Черкес 3. Побег из волчьей пасти

Глава 23 Боливар вывезет двоих

Тамара и Манана закончили процедуры с Эдмондом. Встали.

— Руку, пожалуйста.

Вот, чёрт! Я так засмотрелся на неё, что продолжал стоять истуканом.

«Соберись! — призвал я себя, закатывая рукав. — Не мальчик же! И дыхание успокой!»

Тамара взялась за мою руку. В первый раз я испытал её прикосновение. И как я ни был сосредоточен на том, чтобы дышать ровно, сердце не послушалось. Забилось чаще. Я задержал дыхание. Тамара, низко наклонив голову, внимательно исследовала раны, медленно поворачивая мою руку. Вглядывалась. Тонким пальчиком проводила по наиболее глубоким порезам.

Вдруг вскинула глаза на меня и тут же опустила их. Взгляд озорной. И застала меня с дурацким выражением на лице. Я же так и не дышал.

— Не больно? — в интонации явно читалась улыбка.

— Нет.

Можно было не сомневаться, что проделала всё это специально. Знала, что подловит меня. И хотела убедиться в своих предположениях. Убедилась. И была уверена теперь, что нравится мне. Поэтому и улыбка.

— Как это случилось?

Я медленно выдохнул. Неожиданно понял, что заметался, думая, как ей ответить.

«Начну рассказывать в подробностях, могу показаться хвастунишкой. Ей, конечно, не привыкать. В Грузии мужчины любят прихвастнуть и приукрасить. Но мне совсем не хочется таким показаться».

— Так… Упал случайно, — ничего умнее не придумал.

Тамара уже накладывала повязку.

— Видно, много раз падали! — и хотя в её ответе прозвучало сочувствие, но было очевидно, что она иронизирует, тем самым подтверждая наивность моей версии.

«Вот же… Она еще и остроумная. И соображает быстро. Что теперь? Отнекиваться? Соглашаться? Она же слышала мой рассказ во дворе! И так, и эдак буду выглядеть идиотом!»

— Да. Много, — я нашёл в себе силы усмехнуться.

Она среагировала на усмешку. Опять подняла глаза. Теперь смотрела чуть дольше. Оценивала. Я улыбнулся. Пожал плечами.

— Манана, подержи руку вот здесь, — обратилась к служанке.

Манана держала мою руку. Тамара накладывала очередную повязку.

«Она же мне коротко кивнула. Я же видел. Ей понравился мой ответ! Что я не хвастаюсь. Что я могу над собой посмеяться! Умная девушка!»

Тамара продолжала аккуратно бинтовать. Голова её склонилась ниже. Поневоле я чуть наклонил корпус. Мне очень хотелось сейчас почувствовать её запах. Я понимал, что, конечно, хочу еще и обнять её. Но теперь, когда обнять было невозможно и недопустимо, то хотя бы уловить запах. Она заметила моё движение. Её рука замерла. Тут же замер и я. Мы оба застыли. И оба не дышали.

Это был тот самый удивительный, редкий и ничем необъяснимый момент, когда два человека, едва знающие друг друга, сказавшие друг другу всего несколько слов, вдруг с очевидной ясностью понимают, что влюбились. Навылет.

Встречаются в жизни мужчины, которым кажется, что стремительность и глубокое чувство — понятия несовместимые. Несчастные люди! Они не знают, что такое любовь, которая поражает до смерти, как черкесский кинжал. Как финский нож, выскочившего из переулка убийцы!

— Что-то не так? — чуть не разрушила мгновение Манана.

— Все хорошо! — радостно выдохнула Тамара. — Да, Коста?

— Да, Тамара!

— Нужно будет вас завтра отвезти на серный источник. Мёд, конечно, поможет. Но источник быстрее заживит ваши раны. — Тамара вытирала руки полотенцем, которое ей протянула служанка. — Проверено!

— Да. Да! — тут же подтвердила Манана.

