Черкес 3. Побег из волчьей пасти

Глава 14 В гостях у Хоттабыча

Дом Гассан-бея выделялся среди прочих. Не только в ауле — возможно, во всей Западной Черкесии. Сложенный из крепких сосновых бревен и опиравшийся на каменные столбы, он имел два этажа и крытую галерею. На нее вела узкая винтовая лестница, которую легко было оборонять. На втором этаже была женская половина, куда чужим хода не было. В усадьбе за крепким палисадом с бойницами царили иные порядки, серьезно отличавшиеся от виденных нами у темиргоевцев, шапсугов и натухайцев. Давали о себе знать более тесные связи с Турцией.

Нашего хозяина звали Абдурахман. У меня так и чесался язык назвать его Абдурахман ибн Гассан[1], настолько он был похож на Хоттабыча из сказки Лагина не только именем, но и своим видом. Высокий, худой, крепкий неулыбчивый старик с жидкой бородкой.

Он был правоверным мусульманином. Исправно совершал намаз, имел гарем, носил тюрбан и зеленую черкеску и не уставал ругать адыгов, творивших, по его словам, непотребство.

— Намотает белую ткань на свой колпак очередной умник с севера и ходит — важничает. Мол, смотрите на меня: я в хадж ходил. А сам дальше Главного Кавказского Хребта носа не казал, а случись что, бежит в священную рощу заступничества у языческих богов просить. Тьфу!

Наряду с темой религиозного вероотступничества, Гассан-бея занимал вопрос сложных отношений с русскими. Он склонял их на все лады, хотя притворялся «мирным» черкесом.

«Мирным» он был по вполне прозаичной причине. Он вел обширную торговлю на побережье, имел торговую факторию в Соче, выгодно взаимодействовал с турецкими контрабандистами и армянскими купцами из Закубанья. Он знал все ходы и тайные тропы на север и на юг, имел много дел с карачаевцами, о которых отзывался с большой любовью. Ссориться с русскими ему было себе дороже: не плюй в колодец — пригодится воды напиться. Но не ругать было нельзя: люди бы не поняли.

Ругался он не только по привычке и из вежливости перед гостями. С одной стороны, русская блокада побережья его озолотила. Имея под контролем несколько удобных бухт в Адлере, он имел постоянный рынок сбыта черкесских товаров туркам и наоборот. С другой стороны, его дом — вернее, огромная кунацкая — был постоянно набит приезжавшими воевать с русскими в Гаграх. От этого притока гостей он терпел разорение, но ничего с этим поделать не мог. Традиция есть традиция!

Абдурахман вытащил нас из-под крепости. Это он со своими людьми преследовал нас. Не для того, чтобы захватить, а для того, чтобы спасти. Увы, так иногда случается: человек видит зло там, где его ждет добро.

Наивные, мы думали, что пробирались незаметно. Но нас «срисовали» тайные «секреты» еще на подходе к крепости. Гассан-бей с отрядом преданных дворян-убыхов отправился на наши поиски. С помощью своих лазутчиков он вычислил англичанина в нашей маленькой группе. И горел желанием с ним познакомиться.

На это у него было две причины, о которых он нам с удовольствием поведал: политика и вопросы здоровья.

Мы сидели в гостевом домике на подушках, сложив ноги по-турецки. Я уже к этому давно привык, но первое время было трудно. Ноги затекали, и лишь фырканье соседей «не веди себя, как женщина» вынуждало меня терпеть. Мы курили чубуки, пили кофе и слушали хозяина. Его стоило послушать — уж больно интересные вещи он рассказывал!

— Нам нужно податься под руку английского короля! Существует мнение, что лучший выбор для нас — вернуться к старым временам, когда султан платил золотом, чтобы мы называли себя его вассалами. К чему все это привело, всем известно. Но надежда у глупцов осталась. Как они любят держаться за старое, отказываясь понимать, что мир изменился! Но торговцы — другие. Мы чувствуем эти изменения гораздо острее остальных. Мы не машем кинжалами и не палим в воздух из ружей. Мы деньги считаем, и, поверьте, это не менее опасно, чем быть абреком. Оглянитесь, мой дом — как крепость. Я пережил не одно покушение. Мне нужны — всем нам нужны — надежные союзники. Уважаемый хакким, вам непременно нужно донести эту мысль до Лондона! В торговых делах нет лучше партнера, чем англичанин!

— Я бы сделал это с превеликим удовольствием, но сперва мне следовало добраться хотя бы до Трабезонда! Можно ли рассчитывать на попутный корабль?

