Черкес 3. Побег из волчьей пасти

Глава 22 Еврейский пенициллин

Ворота распахнулись. Мужчина средних лет, открывший их, тут же вздрогнул. Не мудрено. Думаю, что, если бы я сейчас увидел себя в зеркале, тоже отшатнулся. Новые черкески придали нам вид благородных господ, но лишь отчасти. Печать перенесенных испытаний так просто не убрать. Окровавленные бинты на руках никак не спрятать!

Я сразу его успокоил вежливым приветствием. Говорил как можно мягче. Мужчина сообщил, что Вано его хозяин и что сейчас позовет его. Предложил въехать во двор. Я решил успокоить его окончательно. Сказал, что подожду здесь.

Слуга побежал в дом. Через мгновение на пороге показались уже трое мужчин. Один из них — слуга, открывший мне ворота. Очевидно, что кто-то из двух пока незнакомых мне был Вано. Все трое быстрым шагом приближались ко мне. Были в недоумении. Ясно читалась тревога в их лицах. Наверное, боялись дурных вестей.

— Здравствуйте! — я чуть склонил голову.

— Здравствуйте! — ответил тот, кто шёл впереди.

— Вы Вано Саларидзе? — спросил я.

— Да.

— Простите, что так рано беспокою. Я хотел передать вам привет от вашего брата Георгия из Константинополя!

— Вах!

Дальнейшее происходило на бешеных скоростях. Я ждал и был готов к этому, зная нравы и традиции Грузии.

— Вах! Дорогой! — Вано тут же обнял меня. — Это наш с Георгием двоюродный брат — Малхаз!

Меня уже обнимал Малхаз.

— Баадур, ты чего встал⁈ — Вано «растолках» слугу, который засмотрелся на наши обнимашки. — Быстро всех зови. Столы накрывайте. Лошадей прими… Проходи, дорогой гость. Как тебя зовут, родной?

— Коста. В Черкесии — Зелим-беем.

Далее всё повторилось, практически, один в один как в Стамбуле. Узнали, что я грек. Восхитились моим знанием грузинского. Слова про Черкесию проигнорировали.

Уже набежали слуги.

— А это кто? — Вано указал на Спенсера.

Опять удивление по поводу пионера-англичанина в этих местах. Еле вставил слово.

— Осторожнее с ним, — предупредил слуг. — Вано. Мне дико неудобно. Я извиняюсь. Мой друг очень болен. Его нужно хорошенько помыть и уложить в постель…

— Коста! Коста! О чём ты, брат⁈ Что значит — неудобно? Не обижай нас! За последний год ты и твой друг — самые дорогие гости в нашем доме! Помоем, накормим, спать уложим! Друга вылечим! Ни о чем не думай! Баадур! Бочку наполните теплой водой! Давайте, давайте! И сестру позовите!

Когда сдавали на руки слугам несчастного Спенсера, я успел заметить, как мелькнуло, как взмах крыла, что-то белое у входа в дом. Догадался, что это была та самая сестра. Лица не смог разглядеть, всю фигуру с головы до ног закрывало большое покрывало.

— Скажи, Вано, у вас женщины всегда укутываются так, что лица не видать? В Кутаиси видел, что в армянских семьях так уже не принято. По крайней мере, дома…

— Э, нам армяне — не указ! Живем так, как предками заведено. Не положено женщине — что молодой, что старой — лица чужому мужчине открывать. Зато, знаешь, как красиво в Тифлисе утром в четверг. Все женщины города спозаранку идут в часовню к могиле святого Давида на горе. Все — в белых покрывалах, в чадри. Смотришь — сердце замирает, какая красота! Будто стая лебедей решила на склон приземлиться!

— Ва! Красиво сказал! — восхитился я. — Наверное, скучаешь по Тифлису?

— Скучаю, брат, скучаю, — вздохнул хозяин дома.

…Спенсер вышел из полуобморочного состояния только после того, как я начал поливать теплой водой его голову. Он долго приходил в себя. Очень удивился, обнаружив, что сидит в бочке, наполненной водой.

— Я в аду, Коста? В адском котле?

