Поцелуй воина

Глава 5

Помощь? Так вот как он представляет себе помощь?

Ада злобно смотрела на затылок Габриэля. Он ехал, восседая на своем жеребце, вместе со своими моральными принципами, а она, связанная как преступница, шла позади лошадей. Чем яростнее боролась она с веревками, стягивающими ее запястья, тем сильнее затягивались узлы. Второй, более короткий кусок веревки зашнуровывал спину ее платья. Она была готова поклясться, что его руки дрожали, когда он работал с покорным прилежанием, пытаясь придать ей пристойный вид.

Торговцы из каравана выбрались из-под повозок, где прятались, и стали подсчитывать убытки. Выжили двое стражников, так же как Пачеко и Фернан. Последний стал бледным как полотно. Его белое монашеское одеяние испачкали следы рвоты.

Спешившись, Габриэль прошел от повозки к повозке, быстрым взглядом осматривая поле битвы. Ада смотрела, как он все проверяет.

– Вот этот еще жив, – сказал он стражнику.

– Это не больше чем на мгновение.

Стражник выполнил свой долг недрогнувшей рукой.

– Что случилось с остальными? – мрачно спросил Габриэль. – Здесь всего семеро убитых.

Стражник показал на юг.

– Они сбежали.

Ада перестала слышать их разговор. Ее охватил новый приступ дрожи. Земля уходила из-под ног. Она погрузилась в колючую траву. Холод: Жажда. Безумное головокружение. Она дрожала, небо вокруг вращалось вызывающими тошноту кругами.

– Что с ней? – спросил стражник.

– Она нездорова. Больше ничего.

Поблизости появился Пачеко.

– Что случилось? Почему она связана?

Габриэль ответил не сразу. Ада с бесстрастным весельем смотрела, какой подыскивает ответ. Но язвительный смех в ее голове так и не обрел голос.

– Это для ее же блага, наставник. – Габриэль опустился на колени рядом с ней и откинул волосы с ее лица. Быстрым движением он развязал узлы на ее запястьях. – Фернан, дай ей одеяло.

– Не хочу я твое одеяло, – выплюнула она сквозь стучащие зубы.

Он растерянно выдохнул.

– Ты пойдешь в Епес пешком?

– Я не могу.

– Ты пойдешь, если не уступишь. И ты скажешь «пожалуйста».

– Я не буду просить.

– Тогда тебя впереди ждет долгая дорога. – Он взял у Фернана одеяло и протянул ей. – Что скажешь, inglesa?

Она откинулась назад и впилась пальцами в траву.

– Изверг.

Он стоял, его лицо было словно высечено из камня. Она закрыла глаза и вспомнила, как лежала на тюфяке дома, в Англии, как сушила пучки полевых цветов и развешивала их на потолочных балках. Когда опускалась ночь, она смотрела на плачущие в мерцающем свете очага тени. Когда возвращался солнечный свет, их приглушенные цвета напоминали яркость леса и жизни, которая ей не нравилась.

Но она отдала бы все, чтобы эта жизнь вернулась к ней. И дождь. Она так скучала по дождю.

Она не была дома больше года. А теперь и Джейкоб тоже ушел. У нее, терзаемой ненормальным послушником, не было никого и ничего.

Часть ее хотела уступить. Он помог бы ей пройти через самый трудный период воздержания.

Но та часть ее, что хотела помощи, была не такой шумной и сильной, как ее страстная жажда. Если Габриэль встал между ней и опиумом, значит, он ее враг. Он ее тюремщик. Монастырь в Уклесе, может быть, и рай на земле, но для нее он все равно станет тюрьмой.

– Габриэль, помоги ей.

Пачеко был не таким высоким, и, несмотря на возраст и авторитет, казалось, что он просит послушника об одолжении.

Сильные руки Габриэля подхватили ее. От жара его тела стало теплее. Ей ужасно хотелось прижаться еще ближе, держаться крепче – любое облегчение от надвигающейся внутри ее бури.