— Боюсь, я вас огорчу. Погода на море испортилась бесповоротно. Быть может, наступит прояснение, и какой-нибудь сорвиголова решится прорваться в нашу бухту. Но я бы на это не рассчитывал. Увы, лучший торговый корабль контрабандистов безвозвратно потерян, а его капитан Абдель и члены экипажа безжалостно уничтожены.

— Отчего случилось нападение? Мне казалось, что турецких купцов охраняют законы гостеприимства на побережье.

Спенсер полностью восстановился. Он вернул себе как прежний уверенно-холодный вид, так и бумаги, спрятанные на горе. Ныне он снова был главой нашей экспедиции, принимавшим решение. Я не возражал, меня все устраивало. Снова работал переводчиком: Гассан-бей прекрасно говорил на турецком.

— О, с «Блидой» вышла грустная история. Все началось еще весной. К югу от Гагр буря пригнала к берегу корабль с натухайцами, совершавшими хадж и возвращавшимися домой. Местные, не разобравшись, напали на них. Кого убили, кого ранили, прежде чем мне удалось их остановить. Корабль разграбили, и по побережью поползли слухи, что таким путем можно обогатиться.

Абдурахман прервался. Внимательно оглядел собравшихся гостей, определяя, может ли он без опасений продолжить свой рассказ. Народу собралось прилично — все стены были увешаны снятым оружием. Даже один старик-турок в чалме занимал почетное место.

Убедившись, что никто из гостей не проявил недовольства и опасности нет, продолжил:

— В июле был сильный шторм, и в бухте укрылся русский военный бриг.

— Я помню этот шторм, — подтвердил правдивость рассказа Спенсер, избегая подробностей. — Я был тогда в море.

— Наши сбежались на берег в надежде, что бриг волнами снесет на берег. Но он хорошо встал на якоря. Тогда один удалец доплыл до него по бушующему морю и перерезал канаты. Бриг выбросило на пляж. Мы атаковали. Всех перебили, кроме тех, кого захватили в плен. Нам досталась богатейшая добыча, включая ружья и пушки. Наш вождь Берзег был очень доволен.

Я вспомнил, как мичман на «Петре Великом» услышал выстрел пушки, означавший сигнал бедствия. Бедные моряки!

— Уважаемый Гассан-бей! Какая связь межу военным бригом и мирным контрабандистом?

— Самая прямая. Алчность! Именно она сподвигла отряд медовеевцев напасть на Абделя. Они возвращались к себе в горы, в Ачипсоу, и застали финал боя в море. Когда русские загнали бригантину на пляж в Соче, эти выродки с Красной поляны решили напасть. Потерпев неудачу под Гаграми, они вознаградили себя богатой добычей с «торговца». Много женщин захватили, четыре медные пушки и так — по мелочи.

— Можно ли рассчитывать выкупить свои вещи? У нас на корабле осталась теплая одежда.

— Я поспрашиваю, но ничего не обещаю. С медовеевцами трудно иметь дело. Сидят себе в горах и плюют на всех. Могут напасть на любого. А могут приютить. Странные люди!

— Если путь по морю закрыт, как же мне пробраться обратно в Турцию? Двигаться вдоль побережья, как я понимаю, крайне небезопасно. Придётся обходить русские гарнизоны и патрули гурийских милиционеров.

— Решение простое. Вам нужно пробраться в Имеретию через Карачай и Сванетию. Прогуляетесь вдоль подножия Эльбруса! Посмотрите Куманские Железные ворота. А уж в Грузии без проблем найдете себе проводника из армян-коробейников. Они шастают через границу круглый год. Ее никто не охраняет. Опасности нет. Русские не рискуют трогать путешественников, чтобы не возбудить страсти у картвели. Народ там горячий. Любые препоны встречают в кинжалы!

— Как мы доберемся до перевалов? — вмешался я, куда лучше Спенсера понимая предстоящие трудности. — Как известно, дороги в Сванетию закрыты девять месяцев в году!

— Отважный урум, который не боится русских ядер! Тебе известны дороги Кавказа! Хорошего вы, уважаемый хакким, спутника нашли! — старик важно кивнул и объяснил мне. — По «турецкой тропе»[2] можно пробиться в Нижнюю Сванетию и в октябре. Главное: на леднике на перевале держитесь левее — справа скальные осыпи. Бояться не надо. Я дам проводника. Через несколько дней от меня поедет группа дворян встречать карачаевскую княжну. Она едет к моему сыну! Будет свадьба! И вы были бы на ней желанными гостями. Но вам надо торопиться. Как правильно сказал урум, дороги скоро закроют снега!

— Чем отплатить вам за добро, дорогой Гассан-бей? — спросил Эдмонд.

