Черкес 3. Побег из волчьей пасти

Глава 7 Последний рыцарь Кавказа

— Кладите его на козлы! — распорядился немедля Спенсер. — Коста, нам нужно что-то чистое на бинты. Быстро доставай бумажные ткани из тех, что на подарки.

Я бросился к нашим тюкам, быстро нашел рулон и принялся его разрывать на полосы. Поискал в толпе Молчуна.

— Водка!

Он кивнул и побежал вниз. Трупов казацких лошадей там хватало.

Бледный князь лежал, сцепив зубы. Его грудь пересекала широкая кровавая полоса. Когда мы оттерли кровь и убрали куски ткани от черкески и нательной рубашки, нам открылась глубокая борозда поперек груди.

— Картечь! — сделал вывод Спенсер. — Он боком стоял, вот пуля его и вспорола. Думаю, нужно срезать обожжённые ткани и наложить легкую повязку. Как он доберется до дома?

— Эдмонд! Промой водкой свой скальпель! Прошу тебя!

— У меня есть кое-что получше. Аква вит!

Он отошел к своему саквояжу и вытащил прибереженную склянку.

— Стоит ли спиртом промывать рану? — в сомнениях проговорил. — Нет, рисковать не будем. Я не уверен в действенности твоих способов.

— Сейчас Джанхот раздобудет водки. Протрем ей края раны, но внутрь не полезем. У тебя есть, чем обработать саму рану?

— Кое-что найдется…

К нам подошел старый черкес-хаджи, которой «лечил» больных. На его пальце красовалась печатка со словами из Корана. Он макал ее в чернила и прикладывал к бумажке. Затем бросал бумажку с молитвой в чашку с водой и заставлял раненых ее выпить в несколько глотков. Ему все с почтением повиновались и оказывали знаки уважения и полного доверия.

— Такое лечение поможет разве что прочистить князю кишки, — хмыкнул Спенсер.

Черкес что-то «пролаял». Натан объяснил:

— Предлагает прижечь рану железом!

— Что ж, способ известный. Арабы его практикуют. Но мы придумаем кое-что получше, — англичанин протер спиртом свой ланцет и кивнул черкесам. — Держите его, чтобы не дернулся.

Он стал аккуратно срезать кусочки спекшейся кожи вдоль края раны. Я протирал их тряпкой, смоченной в доставленной снизу водке. Иногда она стекала в рану, но Бейзруко не издал ни звука, пока шла операция.

Спенсер посыпал рану каким-то порошком, прикрыл ее корпией и бинтами из материи.

— Оставим его так до утра, как ты советовал. А утром зашьём, если не будет нагноения.

Я перевел дух и отошел.

Кругом суетились черкесы. Группами по четыре человека они забирали мертвых и удалялись, уложив их на импровизированные носилки. Двое тащили, двое шли позади как подменная команда.

— Куда они? — спросил я Натана.

— Относят в аул родственникам. Так велит обычай.

— Но бой еще не окончен…

— Так велит обычай, — повторил Натан, пожав плечами.

«Интересно, — подумал я. — Если завтра сражение продолжится, кто будет воевать?»

Лекарей прибавилось. «Духовное» лечение дополнилось вполне традиционной медициной. Было видно, что эти ребята знали толк в полевой хирургии. Смело складывали раздробленные кости. Прочищали раны от осколков гибким прутиком, который обматывали сырцовым шелком. Вместо зонда использовали фитиль, вырезанный из бараньего курдюка. Орудуя грубыми инструментами, они проводили ампутации. В нынешних обстоятельствах даже такая помощь была кстати. Но крик стоял ужасный: они не отрезали целые суставы, но пилили кости. В основном, ноги.

— Ты заметил, Коста, сколько ран нижних конечностей, — Спенсер снова не удержался от комментариев. — Причем, не только от пуль, но и от скальных осколков. Русские артиллеристы берут нижнее упреждение и добиваются рикошетов. Страшная практика! Но русские всегда славились своей артиллерией. Уж французы-то знают!

Эта его привычка все и вся объяснять откровенно бесила. И я подозревал, что его слова предназначались не мне. Потом он занесет их в свой блокнот, чтобы использовать в своей будущей книге.

