Черкес 3. Побег из волчьей пасти

Глава 16 Рождение Зелим-бея

В нескольких десятках метров от нас с вершины нависавшей над каменной осыпью скалы сорвалась часть снежной шапки. Слава Богу, не лавина. Но и этой кучи льда нам бы хватило за глаза. Мы избежали смертельной опасности.

Лошади тоже так считали. Они били копытами, хрипели, пятились назад. Даже привыкший к горам катер был возбужден и мотал головой, будто говорил: нет, дальше не пойду. Стоило немалых трудов успокоить коней.

— Это знак! — закричал Софыдж.

— Не ори! — я цыкнул на него, делая страшные глаза. — В горах нельзя кричать!

— Я не поеду дальше! Боги нас предупредили! — продолжил напряженным шепотом наш проводник. Абадзинец был перепуган не на шутку.

— Что он говорит? — так же шёпотом спросил Спенсер, наглаживая своего коня по шее. Видимо, вспомнил уроки тестя Аслан-Гирея.

— Не хочет ехать дальше! Испугался!

— Предложи ему золото! Без проводника мы пропали!

Я попробовал обойтись без этого. Напомнил Софыджу про обещание нас доставить до Сванетии, данное Гассан-бею. Прямо обвинил его в трусости, хотя, во избежание конфликта, не стал называть его женщиной. Но абадзинец был неумолим. Лишь хмыкнул на слова о будущей мести адлеровского князя.

— Черкесия большая! Перезимую на побережье рядом с русскими, а потом на Кубань подамся!

— Как же ты вернешься? Как реку один перейдешь?

— Как-нибудь переберусь. Я место переправы запомнил… И не вздумай хвататься за свои пистолеты. Меня ими сейчас не напугаешь! Выстрелишь — вас камнями накроет!

Он поворотил своего коня, не удосужившись попрощаться и стал спускаться.

Я не стал трогать револьверы. Этот мараз был прав, стрелять в горах себе дороже.

Недаром я его подозревал. Думал нападет, чтобы завладеть нашим добром. Но все оказалось проще. Эта двуличная скотина просто был трусом. При первом признаке опасности сбежал, не задумываясь. Возможные последствия его сейчас не волновали. Об этом он подумает, когда окажется в безопасности. А сейчас для него главное — это спасти свою шкуру. Странный выбор Гассан-бея. Быть может, он хотел, чтобы мы остались в горах?

— Что будем делать? — спросил я Эдмонда.

Англичанин стоял бледный, отчетливо выделяясь в своей красной одежде на фоне свалившейся кучи снега. Зубы сжал крепко. Смотрел вслед удалявшемуся, не говоря ни слова. Лишь продолжал успокаивать коня нежными поглаживаниями по шее.

— У нас есть припасы. Есть две вьючные лошади, одна из которых — отличный ходок по горам. Можем рискнуть, — предложил я.

Эдмонд заговорил, выдержав паузу. Видимо, случившееся его подкосило.

— Сколько раз мы уже смотрели смерти в лицо? Я не суеверен, как сбежавший мерзавец, но порой мне кажется, что ты, Коста, — мой талисман. Мой ангел хранитель.

— И…?

— Разве у нас есть выбор? Сейчас я уже не уверен, что нас встретят в Адлере с распростертыми объятиями. Проскочить к русским в Гагры — невыполнимая для нас задача. Все походы к крепости, как мы убедились, стерегут черкесы. Нам не остается другого, кроме как прорываться через перевал. Во всяком случае, попытаться. Всего несколько километров… — Спенсер тяжело вздохнул.

Я смотрел прямо в его глаза, пытаясь уловить хоть тень сомнения. Идти на перевал без уверенности в успехе означало погибнуть. Но Эдмонд был уверен в себе. Уверен во мне. Все-таки эти англичане сделаны из железа. Этого у них не отнимешь. Именно эта твердость сделала их владыками мира. Позволила пересечь Африку. Завоевать Индию и добраться до подножия Гиндукуша. Основать Гонконг. Даже стать «белыми раджами» Борнео, подчинив себе малайцев, «охотников за головами»[1].

И сейчас в глазах Спенсера я видел такую же решимость идти до конца. Наплевав на все.