— Ваша слава лекаря бежит впереди вас, уважаемый хакким! У моей жены болит колено. Был бы признателен, если вы его вылечите!

— Мне прежде нужно его осмотреть.

— Это исключено!

— Как же я смогу поставить диагноз и назначить лечение? — пораженно воскликнул Эдмонд.

— Еу! — вскричал Абдурахман, выражая этим возгласом осуждение. — Мы не какие-то натухайцы, у которых девушки садятся на колени гостям! Мои жены не откроют лица гостю! Тем более — тело!

Старик вскочил на ноги и убежал во двор. Походил, нервно теребя пояс на зеленой черкеске, подумал, успокоился. Вернулся с готовым решением.

— Сделаем так! Накроем жену ширмами и тканью. Голое колено посмотришь — более ничего! Даже не мечтай!

Мы со Спенсером чуть не прыснули! Велика награда — посмотреть на колено старухи! С трудом удержавшись, Эдмонд согласился и уверил хозяина, что все его мечты сосредоточены исключительно в медицинской сфере. Но старик все не мог успокоиться и смотрел с подозрением на ученого-хаккима.

Через пару часов нас позвали в главный дом. Он больше напоминал блокгауз времен покорения Дикого Запада. Маленькие окошки служили скорее амбразурами, чем для освещения. На второй этаж нас не пустили. Врачебный осмотр состоялся на первом.

Хозяйку из гарема под руки спустили служанки. Все были с прикрытыми лицами. Усадили. Долго возились с ширмами и покрывалами. Гассан-бей важно командовал и всех задергал, пока не дал разрешение на осмотр.

Спенсеру не разрешили трогать колено, только смотреть. Он возражать не стал. Выдал какую-то мазь. Мне по секрету сказал:

— Не думаю, что поможет. По-моему, у нее артрит. Но сила внушения может победить любую болезнь. В любом случае, если ей станет хуже, мы уже будем далеко отсюда!

Чертов шарлатан! Впрочем, какой у него выбор? По крайней мере, мы заслужили признательность хозяина. Он был на седьмом небе. Бесплатное медицинское обслуживание! Халява! Торговцы — они такие жмоты!

Поторопился я с осуждением. К вечеру от хозяйки нам доставили расшитые вручную новые черкески и все, к ним полагающееся. Особенно обрадовался ноговицам, искусно обшитым серебряным галуном, и красным сафьяновым чувякам. Старые я уже подвязывал бечевкой и походил на стамбульского оборванца.

Чувяки были на один-два размера меньше. Размочил их в воде, смазал мылом изнутри и натянул как перчатку. Улегся в них спать. Наутро они приняли нужную форму, и я передал обувь на женскую половину, чтобы подшили подошву. Чувяки были готовы.

Спенсер проделал ту же процедуру и решил отдариться, чтобы не остаться в долгу. Передал Гассан-бею для его жен золотые монеты, которые черкешенки любят нашивать на свои наряды или вешать на шею. У Спенсера сохранился небольшой запас в его саквояже.

… На следующий день к Гассан-бею заявились медовеевцы торговать нашим барахлом. Мы сидели в кунацкой, черкесы стояли во дворе и громко спорили с хозяином. Он периодически прибегал к нам, чтобы озвучить новую цену.

— Эти дети самки собаки вконец озверели! За жалкую кучу ношенного барахла просят огромные деньги! А сами считают в локтях бумажной материи! Что серебро, что золото — ничего в этом не понимают! Давайте я вам за вдвое меньшую сумму отдам и одежду, и бурки, и еще в придачу набор для путешествия по горам. Вам будут нужны циновки и войлок. Припасы. И, конечно, четыре коня. Коста, выйди во двор! Я тебя прошу! Хотят с тобой поговорить! У меня уже сил нет выслушивать их бредни.

Я спорить не стал. Оружие оставил на стене. Вышел к медовеевцам.

— Я Маршаний из Ачипсоу! — обратился ко мне статный джигит таким тоном, будто одолжение мне сделал. Как он вообще с коня слез? Нет урона чести?

— Коста из рода Варвакисов! — представился в ответ, поклонившись с прижатой к сердцу рукой.

Хорошо, что смог переодеться в обновки. Стоял бы сейчас, краснел за свой внешний вид.

Медовеевец удовлетворился моей почтительностью. Слегка снизил уровень пафоса. Выдержал паузу, чтобы не прослыть торопыгой и спросил то, за чем, собственно, приехал. Я уже сообразил, что торговля была всего лишь предлогом.

— Люди говорят: ты — удэ или заговоренный! Ни пуля тебя не берет, ни ядро.

