контроль и таможню, Мусаид вышел в зал ожидания. То, что он увидел, повергло его в шок. Он не знал куда спрятать глаза, застыв на месте, как будто ноги его приросли к полу. Куда бы он ни посмотрел, взгляд его натыкался на длинные голые женские ноги, открытые руки и плечи, коротенькие маечки, не прикрывавшие животы.

Мусаиду ещё никогда в жизни не приходилось видеть эти части женского тела. Там, на родине, все женщины, молодые и старые, не смели выйти из дому без паранджи, с головы до пят закрывавшей их от посторонних взглядов, и без сопровождения родственника мужского пола. В такси женщины ездили исключительно в багажнике. И это было правильно. Женщина должна принадлежать своему мужу, а не выставлять себя напоказ взглядам чужих мужчин.

Немного оправившись от потрясения, Мусаид заметил, что некоторые из встречающих держат в руках плакаты, на которых написаны имена. На одном из них он увидел своё имя. Его встречал сын имама местной мечети, Фавзи.

— Я хорошо понимаю твоё возмущение, — говорил Фавзи, пока они ехали в автомобиле. — Это совсем другой мир. Я приехал сюда, когда мне было только тринадцать, и испытал такой же шок, как и ты.

И знаешь, что самое-самое страшное? Это то, что этот мир греха так агрессивен. Он стремится к экспансии. Они хотели бы распространить свой образ жизни на всю планету и взять все государства под свой контроль. Это и называется глобализацией. Ты знаешь о том, что в Турции женщины уже не носят головные платки? А здесь, в Америке, уже давно восторжествовал феминизм.

— Что такое феминизм? — не понял Мусаид.

— Это означает власть женщин, — криво усмехнулся Фавзи, — в этой стране женщина может сделать с мужчиной всё, что ей захочется. Если мужчина слишком пристально разглядывает женщину, она может обвинить его в сексуальном оскорблении. Тогда мужчину могут арестовать, подвергнуть штрафу или даже посадить в тюрьму. Спрашивается, зачем же эти стервы так оголяются, если не хотят, чтобы мужчины на них смотрели? Это просто неприкрытая провокация.

Так что будь осторожен — лучше не смотри на них совсем. И не вздумай прикоснуться к одной из них. Она может тут же обвинить тебя в попытке изнасилования и тебе никогда не удастся доказать обратное.

— О, Аллах! — застонал Мусаид, — как можно жить в таком мире? Здесь всё перевёрнуто с ног на голову.

— Именно так, — подтвердил Фавзи. — Я не знаю, почему Аллах до сих пор не разрушил этот мир. Но у них сила. У них более совершенное оружие, и они в погоне за своими прибылями высасывают нашу нефть и скупают по заниженным ценам принадлежащие нам полезные ископаемые.

— Что за мужчины, которые позволили женщинам подчинить их себе? — с негодованием воскликнул Мусаид.

— Мало того, — отозвался Фавзи, — к нам, настоящим мужчинам, воспитанным в духе ислама, они относятся враждебно и с нескрываемым презрением. Тебе ещё предстоит это почувствовать на себе. Эти шармуты отдают своё тело слабым американским парням при любом удобном случае, а нас, настоящих мужчин, за людей не считают.

Ночью Мусаид долго ворочался в своей постели и никак не мог заснуть. Его преследовали образы развратных девиц, одетых в миниатюрные штанишки и коротенькие юбочки, выставляющие напоказ длинные голые ноги. Торчащие вперёд женские груди в кружевных лифчиках, бретельки которых бесстыдно выглядывали из-под ничего не прикрывающих маечек. Прозрачные блузки на более зрелых женщинах выглядели ещё более соблазнительно и греховно.

Наконец сон одолел, но он вскоре опять проснулся, испытав во сне неконтролируемый оргазм. Трусы на нём были мокрыми от спермы. Мусаид вскочил и, стараясь ступать как можно тише босыми ногами по паркетному полу, направился в ванную комнату.

