Поцелуй воина

Глава 28

Габриэль ходил взад-вперед по маленькой, почти пустой комнате, которую они сняли на ночь. Солнечный свет медленно растекался по истоптанному тростнику у него под ногами. Он чувствовал себя словно в клетке. Беспомощным. Бланка сидела на матрасе, притиснутом к внешней стене. Учитывая, сколько внимания на нее обращал Габриэль, она вполне могла быть мебелью. А Фернан просто исчез.

Смогла ли Ада поспать? Нет, только не снова попав в заключение, наверняка окруженная темнотой и старыми страхами. Его руки дрожали. Успокаивать и проводить ее через каждый момент слабости стало его единственной отсрочкой исполнения приговора, медленной работой по превращению себя в лучшего человека. Мысль потерять ее пробила дыру во всех его планах на будущее. То, что он держал эти планы так близко к сердцу, только доказывало, каким дураком он стал. Из-за нее.

Когда на рассвете вернулся Джейкоб, Габриэль наконец-то прекратил беспокойно ходить из угла в угол.

– Ты говорил с доньей Вальдедроной? – спросил он.

Джейкоб кивнул.

– Она написала официальную бумагу, которая покрывает все долги Ады. Она будет бесплатно работать переводчицей целый год, но освободится от всех обвинений.

Бланка радостно хлопнула в ладоши. Габриэль почувствовал облегчение. Даже воздух показался слаще, пропал смрад этой гнилой комнаты. Даже солнце засияло ярче. Успешное возвращение Джейкоба смягчило беспомощность, которую ощущал Габриэль, не имея возможности подать прошение суду от имени Ады.

– Что ты будешь делать теперь? – спросил Габриэль.

– Вот это должно быть доставлено его величеству, – сказал Джейкоб, вынимая свитки из сумки Ады. – Король Альфонсо переехал со всем двором во дворец доньи Вальдедроны, а с ним члены леонской делегации. Необходимо предупредить его, что он обедает с предателями.

Бланка предложила Джейкобу простой мешочек для документов.

– Ты думаешь, это разумно? – спросила она. – Они могут решить убить посланца.

– Я доверил обсуждение этого дела ее светлости, – ответил Джейкоб. – Она обратится к королю Альфонсо, когда сочтет момент подходящим.

Габриэль нахмурился:

– Ты оставляешь Аду?

Джейкоб сдернул с плеча арба-чет. Быстрый, проницательный блеск в его глазах померк совершенно. Вокруг рта залегли мрачные складки.

– Ей нужно, чтобы там был ты, а не я, – сказал он.

Паника смешалась с чем-то сродни победе, возбуждающей и жаркой. Джейкоб любил Ацу. Это было ясно с самого начала. Но Ада никогда не проявляла к Джейкобу таких же яростных эмоций, которые испытывал на себе Габриэль. Ее гнев. Ее насмешка. Ее страсть.

Судья Эрман Наталес поднял глаза на высокопоставленного монаха-доминиканца, вошедшего в его покои. Облаченный в сутану, такую же белую, как его волосы, монах не обратил никакого внимания на мрачное лицо Наталеса. Никто не входил в его покои до утреннего судебного заседания, даже его чопорный маленький клерк. Никто не осмеливался. Кроме этого незнакомца.

– Как я вижу, вам не нравится мое присутствие здесь, – сказал вошедший.

Без преамбулы и не представившись. Нахал. Наталес отложил в сторону гребень и посмотрел на гостя со всей значительностью присущей его должности:

– Это понял бы и слабоумный. Кто вы и как смеете вести себя с таким неуважением?

– Я Гонсало Пачеко, брат ордена Святого Сантьяго и слуга его светлости Хоакина де Сильвы. – Его черные глаза блестели, как у ворона над падалью. – У вас содержится узница, которая интересует сеньора де Сильву, узница, на чей приговор он хотел бы, скажем так, повлиять.

Наталес фыркнул.

– Повлиять. Диктовать, вы хотели сказать. Но это не обсуждается. Мои вердикты не продаются.

– И я уважаю это.

Пачеко улыбнулся, смертоносно, словно хищник. Каждое движение говорило о властности, уме и твердой уверенности, что ему подчинятся. Учитывая, что он работал на пресловутого изгнанника де Сильву, это могло быть так. Но не этим утром.

Наталес встал из-за письменного стола и демонстративно повернулся спиной к доминиканцу. Он натянул мантию на свое дородное тело, но Пачеко не ушел. Терпение Наталеса иссякло. Он повернулся, его голос загремел как гром:

– Почему вы еще здесь?

Пачеко не дрогнул. Его улыбка исчезла. В каждой руке он держал по предмету: округлый кожаный мешочек в левой и короткий меч – в правой.

– Как вы пронесли оружие мимо моих охранников?

Блеск в глазах Пачеко превратился в огонь. Монах позабыл о всякой любезности:

– Моих людей больше, чем ваших, особенно теперь, когда двое мертвы.

Наталес почувствовал, как его властность вытекает через ноги в пол.

– Это неслыханно!

– Вы судья, сеньор, – сказал Пачеко. – Ваш долг взвешивать достоинства разных доказательств. Поэтому позвольте мне представить вам доказательство таким, как я его вижу, и это единственный выбор. Вы понимаете?

Доминиканец уронил на письменный стол кожаный мешочек, набитый монетами, и он приземлился с глухим металлическим стуком, завалившись на один бок, как подгнивший апельсин.

Наталес взглянул на дверь, которую Пачеко оставил приоткрытой. Его собственный меч стоял там, но на пути у него был этот седовласый монах.

Пачеко не оглянулся, но осклабился:

– Сеньор, и когда же в последний раз вы держали в руках оружие? Я думаю, много лет назад, судя по вашей фигуре. Ну а теперь давайте оставим эти игры и попробуем договориться.