— Разве мы можем ослушаться? — я улыбнулся. — Если надо, значит, поедем.

— Спокойной ночи! — кивнула Тамара.

— Спасибо большое! Спокойной ночи!

Девушки вышли. Я выдохнул и стал раздеваться.

— Коста! — раздался насмешливый голос Спенсера. — Тебе нужно научиться скрывать свои чувства!

— И тебе не стыдно⁈ Что подсматривал?

— Нет!

— А ещё считаешь себя джентльменом!

— Да, я джентльмен! А ты, Коста, влюбился!

— Пошёл к чёрту!

Эдмонд рассмеялся.

— Я лучше посплю, — ответил он, удобнее укладываясь. — Я тебя понимаю, друг. Тамара — замечательная девушка. Ты же не станешь это…

— Нет. Отрицать не стану. Удивительная девушка!

— Но спешу тебя успокоить…

— Каким образом?

— Ты ей тоже нравишься. Я слышал это!

— Спи уже, оракул! Только, прошу, теперь засни по-настоящему!

Ответа не последовало. Вот, поди, теперь догадайся: на самом деле заснул или притворяется? Я вздохнул.

«Спенсер прав. Да и я это знаю. Я влюбился. Разбираться сейчас в этом — смысла нет. Копаться в себе тоже. Это — данность. А вот, что мне сейчас действительно нужно так — поспать. Утро вечера, как говорится…».

… — Коста! Коста!

Я вскочил. Совсем не утро. Глубокая ночь. Хриплый задыхающийся голос Спенсера. Очень напуган. Спросонья, шаря рукой, свалил свечу на пол.

— Что случилось? Война?

Наконец, поднял свечу. Руки дрожали, когда зажигал её. Подошёл к Спенсеру. Вид у него был ужасный. Пот градом. Майка насквозь мокрая. Судорожно дышит.

— Эдмонд, успокойся!

Я приладил свечу. Потом обнял Спенсера, приподнял, усадив. Поправил влажную подушку. Бросился за полотенцем. Начал вытирать пот с его лица.

— Потом. Потом. Это потом, — рукой куда-то указывал.

Я оглянулся.

— Будь любезен, дотянись до моего саквояжа в мешке.

— Что-то нужно?

— Да, да. Там сверху…

Я уже рылся в мешке. Достал его записи.

— Да, да.

— Эдмонд, сейчас не время делать записи! Прости, но ты и карандаша в руке не удержишь!

Спенсер попытался засмеяться.

— Мне всегда нравилось твое чувство юмора.

— Мне тоже нравится чувство юмора англичан. Но сейчас не об этом. Зачем тебе записи? Тебе нужно поспать.

— Это не мне.

— То есть?

— Это тебе.

— Эдмонд!

— Коста, прошу тебя… — Спенсеру пришлось несколько раз набрать воздуха, чтобы суметь продолжить говорить. — Прошу тебя, послушай…

Я кивнул, согласившись помолчать.

— Совершенно очевидно, что ты не выберешься из этой передряги с таким грузом, как я…

— Эдмонд!

— Коста, ты обещал… — Спенсер закашлялся.

Я замолчал.

— Сейчас нужно руководствоваться не эмоциями. Эмоции вообще, часто самый худший советчик человека. Сейчас нужно руководствоваться трезвой оценкой ситуации. И эта оценка, согласись, диктует единственно возможный выход. Ты должен бросить меня здесь, а сам должен выбраться. И выжить. Ты молод. У тебя вся жизнь впереди. У тебя сестра, племянник. Ты должен вернуться к ним. Или к девушке. Но прежде, это моя последняя просьба, сделай так, чтобы эти записи попали в руки моих соотечественников. Все-таки, это путешествие, как выясняется, оказалось главным делом моей жизни. И совсем не хочется, чтобы этот отчет сгинул вместе со мной… Так ты выполнишь моё последнее желание?

— Не выполнить последнее желание приговоренного к смерти⁈ Это негуманно и нецивилизованно! — я усмехнулся.