Я пожал плечами. Ничего себе тут слухи разлетаются. Пяти дней не прошло после выстрела Степана мне в грудь, а тут уже в курсе. Естественно, доказывать, что в скалах у крепости русские промахнулись и меня лишь засыпало градом осколков и мелких камней, я не стал. Народ тут суеверный до крайности. Верит во всякую чепуху. И в чудесное избавление. В приметы разные, в гадание на бараньей лопатке. Но не в моем положении заниматься просветительством.

— На тебе рубаха с заговорами от пули? — спросил Маршаний. — Покажи!

Я молча смотрел ему в глаза. Держал паузу. Черкес занервничал.

— Обиды не хотел причинить.

— К лицу ли воину любопытство? — строго спросил я.

Черкес занервничал еще больше. Держался-держался — и не выдержал.

— Интересно же!

Я расстегнул черкеску, показал рубаху, потом задрал ее. Горцы одобрительно заворчали, увидев шрам на груди.

— Значит, сталь тебя все же берет! — заключил Маршаний.

Он бросил к моим ногам мешок, развернулся и вышел со двора к соплеменникам, державшим его коня. Медовеевцы потянулись за ним, оглядываясь на меня и что-то бурно обсуждая. Надеюсь, не идею проверить на практике, берет меня пуля или нет. С них станется и выстрелить. А что было бы, не будь шрама? Точно без проверки дело бы не обошлось.

Я наклонился, развязал мешок. В нем лежали наши красные меховые накидки, пережившие с нами все приключения. Утепленные ночные колпаки пропали. Револьверы да накидка — вот и все, что прошло со мной весь путь от Стамбула до Гагр. Позднее к ним добавились золото от Проскурина в поясе от сестры да нож покойного Бахадура. Больше ничего не осталось.

— Урум! Урум! — закричал мне Маршаний из-за забора и помахал рукой, подзывая.

Через узкую и крепкую калитку в палисаде я вышел на просторную площадку, ограниченную с одной стороны поместьем, а с другой — турецкими лавками. По ней носились всадники, затеяв странную игру. Один несся вперед, держа в оставленной вбок руке шапку. Другой догонял, прицеливаясь из ружья. Наконец, он выстрелил метров с десяти, поворотил коня, начал на ходу перезаряжать мушкет, помогая себе деревянным молоточком. И снова помчался за джигитом, который на этот раз нацепил шапку на ружье, задрав его дулом вверх.

За развлечениями молодежи бесстрастно наблюдали турки-купцы, сидевшие у своих лавок. Они перебрались под крыло Гассан-бея из Сухум-кале, когда блокада прикрыла их бизнес. Торговали они всем подряд — от коней до всякой походной мелочевки. Товар был как от местных производителей, так и контрабандный — табак, рахат-лукум, столь ценимая горцами бумажная материя и кое-что посерьезнее…

Медовеевец подъехал ко мне вплотную. Чуть свесился в седле, проявляя уважение.

— Можешь так?

Я отрицательно покачал головой.

— Он так не может! — громко закричал товарищам Маршаний и поднял коня с места в галоп, что-то громко выкрикивая на ходу.

— Он объясняет кунакам, что ты заговоренный из-за того, что с коня стрелять и защититься не можешь, — объяснил мне подошедший сзади Гассан-бей. — Теперь весь вечер будут обсуждать, что лучше — заговор или нападение. Говорю же: странные люди.

Я снова покачал головой. На этот раз от удивления. И из сожаления, что не спросил о судьбе капитана Абделя и немого алжирца. Вдруг, кто-то из них уцелел?

— Завтра вам выезжать! Пойдем к туркам выбирать вам снаряжение!

— Уважаемый хаджа! — польстил я старику. — Кто лучше вас соберет путников в дорогу? Сколько раз вы ходили тем непростым путем и знаете, что нам может пригодиться?

— Не морочь мне голову, урум, — хмыкнул Гассан-бей. — За красивые слова скидки не даю! Но коль ты так остр на язык, угощу тебя турецким обедом.

Блюда, поданные на обед, как и следовало ожидать, были столь щедро присыпаны красным перцем, что пришлось выпить немало кислого молока, чтобы унять пожар во рту…

… На встречу с карачаевской принцессой тронулись в путь спозаранку. Нашу компанию составили молодой князь Курчок-Али, младший сын Гассан-бея, в обязанности которого входило встретить княжну на границе с Абхазией, четверо узденей-убыхов и сразу не глянувшийся мне проводник. Этот плотный абадзин, откликавшийся на имя Софыдж, раньше был абреком, но покончил с разбойничьим ремеслом и теперь присматривал за вьючными лошадями. Один из узденей постоянно выезжал вперед и в опасных местах громко кричал о том, что едет князь Курчок-Али. Это был единственный способ предотвратить роковой выстрел из засады. Места тут были неспокойные.