Я отошел к обрыву и снова посмотрел на поле боя.

Русские уже удалились, гоня впереди скот, которым, как тараном, смели черкесскую кавалерию. Долина и ручей были завалены телами животных. Не битва, а скотобойня! Стоило стольким погибнуть, защищая баранов⁈

Нет, я понимаю мотивы и чувства черкесов. Для них дело не в овцах. Они защищают свою землю, свой уклад, свою честь, наконец. Но Засс! Что здесь забыл этот головоруб? К чему этот набег? Наверное, у него есть какие-то стратегические замыслы… Тактические соображения… Или это «ответка» за какую-то вылазку абреков? Или попытка сорвать съезд вождей? Возможно, когда-нибудь узнаю и даже смогу рассказать, как было прервано выступление Джамбулата Болотоко, который, по сути, призывал к миру…

И ежу понятно, черкесы этого так не оставят. В ответ на набег русских они исполнят свою «ответку»[1] И так без конца…

Быстро темнело. Страшный день подходил к концу. Загорались костры на вершинах окружающих гор. Черкесы готовились к поминальному обряду.

Среди деревьев зазвучала исполняемая хором поминальная песня. Низкие голоса тянули заунывный мотив. В него вплетался одинокий визгливый пронзительный голос. «Певец» речитативом старался перекричать общий хор, пытаясь одновременно подстроиться под общую мелодию.

— Перечисляет заслуги погибшего, — пояснил Натан.

Десятки таких хоров терзали наш слух всю ночь. Заснуть под этот «концерт» а капелла было невозможно. И этот погребальный мотив… По ком он звучал? Быть может, и по живым? Они не ведали, а я знал точно, чем все закончится. Куда исчезнут эти красивые мужественные люди… Их дети, внуки… Сгинут на чужих берегах от голода и заразных болезней, рассеются по всему свету, вплоть до Иордании[2]. Предпочтут смерь и безвестность, лишь бы не уступить диктату победившего врага. Какая трагическая судьба…

Проворочался в своей красной накидке из Стамбула до утра. Со страхом думал, что мне предстоит еще один день работы санинструктором.

С утра пошел проведать юного князя. Бейзруко выглядел молодцом. Явно посвежел и стоически перетерпел перевязку. Спенсер осмотрел старую. Что-то ему не понравилось.

— Зашивать не буду, — решил он и пошел осматривать других пациентов.

Ближе к полудню на гору поднялась большая группа всадников под предводительством дяди молодого князя. Джамбулат осмотрел племянника и поблагодарил нас за оперативное вмешательство.

— Если бы он погиб от сабли или штыка, это был бы позор для рода, — огорошил нас вождь. — Эти пушки русских — шайтан-трубы! Ничего им не можем противопоставить! Хорошая рана!

— Какой позор в смерти от штыка? — искренне изумился я.

Натан перевел мой вопрос и ответ.

— Это значило бы, что Бейзруко — плохой воин! Плохо его учил! Приглашаю вас в мою резиденцию.

Большой кавалькадой мы отправились в аул темиргоевского князя. Он считался не только славным воином, но и богатейшим человеком. Его земли, которые мы проезжали, казались цветущим садом. Виноградные лозы, мельницы у маленьких речушек, множество отар, которые перегоняются из долины в долину из опасения нападения казаков. Отдавшиеся под защиту князя армянские села, где концентрировалась торговля во всей Черкесии…

Аул был также хорош. А еще более — дом Болотоко. В него свозились подарки от других князей, султана и даже от русских. А также добыча из походов. Шкафы были заставлены дорогой серебряной посудой и золочеными чашами для вина или кумыса. На стенах висели доспехи, украшенные драгоценными камнями, и редкое оружие. Домочадцы щеголяли в роскошных одеяниях. На полах лежали красивые ковры, парчовые подушки и сложенные в стопки бархатные одеяла.

Так и хотелось сказать: богат и славен Джамбулат! Рачительный хозяин и великий воин!

На пиру, устроенному в нашу честь, князь, не бахвалясь, рассказывал о своих походах против русских. О том, как его боялись за Кубанью и какое счастье, видимо, испытывают теперь царские генералы, когда он вложил в ножны свой меч.

