Плохой нянька

Глава 21

Зэйден Рот

Утром я просыпаюсь в полном замешательстве. И, для сначала, задумываюсь, какого хрена мне в лицо дует горячий воздух. Первая мысль — сломался кондиционер. Пытаюсь откатиться и потрясти пассию, чтобы разбудить — потому что, будем честны, у меня всегда есть «подруга» — когда осознаю, что моя рука придавлена еще одним телом.

Хм-м-м.

Не буду лукавить, что никогда до этого не оказывался в постели сразу с двумя цыпочками, но такое я определенно запомнил бы. Затем замечаю третье теплое тело на своих коленях и моргаю, наконец-то, проснувшись.

Я сижу на отвратительном диване Брук, а ноги расположены на кофейном столике. Из вентиляционного отверстия на потолке дует горячий воздух, но толку от этого, как от козла молока. И до меня, наконец, доходит, что это за три тела. С левой стороны от меня свернулась калачиком Кинзи, Белла — справа, а голова Брук расположилась пряяяяямо около выпуклости в моих штанах.

Утренний стояк превращается в скалу, пока я пытаюсь аккуратно вытащить себя из клубка тел, как вдруг рядом с моим ухом раздается шипение, и я вздрагиваю, потому что мою шею задевает когтистая лапа.

— Черт тебя дери, Хьюберт, мелкий ты ублюдок, — рявкаю я, пока бесполезный кот урчит, отходя от меня. Оказывается, он лежал, свернувшись калачиком, у меня на шее. Несмотря на то, что девчонки посапывают и храпят в полусне, я осторожно выбираюсь и отхожу от них. Не подумайте, это здорово чувствовать горячее дыхание Брук рядом с моим членом, но не тогда, когда гребаные дети облепили меня с обеих сторон. Это просто отвратительно.

Я на цыпочках иду в ванную на первом этаже и выпускаю чихуахуа. Семеню и спотыкаюсь о пыхтящие, прыгающие маленькие тельца, пытаясь пробраться к задней двери. Как только я выпускаю их, Доджер тут же спускается вниз и пулей вылетает вслед за ними на задний двор.

— Бесполезные крысы, — бурчу я, зеваю и чешу пальцами живот. Когда осматриваю ванную, обнаруживаю, что эти мелкие твари обосрались и обоссали все, что только было возможно. Великолепно. Просто идеальное начало утра.

— Зэйден? — зовет Брук, когда садится, оставляя двух девочек лежать, раскинувшимися на диване. — Который час?

Проверяю время и вижу, что еще ужасно рано.

— Хм, непростительно рано? — шучу я, заглядывая в кроватку. Вижу, что Сэди уже не спит и сидит совершенно одна, засунув в рот лапу розового плюшевого медвежонка, которого я приобрел для нее в магазине. Улыбаюсь и подмигиваю ей, затем наклоняюсь, чтобы ущипнуть ее за щечку. В ответ она счастливо смеется. — Хочешь позавтракать?

Брук пожимает плечами, обнимая себя руками. При этом она выглядит настолько забавно, но сексуально в моей футболке, что прямо сейчас мне хочется нагнуть ее над кухонным столом и хорошенько оттрахать. Дьявол. Если бы мы были наедине…

Беру одно из сахарных печений голубого цвета, которые мы испекли прошлой ночью, используя пищевые красители, и засовываю его в рот.

— Я могу нажарить оладий. Ну, думаю, что смогу. Одна из моих бывших была просто одержима ими. Я делал их для нее в форме сердечек. — Рисую двумя указательными пальцами в воздухе сердце, а Брук морщит нос. Глупо, конечно, но я не могу перестать думать, насколько это мило. Блин, я полностью и бесповоротно одержим этой девчонкой. Даже в старшей школе я не был никем так увлечен. И прямо сейчас я веду себя, словно снова оказался в долбанной старшей школе.

— Не рассказывай мне о своих бывших девушках, — просит Брук и поднимает ладони вверх. — Не хочу показаться странной, просто я… Мне не хочется говорить о них, ладно? — На ее лице появляется и быстро исчезает какая-то странная эмоция. Пытаюсь понять, какая именно, но я не очень хорош в таких делах. Так что просто пожимаю плечами и открываю кладовку.

Достаю смесь для оладий и внимательно читаю инструкцию по приготовлению на упаковке. Фух. Проще простого, как два пальца об асфальт. Я справлюсь с этим дерьмом.

— Хочешь, чтобы я сделал их в форме сердечек? — спрашиваю я, гримасничая и ухмыляясь ей. Брук выдвигает стул и садится на него, скрещивая ноги. На ней розовые с котятами шортики от пижамы. Это так мило, что мне ужасно хочется расцеловать ее лицо. — Или жуков, или… смайликов, что думаешь? В холодильнике есть бекон. Так что, в дополнение, мы можем приготовить классический завтрак с жареными яйцами.

— Давай сердечки, — уверенно произносит Брук, а после паузы добавляет, — и к черту твою бывшую.

Я откидываю голову назад и смеюсь, сложив руки вместе и касаясь пальцами губ.

— Да-да, мне это нравится. Давай отберем у этой сучки права на оладьи в форме сердечек. — Я хватаю тряпку и протираю высокий стульчик, прежде чем вытащить Сэди из ее кроватки. — А она уж точно была той еще сукой, уверяю тебя. Хотя мне жаль ее, потому что, после того, как мы с ней переспали, она расплакалась и пересказала мне историю всей своей жизни: что она была бездомной и все в таком роде.

Я подтягиваю ногой сумку с подгузниками и стелю на ковер в гостиной, чтобы переодеть Сэди.