— Только бы никто ничего не заметил, — билась в голове одна мысль. — А то ещё кто-нибудь подумает, что он мастурбировал. С недавних пор дома это считалось страшным преступлением, за которое полагалась смертная казнь.

Полтора месяца Мусаид отчаянно боролся с собой. На лекциях он не сводил глаз с преподавателя, старался сконцентрировать своё внимание на его словах, но всё чаще ловил себя на том, что не понимает их смысла. Проклятые голые ноги и торчащие вперёд груди окружающих его студенток всплывали в его горячечном воображении. И не было в этой безбожной стране мальчиков-школьников, с которыми он мог бы снять распиравшее его изнутри сексуальное напряжение.

Мусаид начал тихо ненавидеть эту страну. Мало того, что он мучился от сексуальной неудовлетворённости, так он ещё начал замечать, что все эти дочери греха, эти ничтожные развратные твари, смотрят на него свысока, с презрением, и пересмеиваются между собой, бросая наглые взгляды в его сторону. Терпеть такое было выше его сил. Да и кто на его месте мог бы это вытерпеть? И почему надо терпеть такое?

Однажды, проходя по коридору, он заметил как две особенно нахальные студентки, откровенно посматривая на приближающегося к ним Мусаида, вполголоса обменивались короткими фразами и звонко хохотали. Он мог расслышать отдельные слова, но его английский был недостаточно хорош, чтобы понимать смысл их разговора. Однако, одно услышанное слово вопреки его воле заставило его остановиться. «Туземец» — ясно произнесла одна из них, и это определение явно относилось к нему.

— Я знаю, что вы говорите обо мне, — со злостью в голосе произнёс, обращаясь к этим развратным ничтожествам Мусаид. — И удивляюсь на ваших мужчин, которые позволяют женщинам обсуждать их и смеяться над ними.

— Вы совершенно не уважаете себя, — добавил он подошедшему к ним студенту. — Вы не мужчины.

Парень, к которому обращался Мусаид был на полголовы выше его и в два раза шире в плечах.

— Я же говорю — туземец, — с вызывающим пренебрежением бросила одна из девиц. — Откуда только такие экземпляры берутся?

— Я чувствую, у вас тут конфликт назревает, — улыбнулся парень, стараясь разрядить ситуацию.

— Раз уж ты приехал в цивилизованную страну, должен научиться вести себя как цивилизованный человек, — со злостью сказала девушка, глядя Мусаиду прямо в глаза. — Может быть, в твоей стране женщины и живут как рабыни, но не здесь. И обращаться с женщиной, как с низшим существом здесь тебе никто не разрешит. Даже если у вас там процветает каннибализм, здесь тебе никто не разрешит этим заниматься.

Такой наглости от женщины Мусаид не ожидал.

— Наша цивилизация, — произнёс он твёрдым голосом, с трудом сдерживая себя, — на тысячи лет старше вашей. Когда у нас уже была письменность, математика и астрономия, вы ещё по лесам голые с каменными топорами бегали. И цивилизацию наши мужчины построили, а не женщины. А вы теперь берётесь учить нас как жить?

— Послушай-ка, — миролюбивым тоном произнёс парень, — успокойся, а? А то ты сейчас лопнешь от злости и собственной важности. Ты мне только скажи, если ваша цивилизация такая древняя и мудрая, чего же вы сегодня-то и в экономической, и в научной, и в военной областях в глубоком говне сидите? Где ваши собственные научные разработки? Где ваши физики, химики, биологи, астрономы? Где ваши компьютерные системы, авианосцы, атомные подводные лодки, самолёты, ракеты? Вы ведь даже Калашниковы производить сами не умеете, а на стороне покупаете.

— А ты что, сам не понимаешь? — повернулся к нему Мусаид, — потому что вы нам нормально развиваться не даёте. Уже почти всю нашу нефть высосали, развитие атомной энергетики тормозите, не даёте сырьё ввозить. Потому что боитесь нас, боитесь, что если мы нормально развиваться будем, обгоним вас за несколько лет и вашему господству в мире придёт конец.