— В чем секрет вашего военного гения? — польстил Спенсер князю вопросом. — Как вы смогли силами феодальной иррегулярной кавалерии успешно противостоять современной армии с пушками.

— Секрет прост. Дисциплина!

Не в бровь, а в глаз. То, что я видел, никак не назовешь армией. Скорее, разрозненные партизанские отряды, напавшие и тут же разбежавшиеся. Весьма эффективная тактика в горах, но окончательной победы так не добиться. Можно годами изнурять противника, пока не исчерпается людской ресурс. Лишь через сплочение всех племен лежал путь к успеху — невыполнимая, насколько я понимаю, задача. Или выполнимая только таким человеком, как Джамбулат. Единственным в своем роде.

— Не дают мне покоя соседи, — жаловался он, качая своей бритой наголо головой, которую украшал оселедец. — Требуют, чтобы изменил своему слову и снова их возглавил. Угрожать вздумали! Еу! Я им ответил: напрасно думаете вы, что нашли во мне человека робкого и готового повиноваться всякому. Если надеетесь принудить меня к сему, то попробуйте на меня напасть.

Князь общался со своими сподвижниками с особой фамильярностью, которая обычно существует между боевыми товарищами. Между ними не было никакого различия, кроме его украшенного дорогими камнями кинжала и значительного физического превосходства, несмотря на невысокий рост. Он не стал перечить, когда они, устав от разговоров, потребовали песню.

Он сделал знак старому барду, который развлекал гостей. Тот затянул свою песню, подыгрывая себе на дудке. Слова перевел нам Натан.

Мы будем отважны в военной борьбе,

Мы будем счастливы рискнуть жизнью.

Смерть или свобода — вот наш зов!

Победи день или благородно умри!

Бьется ли здесь сердце предателя,

Обманываемое коварным московским искусством?

Который свою страну за золото бы продал?

Пусть умрет или бездетным живет!

Слушай! О, слушай! Орудия ревут!

Враг встречает врага, умирать, чтобы больше не расстаться.

Вы, рабы, бойтесь взгляда свободных людей,

Победа наша! — Вперед! Вперед!

Гости одобрительно зашумели. Спенсер изобразил восхищение. Записал в блокнот вольный перевод Натана. Спросил:

— Князь, ведь в песне, что радует твой слух, звучит призыв к борьбе с русскими…

— Жизнь не песня, уважаемый хакким. Если бы я взялся петь, я бы добавил такие слова: не верьте чужим посулам! Мед в сладких речах обычно скрывает горечь обмана.

— Так это и есть русское коварство!

— А инглезы? Вы — добрые духи, что прилетели из-за моря?

— Мы же готовы вам помогать!

— Точно нам? Или вы стравливаете нас со своим врагом? Чтобы потом пировать на наших костях? — сказал Джамбулат и мигом превратился из сотрапезника, пирующего в кругу приятелей, в того, кем был на самом деле — в грозного вождя, чье слово — закон.

Разговор стремительно перешел из приятной застольной беседы в такой обмен репликами, когда рука сама собой опускается на рукоять кинжала. Я незаметно коснулся Эдмонда, призывая его не спорить.

— Я уже сказал свое слово на совете. Если ты вождь, думать надо о своем народе, а не о войне. Полвека воюем с русскими — где надежда? Так и истратим себя понапрасну. Ни к чему нас подзуживать!

— Господин! — решил я вмешаться. — Мы же гости. К чему угрозы?

Джамбулат обратился ко мне по-турецки:

— Что ты делаешь рядом с инглезом, урум? Твои сородичи живут вместе с нами в горах, говорят на нашем языке. Рядом живут армяне-черкесогаи. Мы все — одна семья. Наш дом — Кавказ. Нам и решать свою судьбу. А не разным заезжим… Скажи этому инглезу, что он — гость и ему ничего не угрожает. Даже будь между нами кровная вражда! Но другим из его племени сюда хода не будет! Так я решил!

Эдмонд выслушал перевод, не дрогнув ни один мускулом. Спокойно принял новость. Лишь вечером, когда возвращались в кунацкую, зло бросил:

— На Кавказе никто своей смертью не умирает!