— Попытка не пытка, как говорят русские.

Эдмонд не понял, поэтому переспросил.

— Коста, ты со мной?

Я рассмеялся, и Спенсера отпустило. Он понял, что я принял решение.

— Ты забыл, кунак, что я тебе сказал в Одессе? Ниточка с иголочкой! Мы с тобой — как ниточка с иголочкой. Куда ты, туда и я.

Эдмонд рассмеялся следом.

— В Гаграх ты хотел меня бросить!

Это не было обвинением. Это было дружеское подтрунивание. Я протянул руку. Спенсер крепко ее пожал. Потом не выдержал и крепко меня обнял.

— У меня не было друга, преданнее тебя!

Я смущенно кашлянул. Два мужика, обнимающихся на подходе к главной вершине Кавказа… А впрочем, наплевать. Я обнял его столь же крепко.

— Мы все преодолеем! — вспомнил я строки из песни Дина Рида, который перепел величайшую песню надежды. Надежда нам была нужна как воздух!

Сейчас, если следовать канонам вестернов, нам следовало захлюпать носами и смущенно отвернуться друг от друга. Вместо этого, мы просто сели на своих коней и отправились дальше в горы. Успокоившийся катер уверенно цокал копытами, безошибочно находя дорогу в обход свалившейся кучи снега. Мы не оглядывались назад. Не следили за удалявшейся фигурой предателя Софыджа. Вперед, только вперед!

… Через час несложного подъема мы остановились. Что-то еле уловимое изменилось вокруг. Мы услышали нарастающий вой ветра. Где-то в стороне от нашей тропы сорвались камни и, громко ударяясь о родную скалу, покатились вниз. Не камнепад, нет. Отдельные булыжники или осколки, вдруг решившие, что засиделись в горах и пора наведаться на плато.

— Смотри! — Спенсер указал рукой вниз, на сосновый лес, который мы проезжали перед переправой через реку.

Деревья шатались и гнулись как тростинки. В воздухе летали сучья. И без того покореженный сосняк на глазах превращался в непролазную чащу.

— Поднимается буря! Нужно искать укрытие! — Спенсер завертел головой, оглядывая ближайшие скалы.

— Пастух говорил о пещере! — закричал я, забыв об осторожности. Стоило ли о ней думать, когда ветер завывал все сильнее?

Мы погоняли лошадей, взбираясь выше. Умные животные и сами ускорились. Инстинкт управлял ими сильнее, чем удары пятками по бокам. Вокруг с гор летели камни. Они ударялись о тропу и разлетались как шрапнель. Лошади каждый раз испуганно всхрапывали. С их губ летела пена. Мы вжимали головы в плечи, ежесекундно ожидая рокового удара. Любая задержка, тем более остановка, означали неминуемую гибель.

Нас спас катер. Видимо, он знал, куда идти. Он привел нас к зияющей дыре в скале — к темной пещере со входом, достаточным чтобы прошла, пригнув голову, лошадь.

Пещерой активно пользовались. Наши предшественники оставили здесь даже небольшой запас дров. И несколько факелов у входа. Один мы зажгли. Стреножили лошадей. Прошли вглубь пещеры и обнаружили подобие кострища. Вскоре в нем весело плясал огонь. Дым уносило куда-то вверх — в незаметные глазу трещины в своде.

Мы устроили себе лежбище. Подогрели еду. Даже ухитрились сварить себе кофе без всякого кофейного набора, от которого я избавился в страшном лесу. Ни дать, ни взять, отель «У погибшего альпиниста». Я прикусил язык, чтобы не сказать это вслух. Плохое сравнение! Здесь, в горах не стоило шутить на тему смерти.

Спенсер отошел к выходу из пещеры. Вернулся.

— Буря успокоилась! Я пешком схожу на разведку.

— Стоит ли идти одному?

— Коста! Сегодня мы точно не пойдем к леднику. Только с утра, чтобы иметь световой день в запасе. Я хочу посмотреть тропу. Быть может, буря превратила ее в непроходимую.

— Хорошо! Я присмотрю за лошадьми. Возьми на всякий случай палку пастуха!