— Опять твой синдром белого рыцаря в сияющих доспехах? — спрашивает Брук со своего места на кухне. Его голос звучит смущенно. Поэтому могу только представить выражение ее лица и стараюсь вытереть Сэди так быстро, как только могу, прижимая ее к своей груди.

— Ага. Точно. Эта херня часто втравливает меня в неприятности. В итоге через два месяца та цыпочка сперла у меня из сейфа тысячу баксов наличными и только ее и видели. — Сажаю племянницу на стульчик, потом включаю музыку и готовлю бутылочку. В это утро выбор пал на «Королева сердца» в исполнении группы We The Kings (Примеч. пер.: We The Kings — pop-punk/powerpop группа из маленького городка Брадентон). О, мне, определенно, нравится эта мелодия. — Буду честным, она никогда по-настоящему мне не нравилась.

— Ты встречаешься с девушками, которые тебе не нравятся? — спрашивает Брук, пока я ставлю бутылочку под теплую воду и начинаю готовить смесь для оладий, танцуя под музыку. — Думаю, за этим скрывается несколько психологических проблем.

Я фыркаю, набираю полчашки воды, добавляю ее в смесь и разминаю комки, пока кручу и верчу бедрами, а Брук надо мной смеется. Когда я оглядываюсь на нее, она прикрывает ладонями рот и трясет головой. Я лишь подмигиваю ей и продолжаю двигаться.

— Конечно. Без сомнений. Думаю, у меня боязнь серьезных отношений. Типа, когда я встречаюсь с девушкой, которая мне претит, я не боюсь влюбиться в нее, понимаешь?

— Ого. Я имею в виду, ты, действительно, осознаешь это?

— Черт, да. Уже на протяжении нескольких лет. А что насчет тебя? Не думаешь же ты, что встречаться с парнем три года, который не хочет спать с тобой или жениться на тебе, ничего не значит?

— Так ты думаешь, что у меня тоже есть психологические проблемы?

Пожимаю плечами, затем проверяю температуру бутылочки. В самый раз.

— Не покормишь малютку за меня? — спрашиваю я, смешно надув губы.

Знаю, что няня вообще-то здесь я, но мне, вроде как, хочется увидеть Брук с ребенком на руках. Она кивает и протягивает руки к Сэди, затем располагает у своей груди. А я наблюдаю, чувствуя себя каким-то неандертальцем. Может, эта девушка должна стать моей женщиной?

Но-о-о, я же только что сказал, что у меня боязнь серьезных отношений, разве нет? А я не шучу о такого рода вещах.

Возвращаюсь к оладьям и с остервенением мешаю смесь, в то время как песня начинает проигрываться вновь. Мне иногда нравится ставить песни на повтор, слушая одну и ту же проклятую хрень сотни раз подряд. А кто так не делает?

— Полагаю, что боюсь, — признается Брук, пока я достаю сковороду и размазываю масло по дну. Оладья всегда вкуснее, если они пропитаны маслом, верно же? — Моя сестра очень рано забеременела, а потом у нее была череда несерьезных отношений. Никто из них не оказался тем, кем она их считала. Поэтому, возможно, встречаясь с Энтони, я чувствовала себя в безопасности. Он был безопасным. Все обычно говорили, какой он хороший парень, каким милым он был, каким преданным своей вере…

— Бе-е, это так асексуально, — смеюсь я, доставая из холодильника бекон и яйца. — Преданный своей вере? Отстой. Не лучше вместо этого дерьма иметь нормального парня, который предан тебе? — оглядываюсь на нее через плечо и замечаю, что щеки Брук порозовели. — Парня, который сможет вжать тебя в матрас?

— Эй, здесь вообще-то дети, — говорит Брук, но она, конечно же, знает, что они спят, а Сэди все равно не понимает ничего из сказанного. Я ухмыляюсь.

— Хороший парень. Милый. Верующий. Меня сейчас стошнит. Неудивительно, что ты легла со мной в постель.

— И что это должно означать? — спрашивает она, а я достаю вторую сковородку — для бекона.

— Ну, я, вроде как, полная противоположность этому парню, не находишь?

— Нет, на самом деле. Может ты и не очень религиозен, но ты — милый парень. Я имею в виду, что хотя ты и ведешь себя как задница и хулиган, но ты, вроде как, добрый, Зэйден.

Я разворачиваюсь к ней и морщу нос.

— Прям сразила наповал. Милый и добрый? — соединяю свои татуированные кулаки вместе. — Просто ты еще ни разу не видела меня, надирающему кому-то зад. А я, определенно, в состоянии сделать это.

Встаю в стойку перед Брук, и она смеется. Солнечный свет, проникающий через стеклянные раздвижные двери, превращает ее волосы в мерцающее море бронзы. Черт, черт, черт, черт.

Заставляю себя отвернуться от нее, достаю телефон, чтобы прогуглить: «Сколько нужно готовить бекон». И вижу смс от Китти, а также несколько от моих приятелей из Вегаса. И пару сообщений на Фейсбуке от девчонки, которую я трахнул в прошлом месяце. Смотрю на все эти сообщения, доказательства моей жизни дома, и чувствую какую-то странную пустоту, зияющую внутри меня.

Блядь.

Я запихиваю телефон обратно в карман, пытаясь сосредоточиться на приготовлении завтрака. Прямо сейчас я не могу думать ни о чем, кроме этого момента. Мне просто нужно пережить это. У меня запланировано очень откровенное свидание с Брук сегодня вечером. А также впереди неделя гарантированного потрясающего секса. А уже в конце недели посмотрим, что я буду чувствовать.