На утро Спенсер снова был бодр и весел. Снова всех расспрашивал об обычаях, традициях, верованиях, способах лечения болезней. Вспомнив о своем пациенте, он позвал меня и Натана проведать Бейзруко.

Юный князь выздоравливал в отдельном домике. Около его дверей собрались товарищи и громко распевали песни. У входа стояла чашка с яйцом и водой. Ей нужно было побрызгать пол, прежде чем пересекать порог.

— Песнями и водой отгоняют злых духов, чтобы не повредили князю, — пояснил Натан. — Они очень суеверны.

Эдмонд с моей помощью поменял повязку.

— Каждый день меняйте. По-моему, у тебя, князь, все отлично. Молодой организм победит. Через две-три недели сядешь на коня!

Бейзруко принялся благодарить.

— Славный аул у твоего дяди! И дом полон сокровищ!

— Темиргой — самый богатый род в Черкесии! — гордо ответил князь.

— Богатство порождает зависть!

— Кто посмеет нам угрожать? — засмеялся князь.

— Что скажешь насчет Засса? — хитро прищурился Спенсер. — Его жадности нет предела. О ней уже песни скоро сложат!

— Не все так просто, уважаемый хакким. Генерал на белом коне — на таком он ездит — у вождей в почёте.

— Как может такой жестокосердный тип вызывать уважение?

— Достойный противник не может не вызывать уважения у людей войны. Его ранили в битве у аула. Наши старейшины поехали к нему в лагерь поблагодарить за славный бой и осведомиться о его здоровье.

— Они сумасшедшие! — повернулся ко мне Спенсер, сделав знак Натану не переводить его слова.

— Старейшины предупредили его, чтобы он ждал ответного набега.

— И что же он ответил?

— Сказал, чтобы подождали, пока нога заживет! Чтобы лично сразиться!

— Черт побери! Просто сказание о рыцарях Круглого стола!

Бейзруко не понял, но суть слова «рыцари» уловил и согласно кивнул.

— Говорят, он аул разорил, чтобы серебром Берзегов завладеть, — продолжил свои хитрые расспросы Спенсер. — А отару на переправе утопил. Или доложил, что утопил, а часть припрятал. Как-то это не по-рыцарски? Мог он так сделать?

— Засс себе на уме, но что с боя взято — то свято! Нет урона чести! Потому дядя с ним ладит. Через два дня поедет к нему со своим узденем в Екатеринодар на встречу. Там объяснятся. Немного неловко вышло, что мы русских постреляли на своей земле.

Бейзруко хмыкнул так, что сразу стало ясно: ему нисколько не стыдно.

Он попросил нас принять от него в дар новые черкески взамен убитых в хлам старых. Не белые, а темно-серые, с роскошными газырями, расшитыми руками его незамужних сестер. Вместо деревянных пеналов нас ждали металлические, с серебряными крышечками, которые крепились тонкими цепочками к специальному значку. Дорогая и статусная вещь — видно с первого взгляда. Княжеский дар!

… Утром мы выехали из аула. Люди князя-кунака ждали нас на реке Абин, напротив Екатеринодара около места ее впадения в Кубань. Туда вела единственная дорога по черкесскому берегу этой великой водной артерии, пока еще разделявшей два противостоящих мира. Настоящий фронтир!

То, что это так, было ясно, стоило взглянуть на правый берег. На каждом высоком холме стоял караул с пушкой. Смотровые вышки не пустовали, казаки несли дозорную службу, не филоня. Вдоль берега разъезжали конные патрули. По-иному нельзя. Партии абреков могли скрываться в камышах и поджидать момента, чтобы переправиться для набега на станицу. А там дети и женщины! Свои семьи!

В камышах водились не только абреки. Дикой водоплавающей птицы там было немерено. И кабанов…

Нас сопровождал Молчун. Спенсер с удовольствием его расспрашивал об особенностях местной охоты и повадках зверя. Джанхот отвечал нехотя, хотя было видно, что к охоте он относился с огромным энтузиазмом.

Заночевать решили не в армянском ауле, как раньше планировали, а разбить лагерь чуть в стороне от дороги. Спенсер все-таки уговорил Молчуна отправиться на кабана. По словам черкеса, мы за пару часов до остановки проехали отличное место, где была кабанья тропа к водопою.