Я улегся у костра. Смотрел на игру теней на своде пещеры.

Интересно, кто в ней побывал до нас? Наверное, сваны здесь отдыхали, пробившись через ледник. Или карачаевцы, как и мы, укрылись от бури, преследуя кровника. Пастух рассказал, что месть здесь надолго не откладывают. Если кто-то из пришлых взял жизнь карачаевца, за ним погонится все селение и будет преследовать, пока не прикончит. Суровые законы гор! Быть может, даже имя пещере дали в честь кровавого результата местных разборок?

«Как же я изменился! Как закалили меня все испытания! Особенно те, что выпали на мою долю в Черкесии. Я стал настоящим бойцом!»

Я успокоил разгулявшееся воображение и сосредоточил мысли на своих отношениях с Эдмондом. Оставляя в стороне его политическую близорукость или предвзятость и тот факт, что он шпион и убийца на службе английского короля, Спенсер — отличный мужик и хороший товарищ. И — главное — делает, помимо разных гадостей, большое дело. Его книга может стать куда важнее его миссии. Если ее дополнить моими показаниями, русская разведка получит уникальный отчет о состоянии дел во внутренних районах Черкесии, где мы побывали. Мне следовало его беречь как зеницу ока. Иначе все тяготы, что выпали на нашу долю, могут оказаться бесполезными.

Интересно, меняет ли мое участие в экспедиции историческую реальность? Я не историк, тем более, не специалист по Кавказу. Откуда мне знать, был ли представлен широкой публике отчет Спенсера об поездке на Кавказ? И если был, насколько его изменило мое вмешательство? Если бы только знать… Но я не знаю.

Спенсер вернулся через два часа. Уставший, но довольный.

— Тропа проходима! Сперва идет участок, который преодолеем верхом. Потом придется спешиться. Тропа сузится настолько, что пойдем гуськом за лошадьми. Камней много, но коню найдется место копыто поставить. До самого ледника на перевале я не добрался. Но, надеюсь, переберемся. Лишь бы погода позволила. Давай отдыхать.

Утром мы не спешили выходить в поход. Дождались, пока солнце разгонит туман. Готовились. Оставили часть поклажи в пещере, чтобы лошади шли налегке. Приготовили верёвки и палки с железными наконечниками. Смазали веки черным настоем, растворив немного пороха в воде. Пора выдвигаться!

Не успели мы подняться по тропе несколько сот метров, сзади послышалось конское ржание. Нас кто-то догонял. Мы остановились, чтобы дождаться преследователей — Спенсер впереди, я сзади с интервалом в пару метров. Спутники на перевале нам точно не помешают!

Когда красивые, но уставшие черкесские лошади показались из-за подъема, сердце пропустило удар. Старые знакомые! Впереди ехал юный темиргоевской князь Бейзруко, за ним Джанхот с вьючной лошадью в поводу и замыкал колонну неизвестный мне всадник с намотанной на феску чалмой. Неужели турок?

Я оглянулся на Спенсера. Он потянулся к своему штуцеру. Я покачал головой, призывая его к спокойствию. Стрелять здесь — безумие! Все поляжем под камнями или снежным завалом.

Что делать? Мы находились на узком карнизе, где с трудом могли бы разъехаться два всадника. С одной стороны шла ровная, будто срезанная ножом, скала, с другой — пропасть, не очень глубокая, но любому хватит шею сломать. Пытаться удрать? Бессмысленно. Спенсер вчера проверил: скоро придется спешиваться и идти за лошадьми. В той узости мы окажемся в еще более невыгодной позиции. Кто помешает черкесам просто столкнуть нас с тропы?

Черкесы подъехали почти вплотную. Нас разделяло метра три. Все молчали. Никто никого не приветствовал. Руки лежали на кинжалах.

Мы и сейчас, на лошадях, а не пешие, были в более уязвимом положении, чем наши противники. Мне пришлось развернуться в седле, чтобы за ними следить. Что может помешать Бейзруко ткнуть мне в спину своей шашкой, как копьем? Рискнуть, что ли, и расстрелять их из револьвера? Несколько сорвавшихся на тропу мелких камней, чье падение спровоцировал топот копыт восьми коней, стали мне ответом.