Бьюсь об заклад, я буду упорно добиваться, чтобы убраться подальше отсюда к чертям собачьим.

Сюрприз, сюрприз.

Эта сука, Моника, таки на самом деле появилась, как я и просил. Думаю, что Брук в полном шоке: у нее отвисла челюсть, как только она широко открыла дверь и впустила свою двоюродную бабушку. Женщина одаривает меня таким взглядом, который стоит тысячи слов. Большинство из которых синонимы к словам членоголовый или серийный убийца. Не уверен, что она в состоянии решить, насколько она меня ненавидит. Ладушки. Сыграем на этом. Люди любят судить обо мне по внешности. Знаю.

— Йо, Моника, — здороваюсь я.

Затем стаскиваю одного из близнецов со своей ноги, а другую использую, чтобы остановить отвратительную лысую псину, пытающуюся трахнуть ужасную не лысую тварь. Дети продолжают спрашивать меня, что они делают, а я, блядь, понятия не имею, как им объяснить. Когда Брук говорит, что они просто «собачатся», и это такой вид игры, я готов взорваться со смеху.

— Все, Доджер, хватит собачиться, — говоря это, я ухмыляюсь и наслаждаюсь, как бледнеет лицо Моники. — Мы называем такие вещи — эвфемизмами (Прим. пер.: эвфеми́зм (от греч. ἐυφήμη — «благоречие») — нейтральное по смыслу и эмоциональной «нагрузке» слово или описательное выражение, обычно используемое в текстах и публичных высказываниях для замены других, считающихся неприличными или неуместными, слов и выражений), — я хлопаю ее по плечу, и она открывает рот от изумления, прикладывая руку к груди.

Подмигиваю ей и прокручиваю племянника вокруг талии, как танцор свинга (Прим. пер.: свинг (swing, раскручивать) — группа танцев под музыку джаза. Является предшественником фокстрота и линди-хопа). Он радостно кричит, когда я ставлю его обратно на ноги.

— Уверен, вы освоитесь довольно быстро.

— Я не… — начинает Моника, но я игнорирую ее.

Она одна из тех эгоистичных, осуждающих сволочей, которых я ненавижу. Кого заботит, что она там хочет сказать? Ну, не меня точно. Все, чего я сейчас хочу — чтобы она приглядела за неугомонными спиногрызами, а я мог трахнуть их тетю в задней части какого-нибудь кирпичного дома во время Фестиваля искусств.

— Итак, все внимание. — Я хлопаю в ладони и наклоняюсь вниз, игнорируя Монику, которая сжимает перед собой полы своего красного пальто и хмурит брови. Ее губная помада странного темно-коричневого цвета, который подозрительно напоминает цвет собачьего дерьма. — Знакомьтесь. Это тетя Брук — Моника. Вы, ребята, можете называть ее, как вам хочется, но нужно вести себя хорошо. У вас получится? Любой, кто переступит черту, будет помогать мне убирать какашки чихуахуа на заднем дворе.

— Мы можем звать ее «Какашкой»? — невинно спрашивает Кинзи, а другие детишки начинают хихикать.

Я закатываю глаза и снова оглядываюсь на Брук. Честно говоря, мне сложно отвести от нее взгляд даже на мгновение. Умеет она приодеться, это точно. Ее макияж свежий и аккуратный, но не такой яркий, какой она делает, собираясь в клуб. Брук выпрямила свою длинную шоколадную гриву, и теперь волосы блестят и переливаются. На ней наряд, что закачаешься. Умная детка. Она выбрала короткую черную юбку и облегающий розовый топ, добавив пару старых коричневых сапог. И готово. Это самый странный наряд, который я только видел, но мне он определенно нравится.

— Больше никаких какашек или шуток о выпускании газов, ясно? А то я начинаю задумываться — не нужен ли вам психиатр. — Ерошу кудряшки Кинзи и даю Монике пару двадцаток. — Закажите им пиццу, ладно? О, и я оставил инструкции насчет малышки на стойке. Вы же до этого приглядывали за младенцами, верно?

— У меня двое детей, — отвечает Моника, зажмуриваясь от вида беспорядка в гостиной, словно она еще ни разу такого не видела. Похоже она близка к сердечному приступу. Надеюсь, тетка сможет продержаться, пока мы не вернемся. Думаю, должна, и тогда я сам куплю ей гроб.

— Брук, ты готова? — спрашиваю я, пока иду к входной двери и открываю ее для нее. Машу детям на прощание, прежде чем выйти наружу в прохладную темноту вечерней Эврики.

— Она… на самом деле, появилась. Самая эгоистичная женщина на всей планете, — бормочет Брук, пока мы идем к вэну (Примеч. пер.: сокр. от минивэна). На последних шагах перед тем, как открыть ей дверцу машины, я танцую. Она поднимает бровь, но, тем не менее, все равно проскальзывает внутрь и, опережая меня, берет контроль над моим iPod'ом. Некоторое время мы слушаем сумасшедшую визжаще-орущую песню о боли и смерти. Фу. Бе-е. Я так ненавижу рок и металл. Но-о-о, мне нравится наблюдать за лицом Брук, когда музыка проходит сквозь нее. Она так мило улыбается. — Я ни разу не была на фестивале «Искусство живо» с тех пор, как мне было семнадцать.

— Та же хрень, только я не был с восемнадцати. Все, что я помню, это хиппи-шик (Примеч. пер.: имеется в виду стиль одежды, похож на стиль хиппи). Много живой музыки, богемы и людей, курящих травку, — улыбаюсь я, сдаю назад и направляюсь прямиком в Старый Город под какую-то замученную душу, визжащую из динамиков вэна. — Не знаю, как ты, но я чертовски взволнован.