— Джанхот говорит, — перевел Натан, — что у воды, в плавнях, кабана сложно взять. Если он услышит людей, затаится. Влезет в воду так, что из воды один пятачок будет торчать. Поэтому его на подходе нужно бить.

— Вот и славно! Мы утром вдвоем поедем, а вы с Костой лагерь будете сторожить. Нет возражений, кунак?

Я согласился. Ехать на охоту желания не было. Мне хватило кровавого зрелища в сражении под горой.

Спенсер, наоборот, был полон энергии и не мог дождаться утра. Проверил свой штуцер, патроны, капсюли и нужную амуницию. Молчун смотрел на его сборы с усмешкой.

— Эдмонд, зачем тебе турецкий кофейник на охоте и кожаная подстилка? — удивился я не на шутку и чуть не рассмеялся. Сразу вспомнилось, как английские офицеры притащили с собой в окопы под Верден резиновые ванны.

— Выйдем до завтрака. Разобьем лагерь недалеко от места охоты. Подкрепимся кофе. А там — за дело!

Ну, хозяин — барин. Охота ему возиться в утреннем сыром лесу с костром — пусть возится. По-моему, не будь Джанхот таким молчуном, он бы сейчас ржал. Впрочем, что я знал об охоте? Тем более, об охоте на кабана? Может, она до вечера продлится?

Как в воду глядел. Ждать горе-охотников пришлось почти до заката. И их возвращение радостным назвать было нельзя. Спенсер привез Джанхота, еле державшегося на лошади. Эдмонду приходилось ехать все время рядом, не давая натухайцу соскользнуть на землю.

— Что случилось⁈ Он ранен? Казачья пуля? На вас напали? Или кабан клыками пропорол? — я засыпал Спенсера вопросами.

Спенсер долго не отвечал, лишь пил воду из бурдюка. Наконец, «его величество» смилостивилось и ответило:

— Не ранен и не пропорот. Заболел!

— Как заболел? — изумился я. — На охоте? Вот так взял — и заболел?

— Вот так взял — и заболел! — огрызнулся Спенсер. — Мы сидели у костра, пили кофе. Вдруг он повалился на бок и захрипел. Что мне было делать? Еле затащил его на лошадь и привез к вам.

— Что будем делать?

— Откуда я знаю? — Спенсер утратил свое обычное хладнокровие.

— Натан?

— Не могу ничего сказать. Рабов не берут на охоту…

— Давай оставим его в лагере с Натаном, а сами поедем на условленную встречу. Оттуда вышлем подмогу.

— Нет! Нет! Господин! Только не оставляйте меня одного в этом страшном месте! Если Молчун умрет, мне отрежут голову!

— И правда, плохая идея. Умрет голландец со страху, и получим два трупа, — признал я очевидное. — Есть тут аулы поблизости?

— Есть! Как не быть? Армяне живут. Мирные. Черкеса обязательно примут.

— Что скажешь, Эдмонд?

— Мне все варианты не нравятся.

— Можем остаться в лагере и подождать кого-нибудь. Кажется, по этой дороге темиргоевский князь собирался проехать…

— Этот вариант мне нравится еще меньше! Мне хватило угроз Джамбулата! Решено! Быстро сворачиваем лагерь и едем к армянам.

Суетливость Спенсера мне была непонятна. А внезапная болезнь Джанхота порождала вопросы. Но искать сейчас ответы — не лучшее время.

Хотя одно объяснение сразу пришло на ум. За прошедшую неделю мы как-то влились в черкесское общество, стали почти как свои. И сейчас, когда мы остались, по сути, одни, лишившись Молчуна, нас словно отбросило в день прибытия. Неприятное ощущение.

Я принялся собирать наши вещи.

[1] В ответ на разорение аула Берзегов 9 сентября 1836 г. в конце того же месяца был совершен большой набег силами полутора тысяч черкесов на Кисловодск. Отряд состоял из абадзехов и убыхов о двуконь, то есть с заводными лошадьми.

[2] Отряд телохранителей короля Иордании был сформирован из черкесов, выдворенных за пределы Северного Кавказа царским правительством в 1860-х гг. Существует и по сей день.