По ту сторону Стикса

Глава 23. Конец

Дэвон сидел напротив, как испуганный дикий зверь. Казалось, его дух уменьшился до размеров ласки, попавшей в клетку. Он с трудом сдерживался, чтобы не ощериться, показывая острые зубы. Похоже Фрэй ощущал, вернее, понимал это не хуже меня, потому не делал лишних резких движений, способных спугнуть долгожданного гостя.

Я отвел их в одно из внутренних помещений клуба, предназначавшихся только для своих. Два длинных кожаных дивана, стол посередине и огромный экран, транслировавший происходящее в зале. Фрэй наполнил стопку водки и подвинул ее Дэвону (от чего-то другого «гость» отказался), затем налил себе, посмотрел на меня вопросительно и отставил бутылку. Дэвон одним махом выплеснул содержимое рюмки в глотку и по-собачьи тряхнул головой.

— Значит, ты говоришь, что Монах остался жив, а взрыв в «Будде» был подстроен?

Он кивнул.

— Ему можно верить? — этот вопрос адресовался уже мне.

Я подтвердил. Фигура Аарона до сих пор горела передо мной, будто выжженная на сетчатке глаз. Только интуиция почему-то говорила, что огонь этот не имеет отношения к взрыву в «Будде». Пламя принадлежало чему-то другому — грядущему. Надвигающемуся.

— Зачем сдаешь его нам?

Хороший вопрос. Если Монах потихоньку вырежет силовиков восточной группировки, а потом захватит власть над резервацией, Дэвон первый с радостными воплями будет прыгать на наших костях.

— Чтобы убрать вас, ему пришлось заключить сделку с крупной материковой шишкой, — сквозь зубы процедил он, словно слова проходили через горло как шероховатая галька, — взамен Аарон поможет им взорвать дамбу…

Это сообщение было подобно гигантскому ржавому гвоздю, который кто-то со всей силы вогнал тебе в середину грудины. По тому, как дернулся Фрэй, я понял, что новость вызвала в нем те же ощущения.

Взорвать дамбу!

Когда-то это было страшным сном для всех материковых. Теперь же Стикс обмелел настолько, что не представлял из себя реальной угрозы. Даже если дамбу убрать вовсе — шутка могла показаться пустяковой… Но не для обывателей, в головах которых уже прочно укрепилось, что резервация несет в себе опасность. Для них подобный взрыв мог служить только прямым доказательством нестабильности зоны, попыткой мутантов вырваться из-под контроля. Заткнутся даже самые отчаянные активисты из ДзСР. Что будет дальше, одному богу известно.

— Когда? — спросил Фрэй.

— Завтра, — Дэвон сам потянулся к бутылке и налил себе очередную стопку. — Когда вы будете разбираться с западной группировкой.

Конечно, когда же еще?

— Означает ли это, что ты на нашей стороне?

Дэвон ощерил нереально белые зубы в хищном оскале, который нельзя было назвать даже усмешкой.

— Я сам по себе. Но если вы попытаетесь помешать им на дамбе — в стороне не останусь.

Попытаемся… Если бы Дэвон не знал точно, что Фрэй положит свою жизнь на то, чтобы остановить эту провокацию, он бы никогда не появился в «Плутонике». У меня оставался только один последний вопрос:

— Зачем вы с самого начала пытались убрать меня?

На этот раз гость ответил с видимым удовольствием и нескрываемым презрением:

— Аарон опасался, что ты сможешь прочитать чьи-то мысли и раньше времени разоблачить подставу. — Без сомнений, теперь это была усмешка.

Действительно, какая глупость. Похоже, что наши враги лучшего мнения обо мне, чем я сам. Но Дэвон не сказал всей правды: была у него причина, еще одна причина. Как застарелая рана, которая ноет в холодные дни, жажда мести может напоминать о себе и много лет спустя.

«Пса за пса, Фрэй. Пса за пса…»

Уже через час в общем доме стали собираться боевики восточной группировки. Картина была настолько знакомой, что меня начинало подташнивать от нехороших предчувствий. На этот раз мы шли вперед с открытыми глазами, и от этого, что странно, становилось только страшнее.

Когда я спросил Фрэя, как он собирается оказаться одновременно в двух местах, друг посмотрел на меня искоса (этот взгляд всегда означал, что мне не понравится принятое им решение).

— Никогда не пытался сделать невозможного. Мое место на дамбе.

— Но как же Монах? Ты бросишь своих боевиков на Рома?

— Нет, я оставлю их тебе.