— Эдмонд, догоняй лошадей. Я попробую их задержать!

— Коста! Это безумие! Они изрубят тебя!

— Не спорь! Просто езжай вперед! Разрывай дистанцию! Я не рискую жизнью. Между мной и молодым князем нет вражды. Мы были даже дружны. В худшем случае, он меня ранит.

Спенсер тронул свою лошадь, я последовал за ним, аккуратно придерживая коня, чтобы увеличить разрыв между нами. Сидел полуобернувшись, не спуская глаз с догнавшей нас троицы.

Впереди ехал Бейзруко на своем Черноглазе. Юный князь был бледен. Тени лежали под глазами. Видимо, он еще не оправился от раны, и погоня его измотала. Он был сосредоточен. На меня не смотрел. Его взгляд сверлил спину удалявшегося Спенсера. Было видно, что он сорвется в атаку в любое мгновение.

Я все просчитал. Его враг-англичанин сейчас удалялся. Я загораживал дорогу. И мог — ему не следовало исключать эту возможность — вызвать обвал, когда мой спутник удалится на безопасное расстояние. Значит, от меня исходит угроза. Убивать необязательно, достаточно обезвредить и убрать с пути. Мне осталось лишь спровоцировать князя на атаку.

Я отвернулся, подставляя спину, и напряженно замер. Бейзруко хвалился, что научил коня скидывать передними ногами противника с его лошади. Поэтому следовало ждать нападения Черноглаза. Сейчас подходящий момент. Мне было нужно соскользнуть со своего Боливара (я не был оригинален в именовании своих лошадей) в ту самую секунду, когда копыта Черноглаза устремятся к моей спине. Потом я намеревался развернуть свою лошадь поперек тропы и использовать ее как баррикаду. Времени Спенсеру я выиграю таким маневром достаточно, чтобы преодолеть самый опасный участок тропы перед ледником.

Я все рассчитал почти верно. Почти! Черноглаз меня атаковал, а я чуть замешкался. И его копыто меня зацепило. Вместо плавного соскока вышло неловкое приземление. Я не упал, нет. Устоял на ногах. Потерял несколько бесценных секунд, восстанавливая равновесие. И, к сожалению, приземлился не с той стороны лошади, как было задумано. Не у скалы, а у пропасти. Тем не менее, я принялся толкать Боливара, пытаясь развернуть.

Бейзруко спрыгнул со своего коня и двинулся на меня. Морщился от раны в груди, но кинжал держал крепко. Он не предлагал мне уйти с дороги. Я, к своему ужасу, вдруг понял, что предложения разойтись миром не будет: он идет убивать.

— Разве между нами есть вражда? — попытался я его остановить, взывая к его разуму и оставив попытки загородить проход лошадью.

— Теперь мне достанутся твои револьверы! — усмехнулся князь, надвигаясь и отводя руку для удара. — Слабак! Ты даже не обнажил свой кинжал!

— Остановись, князь! Я заговоренный! — предпринял я безумную попытку избежать смерти. Моего скромного запаса адыгских слов хватило на нашу беседу.

— Что скажешь на это, удэ⁈ — вскричал князь и с силой ударил меня кинжалом в живот.

Звякнуло! Кинжал вонзился точно в центр пояса с золотыми монетами. Я почувствовал тупой удар, но воистину драгоценный металл меня спас.

Князь отступил на шаг и замер в ошеломлении. Глаза его расширились. В правый тут же с силой влетела стальная полоска немого алжирца. Я исполнил левой рукой свой лучший бросок ножа Бахадура. Тренировки не прошли даром.

Бейзруко зашатался, выронил кинжал и упал лицом вперед. Я подхватил тело у самых камней тропы, не давая лицу князя разбиться. Осторожно опустил и перевернул на спину. Князь был мертв.

Молчун, забыв, что значит его имя, тут же с жаром начал что-то долго объяснять «турку». Слова «колдун» и «заговоренный» то и дело мелькали в его речи. Его спутник испуганно смотрел на меня, не моргая и не пытаясь что-то предпринять.

— Джанхот! — окликнул я Молчуна, опускаясь на колени у мертвого тела. — Принеси бурку и бурдюк с водой.