Я усмехнулся. Вполне возможно, что он сейчас пребывал ровно в том же состоянии, что и я в тот момент, когда разлепил глаза в Стамбуле, в первый день попаданства, полагая, что нахожусь в пресловутом тоннеле, ведущем на тот свет.

— По-твоему выходит, что я чёрт⁈ — «возмутился» я.

— Ты сделал это! Тебе удалось! В очередной раз! — Спенсер покачал головой. — Опять спас меня!

— Не говори глупостей. Мы спаслись. Мы выжили.

— А это…? — Спенсер в недоумении указал на бочку.

— Ну, раз ты так стремишься на тот свет, я подумал, что лучше явиться туда вымытым и в чистом белье. Я прав?

— Прав, прав! А если серьёзно?

— Если серьёзно…

Я мыл Спенсера и рассказал ему всё с момента его отключки.

— А как прошло с хозяевами?

— А ты прислушайся! — я улыбнулся.

Спенсер последовал моему совету.

После нашего появления в имении, на дворе поднялась суета. Забегали слуги, ловя уток на птичнике и разгоняя путавшихся под ногами кур. Блеяли бараны. Мужчины растапливали печи. Женщины тащили с огорода охапки зелени, а из погреба — сыры, овощи и корзинки с орехами. Беспрерывно стучали ножи. Гремели глиняные тарелки, расставляемые на столе. Невообразимый и весёлый шум.

— Да, — Спенсер улыбнулся. — Ты предупреждал меня об этом. Застолье! — тут до него дошло. — Погоди, погоди! Ты же не хочешь сказать, что мне сейчас придется пить из рога⁈

— В другой раз я, конечно, не отказал бы себе в удовольствии поизмываться над тобой… Но не сейчас. Успокойся. Я предупредил, что ты очень болен. Из бочки тебе сразу на руках отнесут в чистую постель. Так уж и быть: на этот раз винный удар приму на себя! Но учти, будешь мне должен рог вина!

— Договорились!

В сарай заглянули Вано и Малхаз.

— Как вы, Коста?

— Эдмонд, познакомься! Наши любезные хозяева.

Без смеха нельзя было взглянуть на знакомство английского «патриция», возлежавшего в бочке, с двумя робеющими грузинами, сейчас приближавшимися к нему мелкими шагами.

Эдмонд понимал, что я сейчас в игривом настроении. И понимал — почему. Я пережил две непростые ночи. Мы спаслись в очередной раз. Я никак не мог расслабиться. Наоборот, был очень возбуждён. Буквально, трясся. Мне нужен был выплеск. Я не мог упустить такого шанса, представляя джентльмена до мозга костей в столь неподобающем виде. Эдмонд бросил на меня короткий взгляд. И вдруг хитро улыбнулся.

«Сейчас мне прилетит ответка!» — догадался я.

Спенсер прочистил горло после того, как за руку поздоровался с братьями. И тут…

— «Быть, или не быть, вот в чём вопрос… »

Этот английский полумёртвый нехороший человек прочитал весь (!) монолог Гамлета, заставив меня изворачиваться ужом на сковородке, придумывая перевод. К концу монолога Вано и Малхаз чуть не плакали от того, сколько теплых, добрых, возвышенных слов они услышали в свой адрес. Могу поклясться, что ни разу до этого, ни за одним столом, ни один тост так их не восхвалил, как я, переиначивший гениальный текст Шекспира.

— Я сбегаю за вином! — неожиданно заявил Малхаз. Так он растерялся, когда, наконец, я высказал последнюю хвалу и здравицу в их честь.

И только после этого Вано и Малхаз горячо поблагодарили Эдмонда. Я подумал, что хватит с меня.

— Вано, надо его достать, вытереть, одеть, отнести в постель. И, может, вы знаете, как ему помочь с ранами на руках?

— Сейчас слуг позову. А ранами сестра займётся. Не беспокойся.

Малхаз побежал за вином. Вано за слугами. Я повернулся к Спенсеру. Попытался изобразить ярость. Не вышло. Да и Эдмонд смотрел на меня с таким невинным видом. В общем, расхохотались. Благо, оба понимали, что в голос смеяться никак нельзя. Так что смех у нас получился бесшумный.

