Поцелуй воина

Глава 21

– Я был рожден от берберской женщины, – просто сказал он. – Мой отец – сеньор Хоакин де Сильва, дворянин из Леона. Он привез ее из Моры сюда, в Кастилию.

Ада кивнула. Широко открытые синие глаза внимательно разглядывали его лицо. Да, она видела берберское влияние в каждой грани, в оттенке его кожи.

– Я знаю Мору, – тихо сказала она. – На юго-восток отсюда. Еще один кастильский пограничный город.

– Город, который был отвоеван у мавров незадолго до того, как я родился. Согласно местным обычаям, когда не заключен брак, отец имеет большую власть над будущим ребенка.

Брак. Его мозг снова и снова отторгал это слово. Не было никакого брака. Только рабство. А судя по тому, что знал Габриэль об отце, его мать принуждали силой. Неоднократно. Из чистого наслаждения контролировать другого человека, целиком и полностью.

В его груди нещадно боролись прошлое и настоящее. Габриэль открыл глаза, пытаясь прогнать видения. Он сосредоточился на Аде – Аде, которая была прекрасна и которая слушала. Как же ему хотелось, чтобы она не прятала свои волосы под этой строгой монашеской накидкой...

Он откашлялся.

– Отец может крестить своего незаконнорожденного сына, чтобы он стал его наследником. То есть если мать не была рабыней.

– Иначе ребенок тоже становится рабом, – сказала она, и ее глаза расширились. Она потянулась к нему, как мать тянется к ребенку, чтобы поддержать его первые шаги – быстро, защищая, не задумываясь. – Что они сделали?

Габриэль не хотел ее жалости, потому что такая роскошь ослабила бы его и без того слабую решимость. Он отвернулся и провел взглядом по лезвию меча, верх и вниз по зазубренному краю.

– Он вырастил меня без образования. Я не знал ничего, кроме оружия, лошадей и боевой арены. Я дышал и питался войной, дикое дитя, не знавшее ничего, кроме насилия. Годом позже де Сильва женился и родил сына, которого назвали Санчо. Его готовили стать законным наследником, но наш отец стравливал нас друг с другом, чтобы сделать его сильным и чтобы напомнить мне о моем месте. Потом, когда мне было четырнадцать, я убил Санчо.

– Своего брата?

– Моего противника.

Ада отпрянула, испуганно вытаращив глаза. Габриэль заставил свое тело расслабиться, хотя его разум тонул в отвратительных воспоминаниях. Она не заслужила гнева, который он берег для своего отца и для самого себя.

– Мы тренировались в фехтовании, – продолжил он, уже спокойнее. – Он был моим соперником. Вот и все. Отец позаботился о том, чтобы я не знал ничего другого. Так легче было сделать из меня убийцу.

Ада кивнула, совершенно потерянная. Но как она могла понять эту борьбу жизни и смерти? Каждое утро, каждую ночь он был врагом Санчо де Сильвы. Неженка наследник дворянина против незаконнорожденного наполовину берберского раба, у которого не было ни остроумия, ни слов, чтобы защитить себя. Насмешки и унизительные шутки Санчо определяли все их детство. Только когда они вышли на тренировочный круг, Габриэль одержал победу над своим заклятым врагом.

То, что Санчо может отомстить при следующей возможности, никогда не останавливало руку Габриэля. Возможно, это знание в тот день подстегивало его сражаться еще ожесточеннее. Он разил со всей силы. Никакого милосердия к родственнику.

Ада стояла рядом с ним. Он не заметил, как она подошла. Солнечный свет из прорезей окон над стрелковыми мишенями полосами упал на ее лицо, тень и свет.

– Я стал величайшим врагом моего отца и самым сильным союзником, – продолжил он. – Он не отдал меня под суд и не сделал ничего плохого, даже не выгнал из своего дома. Вместо этого он привязал меня к своей семье еще крепче, чем договор с печатью.