— Мы же, на самом деле, не собираемся там заниматься сексом? — спрашивает Брук, но не похоже, что она хочет, чтобы я с ней согласился.

— Послушай, Всезнайка, я не шучу о сексе в общественных местах, ладно? Это своего рода особая форма искусства, и ты, моя дорогая, получишь представление о нем из рук мастера.

Брук прислоняется к окну и изучает меня своими бледно-карими глазами, убирая с лица длинную прядь волос.

— В каком самом странном месте ты делал это? — интересуется она, и я жую свою нижнюю губу и стараюсь вспомнить. И щелкаю пальцами, когда ко мне приходит ответ.

— Минуточку, однажды я трахнул цыпочку в отеле.

— Хм… — начинает Брук, но я еще не закончил.

— Нет, я, типа, был там на конвенции комиксов…

— Чудик, — шепчет себе под нос Брук, когда я протягиваю руку и игриво хлопаю ее по плечу.

— … и параллельно конвенции в другом зале проходила встреча читателей с автором любовных романов.

— Ты трахнул любительницу романов? — спрашивает она с не понимающим выражением лица. — В отеле. Я все еще не вижу ничего особенного в этом.

— Это потому, что ты не позволяешь мне закончить историю. Я не трахался с читательницей. Я трахнул автора. Прямо в задней части комнаты, позади баннеров с полуголыми парнями во время раздачи автографов. Вокруг была куча народу. Большинство присутствующих подумали, что я модель с обложки книги.

— Ты очень необычная личность, знаешь об этом? — спрашивает она. При этом она звучит, словно наполовину смеется, наполовину… ревнует? Брук ревнует? Не знаю даже, хочется мне, чтобы она ревновала или нет. — Знаешь, мы забыли сказать моей тете, что у тебя есть жуткий лысый кот в блестящем розовом свитере.

— Эй, этот свитер не розовый. Он — бледно-красный.

— Который, по определению, является розовым, — парирует Брук, когда песня сменяется другой крышесносящей. — Возможно, у нее есть аневризма, и тетя умрет от ее разрыва, когда увидит его.

— Ой, да ладно. Хьюб не выглядит настолько страшным, — бросаю взгляд на нее, когда мы останавливаемся на красный свет. Теперь, когда я думаю об этом, понимаю, что кот, как ни странно, позволяет Брук себя погладить, и это является хорошим знаком. Например, Хьюбу не понравилась Китти. Какая, хм-м, ирония, учитывая ее имя.

— Он симпатичный в своем собственном мерзком и странном смысле, — соглашается Брук, пока мы пролетаем пригород. Весь город — сплошные жилые кварталы. В нем даже нет городского центра, так сказать. Мы едем в Старый Город, находящийся на берегу залива: всего несколько кварталов местных магазинчиков, да фонтан с голубями. Ничего такого захватывающего, хотя атмосфера довольно привлекательная. Очень вычурно и эклектично. — От какой бывшей он тебе достался? Той, бездомной?

— Не-а. Хьюб — от клептоманки.

— Клептоманки, да? У вас очень красочное прошлое, мистер Рот.

— Вообще-то, няня Рот, помнишь? — спрашиваю я, чуть понижая голос.

Брук игнорирует меня. Прибавляет громкости и изображает игру на гитаре. Я постукиваю пальцами в такт музыке. Со стороны это выглядит очень органично. Мне нравятся девушки, которые могут раскрепоститься и получать удовольствие, даже несмотря на количество проблем, происходящих в их жизни.

Когда мы попадаем в гул Старого Города, я замечаю свободное местечко около пивоварни и останавливаюсь там. Затем обхожу машину, чтобы помочь Брук вылезти из машины. Беру ее за руку и переплетаю наши пальцы, пока мы, не спеша, идем по кирпичной мостовой на звуки живого джаза. Шум толпы заглушает звук. Мы направляемся на главную улицу и оказываемся в непринужденной толпе местных жителей и художников, повсюду киоски с открытками, гравюрами и картинами. Между старомодными уличными фонарями натянуты гирлянды, создающие сказочное освещение.

— Ого! Совершенно другая энергетика по сравнению с Вегасом, — говорю я, останавливаясь и наблюдая за людским потоком.

Здесь нет блеска и гламура, просто скромная уличная ярмарка. Люди, участвующие в ней, украсили ее фонариками. Они торгуют товарами ручной работы, а местные магазинчики, которые обычно закрываются с наступлением сумерек, демонстрируют свои товары, и их двери гостеприимно распахнуты. В воздухе витает запах травки, с залива дует приятный бриз. Это просто по-тря-сающе!

— Тоскуешь по дому? — спрашивает Брук.

Большая джаз-группа тихо и проникновенно исполняет сладкую песню перед зрителями. Я смотрю на девушку рядом со мной, на ее облегающий с оборками розовый топ, и мне виден кусочек черного кружева ее лифчика. Ее незагорелые ноги имеют красивую форму и очень сексуально смотрятся в сапогах, в которые обулась Брук.

— Черт, нет.

Я тащу ее сквозь толпу, маневрируя среди людей, пока мы не добираемся до пивного бара, расположенного перед сценой. Заказываю нам по две пинты местного пива и веду Брук к одному из высоких столиков в центре. Люди пьют и танцуют, качаются под музыку. Воздух наполнен смехом. Мы с Брук чокаемся кружками и разделываемся с отвратительным на вкус местным пойлом. Но, черт, я наслаждаюсь вечером, и мы только приехали. А теперь я представляю, какой финал ждет нас с Брук позже…

— Хочешь потанцевать? — предлагает она, удивив меня, когда допивает свое пиво и протягивает мне руку.