— Все-таки в тебе, Эдмонд, умер блестящий актёр! И, да, признаю: это был достойный ответ. Туше!

— Я рад, что тебе понравилось.

— Встать сможешь? Надо тебя вытереть.

Прибежали слуги. Достали Эдмонда из бочки. Вытерли насухо. Надели на него чистое бельё. Взяли на руки. Понесли в дом.

Я попросил Баадура и мне наполнить бочку. И только когда я опустился в теплую воду, я успокоился. Возбуждение пропало. Навалилась дикая усталость и желание немедленно заснуть. Но зная, что меня ожидает долгое застолье и голова моя еще не скоро коснётся подушки, собрался. Начал яростно тереть себя, с наслаждением смывая всю грязь, что накопилась за эти недели.

Вано вбежал, когда я надевал новую черкеску.

— Вах! Так, ты, конечно, князь в Черкесии! — пораженно воскликнул Вано, глядя на мой отмытый лик.

— Нет, брат, я — рыцарь-уорк!

— А выглядишь как настоящий князь! Готов? Столы накрыты, ждут! Вино киснет!

Меня ждала супра — грузинское застолье.

Когда мы с Вано вышли из сарая и направились к столу, Малхаз бросился разливать вино из кувшина.

— Кахетинское! Прошлогоднее! — с гордостью нам поведал. — Это выпьем, еще бурдюков со своим полно! — «успокоил» меня темпераментный грузин.

Ваня (все-таки, мне так было удобнее его называть, хотя бы про себя; тем более, это так смешно звучало: Ваня из Вани) важно кивнул в подтверждение его слов:

— Новый урожай! Молодое вино! Может, с него и начнем?

— Интересно попробовать! — признался я.

Ваня принес большой, почти метровой высоты, бурдюк. Сел на табурет под огромным ореховым деревом. Пристроил бурдюк на коленях, завалив его набок, и стал наполнять кружки, которые ему подавал кузен.

— Главное — чтобы бурдюк не был новым! — признался Ваня.

— А в чем загвоздка?

— Нефтью вино будет отдавать!

Я с трудом представлял себе, какова нефть на вкус. Но поверил на слово, ибо помнил, как в СССР возили вино из Грузии. В грелках. Да-да, в обыкновенных резиновых грелках, потому что на самолёт не пускали пассажиров с домашним вином или чачей в ручной клади. Как-то раз вез я в Москву такую грелку. А она оказалась новой. И все вино приобрело непередаваемый мерзкий вкус, от которого не удалось избавиться даже попыткой сварить глинтвейн.

— А, сестра! — радостно воскликнул Ваня при виде приблизившейся женщины, укутанной в белое. — Слушай, мы же вас толком так и не познакомили⁈ Знакомься…

Ваня еще не назвал имени сестры, но я уже знал, был уверен, какое он сейчас произнесёт.

— … Тамара!

Ну, конечно! Конечно! Сердце замерло… Тамара… Царица Тамара… Малика-Тамара⁈ Ведь Малика равно Царица! Ва!

Я встал.

— Очень приятно! Зелим-бей!

Сам не понял, почему назвался вторым именем.

— Тамара. И мне очень приятно.

Конечно, пока еще не царица. Княжна, юная принцесса! Как понял, что юная? По ручке, которая на уровне губ придерживала белое коленкоровое покрывало, наброшенное на голову! По озорному блеску глаз, из-под бархатной повязки, надвинутой на брови!

— Зачем чадри надела во дворе? — сердито спросил брат. — На улицу собралась?

Девушка покорно вздохнула, стянула с головы покрывало и аккуратно его сложила.

— Видишь, Зелим-бей, как сестру одеваем! — прокомментировал Вано наряд сестры. — Куколка! Настоящий шелк на покров сердца купили.

Вано указал на ярко-красный треугольник ткани, прикрывавший грудь девушки. В цвет ему была вуаль из бумажной ткани. Ее удерживал на голове покрытый узорной тканью ободок. Снизу к нему крепилась повязка, налезавшая на брови. Она явно портила всю картину.