— А вы бы взяли, да наложили эмбарго на США и европейские страны, — с сарказмом сказал парень, — устроили бы нам экономическую блокаду. Вас-то наверное, полмиллиарда настоящих мужчин, не меньше. К тому же и Аллах на вашей стороне. Чего же вы сопли жуёте? Давно бы свою гегемонию в мире установили.

— Да они, Майк, только с женщинами своими воевать и могут, — опять встряла в разговор девчонка. — Тут-то они мужчины!

Голос её звучал насмешливо и с издёвкой. Этого Мусаид уже не мог вынести. Повернувшись к ней, он произнёс с угрозой в голосе:

— В Пакистане таких, как ты, обливают кислотой, В Палестине — бензином, и поджигают, а в нашей стране — разрезают на мелкие кусочки. Причём медленно, не спеша. Поняла?

Боясь не справиться со своим гневом, Мусаид резко развернулся и твёрдым шагом пошёл прочь.

На следующий день его с первой лекции вызвали в офис. Там его ждал судебный исполнитель, вручивший ему под расписку судебное запрещение приближаться на расстояние менее пятидесяти ярдов к мисс Лорин Аткинсон. Основанием для судебного решения был указан тот факт, что Мусаид угрожал ей физической расправой в присутствии двух свидетелей.

— Но это же ложь! — вскипел Мусаид, — я никому не угрожал.

— Извините, — спокойно произнёс судебный исполнитель, — моё дело — вручить вам судебное решение и получить вашу подпись. Я лично не имею никакого отношения к принятому решению. Всего хорошего.

Взбешённый Мусаид обратно в аудиторию не пошёл. Он жаждал мести. Его мысли прыгали от одного способа наказания наглой девчонки к другому. Однако, все жестокие способы расправы с подлой стервой не годились. Мусаид не пожалел бы своей жизни за то, чтобы преподать урок этим высокомерным американцам.

Урок, который они запомнили бы надолго. Но для этого недостаточно было бы наказать одну лишь никчёмную развратную девку, надо придумать что-нибудь более масштабное. К тому же перспектива провести остаток жизни в американской тюрьме не вдохновляла. Можно было бы перестрелять дюжину-другую этих неверных, а потом застрелиться самому, но где взять оружие? Да и кислоту здесь вряд ли удастся достать. Мусаид решил позвонить Фавзи и спросить у него совета.

Фавзи смог подъехать только после обеда. За это время Мусаид успел взять себя в руки. Теперь кипящая внутри жажда расправы сменилась холодной уверенной готовностью отомстить любой ценой, но с максимальным эффектом.

Фавзи выслушал приятеля с пониманием и сочувствием.

— Да, — сказал он, — каждому из нас пришлось пройти через унижения в этой проклятой стране. Однако, ни со мной, и ни с кем из моих знакомых эти негодяи не обращались так низко и подло, как с тобой. Я тебя прекрасно понимаю и разделяю твоё благородное негодование.

— Помоги мне отомстить, — тихо, но твёрдо произнёс Мусаид. — Знаешь ли ты кого-нибудь, кто может достать оружие? Эти слизняки и представить себе не могут, на что способен настоящий мужчина, готовый защищать свою честь, пусть даже ценой собственной жизни.

— Я вижу, ты не из тех, кто бросает слова на ветер, — подзадорил его Фавзи. — Здесь, в Америке, таких мужчин нет. У этих слабаков нет никакого понятия о чести. Так ты готов стать шахидом?

— Да, — твёрдо ответил Мусаид. — Я перестану считать себя мужчиной, если не отомщу за это оскорбление. Подумать только — оскорбление, нанесённое ничтожной, развратной женщиной! Можешь ли ты свести меня с кем-нибудь, кто может достать взрывчатку? Я устрою им такой фейерверк, что они не скоро забудут!

