По знакомым дорогам

Глава девятая

В середине ночи прилетел самолет и сбросил нам тридцать шесть мешков груза. Партизаны, собрав к утру мешки, доложили, что в них и винтовки, и противотанковые ружья, и боеприпасы, и медикаменты. Все самое необходимое упало, как говорится, с неба, затянутого в эту весеннюю ночь рыхлым туманом, похожим на серое покрывало. Но мы знали, что само небо ничего не подарит. Это брьла забота знакомых и незнакомых товарищей, далеких помощников партизан, хорошо продуманная и организованная работа.

Разбирая оружие, мы с Негреевым вспомнили, как раньше случалось в Зернове всему ревкому тайком переносить оружие на своих плечах из вагона, загнанного в тупик, по привокзальным улицам до укромного двора, в котором был наш склад. И сам батька Боженко не раз выходил ночами на разгрузку оружия — тяжелые ящики носили на расстояние не меньше километра.

А потом две-три крестьянские подводы увозили винтовки, спрятанные под солому, или другой оружейный груз на оккупированную Украину, где создавались в селах партизанские отряды. Двигались ночью, на день сворачивали в лес, заезжали поглубже и ждали, пока над лугами и дорогой снова повиснет серпик месяца.

Оккупанты охотились за оружейными караванами, расстреливали возчиков на месте, но люди снова шли на риск: как же еще бороться с оккупантами? Рисковали своей жизнью и жизнью своей семьи, домом и имуществом, всем, делая нужнейшее дело для борьбы с врагом. Не было подвод — уносили оружие на себе, в сумках.

Теперь оружие доставлялось вроде легче, по воздуху, но риск тот же… И конечно, как бы старательно ни снабжали нас оружием по воздуху, это не могло удовлетворить наши потребности целиком, и традиционно партизаны довооружались за счет своих боевых трофеев. Вот характерный список оружия нашего отряда: винтовок русских — 132, немецких — 40, мадьярских — 26, польских — 1, французских — 1, пулеметов ручных — 5, станковых — 1, автоматов советских — 40, немецких — 9, минометов— 1. Из них трофейного оружия: винтовок — 68, пулеметов — 6, автоматов — 9, минометов — 1.

Апрель начался с боев. Елинские партизаны первыми нанесли удары по карателям. Отряды, возглавляемые Николаем Попудренко, повторили дерзкий успех Федорова, захватили Корюковку, уничтожив при этом много немцев. Отряд имени Пожарского выгнал захватчиков из Перелюба и разместил там свою заставу. Другой отряд черниговского соединения — имени Боженко — совершил налет на село Турья, выбил фашистов, и здесь тоже появилась партизанская застава. Наш отряд — имени Щорса — поставил свой гарнизон в селе Ивановка.

Население радовалось, но мы предупреждали, что скоро тут могут развернуться сильные бои, советовали уходить в лес. Люди кивали, но все равно не спешили уходить, радуясь своим.

Начальником Ивановского гарнизона был назначен Михаил Попов, адъютант, мой верный помощник.

На другой день фашисты ударили по нашему гарнизону, но Попов умело командовал боем, в разгар которого я послал ему подкрепление из двадцати человек, вооруженных автоматами и пулеметом. Ивановцы устояли. Не отошел и партизанский гарнизон из Турьи. Почти до середины месяца после этого тянулась настороженная тишина, партизаны занимали села, а гитлеровцы вели себя так, будто смирились, хотя на самом деле готовили новые удары. Но и мы готовились встретить их.

12 апреля я послал в Ивановку начальника штаба, своего брата Ивана, и уже на подъезде к селу он встретил бегущее население. Он спросил, почему бегут в лес. Ответили, что из Турьи в Ивановку идет три колонны гитлеровцев. Иван пришпорил коня.

Наш гарнизон успел перегруппироваться, разделиться: на дороге из Турьи залегла основная часть, которую возглавил Кругленко; на дороге из Софиевки — другая, во главе с Поповым. Общее командование Иван взял на себя. Разведка уже донесла, что гитлеровцев около четырехсот человек, не меньше, у них три пулемета; бойцов в гарнизоне около пятидесяти. Нелегкое предстоит дело. Каждому ясно: надо мобилизовать всю волю и мужество…

Нет, не каждому… Один партизан, увидев, какие силы противника подходят к Ивановскому мосту, бросил свое место, бежал из окопа, с поля, еще не ставшего полем боя, но готового стать им через несколько минут. И был это тот самый партизан, которого две недели назад уже осудили за сон на посту, условно приговорили к расстрелу. Ждали, что он оправдается на поле боя, а он покинул товарищей. Когда его схватили и привели ко мне, партизаны потребовали, чтобы первый приговор тут же был приведен в исполнение. За трусость и дезертирство. Партизан не знает большего греха и преступления, чем бросить товарищей в беде. У труса не нашлось защитников…

На этом не кончились испытания и неприятности.

Мост на турьинской дороге, около Ивановки, был заранее заминирован, провода протянуты к электромашинке, находившейся в крайней хате села. Здесь же Кругленко устроил свой командный пункт. Едва гитлеровцы ступили на мост, Кругленко дал команду подрывнику, и тот повернул ручку машинки… Но… взрыва не последовало! Гитлеровцы шагали по мосту, стук их кованых сапог долетал до хаты, до подрывника, который лихорадочно копался в машинке вместе с Иваном, пока не обнаружили, что провода разъединены, нет контакта. До сих пор не знаю, что это: халатность подрывника или умысел какого-то вражеского лазутчика.