И было видно, что, как бы Ваня не бахвалился, семья жила небогато. Платье девушки — длинное, с плотно облегающим тонкую талию лифом и разрезными рукавами, стянутыми у кистей, — не могло похвастать ни богатой отделкой, ни жемчугами, ни шитьем из золотых и серебряных нитей, как у Кинши. Только широкий пояс из муаровой ленты, концы которого спускались до пола, можно было с натяжкой признать дорогой вещью.

Мой мозг отмечал все эти детали походя. Так-то в висках уже постукивало. Я понимал, что Тамаре, наверное, еще нет и семнадцати. И что бы мне ни говорили в этом веке (как ты там, Микри?) про замужество и старых дев возрастом в девятнадцать лет, я воспринимал её как девушку. Как бы она не старалась сейчас вести себя по-взрослому, ребенок внутри неё диктовал чуть разболтанную походку, отсутствие должной координации в движениях рук. Излишнее озорство во взгляде. Но я видел, и это было очевидно, что через год-два она превратится в настоящую женщину. Она окрепнет. У неё изменится походка. У неё появится совершенно другая грация в движениях. Нальётся грудь. И выработается такой взгляд, что мужчины поневоле будут робеть в её присутствии. Через год-два она станет царицей Тамарой.

— Коста! Коста! — Ваня смеялся. — Очнись!

— Извините! — я, оказывается, засмотрелся. — Вы что-то сказали, Тамара?

— Да, — она улыбнулась. — У вашего друга жар. И такие раны на руках…

— Да, да.

— А чем вы их лечили?

— Честно, было не до этого, Тамара. Он каким-то своим порошком посыпал. Но особо не помогло.

— А что, жар? Подумаешь! Давай накормим козлятиной! Сразу в себя придёт! — рубанул Ваня.

— Себя козлятиной корми! — парировала Тамара.

Вот, о чём я и толковал про себя: в ней растёт та женщина, которая любого поставит на место.

— Манана! — обратилась она к одной из служанок. — Зарежь самую жирную курицу. Бульон приготовь. Только вари его на самом малом огне. И разведи мёд с водой!

«Умница! Куриный бульон, называемый в народе еврейским пенициллином, сейчас для Эдмонда — лучшее лекарство!»

Отдав распоряжение, Тамара крутанулась на месте — только широкая юбка взметнулась, открывая желтые, сафьяновой кожи, носки — и умчалась.

Я сел.

— Что, понравилась? — Ваня был горд за сестру.

— А разве такая девушка, как Тамара, может кому-то не понравиться? У вас замечательная сестра. Она заслуживает самого большого счастья. Я желаю ей этого от всего сердца!

— Благодарю, друг! Давайте выпьем за это!

Выпили.

Тут Ваня вздохнул и проговорился насчет финансового положения семьи:

— Счастье! Счастье! — покачал головой. — Невеста, а выгулять не в чем. Лишь размером чадри только и можем подтвердить, что она дворянка!

— Размером?

— Попадешь в Тифлис — поймешь. У тех, кто знатнее, чадри больше. Малхаз! Э! Кружки пустые! Аба-хе!

— Вано, — я взял кружку, — извини, у Георгия не спросил. А ваши родители?

— Ай. — Вано горестно покачал головой. — Папа от турков чуму подхватил, когда воевал под Карсом. А мама при родах Тамары умерла. Круглые сироты мы.

— Мои соболезнования!

— Спасибо, друг! А твои?

— Я тоже круглый сирота…

— Ай-яй-яй! Выпьем, помянем наших родителей. Царствие небесное!

— Царствие небесное, — повторили мы с Малхазом, вставая.

Выпили. Сели. Малхаз тут же наполнил кружки.

Супра была выстроена по всем законам театральной драматической постановки. Плавное восхождение на вершину с помощью множества закусок. Кульминация в виде горячих блюд — котлет из утки с овощами в вине. И снижение накала кулинарных страстей с помощью фруктов, сыров и медового десерта с тыквой. И, конечно, основной мотив задавало вино и тосты, которые нарастали крещендо.