На узкой лесной тропе, выстроившись в колонну по одному, мы столкнулись со спускавшимся одиноким всадником. Он никак не желал освободить проезд. Правило — уступает дорогу тот, кто сверху, принятое у автомобилистов — в этом мире еще не прижилось. Действовало правило, кто сильнее, тот и прав. Ехавший первым убых столкнул мордами лошадей, напирая. Схватил за уздечку коня нахала и что-то ему грозно втолковывал. Остальные похватали свои пистолеты, щелкая взводимыми курками.

Кое-как сдав назад, пришелец злобно смотрел, как мы проезжаем мимо.

— Это человек из Псхо, — пояснил мне юный князь. — Уверен, он пересчитал все ремешки на наших лошадях. Парни из этого аула вечно присматривают где-что украсть!

— Псхо?

— Медовей!

Я обернулся к нахалу.

— Передай привет Маршанию!

Медовеевец нахмурился еще больше, потом лицо его разгладилось, его озарила догадка.

— Урум? — я кивнул. — Доброго пути, заговоренный!

Он приветливо помахал мне рукой. Курчок-Али не скрыл своего удивления, но расспрашивать не стал. Дорога была непростой, не стоило отвлекаться.

Нам предстояло проделать еще около восьми миль, чтобы перебраться через горную гряду, нависающую над рекой Бзыбь. Далее, речной долиной — где по суше, а где и по воде — добраться до первого аула на границе с внутренними районами Абхазии.

Расстояние было небольшим, но дорога предстояла трудная. На многих участках приходилось спешиваться и вести коней в поводу. Их копыта скользили на мокрых камнях и склизкой сырой траве. Приходилось не ехать на лошади, а тащить ее за собой. Или то и дело пересекать реку по колено в воде, чтобы обойти преграждавшие прямой путь камни, которые притащили с верховьев бурные потоки — неизбежные спутники ливней в горах.

Единственной наградой за тяжкий путь стал восхитительный вид на Бзыбь, открывшийся с гребня. Длинная извилистая голубая лента с быстро несущейся ледяной водой петляла между зеленых склонов.

За одним из поворотов реки притаился убыхский аул. О его близости свидетельствовали дымки от домашнего очага, поднимавшиеся над лесом. Сами жилища были хорошо замаскированы среди деревьев. Нас здесь ждали.

Хозяин проводил нас в большую темную кунацкую, собрал оружие и отнес в дом. Я напрягся.

— Когда так делают, это значит одно из двух: или хозяин берет на себя всю ответственность за нашу безопасность, или очень не доверяет, — объяснил мне князь, единственный, кроме Софыджа, знавший турецкий.

— И какой вариант на этот раз?

— Кто может знать до конца, что на сердце горца? — рассмеялся Курчок-Али.

Подали обед: говяжий бульон в ковшах, отварную и жареную с медом баранину, тушеных кур с подливкой из красного перца, рассыпное просо со сметаной, каймак из буйволиного молока, сладкие пирожки и еще десяток блюд. За маленькие столы усадили не всех. Софыдж, приехавшие до нас гости и уважаемые люди из аула должны были есть после нас. Остатки выносили во двор, где их разбирали домочадцы и рабы. Хозяин к еде не прикасался. Стоял в дверях, следя, чтобы у гостей все было хорошо.

Улеглись спать, подложив под голову седла. Сразу заснули мертвецким сном на тощих циновках.

Разбудили нас громкие крики. К кунацкой сбегались люди в большом числе с непонятными намерениями.

Оружия нам еще не вернули. Мы схватились за кинжалы, сбившись в кучу у двери. Просто так сдаваться мы не собирались.

— Софыдж, ты здесь? — крикнул молодой князь.

— Здесь, здесь, куда ж я денусь? — отозвался проводник.

— Ты ничего не натворил?

Хорошее дело: нам дали проводника, которому даже свои не доверяют.

— Ничего, ничего я не натворил. Из гостевого дома ни ногой!

— Уверен? — настойчиво выпытывал Курчок-Али.

— Аллахом клянусь!

— Тогда пойду выяснять, в чем дело!

Князь тяжело вздохнул и шагнул за порог. Рука его лежала на рукояти кинжала.

[1] На самом деле, если строго придираться, героя Л. Лагина звали Гассан Абдуррахман ибн Хаттаб.

[2] Древний путь через Главный Кавказский Хребет из Грузии в Аланию.