– И ты согласился? – Она покачала головой, – Ну конечно, ты согласился. Какой еще выход у тебя был? У тебя не было никаких других перспектив, учитывая то, как тебя растили, да еще и связанного ответственностью за смерть брата.

– Мне становится плохо оттого, как быстро ты стала защищать меня.

– Ты бы предпочел, чтобы я осуждала?

Он нашел в ее лице только открытое любопытство. Ему не удалось отвратить ее. Ему придется копнуть глубже и вынести и другие воспоминания.

– Шесть лет назад в битве при Аларкосе семья де Сильва была на стороне альмохада – тем более удобный случай завершить давнюю кровную вражду с королем Альфонсо. Я сражался вместе с ними, смешавшись с маврами. Наша победа... наша победа не имела себе равных.

Картины того дня никогда не рассеются. Каждый отблеск солнца и каждый крик навеки отпечатались в его мозгу. Наверное, эти воспоминания должны были бы вызывать отвращение, но он не мог подавить гордость и триумф, которые тогда чувствовал. Кульминация той битвы была вершиной его жизни. Никаких угрызений совести. Никакой пощады.

Его желудок сжался. Теперь он дорого платил за эту свободу.

– Я не знаю, сколько человек я убил в тот день – кастильцев, даже членов ордена, защищающих свое королевство. После этого я несколько лет разбойничал с мавританскими бандитами.

Он рассказывал только обрывки правды – все не мог раскрыть. Де Сильва охотился за ним – не из-за юного Санчо, а из-за того, что Габриэль не смог убить короля Альфонсо. Страх перед неминуемой расплатой заставлял его похоронить правду.

– И ты пришел сюда, – сказала она. – Зачем? Почему именно сюда?

– Просто еще одно убежище. Но судя по тому, что я узнал здесь, лучше бы мне было оставаться невежественным и диким бандитом.

– Без мысли и души, да. Но ты не такой. Ты пришел сюда, в это место учения и духовности. Должно быть, это открыло твои глаза на мир.

– Да. – В нем вспыхнул привычный гнев. – Я узнал, например, что меня держали в рабстве незаконно. Все мое детство и юность мне говорили, что меня ждет судьба моей матери. Рабство. Но, Ада, я был крещен. Меня не наставляли в церковных канонах, но я христианин.

Ада изумленно открыла рот.

– Но рабы получают свободу, если обращаются в веру. Разве это не правда?

Он хорошо скрывал свой гнев, так же как скрывал одиночество и вожделение – все человеческое в себе, – но его напряженная рука потянулась к ее рукам.

Ада не могла молчать.

– Тебя должны были растить свободным человеком!

– Да, но этого не было. – Его мрачная решимость терзала ей душу. – Сейчас я боюсь быть свободным от этого места. Я вступил бы в их ряды как воин или убил бы отца, который лишил меня свободы.

Ее голова дернулась как от удара. Эти темные тайны и жажда мести давно горели в нем, он использовал орден как щит между своими смертоносными руками и врагами. А она мешала его принятию в это святое убежище.

Ада сжала пальцы на его руке – единственный физический контакт, который он позволил за эти несколько дней.

– Но если ты хочешь остаться, зачем все так усложняешь? Разве эти клятвы не мучают и связывают? Разве они не заставляют тебя желать убежать отсюда?

– Да! – Габриэль всплеснул руками. – Ты что, не слышала? Ты знаешь, что я сделал!

– Ты сделал это по приказу отвратительных людей. Ты наказываешь себя за их злодеяния.

Один шаг, потом другой – он позволил ей приблизиться. Она протянула руку, чтобы погладить его по лицу. Грубая кожа его щеки, недавно выбритой, но все равно мужской и шершавой, царапала нежную кожу ее ладони.

– Ты наказываешь нас обоих, – прошептала она. – Габриэль, существует такая вещь, как прощение. Ты здесь уже достаточно долго, чтобы понять это самостоятельно.

Он закрыл глаза.

– Я не умею читать.

– Нет? – Их тела шептали друг другу, такие близкие теперь. – Ведь ты здесь уже больше года.

– Мы читаем молитвы, проводим бдения и совершаем другие повседневные ритуалы.

– В качестве замены мысли?

Темные глаза открылись, он смотрел с такой заботой и вниманием, что мог бы, наверное, коснуться ее, и все же его руки висели как плети по бокам.

– Пачеко посчитал, что я больше способен отвечать на уроки плоти, чтобы очистить себя.

Его голос прервался на слове «очистить», и в ее голове всплыла картина его покрытой шрамами спины. Ее подбородок задрожал, она была готова заплакать.

– Он приказал тебе... избить себя? Это?..

– Да. Моя спина.

Она видела, что это происходит снова. Габриэль отдалялся. Даже его тело становилось холоднее. Может быть, вот так он справлялся с тяготами и оскорблениями, когда его растили рабом? Он отгораживался от всего, оставляя только самую малость, чтобы выжить.

– Разве тебе нелюбопытно? – спросила она. – Разве пустота в тебе не требует, чтобы ее заполнили? Вопросы не требуют ответов? Ведь ты сможешь читать, если научишься.

– Никто никогда... – Он озадаченно нахмурился. – Ты считаешь меня способным?

Она улыбнулась.

– Подумай, как легко ты превзошел меня в шахматах. У тебя быстрый ум и упрямство, с которым ничто не может сравниться.

– Ты можешь, – хрипло произнес он.

Его поцелуй был внезапным и неожиданным. Теплые губы накрыли ее рот, а сильные руки притянули ближе. Ощущение восторга пронзило ее до глубины души. Раньше ее тело перешептывалось с его телом, но теперь оно кричало: ближе, крепче, никогда не отпускай!

Грубая щетина вокруг царапала ее. Его тихий стон зажег Аду. В этом поцелуе она изливала каждую каплю своего желания, сочувствия и смятения. Она запоминала его коричный вкус и колкую мягкость его волос, не уверенная, сможет ли когда-либо снова прикоснуться к нему.

Вздох смешался с разочарованием, когда поцелуй вдруг закончился. Она могла бы целовать его вечно, но его нерешительность охладила ее желание. Она больше не ляжет с ним. Плотские желания слишком долго управляли ею, и от этого человека – этой тайны и искушения – она хотела большего. Или вообще ничего.

Его рука все еще лежала на ее спине. Тяжело дыша, она нашла его глаза, потемневшие от желания.

– Тебе нравится быть несчастным?

Он судорожно сглотнул, как всегда делал, пытаясь вернуть контроль над собой.

– Я заслуживаю эту жизнь, – сказал он.

– И все же здесь ты живешь, дышишь, и все это больше похоже на второй шанс, – прошептала она. – Но ты отвергаешь его. Я никогда не встречала более упрямого человека. Если бы ты знал мою сестру, ты бы понял это.

Его лицо потемнело.

– Что ты предлагаешь? Чтобы я смеялся? Разве это прогонит мои тревоги?

– Могло бы... но нет. – Указательным пальцем она провела по изгибу его верхней губы. – Я не предлагаю ничего подобного. Это было бы сродни тому, как бежать, когда еще не научился ползать. Возможно, тебе следует начать с небольшой усмешки, а потом дойти до улыбки.

Он смотрел на нее этими своими убийственными глазами.

– И, я полагаю, ты думаешь, что я должен влюбиться в тебя?

– Ты можешь, если хочешь, – сказала она, высвобождаясь из его объятий. Холодный воздух оружейного зала проник между их телами. – Я не собираюсь отвечать взаимностью.

– Нет?

– Нет. В мире столько хороших мужчин. Почему я должна хотеть тебя?

Он вздрогнул.

– Мои слова причинили боль? – спросила она. – Они заставили тебя желать, чтобы обстоятельства были другими?

Габриэль стоял прямо, руки снова безвольно висели по бокам.

– Я хочу, чтобы ты выслушала меня. Хватит и этого, Ада. Все закончится сейчас.