Пока разминались закусками, немного рассказал про наши приключения. Не в грузинском стиле, когда впереди все пылает, а позади — рыдает, хотя речь идет о поимке курицы в птичнике. Нет, поведал про бой на перевале как о само собой разумеющимся и обыденном событии. Братья ахали, как и вся дворня. Незаметно подступили и грели уши.

Среди слуг краем глаза заметил красный покров сердца Тамары. Мелькнула мысль или голос повысить, или драматизма в рассказ добавить, чтобы перед девушкой покрасоваться. Мелькнула — и пропала! Не к лицу Зелим-бею воспевать свои подвиги!

Когда добрался до сцены, как болтался вниз головой на краю пропасти, услышал её восторженно-испуганный возглас. Но и здесь не изменил себе. Со смехом поведал братьям, как Спенсер меня как ведро из колодца вытягивал наверх.

— Вах! — не удержались братья, слушавшие мой рассказ с открытым ртом. — Приключись такое с кем-нибудь из наших знакомых в Тифлисе, разговоров хватило бы на год или два. Тамара, ты слышала⁈ Какой молодец у нас в гостях!

Тамара братьев не послушалась. Резко развернулась и скрылась в доме, будто её застали за неприличным. Любой бы на моем месте удивился: девушкам свойственно проявлять любопытство. А мне — понравилось! Не из-за ложной скромности. А из-за очевидного неприятия юной девушкой грузинской восторженности по поводу и без. По крайней мере, так я понял эту сцену. Хм… А ведь в такую можно и влюбиться!

Братья бегство Тамары проигнорировали. И спустили меня с небес на землю своим предложением:

— Ты кушай, кушай, брат. Набирайся сил!

К моему удивлению, многих блюд я не знал. Видимо, грузинская кухня много потеряла или переосмыслила за полтора века. Не было томатов, основным колером стола был зеленый. Сациви из баклажан, хачапури с речной рыбой (Риони под боком) и дамбалхачо — грузинское фондю с одноименным сыром — все это было праздником моему животу.

А вот с пиром духа дело не заладилось. Дальнейший наш разговор то и дело принимал странный окрас с ноткой горечи. Говорили о политике.

Братья рассказали, что приняли участие в заговоре против русских пять лет назад. Этот комплот придумали недовольные князья. Собирали дворян на посиделки, пили много вина и еще больше кричали, как вырежут всех русских в Тифлисе.

Дальше горячих клятв и обещаний дело не пошло. Никакой организации, ни, тем более, подготовки и распределения ролей. Даже вооружиться толком не могли или подтянуть верных людей из провинции. В итоге, кто-то испугался и донес в Канцелярию Розена.

Начались аресты, допросы. Жандармы быстро выяснили, что заговор оказался, по сути, опереточным. По его «опасности» определили и наказание. Несколько человек выслали из Грузии, но не в Сибирь, а в губернские города. У кого-то отобрали имение. Кузенов попросту выставили из Тифлиса в деревню с запретом возвращаться в столицу края.

Здесь они явно скучали. Ездили на охоту. Разбирали споры местных крестьян. Или пьянствовали у себя во дворе под навесом из винограда.

Больше всего их задела ссылка из-за того, что они теперь не знали, как сестру Вани и Георгия выгодно выдать замуж.

— Где ей здесь мужа искать? То ли дело в Тифлисе. Там много ценителей редкой красоты.

— Как же они смогут разглядеть Тамару, если она в покрывало завернутая ходит? — спросил я.

— Можно отправить ее в женскую баню в четверг. Есть одна такая в столице.

— И что? Причем тут смотрины?

— Понимаешь, есть такой закон, что по четвергам в ту баню пускают и мужчин.

Я догадался, что «закон» этот пошел от мусульман, которые по четвергам обязательно посещали хамам перед пятничной молитвой.

— Женскую часть раздевалки от мужской отделяет тонкая зеленая саржевая занавеска. И многие ходят в баню на красоток в чем мать родила полюбоваться. Мы тоже ходили! — честно признались кузены.

— Неужели сестру пошлете, чтобы на нее в костюме Афродиты пялились все подряд?