– Ну ладно. – Глубокий спокойный тембр его голоса, почти добрый, угрожал заставить ее заплакать. – Держись за меня. Хорошо. А теперь держись на ногах. Тебе нужно быть сильной. Епес довольно далеко для пешей прогулки.

Она споткнулась.

– Ты чудовище!

– Я помогаю тебе, понимаешь ты это или нет.

– Как? Заставляя больную женщину идти пешком?

– Излечивая болезнь, которую ты сама себе устроила. – Его широкая и мускулистая грудь загораживала солнце, блокировала мысли. – Я говорил тебе, в этом меня не остановить.

Задумчиво, она коснулась маленьких ножен на своем бедре. Ей нужно было почувствовать подбадривание холодного металла. Безопасность. Но ножны были пусты.

– Где мой кинжал?

– Я его забрал.

– Ты не можешь держать его у себя!

– Я больше не позволю тебе меня порезать.

Он поднял раненую руку и пригвоздил ее терзающим взглядом.

Ада побледнела. Тонкий разрез, покрывающийся коркой засыхающей крови, протянулся на половину длины его руки. Она коснулась его дрожащими пальцами, очень нежно. Он зашипел, но не дернулся.

Он заслужил то, что она сделала, – по крайней мере она пыталась убедить себя в этом. Но причинение зла ему, воплощению мускулистой плоти и силы, казалось оскорблением природы.

– Я все еще жду извинений.

Ада сглотнула.

– Этого ты никогда не дождешься.

– Мы должны ехать дальше, – сказал Пачеко. – Надвигается ночь.

Габриэль кивнул.

– Наставник, кто-нибудь пригнал повозку?

– Ее сожгли, а ослика забрали. – Он протянул Габриэлю полотняный мешок и сумку Ады. – Но мы сохранили почти все наши вещи.

Фернан, бледный, если не считать темных кругов под глазами, поднял брови.

– И где она поедет? Возможно, я бы мог найти место на моем седле.

– Она пойдет пешком. Похоже, дама предпочитает такой вариант. – Габриэль подошел к своей лошади и вскочил в седло. Он посмотрел на Аду, неумолимый и холодный. – А если ты откажешься, я не задумываясь снова свяжу тебе руки.

Пачеко покачал головой:

– Габриэль, ты...

– Наставник, пожалуйста. Если это мое послушание, позвольте мне продолжать так, как я считаю нужным, – до тех пор пока я действую в границах ордена. Поверьте, что я могу сделать это. – Он ждал. Они ждали. Даже торговцы из каравана и оставшиеся стражники наблюдали за спором. – Вы даете мне позволение продолжать, наставник?

– Да, Габриэль. Делай так, как считаешь нужным.

С ничего не выражающим лицом Габриэль повернулся к Аде.

– Ты пойдешь в Епес или останешься здесь с караваном?

У этого животного хватило хладнокровия, чтобы похитить ее под обличьем доброй воли священника, вырвать ее у тех удовольствий, которыми она наслаждалась.

Что ж, пусть будет так. Он станет отвлекать ее до тех пор, пока она не получит свободу, чтобы вернуться в Толедо. Тогда она свернет Джейкобу его идеалистическую шею.

– В Епес, – сказала она, мило улыбаясь. Промелькнувшая в его лице паника стала бальзамом для ее уязвленной гордости. – Веди, послушник.

Да, ей понравится стянуть его вниз, на землю. Он не тот, кем так старается быть, и она докажет это. Она заставит Габриэля де Маркеду нарушить все его драгоценные клятвы.

Они прибыли в Епес за час до наступления темноты. Никогда еще Габриэль так не радовался окончанию дня. Еще какие-нибудь сюрпризы, и он совсем потеряет почву под ногами.

Он посмотрел назад. Это движение он повторял настолько часто, что правую сторону шеи свело судорогой. Ада все еще шла за ними. Голова опущена, волосы как занавес на бледном лице, она устало тащилась с покорностью животного, которого ведут на убой. Тот факт, что она вообще шла, был доказательством продолжения ее сопротивления. Ее ноги тяжело переступали, руки безвольно болтались по бокам. Возможно, она рухнет и заснет, не в силах устроить новую стычку.