Наталес посмотрел в черные глаза Пачеко, потом на его меч и на толстый кошель с деньгами. Он тяжело рухнул в кресло.

– О чем договориться?

– Сегодня утром будут судить женщину, англичанку по имени Ада.

– Да, – подтвердил тот, роясь в бумагах, которые до этого просматривал. – Мне сообщили, что она находится под протекцией доньи Вальдедроны.

– Этой сицилианской шлюхи?

– Долги англичанки уплачены, ее контракты улажены. Ее отпустят.

Пачеко сделал вперед шаг, другой и прижал острие меча к двойному подбородку Наталеса.

– К несчастью для вас, мой дорогой судья, это не тот вердикт, который нужен мне.

Солнце жгло ей глаза, привыкшие к темноте камеры. Голоса кружились словно в каком-то сверхъестественном вихре. Звук и запах слились воедино. Раньше Ада любила этот момент, когда мир, смытый волной опиума, уходит из-под ног. Но, выйдя на площадь, где глумилась собравшаяся толпа, она ужаснулась этому буйству ощущений – наслаивающихся, лишающих ее дара речи и мыслей.

Она не могла позволить себе потерять рассудок, но едва держалась на ногах.

Ада была первой в очереди. Ждать приговора не придется долго. Когда судья устроил свое грузное тело в кресле, бейлиф огласил власть суда согласно хартии прелата Толедо, санкционированной королем Кастилии Альфон-со XIII. Его низкий голос смешивал юридические термины эдикта в нечленораздельное жужжание. Глаза у Ады слипались.

– Выведите первого заключенного вперед!

Она вскинула голову и увидела, что бейлиф делает ей знак подойти к судье. Стоявший впереди стражник развязал веревку и толкнул ее вперед натри шага, держа меч за ее спиной. Ее ноги были ватные, колени дрожали.

В памяти Ады воскрес аукцион рабов. Когда она поднималась, не чувствуя ног, высоко над грязным борделем, бесчувственная к сделке, которую заключила ради одной-единственной бутылочки. Она и не хотела спастись, но Джейкоб и Габриэль все равно ее освободили. Желание посмотреть на злобную толпу и отыскать их почти пересилило слабость, но нет, ей нужна была каждая капля внимания, чтобы заставлять свое непослушное измученное тело двигаться.

Нос судьи, казалось, украшала карта из красных сосудов. Расстегнутая у шеи, его мантия открывала дорогую, богато украшенную тунику, расшитую золотом и мелким жемчугом. Седеющие черные волосы прилипли ко лбу причудливым узором жиденьких прядей, прикрывающих лысину. Его жесткую бородку давно не подравнивали.

Странная смесь тщеславия и потворства излишествам, он сидел в кресле чуть выше Ады, глядя на нее сверху вниз. Собравшиеся вокруг центрального помоста жители Толедо с нетерпением ждали кровавого вердикта.

– Назовите свое имя, – приказал Наталес нарочито громко и театрально ради собравшейся толпы.

Она откашлялась и, подняв подбородок, посмотрела прямо в его маленькие, глубоко посаженные глаза.

– Ада из Кейворта.

– И где этот Кейворт?

– В Англии.

Толпа зароптала, заинтересовавшись ее ответом, и даже придвинулась к помосту судьи.

Наталес только поднял бровь, на висках выступили капельки пота. Он взглянул на листок пергамента и сказал:

– Эта женщина, Ада из Кейворта, обвиняется в следующих преступлениях: неуплата долга сеньору Алваресу в сумме восьми морабетинов, неуплата долга сеньору Калаварасу в сумме девяти морабетинов, оба они христиане из Толедо. Она также обвиняется в нарушении контракта о продаже с Саламо Файатом, евреем, приехавшим в Толедо из Кордовы, и устроении беспорядков в его заведении.

Каждое следующее обвинение вызывало неприятные воспоминания. У нее пересохло во рту.

– Готов ли кто-нибудь выступить в защиту этой женщины? – спросил Наталес своим театральным голосом.

– Я готов.

Сотни глаз заметались от лица к лицу, ища человека, вызвавшегося ее защищать. Сама она только закрыла глаза, наслаждаясь блаженным звуком голоса Габриэля. А потом он оказался рядом и взял ее за руку.

Он пришел.

Его тело, теплое и крепкое, давало ей силу. От него пахло мылом и теплой шерстью. Она заметила, что у него отросли волосы, теперь они слегка вились.

Он посмотрел на нее без улыбки, на его лице было незнакомое выражение. Что-то вроде... ожидания? Надежды? Его резкие, строгие черты смягчились. Ради нее. Она сжала его пальцы и выпрямилась.

– И кто ты? – спросил Наталес.

Его виски уже стали мокрыми от пота, от выступивших над верхней губой капель увлажнились даже усы.

– Габриэль из Маркеды. В ордене Святого Сантьяго я отвечал за здоровье этой женщины. Ее пристрастие к опиуму было вылечено, и сейчас она готова уплатить все свои долги с помощью своей покровительницы, Силии, графини де Вальдедроны.

Это имя вызвало в толпе возбужденный шепот, но судья не обратил на это никакого внимания. Он смотрел прямо на Габриэля.

– Не важно, что вы вступились за нее, сеньор, или то, что вы заявляете, что она излечилась, – сказал Наталес. – Я прочел показания и выслушал достойных доверия свидетелей. Эта женщина предстанет перед судом через судебный поединок, который решит вопрос о ее виновности или невиновности.

Уши Ады наполнились восторженным ропотом толпы. Ей казалось, что колени вот-вот подогнутся. Или ее вырвет. