Ада положила голову ему на грудь. Габриэль мог бы целую вечность лежать на берегу Тахо и обнимать ее. И все же время, проведенное в объятиях друг друга, было скорее как мимолетное мгновение. Короткое, да, но не без последствий. Ни в коем случае.
По возвращении в Уклее он найдет либо прощение, либо изгнание. Он либо станет священником, либо вернется к жизни, которая привела его к столкновению с отцом. Жестоко. Аде не было места ни в том, ни в другом мире.
Он все еще чувствовал необходимость защитить ее, особенно от самой себя.
Когда она подняла голову, у нее на лице было не больше спокойствия, чем на его лице. Она внимательно разглядывала его, даже когда лениво поглаживала волосы на его груди.
– Ты и Джейкоб были любовниками? – тихо спросил он.
– Никогда.
Сама мысль о губах Ады на другом мужчине сжигала его изнутри. Он не мог дышать – до такой степени удивила его жестокость собственной реакции. Его горло болело, как будто он проглотил раскаленные угли.
Он отодвинул ее и сел.
– Тогда ты была проституткой, – сказал он настолько ровно, насколько позволяла стучащая в висках кровь.
– Я никогда ею не была.
– Тогда что?
Ада испуганно вдохнула и тоже села вслед за ним. Широко раскрыв глаза, она смотрела на его спину.
– Кто это с тобой сделал? – спросила она дрожащим голосом.
Он удерживал ее руки над головой намеренно, чтобы уберечь и не позволить ей трогать его спину. Но сейчас она протянула к нему руки, легко как крылья бабочки, касаясь бугров покрытой шрамами плоти. Хотя он знал, что кончики ее пальцев холодные – Знал это разумом, – чувствовал он только обжигающие удары кнута. Но он не вздрогнул и не отстранился.
– Габриэль?
– Оставь это, Ада.
– Абсурд, глупости.
Она встала и нашла свое красное платье, встряхнула рубаху, которая все еще пахла дымом. Габриэль не отрывал взгляд от бегущей воды в реке; глубокий стыд соперничал с желанием один, последний, раз посмотреть на ее нагое тело. Он схватил свои тунику и бриджи и натянул их, его руки были онемевшими и неловкими, руки, которые только что обнимали ее.
– Джейкоб не был моим любовником, а я никогда не была проституткой, – сказала она, полностью одевшись, ее лицо было на удивление сосредоточенным. – Мужчина до тебя был нареченным моей сестры. Я была ужасным, эгоистичным созданием – честно говоря, я до сих пор такая. Считала, что никакая судьба не может быть хуже, чем до конца жизни заботиться о моей слепой сестре, вдвоем в дремучем лесу, и использовала Хьюго, чтобы сделать ей больно.
С самого начала он умел чувствовать, когда она лжет; глубинное знание, которое Габриэль находил таким досадным. Его тяжелый взгляд не смог найти ложь ни в ее позе, ни в лице. Он не услышал обмана.
Но правда оказалась еще страшнее: Ада могла не только продать себя, но и могла быть намеренно жестока со своей сестрой. По крайней мере последнее он понимал.
– Так ты поэтому уехала из Англии?
– Нет, – ответила она краснея. За все их страстное утро она едва ли краснела, а вот сейчас залилась краской. – Стражника, который арестовал меня по приказу шерифа, звали Уилл Скарлетт. Он также был человеком, который поднял армию для моего спасения. Они с Мег полюбили друг друга и поженились. Поскольку Джейкобу всегда хотелось приключений, мы отправились в Лондон, а потом в Толедо. – Она опустилась на колени перед ним, их лица оказались на одном уровне. – Я не могла простить ее за то, что считала предательством.
Его сердце сжалось от боли.
– А этот человек, Скарлетт, – он не мог искупить свою вину перед тобой?
– Она покинула меня. Ради него. Не важно, что я делала, и не важно, что он сделал, чтобы искупить вину, он был человеком, который запер меня в темнице, где властвовал сам дьявол. – Вытирая глаза, она покачала головой. – Ты знаешь, что это такое, когда нужно найти источник всех бед.
Картина безжизненного тела Санчо испортила их отдых у реки. Меч, отсекший голову его брата, принадлежал Габриэлю, но вину за их противостояние должен был нести только Хоакин де Сильва. Только он. По крайней мере в этом Габриэль очень долго и старательно убеждал себя.
