Поцелуй воина

Глава 24

Потрясение и смятение Ады буквально чувствовались на ощупь, и Габриэль не мог спрятаться от ее испытующего взгляда. У него до сих пор все сжималось внутри при воспоминании об окровавленном лице Фернана. И все же еще более древний инстинкт нашел удовлетворение – животное выпустили на свободу, то самое, которое вытащили на свет божий руки его отца.

Понадобилось двое рыцарей, чтобы оттащить его от безжизненного тела Фернана.

– Trecenezago знает о том, что ты сделал? – спросила она.

– Нет, но Пачеко знает. – У него болела голова, то ли от отвращения к себе, то ли из-за того, что отдал наставнику контроль над своей жизнью и даже над самой своей душой. И теперь представители Trecenezago – Совета тринадцати, управлявшего жизнью монахов, – накажут его. – Великий магистр Родригес отсутствует, он объезжает земельные владения ордена. Мой приговор будет вынесен, когда он вернется.

Синие глаза широко распахнулись.

– Что с тобой будет?

– Избиение собрата по ордену даже для послушника ужасное преступление. Наказание будет длиться полгода, и мне придется снять крест, – сказал он, взглянув на пылающее красное пятно на левой стороне груди. – Я буду есть на полу и терпеть порки и одиночество, если не подчинюсь.

Мягкие линии ее рта окаменели. Она тряхнула головой, темные кудри рассыпались по плечам.

– Ты сойдешь с ума.

Рабство было печатью его детства, но он больше не покорится. Пачеко действовал не один – это очевидно.

Свои интриги он плел наверняка по указанию свыше. Против Габриэля действовали темные силы, и он не склонит покорно голову и не оставит Аду одну.

Он будет вынужден выбирать между ее безопасностью и соблюдением правил ордена. Опять. Только сейчас, когда орден вдруг показался дьявольским местом, наполненным ненадежными наставниками и шпионами, его выбор стал прост.

Впрочем, для начала надо узнать, куда ее пристрастие может завести их.

Ада теребила край рукава, тонкая вышивка стала расползаться под ее обломанными ногтями.

– Почему ты это сделал?

– Он причинил тебе зло.

Ее глаза заблестели.

– Я сама его себе причинила.

– Фернан разрушил все, чего мы добились, – возразил он, его голос был почти рычанием. – Я показал ему, что такие поступки не проходят без возмездия.

– Я ничего не добилась, Габриэль.

– Боюсь, я должен согласиться с тобой.

Ада вскинула голову, в ее глазах была боль.

– Ты согласен?

– Да.

Он встал с пола и помассировал поясницу. Острая боль под пальцами в разрываемых ранах заставила его остановиться.

Весь прошедший год он сражался с демонами в своей душе и пытался изгнать их. Теперь, когда он сомневался в жестоких советах Пачеко, это напоминание только распаляло его гнев и усиливало решимость раскрыть его мотивы.

Габриэль вынул из-под подушки маленький кожаный мешочек, его содержимое было на удивление легким.

– И поскольку мы ничего не добились, я кое-что принес тебе.

Габриэль сел на кровать, его колено едва заметно коснулось ее бедра. Они оба сразу посмотрели на это место единения, а потом друг на друга. Что она прочла в его глазах? Увидела ли она перемену, которая произошла в нем? Или только гнев – больше не направленный на нее, источник его искушения, а на порочность и зло, которое их разделяло. Включая его собственное.

Без объяснений и церемоний он высыпал содержимое кожаного мешочка на кровать. Четыре маковые головки упали на грубое шерстяное одеяло.

Испуганный вздох Ады наполнил комнату. Широко раскрыв глаза, она отпрянула как от огня.

– Что ты делаешь?

Он пожал плечами и взял одну из маковых головок, происхождение которых ему открыл Фернан. Пачеко дал ему шесть – достаточно, чтобы Ада отключилась на несколько дней, а не часов. Фернан предложил только треть всего запаса, и это удержало Габриэля от жестокой мести.

Справедливо.

– Ты разве не понимаешь? Я решил, Ада, что бороться с тобой – безнадежное дело. Отказывать тебе даже труднее, чем соблюдать мои собственные клятвы, а мы оба знаем, как это у меня плохо получается.

Габриэль пододвинул умывальник к кровати и вытащил фляжку и ступку, которые взял в ее комнате. Он растер зеленую головку, чтобы выдавить млечный сок, плеснул вина, затем сцедил жидкость в другую миску и так повторял, пока все четыре маковые головки не отдали свое дьявольское содержимое.