Спенсер напрягся.

— Опять ты шутишь? — вопрос выдавал его неуверенность в моем отношении к его речи. Практически, к собственному некрологу.

— Надеюсь, ты предложил мне это из добрых побуждений, желая сохранить мне жизнь. А не потому, что был уверен, что я с радостью ухвачусь за протянутую мне палку. Вздохну с облегчением, освобожденный из болота своих обязательств?

— Коста! Как ты мог такое подумать⁈ Нет, конечно! Я знаю, что ты человек чести и слова! Ты не раз и не два мне доказывал это. Как ты мог⁈ Но сейчас, посмотри! Очевидно, что я умираю!

Я отвернулся. Спенсер запнулся. Молча наблюдал, как я укладываю его записи обратно в мешок. Уложив, посмотрел на него.

— Это означает «нет»? — усмехнулся Эдмонд.

— Не только.

— Что еще?

— То, что ты больше никогда не будешь даже заикаться на эту тему.

Спенсер покачал головой.

— Но почему, Коста? Почему?

— Во-первых, потому, что ты не умираешь. Ты себе возомнил невесть что. Паническая атака. Только и всего.

— Нет, нет…

— Да, да. Это обычный кризис болезни. Её наивысшая точка.

— Пусть так! Но ты же знаешь, что после такого кризиса человек или…

— Никаких или. Ты выживешь!

— Почему ты так уверен? И что ты там копаешься⁈ — тут Спенсер попытался заорать, выказывая своё недовольство и недоумение.

Я улыбнулся. Последнюю минуту, демонстративно отвернувшись от Эдмонда, я копался в поклаже. Искал свежее бельё. Но более думал, что таким показным равнодушием смогу сбить его панику, привести в чувство. Нет, я не был уверен на все сто, что кризис закончится благополучно. Но и самому сейчас поддаваться панике, бегать с воплями и дрожащими руками было невозможно. А его естественная реакция на демонстрируемый мной зад в тот момент, когда он, по его же мнению, «прощался с жизнью», говорила о том, что «пациент, скорее жив, чем мёртв»!

Захватив свежее бельё, подошёл к постели «умирающего».

— Таак! — потянул. — Простыни, полагаю, тоже мокрые?

Спенсер растерялся. Кивнул. А дышал, между тем, уже чуть ровнее.

— Угу, — я задумался. — Тогда доспишь на моей постели. Ну-кась!

Я начал стаскивать с него исподнее. Эдмонд подчинился, как ребёнок.

— Помнишь, ты втолковывал мне, что у Англии нет ни вечных друзей, ни незыблемых правил — исключительно текущие соображения, конкретные задачи? — я тщательно вытирал его полотенцем.

— Да, конечно! И сейчас не откажусь от этих слов. Только не пойму: причем здесь это?

— Сейчас поймешь. Безусловно, исходи я из исключительно текущих соображений, я, конечно, должен был бы бросить тебя здесь, уж извини, подыхать. Или, даже раньше. В Кутаиси, например. Так?

— Дааа…– Спенсер выдавил согласие.

— Нет, Эдмонд. Нет. Может, стране и позволительно так себя вести, в чем я абсолютно не уверен… А, положа руку на сердце, считаю такое поведение и такие правила — попросту погаными. Но человеку так себя вести нельзя. Иначе — вымрем. И кому тогда нужна будет твоя Англия? Твои записи?

Спенсер молчал.

— Я расскажу тебе одну восточную притчу. Мастер и его ученик кладут кирпичную стенку в три кирпича шириной. Уже, практически заканчивают. И выясняется, что не хватает нескольких кирпичей, чтобы стена была готова. Мастер вздыхает. А ученик ему говорит, мол, в чем проблема? Давайте в середину положим не кирпичи, а засыплем ломом, крошкой. Сверху закроем целыми кирпичами. Как раз хватит. И будет все — шито-крыто. «Да, — отвечает мастер. — Мы, конечно, можем так сделать. Но только два человека будут об этом знать. И им всю жизнь будет очень стыдно!» «Кто ж об этом может знать, мастер⁈ — удивился подмастерье. 'Ты и я!»…

Спенсер молчал.

