По ту сторону Стикса

Глава 22. Мойры слепы

После той ночи я был уверен, что Ата больше не появится. Слишком уж похожа была эта девушка на сон: смесь кошмара и эротических фантазий. Но я оказался неправ. Через несколько дней она пришла снова и исчезла так же незаметно, как в прошлый раз.

Ее внезапные появления и уходы сделались чем-то обыденным. Я уже ничему не удивлялся и ни о чем не спрашивал. Сама девушка рассказывала мало. Иногда она заявляла, что любит меня, но странной была эта любовь: неистовой, изнуряющей, исступленной. Ата будто подпитывалась от меня, каждый раз оставляя выпотрошенного без сил, как суккуб из древних легенд. Я прекрасно понимал это, но не прогонял ее. Меня все устраивало, если не сказать больше — нравилось. Что-то мазохистское было в этих отношениях, что-то странное, но все уже привыкли, что в резервации нет места нормальному.

Фрэй с подозрением косился на Ату, если они случайно сталкивались. Остальные подначивали меня на все лады и норовили поймать девушку за длинную узкую косу, но, один раз получив от нее по морде, отставали.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Фрэй не подошел ко мне со странным выражением на лице. Не надо было уметь читать эмоции, чтобы понять — предстоял неприятный разговор.

— Ты знаешь, кто эта девушка?

Чувствуя себя идиотом, я покачал головой.

— И она никогда не рассказывала о себе?

— Нет.

— И не расспрашивала, чем ты занимаешься?

— Нет! К чему эти вопросы?

— Я навел справки. — По глазам Фрэя как будто скользнул отблеск металла. — Она дочь Кербера и Золотого Лотоса.

— Что? — Я беспомощно заморгал, не зная как справиться с этой информацией. — Ты…ты уверен? Откуда ты знаешь?

— Тоже мне, тайна. Всех детей, родившихся в резервации, знают наперечет. А уж дочку Кербера…

Я вспомнил лицо Аты с этими продолговатыми, черными, не отражающими свет глазами — точно такие же зрачки были у босса. И то, что на девушке стоял код — а я не раз имел возможность в этом убедиться — говорило о том, что она унаследовала какие-то из способностей ее родителей.

— Какая разница, чья она дочь?

— Какая разница?! Какая разница?! — Фрэй ударил по стене около моего лица и перешел на крик. — Инк, ты совсем идиот?! Чтоб я больше ее здесь не видел! Порви с ней! Если она ляпнет что-то не то, завтра же наши трупы поплывут по Стиксу.

— Что случилось?

— Пока еще ничего не случилось. Но, Инк, ты не понимаешь, что происходит. — Он немного успокоился, но все равно продолжал нависать надо мной. — В любом случае, если кто-нибудь увидит ее здесь еще раз, ее убьют.

— Фрэй!

— Я так сказал!

Несмотря на столь явную угрозу Ата все равно продолжала появляться, только теперь она делала это скрытно, проскальзывая мимо боевиков, словно дочь мрака и тени. Ей было плевать на запреты Фрэя, она слышать не хотела про Кербера. Иногда у меня складывалось впечатление, что девушка сумасшедшая: слишком мало было в ней от разума, и слишком много от плоти.

Теперь я стал с большим вниманием вглядываться в черты Кербера, пытаясь отыскать в них что-то знакомое. В доме босса его дочь никогда не появлялась, словно не имела никакого отношения к банде псов. Наверно, и правда не имела. Зато ее часто видели около мастера триады. При всем желании я не мог вычислить, что она такое, чего хочет, чего добивается, и действительно ли представляет собой угрозу.

Кербер скоро заметил мой пристальный взгляд и несмотря на все свои способности истолковал его по-своему.

— Что, Инк, не нравлюсь? Думаешь, что нет смысла охранять такое чудовище, как я?

Отвечать не было смысла. Бутылка с коньяком уже опустела на треть, а значит, босс попросту начал один из своих многочисленных монологов, которые так же мало требовали ответа, как уличные бои честного поединка.

— Такая уж у тебя судьба: жить в окружении чудовищ. — Он рассмеялся своей шутке. — И похоже, что твой красноволосый дружок станет самым страшным монстром в твоем окружении. Фрэй — чудовище, он сумасшедший и всех нас сделает такими же сумасшедшими. Если бы ты знал, что за планы он вынашивает. Если бы я знал до конца, что это за планы. Он утопит вас всех в крови и первый же в ней захлебнется. Ты ведь тоже об этом догадываешься, а? Но молчишь. Всю жизнь молчишь, и будешь продолжать молчать, пока молчание не станет вечным.

Он сделал перерыв в своих мрачных предсказаниях и глотнул из бокала янтарной жидкости. На этот раз я слушал внимательнее, чем всегда. Что-то зловещее пробивалось в его голосе, какое-то темное торжество, сродни ликованию пророка, предрекавшего конец света и, наконец, увидевшего, как начинает рушиться мир.

— Ты знаешь, что нам потому только и позволяют жить, что мы возимся тут в своей грязи и не поднимаем головы. Стоит только нам встать, как нас уничтожат, растопчут. Мы можем грызться между собой, копаться в своих мелочных проблемах, но ни в коем случае не высовываться. Поверь мне, я знаю, что говорю, — он вздохнул, рухнул в кресло и поставил иглу граммофона на пластинку. — Передай ему, что я не допущу этого. Он поймет. Пока я жив, мы будем продолжать сидеть в грязи. Лучше существовать в дерьме, чем не существовать вовсе.