– Это так делается, да? – Он радушно указал на свое угощение, стоящее на подставке умывальника. – Я должен извиниться за вино. Оно молодое и горькое, и еще я не знаю точно, какие специи ты предпочитаешь.

Ада отпрянула. С бледным лицом и безумными глазами она выглядела точно так же, как когда он нашел ее в коридоре – охваченная огнем борьбы, и страха, и знания, что то, чего она хочет, будет ее концом.

– Это нечестно, – прошептала она, то и дело облизывая губы, пока они не начали краснеть. – Ты знаешь, я... ты знаешь, что я не могу...

– Выдержать это? Смотреть искушению в лицо и сказать «нет»? – Он наклонился, преодолевая расстояние между ними, и коснулся ее щеки. – Потому что ты не выздоровеешь до тех пор, пока не сможешь делать это сама.

Она ударила его по руке, как кнутом по спине.

– Так вот что ты будешь делать со мной? Держать искушение поблизости, чтобы можно было снова и снова говорить «нет»? Это несправедливо по отношению ко мне. Это твоя игра – я не хочу иметь с ней ничего общего.

– Я никогда не играл в игры, – хрипло произнес он. – Но, поверь, правила, по которым я живу, меняются.

Ее глаза горели яростью. Все, что угодно, только не оцепенение. Что угодно, только не пустота, которую он когда-то принял за покой.

– Теперь ты решил увлечь меня за собой?

Он кивнул на чашу:

– Выпей это, inglesa.

– Что тебе нужно?

– Я сказал, что это подарок.

В ее лице появилось сомнение. Сомнение и отчаяние.

– Фернан сказал мне то же самое, и ты в благодарность превратил его лицо в кровавое месиво. Ты старался удержать меня от этого. Почему все вдруг изменилось?

– Я ничего не требую, – сказал он. – Но у меня есть условие.

Она выдохнула. Ее плечи поникли.

– Я так и знала.

– За каждый глоток, который ты сделаешь, я выпью три.

Она прижала руки ко рту, не переставая раскачиваться, ее глаза не отрывались от Габриэля. Этот безумный взгляд буквально прилип к нему.

– Ты сошел с ума? Наверняка! Разве ты не видел? Разве ты не видел, через что я прошла? И ты хочешь сделать то же с собой?

– Я видел, что ты вытерпела, да. – Он придвинулся чуть ближе. Одна ее коса упала, расплетаясь, и он погладил неровные концы ее темно-каштановых волос. – Но я также видел твой восторг. Почему бы и мне не попробовать?

– Ты блефуешь.

Ему бы хотелось отрицать ее обвинения, но, честно говоря, настойка манила его. Как легко было поддаться искушению! Больше никакой боли и горьких воспоминаний. Никакой совести, воюющей с его порывами. Больше никаких препятствий в поисках покоя.

Габриэль поднял миску и вдохнул ее тошнотворную сладость.

– Сделай глоток. Давай проверим.

– Нет!

Ада вскочила с кровати, неловко наступив на юбку, с проклятием высвободилась из запутавшейся ткани. Прижимаясь спиной к двери, лихорадочно дышала открытым ртом. Ее безумные глаза упорно избегали миски в его руках.

– Делай что хочешь, но я не буду в этом участвовать.

Габриэль поднес бордовую жидкость к губам и улыбнулся.

– Мне больше достанется.

– Габриэль, нет!

Ада одним прыжком преодолела расстояние между ними. Она выбила миску из его рук и с мрачным удовлетворением смотрела, как настойка разливается по умывальнику и капает на пол. Глиняная миска, ударившись о стену, разлетелась на множество осколков.

Она стояла перед ним, тяжело дыша; он не шелохнулся. Не важно, как ее тело жаждало расслабляющего блаженства, но она не могла позволить, чтобы он стал таким же, как она. Да, она знала моменты сладости, но знала также безумную жажду и глубочайшее отчаяние. Разумом она понимала, что удовольствие не стоит этой боли. Она знала, что выдержит любые лишения, лишь бы удержать Габриэля от страданий, которые перенесла сама.

Настойка собралась липкими бордовыми лужицами вокруг деревянных ножек умывальника. Но при всей жажде Ада не чувствовала сожаления. Только абсолютный триумф.

Ее взгляд остановился на непроницаемом лице Габриэля, чтобы понять его настроение. Может, он блефовал? Или действительно собирался выпить отраву? Будет ли он злиться или обрадуется ее поступку?