— Да, ты меня освободил от моего слова. Но, поступи я сейчас так, как ты предлагаешь, может и выживу. Но и только. Жизни уже не будет. Даже, если и проживу до ста лет.

— Я не хотел тебя обидеть, Коста… Просто…

— Просто это нецелесообразно?

— Да.

Я подхватил его. Перетащил на свою постель. Уложил. Накрыл одеялом. Эдмонд был не очень хорош. Но зато уже не паниковал. А это — больше чем полдела на пути к выживанию.

— И, кстати, про железные принципы твоей ненаглядной Англии. Уж, прости…

— За что?

— Ну, я подумал, когда еще мне представится момент все тебе высказать начистоту? Мало ли. Вдруг, действительно, ты… — я изобразил мертвого, сложив руки на груди, закатив глаза и высунув язык.

Эдмонд, борясь с кашлем, засмеялся.

— Ты, все-таки, иногда бываешь невыносим!

— Так ты — хороший учитель, а я способный ученик!

— Прошу тебя! Ты теперь хочешь, чтобы я помер от смеха! Черт с тобой! Выкладывай про Англию!

— Безусловно, великая страна. Такая история! Такой вес! Столько колоний!

Спенсер на каждый довод не без довольства покачивал головой. Я наполнил кружку водой. Поднес её ко рту Эдмонда.

— А ты не думал… — Спенсер жадно осушил всю кружку. — Еще?

— Нет. Продолжай.

— А ты не думал, что рано или поздно все это величие растает?

— Такого, конечно, нельзя исключить…

— Нет. Нельзя. И, допустим, лет через сто от всех ваших колоний останется… — я «задумался», — пара мелких островов где-нибудь на краю света. У берегов, например, Южной Америки. И все ваше величие будет заключаться в том, чтобы изо всех сил защищать, в общем, не особо важные островки, чтобы доказывать миру свою силу?

— Островки?

— Ну, да!

— А Индия⁈

— Конечно, вы потеряете её. Я не сомневаюсь в этом. Думаю, и ты в глубине души понимаешь, что на таком расстоянии и при огромном количестве населения Индии… Рано или поздно вы просто надорвётесь. Нет?

— Я, конечно, могу предположить такой исход. Но не верю в него.

— Как ты не веришь в то, что Россия утвердится на Кавказе?

— Да! Мир не позволит этого!

Я усмехнулся.

— Ты полагаешь другое? После того, что видел⁈

— Да, как ни странно.

— Но почему? Варварская страна. Варварские методы! И героическое сопротивление горцев!

— Да, методы часто неоправданно жестокие. Но, думаю, что в какой-то момент обе стороны поймут одну простую вещь. И когда поймут, то и методы изменятся, и сопротивление.

— И что же?

— Для Кавказа Россия — единственный надежный сосед и союзник. Только и всего, Эдмонд. Мне ли тебе говорить, что историю часто определяет география? Поэтому вы потеряете Индию, а Россия прирастет Кавказом!

Я замолчал. Спенсер выдохнул. Покачал головой.

— Понимаю, Эдмонд, понимаю. Все это весьма спорно. Но это моё мнение. А, как ты помнишь, мы уже вспоминали про Вольтера.

— Да, да… Я не отрицаю. И сейчас подтвержу, что готов умереть за твоё право высказать своё мнение.

— Давай, на сегодня, перестанем уже умирать!

— После того, как ты описал столь мрачную картину для моей страны? — Эдмонд улыбнулся. — Даже не знаю, чего мне теперь больше хочется. Умереть, чтобы не увидеть этого. Или, наоборот. Дожить, чтобы своими глазами убедиться!

— Я за жизнь! Тем более, что необязательно прислушиваться к моим сказкам. Я ещё много сказок могу тебе рассказать!