Как бы ему повезло.

Но вопрос, где она будет спать, терзал его все последние три часа. Спать одной – это не вариант для непредсказуемой обманщицы. Нет, она предсказуема. Она обязательно попытается сбежать.

– Габриэль!

Он обернулся. Пачеко и Фернан смотрели на Аду, лежащую на дороге. Габриэль соскочил с лошади и в мгновение ока оказался рядом с ними. Еще одна уловка. Своими невыносимыми выходками испытывала его терпение.

Но это была не уловка. Холодная и бледная, ее кожа блестела от испарины. Грудь дергалась от неровных судорожных вдохов. Все ее тело тряслось. Мелкая дрожь – даже этот черный сон не мог утихомирить ее. Струйка крови вытекала со стороны основания ее черепа. Она, должно быть, ударилась головой, когда упала.

Габриэль задохнулся от горького чувства вины. Он был уверен в том, что делает. Но что он знал об опиуме или о женщинах? Что касается медицины, в жизни он занимался только ранеными на войне, латая дыры и разрезы, а не невидимые раны.

Мысль о прикосновении к ней была не менее тревожащей. Он был воспитан, зная только кулаки и мечи, и прикосновение – его кожа с кожей другого человека – все еще могло потрясти его до глубины души.

Придерживая голову Ады, он поднял ее дрожащее тело и попытался подавить в себе трепет. Он вернулся к лошади и сбросил с седла их сумки. Пачеко помог им вместе сесть на коня. Ее тело пульсировало неестественным жаром, голова безвольно запрокинулась. Она вскрикнула, когда мышцы ее живота конвульсивно сжались. Габриэль крепче прижал ее к груди и стал молиться – не за себя, а за эту заблудшую женщину.

Добравшись до стен, окружающих небольшой городок Епес, Пачеко переговорил со стражниками и договорился, что их впустят. Они двигались по темнеющим улицам. Торговцы завершали работу, собирая лотки и закрывая скромные лавки. Как и в большинстве городов на плато, когда-то управляемых маврами, его жители представляли собой сложную смесь культур. В тот вечер, под чистым прохладным небом, это казалось одновременно легко и правильно.

Пачеко вел их к особняку архиепископа Толедо. Прямоугольная башня в мавританском стиле, украшенная затейливой кирпичной кладкой и глазурованной керамикой, возвышалась над широко раскинувшейся резиденцией. За ее стенами тянулись поля виноградников. Они прошли через несколько, арочных проходов туда, где их ждали около дюжины служителей.

– Приветствую вас, брат Пачеко. – Низенький и округлый, мажордом епископа Мигель Латорре был одет в темные пышные одежды с красной отделкой. Он то и дело поглаживал свою окладистую, тщательно ухоженную бороду. На золотой цепочке на его поясе болталась лупа. – Сегодня вечером архиепископа нет в резиденции, но позволь мне предложить наше гостеприимство от его имени.

Пачеко улыбнулся и поклонился, конюхи увели лошадей в конюшню неподалеку.

– Мы возвращаемся в монастырь и ищем приюта на ночь.

– Разумеется.

Хотя он обращался к Пачеко, глубоко посаженные глаза Латорре то и дело обращались к Габриэлю, державшему на руках обессиленную Аду. Габриэлю никогда не нравилась эта назойливая маленькая жаба, и это чувство не изменилось.

Пачеко обратил внимание на любопытство мажордома.

– Ах да. Это наша новая рабыня. Она больна, и нам хотелось бы для нее отдельную комнату.

Латорре закрыл нос и рот ладонью и заглянул ближе.

– Больна? Это заразно?

– Нет, нам бы и в голову не пришло принести к вам заразу, – ответил Пачеко, в его голосе почти не осталось вежливости. – Но мы бы хотели устроить ее.

