Победители никогда не лгут. Даже в трудные времена

Это может показаться вам странным, но, нанимая менеджеров, я никогда не спрашиваю, какой у них был средний балл в университете, и не выясняю их классовую принадлежность. Их академическая специальность меня тоже не волнует. Будьте уверены, я внимательно изучаю их досье, но только чтобы выяснить, насколько они честны, целеустремленны и отважны. Я хочу знать характер человека, которому предстоит стоять плечом к плечу со мной, и понять это нетрудно.

Дополнительные очки претендентам приносит работа, пусть и на полставки, параллельно с учебой в старших классах и колледже. Это говорит о целеустремленности: в конце концов, человеку приходилось оплачивать часть расходов на свое образование.

Во время службы в Белом доме я ежедневно общался со своим начальником, директором по персоналу Г. Р. (Бобом) Халдеманом. Уже через несколько месяцев я стал ощущать аморальную атмосферу «Королевского ряда», как уже начали называть западное крыло. Все хотели угодить Халдеману, причем любой ценой. Подразумевалось, что с ним можно только соглашаться, пусть и скрепя сердце. Никто из штата не смел сказать: «Подождите-ка, Боб, вы не правы».

Халдеман часто выбирал подчиненных неумно, поскольку предпочитал помощников, которые будут служить президенту без лишних вопросов, – а что это будет за служба, определял он сам. Потенциальные проблемы с законом, этические сложности и ложные суждения либо игнорировались, либо отрицались. Я не вписывался в эту картину – и это озадачивало Халдемана и его ближайшее окружение.

Как-то вечером Халдеман пригласил свою команду отобедать с ним на президентской яхте «Секвойя» – головокружительный опыт для молодого ассистента. Была прекрасная ночь, и мы плыли вниз по Потомаку. На борту были Чак Колсон, Алекс Баттерфильд, Джон Дин, Джеб Магрудер, Рон Зиглер и Дуайт Чапин, те, чьи имена вскоре стали известны каждому.

Ближе к концу обеда, как раз когда нам подавали запеченную тихоокеанскую треску, Халдеман спросил собравшихся: «А что мы будем делать с Джоном, который работает целыми днями и не отдыхает?» Я смутился. «Думаете, есть способ вытащить Хантсмэна из кабинета, чтобы он пообщался с остальными?» Вопрос, конечно, был риторическим.

Это было и одновременно не было шуткой. Он намекал на мою склонность трудиться без отдыха – но это был намек с двойным дном. Уже несколько месяцев он пытался затянуть меня в свой ближний круг. Пока что я сопротивлялся. Я ходил на совещания и выполнял свои обязанности, но сохранял дистанцию и независимость. Не то чтобы кто-то из них вызывал мою антипатию, даже сам Халдеман. Некоторыми я искренне восхищался, а кого-то даже уважал. Мы работали вместе по 14–16 часов ежедневно. Мы в какой-то мере были одной семьей.

На исходе дня мне расхотелось быть с этими парнями. Мне не нравились правила, по которым действовали многие из них. Я иначе представлял себе, что именно важно в жизни. Мой стиль жизни был проще, не как у тех, кто сидел вокруг стола той ночью. Халдеман ждал, что я стану одним из его «мальчиков». На это я не пошел.

Я всегда очень высоко ставил тех, кто сообщал мне, что такое-то поведение или политика нежелательны. Я уважаю открытость. Моя дверь всегда открыта для новостей – хороших и плохих. Многие лидеры хотят слышать только хорошее. Быть под началом таких людей опасно. Те, кто не хотят слышать плохих новостей, не захотят узнать, что они сбились с курса. Именно поэтому, к сожалению, в новостях так много историй о разоблачителях. Не то чтобы эти люди предали тех, на кого работали, или были чем-то обделены. Просто они предупреждали об опасности – но их не услышали. Вышестоящие не желали слушать плохие новости.