— Например? Честно говоря, ты меня увлёк!

— Ну, например… Не знаю… — я «думал». — Как тебе такая? В один из дней премьер-министром Англии станет женщина! Какая-нибудь, скажем, Маргарет. И все признают, что она — самый выдающийся премьер за всю историю страны!

— Ох! — Эдмонд покачал головой.

— Веришь?

— Эээээ… Нууууу… — Спенсер боролся. — С трудом… Но — такое возможно! Что ещё?

— Потеряв Индию, в какой-то момент, вы станете чувствовать вину за то, как вели себя там. Начнете лебезить перед ними. Выходцы из Индии заполонят вашу страну. Образуются целые города и районы, населенные только индийцами.

— Коста, ты уверен, что занимаешься своим делом? Может, пока не поздно, переметнёшься в мой лагерь? С такой-то фантазией тебе прямая дорога к письменному столу!

«Ну, да. Ну, да. „Тебе бы не картины, начальник, тебе бы книжки писать“»!

— Благодарю! Я подумаю! — Глаза мои загорелись, «Остапа несло» — И в какой-то из дней премьер-министром Англии станет индиец!

Я застыл в эффектной позе. Посмотрел на Эдмонда. Тот был явно ошарашен. Но быстро пришёл в себя. Замахал руками, стал валиться на бок. Начал хохотать.

— Коста… Ох, Коста… — пытался он вставить слово. — Нельзя же так! Я по твоей милости сейчас от смеха умру!

Я тоже не выдержал. Присоединился к Эдмонду. Отсмеялись.

— Признаю, Эдмонд! — я выдохнул. — Тут я палку перегнул, конечно!

— Зато, кажется, с того света меня вернул!

— Ты же знаешь, это в моих интересах! Давай спать!

— А как же ты?

— Не беда. Лягу поверх одеяла, накроюсь черкеской. Ты помнишь, надеюсь, что нас завтра отвезут на серный источник?

…Я не слышал, как утром вошли наш милый «врач» и её верная «санитарка». Спал без задних. Проснулся только, когда рука Тамары коснулась моей. Попросту вскочил, ожидая очередного фортеля от Эдмонда. Напугал её.

— Извините! — произнесли мы оба в унисон.

Она засмеялась. Я подхватил.

— Как он? — кивнул я на Спенсера.

Хотя особой нужды спрашивать не было. Эдмонд, судя по его умиротворенному виду, очевидно пережил кризис и шёл на поправку.

— Хорошо. Слаб, конечно. Но все самое неприятное позади, — Тамара подтвердила моё предположение. — Одевайтесь, позавтракайте и поезжайте к источнику. Манана объяснит вам дорогу.

— А вы?

— Я вас там подожду, — улыбнулась. — Есть дела.

…К источнику ехали молча. Спенсер, переживший ночную панику, теперь окончательно успокоился, понимая, что будет жить. С улыбкой смотрел по сторонам, словно заново родился и видит этот мир впервые. Я копался в себе, размышляя о природе молниеносной влюблённости в Тамару.

«Химия! Это всё — химия! Другого объяснения быть не может. От неё нет спасения! Забавно! Нет спасения! А, между тем, мы едем к химическому источнику, который, как убеждает нас Тамара, обязательно поможет, вылечит нас. Оксюморон: нет спасения — поможет наверняка!»

— О! Я же говорил! — неожиданно раздался радостный возглас Спенсера.

— Что? — я посмотрел на него в недоумении.

— Ты ей нравишься! — он кивнул, указывая на обочину дороги.

Я посмотрел. Не смог скрыть восторга. Возле дороги на камне сидела Тамара в своем белом покрывале. Увидев нас, поднялась. Теперь стояла, улыбаясь, чуть приоткрыв чадри. Не доезжая пары метров, я соскочил с коня. Встал напротив. Растерялся. Она неожиданно подняла руку вверх, над моими плечами, с бутылкой темного стекла. Сомнений не было. Хотела, чтобы я усадил её на лошадь.