Мне показалось, что в желудке шевельнулось что-то склизкое и холодное. Паника? Страх? Проклятая трусость? Я был не в том состоянии, чтобы выяснять и анализировать собственные эмоции. Пришлось сглотнуть, подавляя назревавший спазм.

— Я не могу.

— Тебе придется.

— Фрэй, не в этот раз. Раньше я никогда и ни в чем тебе не отказывал, но это не тот случай. — Слова давались тяжело, падали глыбами льда, и дробили своими острыми краями нечто — не то дружбу, не то доверие. — Я не могу вести за собой людей, и тем более не могу вести за собой твоих людей.

— Ошибаешься. — В голосе друга не было злости, только усталость. — Будет гораздо хуже, если их вообще никто не поведет. Ром и Вито для этой роли не годятся, они все время следовали за мной и никогда не шли впереди.

— Фрэй, очнись! Это я тот, кто всегда следовал за тобой! Я ни разу не сказал слова поперек! Я безропотный и безмолвный, словно осел на мельнице, лил воду на твое колесо! Так что не предлагай мне ничего подобного…

— Ты себя не знаешь…

— А ты меня знаешь?!

— Есть вещи, которые видны только со стороны.

У меня не осталось больше сил на пререкания. Разговор был бессмысленным, и я не видел для него благополучного исхода.

— Ты хочешь угробить дело всей своей жизни? Валяй! Только не забудь потом зажечь для нас всех костер побольше!

В назначенный день небо не просто плакало, оно рыдало в тщетной попытке смыть всех людей с лица земли потоками слез. Дождь, больше похожий на тропический ливень, с самого утра обрушился на резервацию и на город, собирая струями грязь с обеих сторон, уносил ее в многострадальный Стикс. Река вспучилась и бурлила, сметая хлипкие прибрежные постройки и, казалось, готова была вернуться к своему прежнему уровню. К вечеру дождь стал понемногу стихать, но все равно даже от остаточной мороси хотелось, словно в кокон, завернуться в холодную липкую ткань дождевика.

Фрэй чуть сильнее, чем надо, хлопнул меня по плечу.

— Не размокай! Еще максимум полчаса — и выдвигайтесь. Присоединимся к вам, если останемся целы.

За его спиной стоял Гудвин, Вито и Медяк. Да еще Амир отрядил парочку своих лучших стрелков. В десяти шагах, словно черная тень, застыл Дэвон. Я бы не доверял зверинцу, но его эмоциональный фон по-прежнему не давал мне повода сказать это Фрэю. Хорошая компания. Хватит ли ее? Кто их знает…

Наши лучшие силовики либо погибли, либо были прикованы к койке. Невелика рать. Группировка уже страдала одышкой, как старый раскормленный пес со сточенными клыками. Сможет ли такой снова вцепиться в горло противнику? Смешно.

Час назад приходил Джэджун, предложил, чтобы мы забрали своих боевиков из корейского переулка. Они справятся сами, а нам даже такая слабая поддержка пригодится. Все равно, если развалится восточная группировка, им придется либо уйти, либо договариваться с новыми хозяевами. И еще напоследок кореец шепнул мне:

— Станет совсем плохо — приходи. Если не защитим, так спрячем.

Еще смешнее.

А ведь изначально они находились под нашей защитой. Но сейчас эти ребята, одетые в агрессивное хаки, дадут фору всем выходцам из резервации.

Фрэй повернулся ко мне спиной и махнул рукой.

— Инк, смотри, не слей без меня эту стрелку. Голову сниму, будешь на свою цепочку пристегивать!

Он явно улыбался.

По какой-то причине Фрэй тащил с собой еще и вчерашнего журналиста, в последний момент проскочившего на территорию резервации. Этот малый явно не до конца понимал, что здесь происходит, но это не мешало ему всюду совать свой нос. Обратно на дамбу он шел с явной неохотой, подозревая, что пропустит все самое интересное, и считая, что его все же в чем-то обманывают.

Фрэй искоса взглянул на пытающегося улизнуть из его компании писаку, потянулся и с легкого разбега прошелся по стене, оттолкнулся и, очертив красивую дугу переворота через голову, твердо приземлился на ноги. Подобная разминка произвела впечатление: журналист перестал пятиться и на секунду даже замер с открытым ртом, затем с лязгом сомкнул челюсти и удивленно спросил:

— Так вы, ребят, паркурщики что ли?

Атмосфера моментально разрядилась всеобщим хохотом. То, что и нужно было Фрэю. Друг подтолкнул незадачливого мужика и сам бодрой походкой пошел вперед, постепенно скрываясь из виду за мутной пеленой дождя.