Он, к моему удивлению, повиновался. Несколько даже суетливо, как мне показалось. Спрыгнул с коня, принес то, что я потребовал. Расстелил бурку рядом с телом Бейзруко. Я с трудом вытащил стальную пластину из глазницы. Сделал знак Джанхоту ухватиться за ноги погибшего князя. Сам взялся за плечи. Мы перенесли тело на бурку.

Молчун полил водой из бурдюка на тряпку, которую я взял в руку. Мне хотелось отдать последний долг князю. Стал отмывать его прекрасное лицо с одним уцелевшим глазом. Прекрасное, когда тряпка прикрывала пустую глазницу. И ужасное — когда я отводил тряпку в сторону, чтобы прополоскать.

— Почему князь преследовал Спенсера? — прервал я тягостное молчание.

Джанхот, стараясь не смотреть на обезображенное лицо Бейзруко, покопался в газырях на его черкеске. Вытащил один из пенальчиков. Вытряхнул оттуда две пули. Я все понял. Два характерных выступа, которые направляли патрон в канале штуцера, неопровержимо свидетельствовали: это пули от винтовки Спенсера. Ни у кого в Черкесии не было такого оружия.

— Одна пуля — из мишени, которую мы ставили, когда соревновались с инглезом на дальность выстрела. Вторая — из сердца Джамбулата, — расставил все по полочкам Молчун и добавил. — Хакким — хороший стрелок.

— Кто об этом знает?

— Вожди знают! Но они будут молчать. Им нужна помощь англичан. А еще Джамбулат им мешал. Не хотел с русскими воевать.

— Политика! — сказал я, как выплюнул.

— Она самая, — согласился Джанхот.

Мы снова замолчали. «Турок» стреножил лошадей, подошел поближе и присел на корточки.

— Вы специально гнались за нами? — снова прервал я тишину.

— Нет! Случайно вышло. Ехали в Стамбул к Сефер-бею. Давно запланировали. Услышали о вас, когда ждали корабль у Гассан-бея. Все только про тебя и говорят. Тогда и решили за вами погнаться. У реки встретили абадзинца. Ругался на тебя. Чем-то ты его напугал. Переждали бурю под скалой и с рассветом помчались в горы.

Я вернул кинжал в ножны на поясе князя. Мы завернули мертвеца в бурку. Туго перевязали верёвкой. «Турок» активно помогал. Помалкивал. Потом не выдержал и спросил:

— Почему не забрал оружие? Оно твое по праву. И конь — тоже твой.

— Приторачивайте тело к Черноглазу! — приказал я вместо ответа.

Черкесы вылупились на меня, словно привидение увидели.

— Коня не заберешь? Такого коня⁈

Я не стал комментировать. Лишь снова махнул рукой: привязывайте!

— Странный ты, урум! О тебе уже много говорят в горах. Теперь начнут еще больше!

— Еще страннее, — усмехнулся я, — слышать разговоры про досужую болтовню от человека, которого зовут Молчун!

Джанхот расхохотался.

— Давайте присядем! — предложил я. Нам было что еще обсудить.

Уселись полукругом на корточки прямо на тропе.

— У вас есть вопросы к Спенсеру? — без обиняков спросил я черкесов.

— У меня остался, — кивнул Джанхот. — До Джамбулата мне дела нет. Мой князь — Мансур. И я не Темиргой. Натухай! Но хакким меня отравил.

— А я тебя спас! — возразил я.

— Я знаю! — кивнул Молчун.

— Давай закроем эту тему, а? Инглез уедет. Больше ты его не увидишь. Отвезешь князя к сестре? Или к другой родне?

— Отвезу! — согласился Джанхот. — Решено! Если инглез уезжает, между нами нет вражды. Но если вернется, пусть знает: я буду ждать!

— А ты? — спросил я «турка».

— С вами поеду, если возьмете. Мне в Трабзон нужно.

— Поклянись, что не задумал недоброго!

— Клянусь!

— Хорошо! Иди к лошадям, готовься. Мне еще пару слов Джанхоту нужно сказать.