— Я лично с такими людьми не знаком, — ответил Фавзи, — но я уверен, что они есть в этой стране. Я разыщу их. Ты мой друг, и я сделаю для тебя всё, что смогу. И даже больше того. А пока ты можешь начать готовиться.

Фавзи отвёз Мусаида в торговый центр неподалёку и купил ему широкую нейлоновую куртку размера на два больше, чем надо.

— Продолжай ходить на занятия как ни в чём не бывало, — сказал Фавзи, — и всё время носи эту куртку, чтобы все привыкли видеть тебя в ней. Держись подальше от этой сучки. Пусть они думают, что ты испугался. И ни с кем не разговаривай. Когда я найду нужных людей, они сами с тобой свяжутся.

Воодушевлённый мыслью о скорой мести, Мусаид неукоснительно выполнял указания, полученные от Фавзи. Студентки, поначалу оглядывавшиеся на странного паренька в нелепой мешкообразной куртке, постепенно привыкли к нему, как к деревенскому дурачку, а вскоре и вообще перестали обращать на него внимание. Парням же и вообще было наплевать, кто в чём ходит.

Так прошли три недели. Однажды вечером рядом с Мусаидом, отправившимся в расположенный неподалёку супермаркет за продуктами, притормозил чёрный БМВ с тонированными стёклами, дверца приоткрылась и гортанный мужской голос пригласил его на родном языке сесть в машину. Человек в тёмных очках вручил Мусаиду большую спортивную сумку, в которой находился широкий пояс, начинённый пластидом, и две полосы со взрывчаткой, которые можно было перекинуть крест-накрест через плечи.

— Этого должно хватить, чтобы взорвать целиком четырёхэтажное здание, — сказал инструктор. — Для подрыва надо резко дёрнуть вот за этот шнурок. Понял?

Мусаид кивнул головой.

— Удачи тебе, и да поможет тебе Аллах, милостивый и милосердный. Скоро будешь в раю, среди гурий, которые в тысячу раз прекраснее этих проклятых шармут, не имеющих никакого уважения к мужчине.

Пожав руку своему наставнику, Мусаид вышел из машины, которая немедленно отъехала от тротуара. Оглядевшись вокруг, Мусаид чуть не вскрикнул от радости. Не иначе, как Аллах помогает ему! Его обидчица, вместе с подругой и здоровяком Майком, переходили дорогу, направляясь в торговый центр. Девицы неприлично громко хохотали, перебегая улицу перед притормозившим автомобилем. Сердце Мусаида забилось в груди от радости. Он направился вслед за своими врагами, соблюдая дистанцию. Зайдя по пути в общественный туалет, он быстро надел на себя пояс, перекинул через плечи и закрепил на поясе ленты со взрывчаткой, одел сверху куртку и с колотящимся от нетерпения сердцем отправился выслеживать свою дичь.

Солнце уже поднялось над деревьями за окном, когда Наташа открыла глаза. Непонятная тревога кольнула в сердце. Что-то было не так.

— Брюс так и не пришёл ночевать? — удивилась она, обнаружив себя в одиночестве на широкой постели.

Такого ещё никогда не случалось. Если он вынужден был задержаться в лаборатории, он бы позвонил. Наташа быстро оделась и вышла из комнаты. Кристинка сладко посапывала в своей полутёмной детской с задёрнутой плотной занавеской.

Наташа поспешно набрала номер. После серии гудков автомат сообщил ей, что абонент находится вне зоны связи.

— А это как может быть? — не поняла Наташа, — куда он мог уехать за ночь так далеко, что и телефонной связи нет? И ничего ей не сказал? Надо что-то делать. Куда звонить? Спросить совета у Линды с Уильямом? Нет, рано ещё. Неприлично будить людей в такую рань.

Наташа дождалась, пока проснулась Кристинка, приготовила ей завтрак, но сама есть не могла.