«Уж, не ревную ли я⁈»

— А что такого? Как еще заставить князей раскошелиться на хороший выкуп за невесту? — бесхитростно признались кузены. — Теперь же, из деревни, можем только в Абхазию ее отправить. Были у нас посланцы от князя Шервашидзе, владетель Абхазии. Может, и выгорит дело с помолвкой! А все русские виноваты! — нелогично подытожили они этот странный разговор.

— Зачем вы в заговор полезли? Тем более, в такой странный?

— Русских не любим! Пришли к нам и распоряжаются! Где это видано, чтоб дворян их имений лишали? И из родного края высылали?

— Так вы же их сами позвали! Чтобы защититься от персов и турок!

— Вот какой ты непонятливый! Позвали защищать — защищайте! А не превращайте нас в своих подданных и нашу землю — в свою губернию!

— То есть вы хотели, чтобы их войска вас защищали, а сами жили бы, как прежде? Не неся никаких обязанностей? За здорово живешь?

Грузины удивленно переглянулись, будто я чушь сморозил.

— Ну, да! А что тут такого? — ответили любимым присловьем.

— Что такого? Просто объясните мне, зачем русским умирать, сражаясь с теми же горцами, защищая военно-грузинскую дорогу? Или на последней войне, когда брали Ахалцыхский пашалык?

— Наши тоже воевали! Папа голову сложил! — набычился Ваня.

— Вы воевали за свою землю, чтобы грузин из-под турецкого ярма вырвать. А русским это зачем, если в Имеретии, Кахетии и Гурии остались бы свои князья?

Грузины почмокали губами, напрягли мозговые извилины и ничего внятного не придумали, чтобы мне возразить. Перевели разговор на свою жизнь в Тифлисе. Оказалось, они находили ее восхитительной. И ссылка в деревню их крайне тяготила.

После такого признания оставалось лишь признать их ребятами недалекими, если не сказать грубее. Как понять? Вот, ты живешь и радуешься. Тебе все по нраву. Но тебя так и тянет на приключения. В итоге, рушишь все свою жизнь, влезая в дела, к которым не имеешь никакого отношения и даже не понимаешь, зачем тебе это. Можно сказать, спускаешь в унитаз свою судьбу. Но виноватишь в этом не себя. Зачем? Проще объявить виновными русских и жить дальше, лелея свою ненависть.

При этом я, практически, был уверен, как на самом деле они попали в эту передрягу. Я же знаю, как это обычно происходит в Грузии. Ни хрена их политика не интересовала. Жили в своё удовольствие. Попивали винцо, ели досыта. Тут объявился какой-то якобы друг. Или сродственник, седьмая вода на киселе. Юноша с горящими глазами и мусором в голове. Материл русских, сообщил о заговоре, призвал их присоединиться. Умный бы вежливо отказался. Но они же как рассуждали? Друг-кисель предложил, пригласил. Отказывать неудобно. Никак нельзя отказать. Прям, западло! И бросились ходить на собрания. Которые, уверен, проходили за накрытыми столами. И вот сидят они за этими столами. Едят, пьют. И каждую минуту кто-нибудь встаёт и двигает тост. Хвалит всех за мужество, даёт клятву идти до конца, чтобы покончить с игом проклятых «русеби». Встаёт следующий, хвалит предыдущего, хвалит всех. Уверяет, что Сакартвело возвеличится после того, как они выгонят русских и станут управлять страной. Потом, понятное дело, все обнимаются и целуются. А по итогу, «Союз меча и орала» и то, наверное, был более серьезным заговором. Эх-хе-хе!

… Больше всего кузены тосковали по тамаше. Так называлась по-грузински джигитовка. На площади в Тифлисе устраивали скачки и игры, на которые собирались все, кто служил в русских полках — линейные казаки, черкесы, мингрельцы, имеретинцы, храбрейшие из храбрых тушины, гурийцы, курды, татары казахские и шамшадильские, карабахцы и шамахинцы, турки, армяне и даже поклонники тьмы, йезиды. Все хвалились молодечеством, умениями управлять конем и навыками обращения с оружием.

— Нет, среди прочих, равных нам кавалеристов! Ни турки с их тяжелыми седлами, под которыми и лошадь не видно. Ни татары, что любят налетать вихрем, чтоб тут же повернуть назад. Никто не мог повторить то, что делал Ясси Андроников! — хвалились кузены, перебивая друг друга.