Я поднимаю бровь и принимаю ее руку, позволяя ей отвести меня в «бой». Она располагает мои руки там, где ей хочется — на своих бедрах, а сама обнимает меня за шею. Теплое прикосновение ее тела к моему так опьяняет. И мне нравится-нравится-нравится тот факт, что я выбрался с ней на публику. И теперь вся эта публика видит, как мы танцуем вместе. Мне хочется заявить на нее свои права перед всеми.

Хм. Что? Господи боже, Зэйден.

Я ставлю огромный красный знак «СТОП» на всю эту хренотень и фокусируюсь на движении груди Брук возле своей. Ее руки, как клеймо с обеих сторон, выжигают отпечатки на коже моей шеи, пока мы кружимся и отплясываем, как неумехи, делая все возможное, чтобы попадать в такт музыке.

Она улыбается мне все время, а ее длинные волосы повторяют каждое наше движение. Губы Брук накрашены игривым персиково-розовым цветом, из-за которого она выглядит на несколько лет моложе, хотя ей это совершенно не нужно. Но, боже мой. Эти губы полные, манящие, и они так греховно изгибаются. У нее длинные темные ресницы, а в глазах, которые они обрамляют, светится ум. Она, типа, гораздо умнее меня, и это даже не смешно.

Когда песня заканчивается, Брук отстраняется, смеется и исполняет дурацкую джигу, которую я могу записать на счет выпитого алкоголя.

— А ты легка на подъем? — интересуюсь я, упираясь локтями в поверхность высокого столика и наблюдаю, как она допивает остатки моего пива.

— На самом деле нет, — говорит она мне, пока со стуком ставит пустую кружку на стол. — Просто я ощущаю, словно это последняя ночь, когда я смогла выбраться куда-то, и новый выход случится очень нескоро. С новой работой, занятиями и девочками станет только сложнее, особенно, когда ты уедешь, — она замолкает и переводит свой взгляд на меня, немного покраснев, прежде чем отвернуться. — Ну, знаешь, потому что мне придется опять искать няню, — снова пауза, прежде чем она возвращает взгляд на меня и улыбается. — И нового любовника. — Брук тянется над столиком прямо ко мне, и я позволяю ей прижаться ртом к моему уху. — Потому что… думаю, что я начинаю чувствовать зависимость от секса.

— Притормози-ка, детка. Только послушай себя, ты грязная шлюшка, — подмигиваю ей, и она смеется, хватая меня за руку, и тянет обратно на улицу.

Мы прогуливаемся по главной улице, заглядываем в киоски и растворяемся в переполненных магазинах, наполненных черно-белыми фотографиями, статуэтками драконов, стеклянными кальянами и всевозможными предметами искусства, вдохновленными океаном.

Брук покупает себе глупую шерстяную шапочку, украшенную розовыми цветами, несколько цветных вертушек на палочках для детей у местного художника, запихнув их в вязанную коричнево-оранжевую сумку, которую только что купила у другого продавца.

— Я знаю, что не должна тратить деньги, — говорит она, но я отмахиваюсь от ее извинений, прежде чем они звучат.

— Хватит. Остановись. Послушай, тебе всего двадцать два, Брук. Расслабься, повеселись и не надо оправдываться, — смотрю на нее в этой странной шапочке и думаю, что она выглядит так чертовски мило, что я сую пятьдесят баксов ей в сумочку, пока она не видит. Я, вроде как, должен ей, потому что упиваюсь ее чудаковатым видом, словно это какой-то лимонад, детки. Сладкий и кислый одновременно.

Я покупаю нам с Брук по буритто в одной из продуктовых тележек, и мы идем дальше по набережной. Тихий шепот воды на берегу смешивается с музыкой и болтовней. Для небольшой городской тусовки — это, определенно, успех.

— Каково это, жить в Лас-Вегасе? Я могу представить, каково это — приехать туда ненадолго, но жить там? Разве там не сумасшествие все время?

Я смеюсь и жую свое буритто, чуть разворачиваясь на звук саксофона, пока Брук хихикает и сминает обеими руками фольгу, в которую завернута еда.

— Это обычно крики и гудки автомобилей, понимаешь? Наш салон расположен прямо… — я разрезаю ладонью воздух, — на Стрипе. Поэтому там уйма туристов, шатающихся туда-сюда часами. Мы открыты двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Ночью происходит до фига странного.

— Ты прокалываешь… все части тела? — спрашивает Брук, вскользь поглядывая на меня, пока мы проходим мимо луж света от уличных фонарей, и пар, собирающихся на скамейках и обжимающихся, как подростки. — Я имею в виду что-то вроде… — она машет одной рукой в сторону своей промежности, — …вагины.

Я снова смеюсь и трясу головой, стуча своим высоким красно-черным конверсом по бордюру, потом запрыгиваю на скамейку и бросаю взгляд на залив. Факт, который я забыл об этом месте, — изумительный вид на воду. В Вегасе, конечно, тоже есть вода: в виде фонтанов, искусственных водопадов и долбанных искусственных озер. Но это все такое показушное. Посреди проклятой пустыни… в общем, всей этой хрени там не место. Виды города никогда до этого не напрягали меня, но, если быть честным, прямо сейчас они меня, вроде как, раздражают.

— Ага. Конечно, я прокалываю киски. А также члены. И много-много сосков. Я имею в виду, до хера гребаных сосков. Еще пупки, губы, носы, брови, уши, короче абсолютно все. — Смотрю на Брук и улыбаюсь. — Фактически, еще, когда впервые тебя встретил, я обратил внимание на твои брови, — указываю на свое собственное лицо и сую пальцы в задние карманы. — У тебя изумительные брови, ты знаешь об этом?