— А ты почему не ешь? — спросила девочка. — А Брюс где?

— Я не знаю, — растерянно сказала Наташа. — Он ночевать не приходил. Знаешь, я, наверное, позвоню Линде. Скоро десять уже, вроде не слишком рано.

Она набрала номер Линды.

— Прости, пожалуйста, я тебя не разбудила? Не знаю, что мне делать. Брюс ночевать не пришёл, и не предупредил. А его телефон не отвечает. Я ужасно волнуюсь.

— Успокойся, пожалуйста. Я сейчас поговорю с Уильямом и через пятнадцать минут буду у вас.

Линда действительно примчалась очень быстро. Не успела она войти и закрыть за собой дверь, как раздался звонок. Наташа открыла и увидела на пороге незнакомого мужчину в сером плаще.

— Миссис Стивенс? — спросил он.

— Да, это я, — ответила Наташа. — Кто вы?

— Я - сотрудник мэрии графства Фэйрфакс, — представился мужчина, — разрешите войти?

— Пожалуйста, — сказала Наташа, делая шаг в сторону.

— Присядьте, пожалуйста, — мягко, но настойчиво проговорил вошедший.

Наташа опустилась на стул, глядя на чиновника непонимающим взглядом. Линда за её спиной тоже опустилась в кресло с расширенными от ужаса глазами, прикрыв рот рукой.

— Я вынужден с прискорбием сообщить вам, миссис Стивенс, что ваш муж, Брюс Стивенс, погиб вчера в результате террористического акта. Фанатик-исламист взорвал себя вчера в супермаркете торгового центра неподалёку от университетского городка. Ваш муж имел несчастье находиться в непосредственной близости от места взрыва.

Наташа смотрела на говорившего так, как будто слова его не доходили до её сознания, и только отрицательно качала головой. Кристина тоже замерла, явно не понимая, что происходит.

— Это ошибка, — сказала Линда, — вы уверены? Этого не может быть. Это, наверняка, ошибка.

— Нет, мэм, — ответил чиновник, — к моему глубокому сожалению, ошибка исключена. Я не явился бы сюда, если бы у нас была хотя бы тень сомнения. Его автомобиль был запаркован неподалёку…

— Но это же ничего не доказывает, — воскликнула Линда.

— Разумеется, мэм. Но, кроме того, вблизи от места взрыва был обнаружен фрагмент скальпа с сохранившимися на нём остатками волос, по которому с помощью идентификации ДНК и сравнения генотипа с информацией, имеющейся в федеральной базе данных, совершенно однозначно установлена личность погибшего. Это доктор Стивенс, вне всякого сомнения.

— Нет, этого не может быть, — повторяла Наташа, раскачиваясь на стуле взад-вперёд, — не может быть.

Линда, пересилив себя, встала и шагнула к бару. Она взяла первую попавшуюся под руку бутылку, налила половину большой коньячной рюмки и протянула её Наташе. Та, как будто в трансе, не понимая, что она делает, взяла рюмку у Линды из рук и залпом выпила её содержимое.

По щекам Кристинки покатились крупные, с горошину слёзы. До неё, наконец, дошёл смысл происходящего. Она поднялась со стула, прошла к бару у Линды за спиной, вылила в стакан всё, что оставалось в открытой бутылке — грамм сто коньяку, и не успели Линда с остолбеневшим чиновником опомниться, как ребёнок влил в себя содержимое стакана, даже не поперхнувшись при этом.

— Где у вас телефон? — закричал пришедший наконец в себя мужчина, — срочно вызывайте скорую помощь! Ребёнок может умереть!

— Ах, ничего с ней не будет, — жестом остановила его Наташа, — успокойтесь.

Она поднялась со стула, сделала шаг, покачнулась, и как подкошенная рухнула без сознания на диван. Линда успела лишь чуть-чуть замедлить её падение, рванувшись к ней и в последний момент поддержав за плечи.

