Поцелуй воина

Глава 23

Она вернулась к нему перед самым рассветом. Слезы потекли еще до того, как она открыла глаза, увлажняя ткань его туники и сжигая все его решения – даже те, в которых он был уверен. У ее слез была эта сила. Когда сидел, баюкая ее безжизненное тело, он чувствовал себя обнаженным и беззащитным.

Ада всхлипнула на его груди:

– Что я наделала?

– Тише, inglesa. Ты совершила ошибку, не более того.

Ее лицо сморщилось, и она стала тереть кулаками покрасневшие глаза.

– Ты должен ужасно злиться на меня. Я сама в ярости.

– Ада, успокойся. Мы знали, что этот путь будет трудным, полным препятствий.

Габриэль приподнял ее, усаживая, и немного отодвинул от себя. С облегчением оторвавшись от стены и сменив позу, он потряс затекшей правой рукой, чтобы вернуть ей чувствительность. Ада задрожала, и Габриэль накинул ей на плечи плащ.

– Можно мне воды? – попросила она.

Он подал ей кружку. Ада выпила жадными глотками. Даже от этого небольшого усилия она устала и обессилено прислонилась к стене. Ее лицо сияло неестественной бледностью на фоне черного шерстяного плаща. Потрескавшиеся губы распухли.

Но глаза... Проблеск жизни проглядывал откуда-то из глубины этих смертельно усталых глаз. Несмотря на усталость она была собой. Это была Ада. И ему хотелось держать ее взаперти в этой комнате до тех пор, пока она не поклянется никогда больше не покидать его.

Он окаменел. Какое он имеет право ожидать таких обещаний? Он вел себя как безумный. С самого прибытия в Уклее он делал все возможное, чтобы отдалиться от нее, от искушения, которое она собой представляла.

– Ада, зачем ты вчера приходила ко мне? Ты помнишь?

Ее затуманенные синие глаза широко открылись и пробежали по комнате.

– Где Бланка?

– Она ушла в собор, когда я предложил посидеть с тобой до рассвета. – Он мягко взял ее за подбородок. – Пожалуйста, Ада. Я такой, каким ты видишь меня сейчас, не... не такой, каким был вчера. Зачем ты приходила в мою келью?

Она оценивающе посмотрела на него, заглядывая глубоко в душу.

– Ты напугал меня, – сказала она. – Ты знаешь это?

Он закрыл глаза, но остался спокойным. Она заслужила его унижение, не какую-то фальшивую демонстрацию презрения, чтобы скрыть стыд и уязвленную гордость.

– Да, я напугал тебя, – сказал он. – Знаю это и прошу прощения. Я мог ранить тебя. Не потому что злился, а потому что не хотел, чтобы ты видела меня. Таким.

Она наклонила голову.

– Я тоже не хотела, чтобы ты видел меня. Бланка рассказала тебе?

– Да.

Они сидели на кровати лицом друг к другу.

– Почему ты это делал? – спросила она.

– Покаяние.

– Уж точно Господь не приказывал ничего подобного. Он просил о молитве и мольбе о прощении, добрых делах – а не о том, чтобы калечить твое тело. Это Пачеко приказал тебе?

– Да. – Его голос звучал отдаленно и глухо. – Когда мы вернулись из Епеса, он приказал мне искупить то насилие, которое я совершил. Он знал о нарушенных мной клятвах, а возможно, и о нас с тобой.

– Но, Габриэль, ты больше не раб.

Подняв лицо к потолку, он испустил дрожащий вздох.

– Почему ты приходила ко мне прошлой ночью?

– Я приносила маковые коробочки, – ответила она, тяжело дыша. – Надеялась, что ты поможешь мне уничтожить их.

Откровение ударило его прямо в грудь. Ища его помощи, она отставила в сторону свою гордость. Он повернулся на кровати и встал на колени, взяв ее руку в свои. Масляный фитиль отбрасывал глубокие тени на ее печальное лицо.

– Вместо этого ты нашла чудовище, а не союзника. Inglesa, прости меня. Я не... – Его голос стал хриплым. Он покачал головой. – Я не знаю, как исправить это, для тебя и для меня.