Латорре перевел свои маленькие черные глазки на Габриэля, осматривая его словно выставленную на продажу лошадь.

– А у нее есть дуэнья?

Пачеко покраснел. Фернан прислонился спиной к стене и, подняв глаза, разглядывал резьбу и росписи потолка. На его худом лице появилась улыбка, впервые после нападения альмохада.

– Нет, – со вздохом ответил Пачеко. – У нее нет дуэньи.

– На дороге из Толедо на нас напали бандиты, занимающиеся похищением людей. Местные пастухи помогли им устроить ловушку. – Габриэль бросил на своего наставника мрачный взгляд, приказывая ему молчать. – Ее дуэнья... ну, вы понимаете.

– Понимаю. Простите мою непочтительность. – Латорре кашлянул. – Но ты же послушник, не так ли? Где твое платье?

Габриэль зло посмотрел на приземистого коротышку.

– По-моему, я уже говорил, что на нас напали. Если вы хотите увидеть рану на моей руке, я с радостью продемонстрирую вам доказательства.

Мажордом побледнел, но не перестал суетиться.

– Все это ради благопристойности, уверяю вас. Я пришлю нашего личного доктора осмотреть ее, просто чтобы убедиться.

– Ей не нужен доктор, только отдых, – сказал Габриэль.

Ада застонала. Латорре отпрянул.

– Вы простите меня, если я не поверю вам, – сказал он.

– Не мне прощать вас.

Пачеко встал между ними.

– Мы ценим вашу доброту. Пожалуйста, пошлите за вашим доктором и прикажите вашим людям показать нам наши комнаты.

Латорре поклонился и удалился через ближайшую арку, сопровождаемый похожей на стаю гусей челядью.

Пачеко тихо заметил:

– Ты солгал ему.

– Нет. Я сказал, что на нас напали. Он сам сделал выводы.

– Габриэль, это неправильно.

Фернан отошел от стены.

– Да пусть он говорит что хочет, наставник. Или это, или спать в конюшне. Лично я предпочитаю соломенный тюфяк, но я не могу говорить за всех. Что скажешь, Габриэль?

– Я скажу, что ты слишком много говоришь.

Пачеко поднял руку, призывая замолчать обоих.

– Латорре прав в том, что волнуется, где она будет спать. Никто из нас не может остаться с ней.

Габриэль опустился на колени и осторожно положил Аду на полированный мраморный пол. Его руки дрожали от долгого напряжения. Но его дрожь была ничем в сравнении с ее.

– Она опасна для самой себя, – сказал Габриэль. – Вы что, предпочитаете, чтобы она страдала в одиночестве? Или, если она оправится до рассвета, чтобы снова попыталась сбежать?

– Что ты предлагаешь? – спросил Пачеко.

– Возможно, этот доктор порекомендует какую-нибудь женщину, которая сможет побыть с ней.

Пачеко кивнул и выдохнул:

– Хорошо.

Поведя плечом, Габриэль взглянул на глубокую кровавую рану на своей руке. Она горела от медленной и постоянной боли.

– Чего вы ожидали, наставник? Что я останусь с ней сам?

Фернан ухмыльнулся:

– Вообще-то я уже готовился предложить свои услуги. Я же известная нянька.

– То, что ты забавлялся с няньками, еще не делает тебя таковой, – сказал Габриэль.

– Ты ничего не знаешь о таинственном искусстве лечения.

Пачеко возвел очи горе и торопливо пробормотал молитву.

– Пойду искать какого-нибудь ленивого слугу, который наконец-то покажет нам наши комнаты.

Он повернулся и пошел по широкому коридору. Фернан опустился на колени рядом с Адой, его лицо вдруг стало серьезным и мрачным.

– Она на ужасном пути. Друг, ты сможешь с этим справиться?

Ада забилась в судороге и снова застонала. Ей нужна холодная вода и мягкая постель, а не ожидание и инквизиторские расспросы.

– Я должен, Фернан. Это мой долг.