– Да, – сказал он. – Это я понимаю.
– Я винила Уилла Скарлетта в том, что он отобрал у меня сестру. – Она коснулась его лица. – Кто причинил тебе боль?
– Я не скажу, Ада.
Ее рука замерла на его щеке.
– Я же ответила на все твои вопросы.
– Ты сама это предложила.
Она нырнула пальцами в короткие волосы на его затылке, притягивая его лицо к себе. Достаточно близко для поцелуя.
– Твоя спина полосатая, как будто это колеи от множества повозок. – Ее тихий голос дрожал. – Какое безумное животное сделало такое с тобой? Кто?
– Я.
– Ты?! – Забота растворилась в недоверии, потом он увидел отвращение. – Ты сам так исполосовал себя? Я не верю этому.
Ее рука опустилась, и Габриэлю пришлось пережить эту потерю.
– Сейчас, когда ты поправилась, мы поедем в Уклее, – сказал он. – Учитывая то, что произошло в Епесе, тебе будет лучше подождать в монастыре, пока за тобой не вернется Джейкоб.
Ада встала. На ее шее напряглись сухожилия. Если она перегнет палку, он может снова заставить ее идти пешком – невзирая на шрамы на ее ногах. У него не осталось ничего, только его воля против ее, как бы бесполезно и опасно это ни было.
Она подняла голову.
– Можно мне поехать на лошади?
– Да. Но поводья буду держать я.
Аде хотелось рухнуть на шею лошади. Резкий солнечный свет, такой прекрасный и мягкий на рассвете, к полудню превратился в обжигающий. С ее лба тек пот, кожа сгорала под этими палящими лучами.
Рука болела.
Бланка сидела позади нее на лошади, а Габриэль, верный своему слову, ехал впереди, держа в руке поводья их лошади. Прямой и высокий в своем седле, он внимательно осматривал каждую ложбинку и холм. Напряженная решимость в его позе означала, что он все еще опасается тех людей, которые напали на них. Он вернется в Уклее, да, но к какой жизни?
Ада смотрела на него и безуспешно пыталась понять его, не в силах прогнать воспоминания о страшных шрамах, исчертивших его мягкую кожу. Он заявил, что сделал это сам, но она не могла представить, как и почему. Габриэль был трудным человеком, почти непроницаемым для нее, а желание снова коснуться его горело в ее теле с силой другой знакомой жажды.
Нет.
Она причинила боль Джейкобу и своей сестре, своей плоти и крови, и научилась ожидать такой же сердечной боли в ответ. Если Габриэль говорил правду, если он действительно сам нанес себе такие ужасные раны, значит, он действительно был слишком искалечен, вне досягаемости даже для самых ласковых прикосновений.
Она оставит эту печальную ошибку позади. Он ждал, что она останется в монастыре на месяц. Пусть будет так. Она займется переводом свитка Дэниела, а затем приедет Джейкоб и заберет ее. По возвращении в Толедо она возобновит работу у доньи Вальдедроны. А если ночные кошмары вернутся, что ж, она будет лучше подготовлена, чтобы справиться со своей жаждой. Она может получать удовольствие от опиумного дурмана, не поддаваясь ему полностью.
Габриэль ехал рядом с ними, его волосы освещало солнце, огромный золотой шар в небе, начинающий клониться к вечеру.
– Inglesa.
– Да?
– Сегодня к вечеру мы будем в Уклесе.
Он указал на восточный горизонт, из бескрайней Месеты появились очертания собора и двух башен.
– Уклее – интересное место, сеньор?
Выражение его лица не смягчилось даже от простодушного вопроса Бланки.
– Не особенно. Мне думается, он мало отличается от того городка, из которого ты сбежала. Только он располагается в тени монастыря.
– Я никогда не задумывалась о том, куда поехать, только о том, что это должно быть какое-то другое место.
Ада улыбнулась, на нее нахлынули детские воспоминания.
– Я прекрасно тебя понимаю, – мягко сказала она.
– Ада, а какая она, Англия? Ужасно унылая, говорят?
Она взглянула на Габриэля, ее глаза и мысли неизбежно обращались к нему. Он промолчал. Но Ада знала, что он слушает.