Музыка становилась все громче, оркестр развернулся в полную силу и последние бессвязные слова Кербера потонули в яростно поднявшемся вале мелодии. Он вынул из глубокого кармана халата дирижерскую палочку и, полуприкрыв глаза, стал водить ей в воздухе, управляя невидимыми скрипками, контрабасами, литаврами, виолончелью… а заодно и нашими жизнями, которые так же послушно исполняли то, что укажет острый конец его палочки. А он был очень острым…

Кербер находился в своем полузабытьи минут десять, когда в дверь постучали. Он не остановил музыку, но махнул мне, чтобы я впустил. За дверью оказался Ящер — боевик с вечно больной кожей, будто покрытый твердой чешуей — и еще какой-то человек, смутно мне знакомый. Вместе они втащили третьего— настолько избитого мужчину, что кровь с его лица капала на чистый паркетный пол.

Босс взглянул на него краем глаза, но тут же вспыхнул… я говорю вспыхнул, потому что для меня это было именно как вспышка — неожиданный всплеск эмоций, который прорвался даже через его серые стены и, все еще достаточно сильный, достиг меня. В глазах Кербера зажглись нехорошие огоньки, он снова поднял дирижерскую палочку и вместо взмаха, прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово, швырнул ее на манер ножа. Острое дерево воткнулось точно в шею избитого. Человек захрипел, забулькал и стал конвульсивно дергаться в державших его руках.

— Я же говорил, чтобы ко мне в комнату никогда не приносили падаль! — загремел босс, перекрывая музыку. — Вон! А то он мне сейчас весь ковер зальет!

Боевики поспешно выскочили. Не знаю, кого они приносили: очередного провинившегося, или избитого триадой товарища, — но теперь в это помещение точно больше никто не войдет. Кербер бессильно откинулся в кресле, и скоро я обнаружил, что он просто отключился и спит.

С Фрэем тоже творилось что-то неладное: он стал подозрительным и дерганным. Все прояснилось, когда я застал его орущим на Го.

— Какого черта? Как? Как, я тебя спрашиваю, Монах мог появиться в том месте и в то время? Ты же лично договаривался с Бором!

— Да случайность это была, мать твою, гребаная случайность! — Голос байкера тоже звучал взвинченным до предела. Я постоял около полуприкрытой двери, но входить не стал. Сейчас мне только влетит за компанию, что от одного, что от другого. То, что с нами творилось в последнее время, мне не нравилось, словно приближался следующий гребень волны. Несколько мы уже пережили. Сумеем ли вынырнуть из-под этого?

— Го, хватит зарываться в ил, не бывает таких случайностей! Кто-то сдает нас! Какая-то шавка до сих пор лижет ноги Керберу! Он перестал поручать мне дела! Ты знаешь, что это значит?!!

Я прислонился спиной к стене. Это значит, что следующая волна может вполне оказаться цунами.

— Это может быть Инк… — в кои-то веки я услышал неуверенность в голосе байкера. — Он полностью под контролем Кербера.

Фрэй перестал орать, только сказал тихим спокойным голосом:

— И думать не смей. Это не он. Это кто-то другой.

Через несколько часов после того, как они разошлись, дом утонул в громоподобных звуках. Здание просто сотрясалось от неимоверного грохота, а все боевики, находившиеся в нем, старались под различными предлогами выйти на улицу, но никто и слова не посмел сказать Фрэю. Я открыл дверь и вошел в комнату. Не знаю, что я ожидал там увидеть… но вид Фрэя поразил меня. Он сидел за барабанной установкой и, что есть силы, лупил по железу. Ритм выходил рваный, неистовый, но все равно каким-то чудесным образом складывался в подобие музыки. Каждый раз, когда он опускал палочки, мышцы волной прокатывались под кожей его голого торса, пот стекал ручейками по лицу, по шее и по груди, длинные волосы потемнели и облепили спину, по шрамам на которой можно было прочитать всю нашу историю… Сколько он так уже сидит?

Фрэй заметил меня — я встретился с его полубезумным взглядом — но не остановился. Палочки взлетали, разбрызгивая капли пота, и опускались на барабаны, словно пытались пробить туго натянутую кожу. Самому мне казалось, что я смотрю какой-то душераздирающий фильм без звука, хотя звука в помещении было предостаточно. В такие моменты только и оставалось радоваться, что не чувствуешь его эмоций — иначе, подозреваю, меня бы разорвало, как эти ни в чем не повинные барабаны.

Я сел прямо на пол, ожидая, когда стихнет буря. Удары действительно становились медленнее, как будто под грузом усталости. Рука поднималась тяжело, и это явно требовало все больше усилий. Наконец, палочка опустилась в последний раз, вырвав из установки какой-то неровный дребезжащий звук. Фрэй уронил голову, так что волосы полностью закрывали лицо, плечи вздымались от тяжелого дыхания — словно он только что пробежал десяток километров.

Так прошло несколько минут. Я молчал. Вдруг он откинул волосы с лица, и посмотрел на меня совершенно осмысленно, будто и не было здесь сейчас никакого урагана.

— Что случилось?

— Инк, ты на моей стороне? — Фрэй спросил это так, будто вкладывал в слова гораздо больше смысла.

— Да, конечно, я с тобой.

— Тогда тебе придется простить меня…

Он вышел, слишком поспешно, чтобы я успел что-то сказать.

А через несколько дней из Стикса выловили мертвое тело Аты.