— Тамара…

Я просто испугался. Если кто увидит нас, сидящих вдвоём на моей Боливаре…

— Не бойся, — «Мы уже на „ты“» — пронеслось в голове. — Никто не увидит.

Я обнял её за талию. Приподнял. И уже не смог выдержать. Прежде чем поднять её на коня, чуть прижался к ней. Сделал глубокий вдох… Исчезли последние сомнения: этот запах я хотел бы вдыхать всю жизнь!

…Она была спокойна. А меня трясло. Язык будто намертво приклеили к нёбу. Заодно и губы, чтобы нельзя было и рта раскрыть. Спенсер, с улыбкой наблюдавший за моей растерянностью, пришёл на помощь.

— Далеко ещё?

Я вынужден был расклеить рот, перевёл.

— Нет. Минут десять.

Эдмонд, выслушав, кивнул.

— Ну, теперь ты сам. Я сделал всё, что мог! Смелее!

— Что он сказал?

— Сказал, что едешь, как невеста черкесского князя! На луке седла и вся в белом! — «перевёл» я, не подумав.

Тамара посмотрела на Спенсера. Неожиданно улыбнулась. Эдмонд, не до конца понимавший причину этой улыбки, как истинный джентльмен, улыбнулся в ответ, чуть склонив голову.

— Вся в белом? — переспросила Тамара.

— Хочешь, расскажу, как принцессы из Карачая одеваются? — обрадовался я. Нужно было срочно сменить тему.

Тамара горячо закивала. Я описал, как в горах встречали карачаевскую княжну и ее наряд.

— Черкесские девушки в аулах любят голубые шелка носить и длинные распашные кафтаны с серебряными застежками в виде раковин, — продолжил я свой рассказ. — На голове — шапочка из алой ткани, накидка. Лиц не прячут. И ножки босые из-под турецких шальвар видны.

— Неужто босиком бегают по двору? — поразилась Тамара, пропустив намек про лица.

— Нет. На улицу надевают сафьяновые чувяки или деревянные сандалии.

— Вот бы друга твоего спросить, в чем в Англии дамы ходят?

— Зачем его беспокоить? Сам тебе расскажу.

— Ты и в Европе бывал? — ахнула будущая царица.

— Врать не буду. В Европе не был, — пришлось здесь соврать, но куда деваться? — Но на заграничные моды насмотрелся и в русском посольстве в Константинополе, и в Одессе, и в Крыму.

— Ты много где побывал… — вздохнула Тамара.

Мое сердце забилось, как бешеное. Ее женское чутье безошибочно подсказало, что малейший восторг мужчиной превращает его в льва, способного горы свернуть. Я немедленно распушил хвост и в деталях описал Тамаре наряды Нарышкиной и платья сестры. Вспомнил даже про модные в Одессе кольца сердца. Юная красавица лишь ахала восторженно. Пальцы, лежащие на ее талии, то и дело ощущали легкую дрожь, которая иногда пробегала по ее телу от наиболее интересных для нее подробностей. Чувствовалось, что она в своих мыслях могла улететь на одесские Бульвары, чтобы смешаться с разряженной толпой, фланирующей под звуки оркестра. Или в посольский сад в Бююкдере, где лакеи разносили дамам вино. А я еле сдерживал себя. Так мне хотелось сейчас коснуться губами её шеи. Пусть даже через накрывавшую её ткань.

Наш волнующий обоих разговор прервало появление странной процессии. Вдоль обочины двигалась толпа не то солдат, не то оборванцев. На одном был поношенный мундир, на другом — потемневшие от грязи белые брюки, на третьем — фуражка без козырька с полуоторванной кокардой. Они будто разграбили склад обмундирования, прихватив что кому досталось. И теперь шли сдаваться властям, загребая придорожную пыль босыми ногами.

— Кто эти люди, Тамара? — спросил я в полном изумлении.