Брук подносит руку к своему лицу и гладит одну из них.

— Нет, я никогда об этом не задумывалась. Почему?

— Потому что я хочу проколоть ее.

Щеки Брук вспыхивают, и она отводит взгляд на темную гладь воды. Сейчас на воде качается несколько лодок, огни мерцают в ночном темно-синем небе.

— Ты хочешь проколоть мою… бровь? — спрашивает она, поворачиваясь обратно ко мне, съедая остатки своего буритто и выкидывая смятую фольгу в близстоящий мусорный контейнер.

— Ну, если биостатистикам можно делать пирсинг бровей, то да, хочу. Аж руки чешутся.

— У тебя есть инструменты с собой? Я имею в виду, разве для этого не нужны специальные иглы и обеззараживающее средство, ну, и что там еще может понадобиться?

— У меня в машине есть все, что нужно. — Я хлопаю в ладони. — Я могу с легкостью сделать это. Очень быстро. После мы можем заехать домой к моему брату и сделать это, — я ухмыляюсь. — Ну, так как, Всезнайка, ты в деле?

Брук залезает, чтобы встать рядом со мной, на скамейку, отворачивается и мгновение смотрит на воду.

— Черт возьми, почему бы и нет? — вопросительно отвечает она, и я ударяю кулаком по своей ладони. Когда она снова возвращает взгляд на меня, я широко улыбаюсь ей. — Ты же на самом деле боди-пирсер, верно? Не такой же, как няня? Потому что я, действительно, не хочу, чтобы рядом с моим глазом находилась инфицированная игла.

— Я лицензированный специалист, вообще-то. К тому же хороший, — я указываю на свой член. — Кому, думаешь, я доверил сделать пирсинг твоему «новому лучшему другу», Брук Оверлэнд? Хм-м, дай-ка подумать. Себе. — Указываю на свой пупок. Соски. — Короче весь пирсинг, который есть у меня, я сделал себе сам. И поверь мне, дома у меня есть очень довольные клиентки-девушки, которые всю ночь напролет могут ручаться за мои способности делать пирсинг. Скажем так, у меня, действительно, хорошо получается вставлять в людей длинные твердые штуки.

— Это так гадко, — стонет Брук, спрыгивая со скамейки. Наблюдая за тем, как она двигается, я почти представляю, как она танцует стриптиз. Я чувствую себя виноватым просто за то, что думаю об этом, учитывая, как она расстроена из-за этого, но… блядь. Мне, на самом деле, хочется заехать в клуб, прежде чем уеду из города, и посмотреть на нее вживую. Интересно, она не будет против? — Пожалуйста, больше никогда так не говори.

— Твое желание — закон, госпожа. Няня Рот всегда к твои услугам. — Я спрыгиваю рядом с ней и хватаю ее за руку. — Теперь идем со мной, я покажу тебе мое особенное место. Конечно, если оно еще существует. Я не возвращался туда с восемнадцати лет.

Тяну Брук вниз по набережной, мимо пустых участков, которые так никогда и не были освоены, несмотря на обещания. Раньше меня это раздражало. Теперь мне все равно, потому что так это место выглядит более настоящим и менее коммерческим. К черту изысканные кондо и большие коробки торговых центров. По фигу. Сохраним Эврику первозданной, лады?

Брук следует за мной обратно на главную улицу и за фонтан, в небольшой альков, куда выходят двери нескольких магазинов. Поскольку конкретно эти места находятся в стороне, то они закрылись в свое обычное время. Поэтому оно идеально подходит для того, что у меня на уме.

— Все точно, как я помню, — говорю Брук, пока тяну ее в темноту и дергаю на себя. Прислоняюсь к стене и шепчу ей на ухо. — Если будешь тихой, то никто не узнает, что мы здесь.

Музыка и толпа все еще отчетливо слышны, и если мы только чуть-чуть высунемся из ниши, то люди, стоящие на возвышенности, где установлен фонтан, появятся в поле зрения. Это хорошее, легкодоступное, безопасное местечко для маленьких грязных развлечений.

Мы находимся так близко друг к другу, что мне слышно, как колотится сердце Брук напротив моей груди, ее дыхание учащенное, то ли от возбуждения, то ли страха. Я не уверен.

— Что я должна делать? — спрашивает она. Я поднимаю глаза к небу в безмолвной благодарности богам. Да.

— Следовать моим указаниям, — шепчу я, вынуждая Брук сделать шаг назад, и слегка подмигиваю ей. — Суть публичного секса заключается в сохранении тишины, быстроте и чистоте.

Наклоняюсь и расстегиваю верхнюю пуговицу на джинсах, затем ногой подтягиваю толстый коврик перед магазином, продающим шоколад, с надписью «Добро пожаловать».

Брук смотрит вниз, а затем обратно на меня.

— О, нет, — возражает она, отходя назад. — Я не могу сделать это. Не в первый раз. Не здесь.

— Почему нет? Обещаю, это будет весело.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Брук, протягивая руку, чтобы поправить ее нелепую шапочку. Это выглядит еще более смешно с ее губами порнозвезды. Она наклоняется прямо ко мне. — Можно подумать, что ты сосал член до этого.

— Нет, но как-то я пожирал киску на завтрак.

— О боже, — стонет Брук, пока вращается вокруг себя и возвращается ко мне, чтобы посмотреть на меня своими оленьими глазами. Они напоминают мне смесь для приготовления тыквенного пирога с перцем, которую моя мама добавляла во все, что только можно, во время ноябрьских и декабрьских праздников. Это вкусный оранжево-коричневый порошок, который пахнет домом, теплотой и праздниками. — Пожалуйста, так тоже больше никогда не говори.