– Я тоже.

* * *

Она спросила, долго ли он будет отсутствовать.

– Нет, inglesa. He долго.

Габриэль шагал по коридорам, в которых солнечный свет распугивал тусклые тени прошедшей ночи.

Ада приходила к нему, потому что ей была нужна его помощь. Он вышел из монастыря и сощурился от солнца. Ничто не изменилось, но, шагая по тренировочным площадкам к отдаленным полям, Габриэль не мог найти хотя бы части себя, не тронутой событиями прошедшей недели. Не тронутой Адой. Он вдыхал ее, там, у реки, и сейчас она заполняла его мысли и проникала через поры, отравляя его, как наркотик, которого она так жаждала.

Наркотик, которого она всегда будет хотеть. Пока она может вредить только себе, у нее нет причины остановиться. Он понял это прошлой ночью, сжимая свою плеть и стоя над безжизненным телом Ады. Он ведь чуть не ударил ее.

Фернан болтал с одной из юных канонис, красивой девушкой возраста Бланки. Она покраснела и опустила голову. Ее негромкий смех проносился над свежезасеянными полями как легкий ветерок.

– Фернан, я должен поговорить с тобой.

Канониса тут же убежала. Фернан смотрел ей в след, в его глазах была тоска, плечи напряжены.

– Я знаю, почему ты здесь, – сказал он.

Габриэлю это даже понравилось – Фернан не стал вести себя как трус.

– Зачем ты дал ей эту отраву?

–– Не могу сказать, – ответил Фернан, глядя на него с самообладанием дворянина, властно и прямо. Привычное фиглярство исчезло.

Габриэль прищурился.

– А что ты можешь сказать?

– Тебе никогда не позволят вступить в орден, а ей, если она останется здесь, не дадут излечиться. Ее жизнь в опасности.

– Кто ей угрожает?

Фернан посмотрел на него спокойно и надменно. Ироничная улыбка тронула его губы.

– Ты любишь ее. Габриэль не смог солгать.

– Да.

– Тогда освободи ее от этого места.

– А ты? Разве тебе не следует тоже уйти?

– У меня есть причины остаться, те же самые причины, которые запрещают мне рассказать все. – Он посмотрел на утреннее солнце и вздохнул, вдруг показавшись гораздо старше своих двадцати лет. – Ты пришел сюда, чтобы наказать меня, да?

– Да.

– Наказание за избиение брата-доминиканца суровое, и все же ты сделаешь это ради нее. Хотел бы я... ну, если бы я был... теперь уже не важно.

– Ты заслужил.

– Да, заслужил. И, ради нас обоих, сделай это.

Он вдруг все осознал. Кто бы ни заставил Фернана дать Аде мак, он наверняка ожидал, что Габриэль отомстит. Поступив иначе, можно найти доказательство, которое Фернан подтвердит.

«Они ждут, что я поступлю как животное».

И он уже был готов. Ради Ады.

– Кто бы это ни был – он хорошо знает нас, – тихо произнес Габриэль.

– А почему бы и нет? – Он, похоже, заставил себя пожать плечами. – Мы, идиоты, исповедуемся ему. С тем же успехом можно продиктовать список наших ошибок и способов, как лучше манипулировать нами.

Пачеко.

На его языке появился медный привкус. Фернан кивнул. Его голубые глаза с пугающей ясностью следили за Габриэлем.

– Ну а теперь, ты из тех людей, кто может убедительно избить другого без провокации?

Образ Ады, распростертой на полу ее спальни, встал перед его глазами.

– Нет, Фернан. Вопрос в том, тот ли ты человек, который может выдержать такое избиение?

Стук каблуков Ады по каменным плитам вторил тревожному биению ее сердца. Она ходила взад-вперед по коридору перед кельей Габриэля. Вечерние тени проникли в сухую тишину западного крыла. Она провела беспокойный день в своей комнате. Все ее тело болело, как будто избитое изнутри, а она боролась за то, чтобы снова взять контроль над своей жизнью. Только на одно-единственное мгновение.