Всего лишь показная беззаботность, будто собрался на увеселительную прогулку. Но мне от этого не легче смотреть на его удаляющуюся спину, и оставаться здесь с его людьми, которые не верят мне, или еще хуже — не верят в меня. Каждый из них нюхом чует почище любого эмпата всю мою трусость, слабость, ненадежность и никчемность. Четверть из них может сбежать прямо по дороге на пристань, где забита стрелка, еще половина драпанет, как только запахнет жареным. Остальных перебьет западная группировка. Может оказаться так, что даже если Фрэй и сохранит дамбу, возвращаться ему будет не к кому. Ну да ладно, он не пропадет. А я…

Я повернулся, чтобы войти обратно в здание, и невольно встретился с внимательным взглядом Рома, просверлившим меня из-под тяжелых надбровных дуг. За ним стоял Зило, но силовик уставился в землю, не желая встречаться со мной глазами. Этих людей раздирали совершенно противоположные эмоции. Ром ощущал почти такую же ответственность и обреченность, как и я. Он не сомневался в том, что дело у Фрэя выгорит, как не сомневался в том, что завтра солнце встанет с той же стороны Стикса, что и прежде. Он знал, что его босс со Смертью на «ты»: они изредка встречаются, как старые знакомые, Фрэй целует костлявой даме ручку, и каждый расходится по своим делам. Но Ром сомневался, что подобная встреча, будет столь же безобидной для нас. Зило смотрел вслед Фрэю с тоской брошенного пса, не веря, что тот вернется. Какой-то мистический неестественный ужас охватил силовика — мне даже стало не по себе, а где-то в груди нехорошо екнуло сердце.

Оба они, как черные вороны, накликивали беду, каждый по-своему.

Я прошел мимо них на склад, где меня ждали более сотни таких же темных эмоций.

Когда мы вышли, дождь снова начал набирать силу. Снаружи царил полумрак, хотя время только подбиралось к вечеру. Ботинки хлюпали по жидкой грязи, и каждый нерв отзывался звоном, когда слух ловил, как позади, вторя моим шагам, точно так же хлюпают еще сотни ног. Я веду их на бойню. И хотя каждый оказался здесь по своей воле, всем прекрасно известно, что никакого морального права у меня на это нет. Это не мое решение, и я не смогу отвечать за последствия, как это делал Фрэй вне зависимости от того, к чему приводили его поступки и приказы. Разница между нами была слишком существенной, пропасть непреодолимой. Когда люди шли за Фрэем, они ощущались как чистая сила, текущая мощным потоком, готовая смести все на своем пути. За мной же двигалось болото, грязноватая жижа, сродни той, что чавкала под ногами.

Со стороны перпендикулярного набережной переулка появились боевики Амира, дешевые пластиковые зонтики в их руках выглядели нелепым мусором. Сам Амир одряхлел за последние годы и уже ни на какие стычки не вылезал из своей берлоги. Может быть, и сейчас не вылез бы, если бы нашел возможность разнюхать обстановку в западной группировке и переметнуться на их сторону. Но на этот раз то ли всегда острый нюх его подвел, то ли действительно старость вступала в свои права.

Я внезапно споткнулся на очередном шаге: улицу впереди перегораживала ветхая тележка-развалюха, а чуть поодаль бесформенным кулем к стене прислонилась сгорбленная фигура. Среди людей позади словно ветер пролетел испуганный ропот. И следом за ним, одновременно с ним, как мороз по коже суеверный ужас. Они остановились, и никто не хотел делать вперед и шага. Я подошел и склонился над фигурой около стены: из-под рванины торчали длинные костлявые ноги, испещренные темными набрякшими венами, грязная, нечесаная борода опутывала голые старческие колени, глаза словно бы покрытые мутной маслянистой пленкой в полузабытьи таращились на хмурое серо-сиреневое небо.

Вот и ты, наконец, отправился в свой последний путь, Харон.

На теле старика не было никаких ран или повреждений. Создавалось впечатление, что его дух просто отлетел, когда пришло время. Это случилось так неожиданно, что его хозяин, по обычаю собиравший бутылки на набережной, только и успел, что кинуть последний прощальный взгляд на небо.

Не испытывая брезгливости, я закрыл веки старику, а затем, пошарив по карманам, выудил из своей куртки две монеты и положил ему на глаза. Монеты были различными по величине и достоинству, а сам мертвец, возможно, не понял бы смысла моего поступка, но это было не важно.

Легкой переправы.