— Я думал, что это будет горячо, если твой первый раз произойдет здесь, но… — Застегиваю штаны и поднимаю свои ладони вверх. — Не хочешь отсосать мне? Не проблема. Прислонись к двери прямо здесь и приспусти свои трусики. Это, конечно, нарушение правила публичного секса, касающегося чистоты, но я смогу это пережить. Хочу почувствовать твое возбуждение на своем лице, Всезнайка.

— Этого тоже не надо делать, — шепчет Брук.

Я скрещиваю руки на груди и улыбаюсь ей, медленно и спокойно, позволяя увидеть на моем лице, что она не выберется отсюда так просто. Она нервничает, ее грудь вздымается и опадает в быстром ритме, а в глазах блестит желание. Кроме того, она, не останавливаясь облизывает свою нижнюю губу и сжимает пальцами ткань своей юбки.

— Хорошо. — Я пожимаю плечами и скольжу пальцами за шею. — Тогда пойдем возьмем еще пива или чего-нибудь другого.

— Но… — начинает Брук, когда быстро обходит меня и хватает за зеленую футболку с персонажами из видеоигр, разбрызганными на ней. Обычно я не надеваю эту футболку вне своей квартиры, но с Брук я чувствую себя в безопасности, словно, возможно, я смог бы принять, что, на одну десятую, чудик. Или, может быть, на одну двадцатую. В любом случае, чувствую, что могу научиться принимать это. — Я думала, что ты собирался, ну, сам знаешь, — она указывает на одну из ближних закрытых дверей в алькове.

— Трахнуть тебя? Да, я собирался. Но не похоже, что ты готова к этому. Не хочу давить на тебя и принуждать к чему-либо, что ты не желаешь делать.

Брук сужает на меня глаза.

— Я вижу, что ты делаешь, и мне это не нравится.

Стою, улыбаясь. Мои руки все еще скрещены на груди. Потом Брук вздыхает и бросает свою дурацкую тряпичную сумку на землю.

— Ладно, — говорит она, делая несколько глубоких вздохов, и потирает свою бело-розовую шапочку. — Давай сделаем это.

Я поднимаю бровь, когда она подходит ко мне и смотрит мне в лицо, затем протягивает руку и расстегивает пуговицу на моих джинсах. Я чуть не кончаю в штаны от решительного выражения на ее лице, от свирепости, с которой она подходит к решению такой простой задачи, как отсосать у меня.

Я начинаю любить ее еще сильнее.

Брук падает коленями на коврик, а я прислоняюсь спиной к двери магазина и всасываю воздух, наслаждаясь медленным скольжением ее пальцев, когда она раздвигает ширинку и обнаруживает, что, вот неожиданность, на мне нет нижнего белья.

— Правило номер четыре, — шепчу я, когда ее рука обхватывает основание моего члена, и я стону. — Всегда будь готов. — Брук останавливается на мгновение, легкая улыбка подергивается на ее губах, а затем она наклоняется, чтобы пройтись языком по моему стволу.

Я серьезно почти готов взорваться прямо на месте — ох уж эта игра слов. То, как она двигается, как трогает меня, глупая ужасная шапочка на ее голове — все это, пиздец как, сводит меня с ума. Мне хочется схватить ее затылок и толкаться бедрами ей в рот, кончить на ее язык и наблюдать, как она проглотит все без остатка своим великолепным горлом.

Вместо этого я расслаблюсь около дверного проема, опираясь всем своим телом на стекло, затем протягиваю руку и стаскиваю шапочку с головы Брук, отбрасывая ее в сторону и зарываясь пальцами в ее шелковистые шоколадные волосы. Хватаюсь за них, пока дергаю ее ближе к себе, поощряя раздвинуть губы и принять меня глубже в теплоту рта.

— О, черт, блядь, да, — стону я, пока музыка нарастает, а толпа ликует. Толпа народа двигается массой за пределами нашего маленького мыльного пузыря. И это так возбуждает. Я почти желаю быть пойманным. Желаю, чтобы кто-нибудь наткнулся на наш укромный уголок и увидел девушку с ее ртом, обернутым вокруг головки моего члена. Мне хочется, чтобы они смотрели на нас и, черт возьми, ревновали, что они — это не я, и что они не могут иметь ее так, как могу я. — Вот так, Брук, прямо так.

Она скользит своим языком по чувствительной нижней части моего члена, щелкает им по металлу пирсинга уздечки, до тех пор, пока я уже не в состоянии это терпеть. Потом вбирает меня глубже, всего на несколько гребаных сантиметров. Ее теплота вокруг меня опьяняющая, особенно в сочетании с прохладным воздухом с залива, окружающий остальную часть моей обнаженной кожи.

Брук выпускает меня и делает вдох, выдыхая около моей влажной кожи. Смотрю на нее вниз, а она глядит на меня.

— Я все правильно делаю? — интересуется она, я тяжело дышу и тру ладонями мои глаза.

— Ты пытаешься заставить меня кончить прямо в эту долбаную секунду? Не говори такое. — Брук резко выдыхает, и трепет тепла заставляет меня застонать и дернуть бедрами.

— Тебе будет больно, если я потрогаю твой пирсинг? — спрашивает она, когда я возвращаю руку обратно на ее голову, дразня и накручивая на пальцы ее волосы.

— Не-а. Действуй, Всезнайка.