— Я видела вчера по новостям пожар на месте взрыва, — сказала Линда, обращаясь к мужчине. — Это было ужасно. Но я и предположить не могла, что это коснётся нас так близко.

Кристинка опустилась на пол у ног Наташи, глядя прямо перед собой невидящими, полными слёз глазами.

— Вы уверены, что ребёнку не станет плохо? — с тревогой в голосе спросил чиновник.

— Не волнуйтесь, — сказала Линда, — это очень необычный ребёнок. С ней всё будет в порядке.

Похороны состоялись через два дня на Арлингтонском кладбище. Линда и Уильям поддерживали ничего не видящую перед собой Наташу с двух сторон. Никто толком не знал, что находится в запаянном металлическом гробу размером явно меньше человеческого тела. Двадцать восемь таких гробов стояли в ряд перед свежевырытыми могилами. В стране был объявлен национальный траур. Кристину оставили дома с примчавшимся из своего леса Морисом Ларсоном.

Через три недели у Наташи подходил срок получения гражданства. На предварительном собеседовании чиновник объяснил ей, что она может поменять своё имя и фамилию, если захочет. Наташа решила стать Моникой Эверетт и отрезать от себя прошлое, как ломоть хлеба.

Ещё через месяц она оформила документы на удочерение Кристинки, сократив её имя до Тины. Квартиру она срочно продала и уехала вместе с девочкой куда глаза глядят, объяснив Линде, что не в силах оставаться на прежнем месте, где каждая мелочь напоминает ей о разрушенном счастье.

— Просто поедем по стране, — сказала она Линде, — посмотрим, остановимся там, где нам понравится, и начнём новую жизнь. А что нам ещё остаётся?

Стюарт Фуллмер заверил своего куратора, что, несмотря на трагическую смерть Брюса Стивенса, заказ уже выполнен в полном объёме. Последний тест на подопытной человекообразной обезьяне прошёл вполне успешно и препарат может быть доставлен заказчику.

— Вы должны будете сделать инъекцию заказчику лично, — объявил Стюарту куратор, молодой человек, лет тридцати-тридцати двух, с квадратными плечами и бритым затылком. — Это одно из условий. Похоже, что он чересчур недоверчив.

Но это не наше дело — обсуждать капризы заказчика. Мы обязаны выполнить все договорённости с точностью до запятой. Четыре дня будет для вас достаточно для сборов? Вы вылетаете в субботу в Анкару через Франкфурт в сопровождении нашего охранника. Там вы оба ждёте спецтранспорта и дальнейших инструкций. Вы должны взять с собой две ампулы с препаратом. Двойную дозу, как и было оговорено заранее.

— Что будет с лабораторией? — спросил Стюарт.

— Лаборатория свою роль выполнила и будет разобрана, а оборудование продано по частям. А почему вы спрашиваете?

— Да так. Хорошая была лаборатория. Могла бы с успехом быть использована для дальнейших исследований.

— Заказчик требует, чтобы от вашей с доктором Стивенсом научной работы не осталось никакого следа, даже намёка. Чтобы никто впоследствии не мог догадаться, чем вы занимались и в каком направлении шли ваши исследования. Тому, кто заплатил за этот проект, принадлежат и полученные результаты, не так ли?

Фуллмер с сопровождающим его охранником прожили в пятизвёздочном отеле в центре Анкары целых пять дней, до того как за ними приехали люди заказчика. На небольшом частном самолёте их перебросили в какое-то место посередине пустыни, а затем ещё часа три везли в автомобиле. Заказчиком оказался жирный араб, пальцы которого были унизаны кольцами с большими камнями разного цвета. Лёгкий шёлковый халат шёл волнами от колыхания складок жира на животе и на боках. Спутник Стюарта протянул ему листок с договором, но хозяин не спешил ставить свою подпись.

— Сначала я должен убедиться, что всё без обмана, — брюзжащим тоном проговорил он. — Покажите, что вы мне привезли.