Пусть настоящий перевозчик душ отнесется к тебе с пониманием. Скажи ему, ждать сегодня гостей.

В момент, когда я положил монетки, казалось, совершился какой-то мистический ритуал: люди позади меня оттаивали, ужас, сковавший им ноги, рассеивался. Они стали переговариваться, отбросив свой пугающий шепот. Мы были готовы двигаться дальше.

На пристани нас уже ждали. На этот раз их было в несколько раз больше, чем тогда на встрече с Фрэем. Много знакомых лиц, и это не сулило ничего хорошего. Сильнее всего выделялся Ящер со своей ороговевшей, покрытой наростами, как у прокаженного, кожей. Он никогда не снимал темных очков, поэтому посторонним казалось, что с глазами у него творится что-то в крайней степени страшное. Один и Сом, братья Люмьер — все, кто более недели сидели ниже травы, тише воды, сейчас выползли на поверхность, как жабы после дождя. Но я не видел того, кто нас здесь собрал.

Как только в поле зрения показалась враждебная группировка, бойцы Амира картинным жестом отбросили в сторону свои пластиковые зонтики. Расстояние между передними линиями боевиков стремительно сокращалось. Момент, когда еще можно было остановиться, почти миновал. Напряжение нарастало, готовое прорваться в любую секунду. Меня охватил ужас: что если Аарон не появится? Что если Дэвон все-таки умудрился нас обмануть? Но этот ужас исчез — в передних рядах западной группировки мелькнула лысая голова с характерными выступами черепа. Я остановился, когда до главаря противоборствующей стороны оставалось не более пяти метров. Увидеть живого Аарона было шоком как для меня, так и для наших людей. Пусть мы и знали, что он разыграл со всеми злую шутку, но появление бритоголового внушало мистический ужас.

— Омэдэтай яцу да на, — еле слышно, скорее для самого себя проговорил Монах. — Инк, не думал, что у тебя хватит ума припереться сюда, да еще притащить этот сброд. Может, примкнешь ко мне пока не поздно?

Его эмоции всегда были блеклыми, едва различимыми, и сейчас полностью терялись в общей канве. Даже напрягшись, я не смог выловить и слабого отголоска.

— Ты же знаешь, что у меня нет причин этого делать, — позади меня среди боевиков, словно рябь, пролетело возмущение и столкнулось со стеной чьих-то сомнений.

— Ты хочешь причин? — Он рассмеялся и полез рукой в карман широких штанов, похожих на шаровары. — У меня есть одна.

Монах вытащил наружу нечто яркое и резким движением бросил мне под ноги…

В жидкую грязь упали красные волосы, перехваченные резинкой. Они тут же стали впитывать воду и темнеть, погружаясь в дорожную жижу. Я смотрел на них долгие несколько секунд, не в состоянии понять, что же вижу перед собой. В неожиданно повисшей тишине зашевелилась западная группировка, расступаясь перед кем-то. Вперед вышел Дэвон и встал за плечом Монаха. Пристань потонула в торжестве чужих боевиков. Я переводил взгляд с таких знакомых волос, на бесстрастное лицо зверинца, который сейчас должен был быть с Фрэем на дамбе, все еще не желая верить в реальность происходящего. Он предал нас! Все-таки предал! Ударил в спину!

— Твой дружок, Инк, — проревел Монах так, чтобы всем было слышно, — десять минут назад попытался взорвать дамбу! Он скрытно, как последний трус, на протяжении недели вырезал боевиков, и своих, и чужих, и все ради того, чтобы захватить власть над резервацией полностью. Хотя, кому я рассказываю, ты же с ним заодно…

К концу предложения голос его стал тише, но не оставалось сомнений, что слушали все. В этой истории не сходились концы с концами. Но кто сейчас будет об этом задумываться? Позади меня неуверенно и возмущенно зашевелись бойцы. Даже Ром и Зило с трудом подавляли в себе возникшие сомнения. Яркий хвост волос у моих ног окончательно пропитался грязью и стал еле различим на земле. Или это оттого, что все плывет и размывается перед глазами? Мышцы как будто тоже решили отказаться держать мое такое тяжелое тело, колени подогнулись, и я сел в грязь, не задумываясь о том, как это выглядит со стороны. Руки сами протянулись и выскребли длинные пряди волос из зеленоватой, пахнущей тухлятиной жижи. Пальцы сжались в кулак, мелко затрясшийся от напряжения, но все равно, даже это ощущение как будто не имело ничего общего с реальностью.

Неужели на этом все? Вот так? Конец?