Брук снова хватается за основание моего члена и наклоняется, скользя языком по серебряному кольцу моего Принца Альберта (Примеч. пер.: Пирсинг Принц Альберт — один из наиболее распространенных видов мужского генитального пирсинга), слегка шевеля его, прежде чем хватает зубами и сильно тянет. Я подавляю звуки, рождаемые в моем горле, пытаясь сохранить тишину. Я упоминал, что это правило номер пять? Блядь. Но мне уже насрать. Кроме того, музыка достаточно громкая, а толпа еще громче… так что гортанный звук покидает мои губы, когда Брук переходит к пирсингу моих яиц. Это всего лишь простое серебряное колечко посередине, но это гребаный ад. А когда симпатичная девушка пускает в ход свои пальчики? Это рай, детки. Настоящий рай.

Моя голова откидывается на стекло двери, пока я впиваюсь пальцами в шевелюру Брук, приближаясь к кульминационному моменту, наслаждаясь ощущением ее рта и рук. Сейчас она не похожа на любителя. Или, может, это я придираюсь? Когда дело касается Брук, мой мозг перестает соображать.

— Эй, эй, — говорю я, протягивая руку, и беру за подбородок. Отстраняю ее лицо от меня, и мой член выскальзывает из ее губ. — Это идеально, детка. — Помогаю Брук встать на ноги. Ее лицо горит, а рот блестит от слюны. Я наклоняюсь и жестко целую ее, пробуя себя на ее языке и наслаждаясь каждой блядской секундой этого действа. — А теперь, повернись и покажи мне свою попку, — шепчу я, доставая презерватив из кармана, пока наблюдаю, как Брук поворачивается и наклоняется вперед, располагая свои ладони на стекле в двери, где совсем недавно стоял я.

Подхожу, раскатываю презерватив по скользкому члену, затем скольжу пальцами вверх по бедрам Брук и вижу… что на ней тоже нет проклятых трусиков.

— Ты, блядь, серьезно? — шепчу я, мои брови взлетают вверх от удивления. Взгляд, который она бросает на меня через плечо, игривый и сексуальный.

— Ты думаешь, только ты готовился к вечеру?

Святой Боже. Я точно пропал.

Крепко хватаю бедра Брук, и она стонет, толкаясь своим тазом назад, так что теплота ее попки и киски прижимается ко мне. Располагаюсь у ее входа, дразню пальцами и обнаруживаю, что она уже мокрая и готовая.

— Черт, да, малышка, — бормочу, толкаясь в ее тесный жар, чувствуя, как принимает меня ее киска, как засасывает, как захватывает меня. И я хочу быть захваченным этой женщиной. А кто бы не хотел? Провожу взглядом по изгибу ее спины, длинным волосам, струящимся по ее плечу и пойманные бризом с залива, который проникает в наше укрытие.

Снаружи нашего небольшого безопасного пространства люди, ликуя, хлопают какой-то блюз-группе на сцене, а тихое сексуальное пение певца наполняет прохладный вечерний воздух. Этот фон превращает Брук и мой маленький грязный секрет во что-то более чувственное.

Мои пальцы впиваются в ее плоть, глубоко в мягкую бледную кожу бедер. Хватаюсь, ощущая их плавный изгиб, словно они были созданы специально для меня. В этой позе я могу полностью погрузиться в нее. Могу чувствовать, как ее влажность размазывается по нашей соединенной плоти. Могу чувствовать, как девушку охватывает удовольствие, как дыхание затуманивает стекло перед ее лицом.

Чувствую, как на моих губах растягивается удовлетворенная улыбка, когда я откидываю голову назад и жестче толкаюсь своими бедрами, наслаждаюсь сопротивлением, которое оказывает мне Брук, твердой позиции ее ног, давлением ее ладоней на стекло. Готов отдать ей все, что у меня есть, чертовски жестко и быстро, мои яйца дразнят ее киску, а мой пирсинг играет с ее клитором.

Я не ожидаю, что она кончит так быстро, что толкнется в меня и обмякнет. Единственное, что удерживает ее тело от жесткого падения на землю на колени, это мои руки на ее теле. Опускаюсь следом за Брук на тротуар и поощряю ее встать на четвереньки — колени на земле, руки широко расставлены, а голова свисает между рук. И потом начинаю трахать ее сильнее, так быстро и бешено, как могу. Я полностью отпускаю себя и не волнуюсь ни о чем, кроме этого момента.

Когда я уже близко, то чувствую, как она отзывается на звуки, которые я издаю. Сжимаю ее тело и делаю последний, яростный выпад. Она толкается своими бедрами навстречу ко мне, скользя своим телом по моему стволу, и я кончаю жестко и быстро.

— Блядь, — мямлит Брук, когда отстраняется от меня и прижимается коленями к двери, одной рукой она упирается в икру. Затем бросает на меня почти ослепляющий взгляд, и я ухмыляюсь. Потом стягиваю презерватив и поднимаюсь на ноги. Выбрасываю его в мусорный бак рядом с нишей, а затем скрещиваю руки на груди.

— И не говори мне, что тебе не понравилось, — говорю я, возвращаясь обратно в тень, и протягиваю руку Брук. Она дрожит, когда тянет свою ладонь вверх и нерешительно обхватывает мою. Контакт наших пальцев вызывает во мне трепет, когда я тяну Брук на ноги и заключаю в кольцо своих рук.

— Меня всю трясет, — признается она, но я просто улыбаюсь.

— Знаю.

— Теперь мы можем уже проколоть мою бровь?

Я откидываю голову назад с громким смехом, а затем опускаю подбородок, прижимаясь в поцелуе ко лбу Брук.

Это нежное, легкое прикосновение… заставляет нас обоих вздрогнуть.