— Чем же так выделялся князь? — спросил я с интересом и немного подначивая сотрапезников.

— Он мог на всем скаку через площадь вытащить из-под себя седло, поднять его над головой, а потом пристроить на место! А всей длины майдана, чтоб ты знал — не более двухсот шагов!

— Брат! Расскажи Зелим-бею, как ты джерид словил[1].

— Сам расскажи!

— Наш Ваня всех поразил, когда поймал рукой брошенное ему в спину копье и отправил его обратно! За такую ловкость, крепкую руку и верный глаз пожаловал ему русский барон Остен-Сакен десять рублей серебром!

Русский барон Остен-Сакен — это, конечно, звучало, как совершенная нелепица. Еще более поразительным был список участников игр на тифлисской площади, куда, судя по рассказам кузенов, собирался весь Кавказ.

— И, вот, вы лишились всех своих удовольствий и теперь сидите в деревне, — выступил я в роли капитана очевидность.

— Лишились! — понурили головы кузены. — Но вино в бурдюках еще осталось! Завтра устроим тебе настоящий пир! Сегодня на скорую руку все собрали. А, вот, завтра… Дичь привезем!

За дичью им далеко ездить не пришлось бы. Полная дичь у них в головах угнездилась. Но кто я такой, чтобы им об этом сказать?

Два неотёсанных мужлана. Деревенщины. Больше всего мне было жалко их сестру. Какая доля ее ожидает? В Абхазии, в малярийном краю, среди черкесов с их суровыми нравами…

Впрочем, не сужу ли братьев по гамбургскому счету? Дети своего времени, что еще они могут думать и делать? Хорошие ведь мужики, хоть и спесивые дворяне! Гостеприимные! Открытые! Простые как пять копеек, что в их случае скорее плюс, чем минус. Не хочу быть неблагодарным!

Я попросил слова, чтобы произнести последний тост, сославшись на дикую усталость. Ваня и Малхаз с пониманием отнеслись к моей просьбе, не пытались еще удержать за столом. Тост я сказал хороший, от души. Старался. За все поблагодарил. Особо пожелал, чтобы черная полоса в их жизни исчезла навсегда. Выпили, обнялись, расцеловались. Баадуру было велено проводить меня в нашу со Спенсером комнату. Ваня и Малхаз остались сидеть за столом. Пить будут еще долго.

Баадур провел меня к комнате. Я остановился на пороге.

Эдмонд возлежал на подушках. Манана накладывала какую-то жидкую мазь на бинты. Наверняка, разбавленный водой мёд! Как он действует, я не представлял. Надо будет расспросить Тамару. Принцесса в этот момент кормила Эдмонда с ложечки.

Эдмонд был на вершине блаженства. Посмотрел на меня. Чуть закатил глаза, выражая восторг.

— Вам нужно лечь? Мы скоро закончим, — сказала Тамара.

— Прошу вас! Не торопитесь! Я подожду! Как он?

— Пока плох. Но ничего. Бульон Мананы по моему рецепту всех на ноги поднимает!

Манана, услышав такое определение, прыснула.

— А это мазь? — показал на бинты.

— Тоже помогает, — уверила меня Тамара. — Вам тоже нужно руку намазать.

— Да, — махнул я рукой. — Потом.

— Нужно сейчас, — мягко, но непреклонно настояла юная девушка.

«Это, я, кажется, ошибся в своих прогнозах. Не через год-два. Такими темпами она через полгода всех на колени поставит!»

— Что ты с девушкой обсуждаешь? — Спенсер воспользовался тем, что Тамара перестала его кормить.

— Наши раны. Обещает поставить тебя на ноги!

— Не сомневаюсь! Прошу, передай дамам мою уверенность в благоприятном исходе и мои благодарности им обеим.

Я передал.

— И, кстати, Коста. На твоём месте я бы серьезно задумался об этой удивительной девушке!

«И этот туда же! — я вздохнул. — Малика, царица! Кажется, твое пожелание сбывается!»

[1]Джерид — короткое метательное копье.