–– Англия покрыта лесами, – ответила она. – Весной поля покрываются зелеными коврами. Зима действительно бывает страданием, но лето – это время праздника. Урожай растет, солнце сияет, и все выходят на улицу. – Показывая на жестокое солнце за их спинами, она добавила: – Но даже самое жаркое наше лето никогда не бывает таким изнурительным.
– А что вы, сеньор? Как выглядит Маркеда?
Он все же удостоил Бланку ответом.
– Среднее между этими двумя, наверное. Жаркая, да, но также зеленая и плодородная. Это... – Он махнул рукой в сторону пустого плато. – Это слишком... открытое.
– Тогда зачем было ехать сюда? – спросила Бланка.
– Здесь находится орден.
Бланка затихла, напряженно сидя позади Ады. Умная девочка. Гораздо сообразительнее Ады, поскольку знала, когда отступить.
– Мои извинения, – тихо произнесла Бланка. – Я знаю, что сижу на лошади очень неловко.
Ада похлопала ее по рукам.
– Ничего. Мы уже скоро приедем.
Они ненадолго остановились, чтобы дать отдохнуть лошадям, а затем поскакали дальше. Собор и замок становились все четче и яснее. Стражники на зубчатой каменной стене были в одинаковых белых монашеских одеяниях с красным крестом Сантьяго. Они кивнули, молча приветствуя их, но ворота остались заперты, копья на изготовку.
Один шагнул вперед.
– Ваше имя и занятие, сеньор?
– Мое имя Габриэль де Маркеда, – ответил он, легко успокаивая заволновавшуюся лошадь. – Я послушник Гонсало Пачеко. Эти женщины под моей опекой, и нам нужно войти в город.
– Разумеется, – ответил стражник. – Брат Пачеко сказал нам о вас. Проходите.
Стражники со скрипом открыли узкие железные ворота. Женщины и мужчины ухаживали за пышными монастырскими садами. Мальчишки помоложе приносили ведра воды, чтобы вымыть лошадей. Высокие сосны росли внутри стен, настоящий лес. В небольшом дворике у южных укреплений рыцари ордена практиковались в фехтовании. А над всем этим возвышался шпиль собора и одинаковые квадратные башни крепости.
– В крепости видно мавританское влияние, – сказала Ада. – Когда ее переделали?
– Много раз, – ответил Габриэль. – Столетие назад, поколение назад и опять два года назад. Это не случайно крепость, inglesa. Вся Ламанча – это поле битвы.
Их лошади медленно шли через поле, и Ада осторожно вытянула шею.
Они обогнули нижний край земляного укрепления, вдоль его южной стороны расположилось приземистое прямоугольное строение – простая компания для великолепной крепости. У него тоже имелось две башни, но они были грубоватые и ничем не украшенные, одна выше другой.
Габриэль натянул поводья и посмотрел на аскетичное здание.
– Монастырь, – сказал он.
Бланка тихонько вздохнула.
– А где тут город?
Он указал.
– На восточной стороне монастыря и крепости, под отвесной крепостной стеной. Отсюда пешком несколько минут.
Подошел молодой оруженосец и помог Бланке спешиться. Ада последовала за ней, ее колени дрожали от усталости.
Одна из дверей открылась. В арочном проеме стоял Фернан с широкой ухмылкой на лице.
– Добро пожаловать домой, Габриэль. Тебе удалось привезти двух женщин, тогда как у меня нет ни одной.
Габриэль спрыгнул с коня.
– Фернан, я не скучал по тебе.
– В такой-то компании, надеюсь, что нет.
Он улыбнулся еще шире, его голубые глаза искрились. Даже эти благочестивые одежды не могли придать важности или внешнего приличия его лицу.
Передав поводья оруженосцу, Габриэль прошел мимо Фернана и направился в монастырь, окружающий центральный внутренний двор. Ада и Бланка последовали за ним, там их представили.
Фернан поцеловал Бланке руку.
– Нет необходимости отказываться от утонченных манер, даже в таком презренном месте изгнания.
Бланка рассмеялась, ее веселость наконец вызвала сердитый взгляд у Габриэля.
– Покажи женщинам их комнаты, Фернан, если ты не против.
С насмешливым поклоном Фернан предложил одну руку Аде, другую – Бланке.
– С моим удовольствием, можешь быть уверен. И приходи утром, Габриэль, Пачеко хочет видеть тебя.