Контакты были восстановлены, когда небольшая часть карателей уже перешла мост и находилась от крайней хаты метрах в семидесяти. Иван сам повернул ручку и дал команду открыть огонь. Партизанские пулеметы и автоматы заработали одновременно с взрывом. Мост взлетел на воздух вместе с гитлеровцами, еще шагавшими по нему, а тех, кто успел подойти к Ивановке, — перестреляли. Фрицы, оставшиеся на той стороне оврага, полного воды, поставили минометы и пулеметы; развернулся серьезный бой. От мин Ивановка загорелась в восьми местах, пожары полыхали все злее и ярче. Несколько раз каратели пытались перейти реку вброд, но партизаны не давали. Находясь на открытой местности, захватчики несли потери и в конце концов начали отходить.

Иван уже радовался: ага, ничего не вышло у них с ходу! И тут в хату попала мина и взорвалась. Иван был тяжело контужен и ранен: у него перебило правую руку, осколком задело обе ноги, голова была в крови. Очнулся он в тишине, потому что находившийся с ним партизан-подрывник тоже был тяжело ранен, зубами Иван оттянул курок револьвера, чтобы не дать захватить себя и, если уж ничего другого не останется, пустить пулю в раненую голову. Но в дом вбежали наши партизаны, взяли раненых… Отнесли Ивана, истекавшего кровью, к повозке. То и дело он впадал в забытье, но все же сумел передать командование Попову, который прибежал сюда, узнав о ранении начальника штаба отряда. Повозка двинулась — Попов приказал срочно отвезти Ивана в лагерь.

Между тем гитлеровцы отходили, чтобы перегруппироваться, и Попов немедля организовал их преследование, переведя своих бойцов вброд через реку. Партизанский гарнизон удержался в Ивановке.

…Ивана привезли в лагерь. Он лежал очень бледный. Сердце у меня сдавило: я не видел до сих пор такой бледности у живых людей. А ведь это родной брат! Его везли двенадцать километров без хорошей перевязки, и крови он потерял очень много. Вызвали врача, который наложил Ивану на руку самодельную шину. Я успокоил Ивана: мы с Попудренко уже дали радиограмму, чтобы за тяжелоранеными прислали самолет, вывезли их. А он захрипел, что не хочет покидать нас, стал просить меня и Негреева, пусть, мол, здесь лечат… Но я и такие старые друзья, как Платон Горелов, а потом и Попудренко говорили ему, что нам предстоят тяжелые бои и перемещения, трудно будет наладить здесь лечение, а по-честному, невозможно, подлечится на Большой земле и вернется…

В тот же день захватчики развернули сильное наступление против партизанских гарнизонов в Турье и Перелюбе. Отряды имени Боженко и имени Пожарского сражались упорно, но под вечер были вынуждены отойти.

Наши партизанские заставы в селах, через которые тянулись крупные дороги, связывающие важные, в том числе железнодорожные, центры, выполнили свою задачу. Они не дали карателям сосредоточиться и нанести по нашему лагерю чувствительный удар. Мы вывели на предусмотренные перекрестки эти заставы в начале месяца, а сейчас уже середина. Река Снов еще в разливе, но для людей, знающих лесные маршруты, открылись тропинки, по которым можно дерзнуть вырваться из вражеского кольца.

Посовещавшись, решили не откладывать, начинать переход через весеннюю воду, переставшую быть непроходимой. А раненые? Те, которые сами не могли ходить, как, например, мой брат Иван… Фашисты группировались вокруг нас все гуще и плотнее, и самолет который день не смог сесть. Везти раненых с собой на повозках? А если это будет невозможно? Кто заранее скажет, пройдут повозки до конца нашего пути или нет? Я припомнил, как Негреев собирался возить меня на вьюке, и распорядился заготовить для раненых вьюки и носилки. Если понадобится, будем нести на руках.

Когда разведка сообщила, что каратели начинают решающее наступление против нас, мы были готовы к форсированию Снова. Значит, не зря, по замыслу Попудренко, партизанские заставы вошли в села и сражались там. Они позволили подготовиться к этому памятному переходу, выиграть время, те дорогие дни, за которые разлившаяся река начала падать и оголять сушу, обнажать в болотах проходимые тропы.

Для нашего отряда бой в Ивановке был, по существу, первым большим открытым боем. Можно сказать, боевым крещением. И многие партизаны, в том числе и молодые, очень неплохо показали себя в этом бою, встретившись с врагом что называется с глазу на глаз впервые. По донесениям командиров, особенно отличились Андриенко, Бондаренко, Дедусь, Кошель, Корецкий, Маслак, Михеенко, Надточий, Рымарь, Черныш.

Доказали и наши подрывники, какая они необходимая и действенная сила в партизанской войне. Под командой Мирослава Тарновского были взорваны два деревянных моста на дорогах Турья — Ивановка и Софиевка — Ивановка, еще один деревянный мост взорвали Михаил Осадчий и Василий Юрченко у села Шкрябово. В результате в ходе боя враг не смог подбросить подкрепление своим силам. А подрывники Геннадий Туманов и Алексей Морозов заминировали дороги. Их мины тоже сработали, покалечив два вражеских танка и одну легковую машину с офицерами: один из офицеров был убит.

Всего же в бою за Ивановку, так и не выиграв боя, немцы потеряли не меньше ста человек. Замечу сразу — нет ничего труднее, чем подсчитывать потери врага при быстрых партизанских налетах, к тому же чаще всего ночных. Но бой в Ивановке был другим…

У нас погибло два молодых партизана — Иван Селех и Павел Хоменко. Вместе с местными жителями партизаны похоронили Селеха и Хоменко тут же, в Ивановке.

Сейчас установлен памятник на этой могиле. За ней ухаживают школьники Ивановки, с весны могила в цветах…