«Турок» отошел к коням, стал поправлять упряжь. Отвязал свой мешок от единственной вьючной лошади. Ему она была нужна меньше, чем Молчуну.

Мы с Джанхотом сидели рядом. Смотрели на горы. Может ли их вид когда-нибудь надоесть? Их первозданная мощь меня всегда поражала. Но горы Кавказского хребта — это нечто особенное. Все разные. И такие неприступные! Сколько народу их будет штурмовать без устали, считая достойным противником?

— Послушай, Джанхот! Тут вот, какое дело… Наш бой с князем… С ним не все гладко!

— Кровной мести боишься? — понял мой интерес Молчун.

— Не в мести дело! Хотя и в ней тоже. Скажи, Бейзруко чтил кодекс «уорк хабзэ»?

— Больше, чем мать с отцом! — без запинки выпалил Джанхот.

— Как ты считаешь, в нашем бою все было по чести?

Молчун задумался. У него затекли ноги. Он встал, походил и снова уселся рядом.

— Наверное, у тебя есть что сказать. Я не понимаю! Объясни!

— Бейзруко гнался за Спенсером, но напал на меня. Так? — Джанхот кивнул. — Он напал на меня, крича, что хочет завладеть моими револьверами, которые ему приглянулись. Так?

Джанхот снова кивнул:

— Он про эти револьверы всем уши прожужжал! Но в чем подвох? Ты стоял у него на пути. Он хотел заполучить добычу. Какой черкес откажется от своей мечты⁈ — он задумался и повторил. — Не пойму, в чем подвох. Куда ты клонишь?

— А еще он крикнул, что я — слабак. Так?

Джанхот снова кивнул. Его лицо озарила искра догадки. Я не стал дожидаться, пока он сам ее озвучит. Сказал, как припечатал:

— Князь, который предложил в ауле мне свою дружбу, которому я не сделал ничего плохого и который, вроде как, жил по рыцарскому кодексу, напал на слабого врага, чтобы завладеть его имуществом. Как пропащий абрек! Как шакал!

Джанхот вскочил на ноги и зашипел. Прозвучало страшное оскорбление! И некому было на него ответить. Он схватился за свой кинжал и с угрозой уставился на меня. Я не сдвинулся с места. Так и сидел на корточках, глядя на горца снизу вверх.

— Не спеши доставать кинжал, воин! Я все хочу устроить по чести!

Молчун сверлил меня взглядом. Потом успокоился и присел на корточки рядом.

— Что предлагаешь? — спросил хрипло.

— Всем скажем, что был поединок. Я вызвал. Не он. Нет урона чести в таком вызове. Он меня уважил, и мы бились на бурке. Я победил. Есть только одна загвоздка. Рана. Она не рубящая, а колющая. А в поединке положено рубить.

— Так бывает! — задумчиво заметил Джанхот. — В поединке всякое бывает. Мог случайно напороться. В крайнем случае, я подтвержу.

Он хлопнул себя по колену.

— Ну и хитрый же ты, урум! Если был поединок, нет основания для кровной мести!

Я согласно кивнул. Все слова сказаны. Более задерживаться не стоило.

Мы уселись на коней. Пришла пора разъезжаться: «турок» со мной — к леднику, Джанхот с телом Бейзруко — обратно в Черкесию.

Прежде чем разъехаться, Молчун спросил:

— Как теперь тебя называть? Ты больше не безымянный урум. Ты — победитель князя!

Я задумался. Посмотрел на тело Бейзруко. Вгляделся в далекую Черкесию, в которую возвращаться совсем не хотелось. Но кто знает, куда заведет меня судьба? А вдруг там, в этом страшном, но таком прекрасном краю, притаилось то счастье, которое мне пророчила моя Царица Малика?

— Скажи всем! Пусть называют меня Зелим-бей Заговоренный!

[1] Удивительная история английского авантюриста Джеймса Брука, ставшего раджой острова Саравак, входившего в султанат Борнео и основавшего династию «белых раджей», легла в основу приключенческого фильма «Край света» (2021). Коста его видеть не мог. О Бруке он узнал из фильма Ричарда Брукса «Лорд Джим» (1965) с несравненным Питером О’Тулом в главной роли.