Габриэль встал с кровати и перешагнул липкую лужицу. Ада уловила запах настойки, и ее рот наполнился слюной, но тут Габриэль приблизился вплотную. Его пряный мужской аромат смешивался с опиумом, полностью покоряя ее. Она хотела его – живого, здорового и полностью принадлежащего ей. То, что она, может быть, просто заменяет одно желание другим, едва ли имело значение, когда он был так близко.

– Скажи что-нибудь, – прошептала она.

От теплого прикосновения его пальцев по всему телу побежали мурашки. Его глаза потемнели, зрачки и радужки слились в бездонные пропасти.

– Я горжусь тобой, inglesa.

Ада вдохнула и закрыла глаза, впитывая его глубокий голос, его похвалу и эту знакомую ласку. Ее тело стремилось к удовлетворению. Он стал ее единственным наслаждением.

– Что я делаю? – спросила она, чувствуя себя пустой и безвольной.

Он привлек ее в свои объятия. Их тела соприкоснулись.

– С тех пор как мы встретились, я говорю тебе, что делать.

Его близость и забавное поддразнивание совсем решили ее равновесия. Она обо всем забыла в его объятиях. Он снова спас ее.

– Да, говоришь.

– Теперь твоя очередь отдавать приказы.

Неожиданная улыбка приподняла уголки ее рта. В животе разлилось влажное тепло. Как это будет – приказывать такому мужчине?

– Это приказ?

Чернота в его глазах превратилась в мольбу.

– Просьба, – ответил он. – Я так же потерян, как и ты. Не важно, на чем я настаивал и что отрицал. Я потерян.

Ожидая, что он в любой момент отстранится, Ада осторожно скользнула рукой вниз по его мускулистой спине. Там, где должна быть гладкая плоть, у него были только шрамы и боль.

Но он не отстранился. Его глаза закрылись, голова запрокинулась, совсем чуть-чуть, как будто смакуя ее прикосновение. Невозможно. Даже когда они были вместе у реки, он никогда не сдавался, никогда не наслаждался ее прикосновением – не совсем. Барьер его обетов стоял между ними. Даже когда его обет целомудрия оказался нарушен, он сопротивлялся.

Габриэль долго, очень долго смотрел на нее, его губы приоткрылись.

– Я не могу, – наконец выдавил он. Он отступил и запечатлел нежнейший поцелуй на тыльной стороне ее ладони. – Но поверь мне, я узнаю. Скоро. И тогда мы...

– Что?

– Мы поговорим. Я устал давать клятвы, которые не могу сдержать, клятвы, чуждые моей душе.

От оглушительного стука дверь заходила ходуном. Ада чуть не выпрыгнула из своей кожи. Габриэль приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы позволить Бланке войти. Ее глаза расширились при виде кельи в таком беспорядке.

Ада переступила через лужу и схватила подругу за руки.

– Что случилось, Бланка?

– Кто-то ограбил нашу комнату, – дрожащим голосом ответила та.

– Нашу комнату? Я же ушла меньше часа назад.

– Я вернулась из сада и нашла полный разгром. У вас здесь произошло то же самое?

– Нет, это мы устроили, – возразил Габриэль. – Ты сказала кому-нибудь об этом?

Бланка внимательно посмотрела на них обоих и заметила разбитую миску, но ничего не сказала. Габриэль оценил ее сдержанность.

– Фернан был со мной, когда я обнаружила преступление. Он посоветовал мне ничего не говорить, а просто найти вас обоих.

Ледяное онемение охватило его.

– Он может объяснить, где был?

– Когда залезли в комнату? – Она вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза, плотнее закутываясь в тонкую шерстяную шаль. – Может быть, вы подозреваете его?

Габриэль уперся кулаком в ладонь так сильно, что побелели костяшки.

– У меня нет причин оправдывать его.

– Он был со мной в саду. Простите, что говорю это, но он кажется человеком, которому очень нужен внимательный слушатель.

Ада коснулась ее руки.

– Ты же сама говорила, что ему нельзя доверять. Ведь это именно он вчера дал мне опиум.

– Это он сделал, – тихо подтвердила Бланка. – Но если бы вы все знали, то поняли бы, а может, даже простили. – Она вздохнула. – Похоже, с тех пор кто-то еще сделал похожее предложение.

– Это другое, – покачала головой Ада.

Габриэль прервал дальнейшие объяснения.

– Пойдем посмотрим вашу комнату.