Стюарт Фуллмер открыл свой дипломат и выложил на низенький столик две запаянные ампулы.

— А теперь, уважаемый, я хочу, чтобы вы ввели этот препарат сначала себе, чтобы я видел, что он безвреден.

Фуллмер не ожидал такого поворота событий, но даже обрадовался необычному требованию заказчика. На шимпанзе перестройка вещества наследственности произвела поистине чудодейственный эффект. Так что перспектива превратиться в супермена казалась заманчивой.

Стюарт взял со столика один из одноразовых шприцев, принесённых расторопным молодым человеком в светлом костюме европейского покроя, отломил головку ампулы и начал всасывать жидкость в шприц.

— Стоп, стоп, хватит, — остановил его хозяин. — А теперь из другой ампулы. Я хочу быть уверенным, что здесь нет никакого подвоха.

Пожав плечами, Фуллмер добавил в шприц половину содержимого второй ампулы.

— Перед тем, как я сделаю инъекцию себе, — сказал он, — я должен объяснить вам, как будет происходить действие препарата. Мы с вами заснём на продолжительное время — часов на двенадцать-четырнадцать. Может быть, немного дольше. Возможно повышение температуры тела. Важно, чтобы никто нас в течении этого времени не беспокоил. После пробуждения нам нужна будет полноценная пища, богатая фосфором и минеральными солями. И фрукты.

— Сауд, — обернулся хозяин к своему помощнику, — проследи, чтобы всё было приготовлено, как доктор сказал.

Молодой человек молча поклонился. Фуллмер сам ввёл иглу себе в вену на подлокотном сгибе и стал медленно нажимать на поршень шприца. Когда шприц наполовину опустел, он вытащил иглу, придавил ранку кусочком ваты и залепил пластырем. Оставшийся в шприце препарат он ввёл себе в вену на другой руке.

Видя, с каким невозмутимым видом Фуллмер делал инъекцию себе, араб успокоился и велел перечислить оставшуюся сумму на счёт компании — исполнителя заказа. После этого последовало распоряжение доставить обратно в Анкару телохранителя доктора Фуллмера.

— Ну, а теперь моя очередь, — сказал хозяин, закатывая широкий рукав халата, — давай, уколи и меня.

Минут через сорок, когда Фуллмер и заказчик погрузились в глубокий сон, два человека, мягко ступая босыми ногами, неслышно вошли в помещение. Они ловко обвязали Фуллмера по рукам и ногам толстым нейлоновым шнуром, подняли его за ноги и за плечи и так же бесшумно понесли к двери.

Спустившись по широкой лестнице и пройдя метров двадцать по полутёмному коридору, шедший первым толкнул ногой дверь и, развернувшись, начал входить в неё задом, занося тело доктора. В небольшой комнате стояла наполненная на три четверти керамическая ванна. Фуллмера осторожно опустили на пол на два заранее подстеленных полотенца. Затем, взявшись за концы полотенец, мужчины подняли доктора и, перенеся его по воздуху, медленно погрузили в ванну. Тело Фуллмера содрогнулось, выгнулось дугой, но изо рта, предусмотрительно заклеенного широкой полосой скотча, раздалось только тихое мычание. Тело дёрнулось ещё раза три и расслабилось, с лёгким шипением растворяясь в концентрированной кислоте.

— Что-то мне это не нравится, — сказал Сауд одному из охранников. — Доктор говорил — часов двенадцать-четырнадцать спать будет, а уже вторые сутки пошли. Надо пойти проверить, как он там.

Войдя в просторное помещение, охранник подошёл к лежавшему на широком диване Абдулле и приложил пальцы к артерии на шее.

— Пульса нет, — обернулся он к Сауду, — и холодный уже.

— Не рано ли мы доктора растворили? — с сомнением в голосе спросил подошедший напарник.

— А чем бы он тебе помог? — резонно возразил первый, — лежал бы сейчас тут рядышком, окачурившись.