Настойчивый зуд поселился у нее прямо под кожей и в глубине горла. Тот самый вкус... Она оступилась.

Габриэль истязал себя так же глубоко и так же ужасно, как она опиумом, только его высвобождением была физическая боль. Неудивительно, что он вздрагивал всякий раз, когда она прикасалась к нему.

Она привалилась к стене; крошечный, изолированный мирок монастыря кружился вокруг нее. Это, несомненно, было владение ада, куда она попала, возможно, навсегда. Даже если ей удастся уехать вместе с Джейкобом, она не спасется от удушающей черноты собственного разума.

Прижавшись лбом к холодным камням стены, она пыталась остановить подступающую тошноту. Это была ее жизнь. Это было ее будущее. Пока ее разум не падет, она не сдастся.

Ее вырвало; слава Богу, она еще не успела поужинать.

– Ада?

Дверь в комнату Габриэля была открыта, и он стоял на пороге. Она выдохнула его имя. Он подошел к ней и встал на колени в коридоре, его рука обняла ее, защищая. Она вспомнила их утро у реки, как лежала в его объятиях.

Больше никогда этого не будет, он ясно сказал это, и все же постоянно вел себя как ее защитник. Как бы там ни было, его внимание и забота были густо приправлены любовью. Искренней любовью. И она была настолько глупа, чтобы так считать.

– Inglesa, что случилось?

Она подумала, что лучше солгать.

– Мне нехорошо. Боюсь, это настойка.

– Ада, ты что, принимала еще?

Его жар и древесный аромат могли смягчить самые суровые души, а у нее не было такой силы. Только гнев.

– Я ничего не принимала, что очень трудно. Я... я хочу еще. Ты знал, что я захочу. И я знала.

Его глаза, как всегда наполненные жаждой, которую он скорее стал бы отрицать, чем поддался ей, остановились на ее губах.

– Ты борешься с этим, – сказал он. – Рассудком ты понимаешь, что это правильно.

Она плюнула на стену, еще одна волна тошноты закипела в ее желудке.

– Не читай мне морали, послушник.

– Но твоя борьба желанна. По крайней мере ты знаешь правильный путь, даже если и не хочешь следовать по нему.

– Ты вот это говоришь себе?

– Войди, – сказал он, совсем не ласково поднимая ее на ноги. – Ты переполошишь всех.

Ада попыталась зло посмотреть на него, но ее внимание привлекла его жилистая шея.

– Разумеется, это мое первейшее желание.

Воздух в его келье был прохладный и неподвижный.

Все свидетельства сцены, которую она застала прошлой ночью – сумрачный свет, Габриэль, раздетый и окровавленный, – исчезли. Солнце низко стояло за узким окошком. Чистый свежий вечерний ветерок раздувал тени. А плеть лежала, разрезанная на куски, в изножье его кровати.

Ада прополоскала рот чистой водой из умывальника и тяжело села. Габриэль, весь облаченный в белое, остался у двери, скрестив руки на груди.

– Я рад, что ты пришла ко мне.

Она резко расхохоталась.

– Я не ищу твоего совета, только не после прошлой ночи. Я пришла узнать, почему ты избил Фернана.

Он моргнул. Ничего больше.

– Его лицо, – сказала она. – Я видела его за дневной трапезой. Кто-то избил его. Я могу только представить, как выглядит его тело.

Габриэль поднял бровь.

– Я ничего об этом не знаю.

– Господь слышит тебя, когда ты лжешь.

– Да. – Он отошел от двери и сел на пол перед кроватью. Чуть наклонив голову, он как будто разглядывал мыски ее сапог. – И видел меня, когда сегодня утром я бил человека.

– Он не заслужил этого, Габриэль.

Он вскинул голову, глаза сузились, весь налет безмятежности улетучился.

– Мы пришли сюда, чтобы удалиться от искушений мира. Он принес отраву и дал тебе ее намеренно. За это он заслужил наказание, которое я наложил на него. И даже больше.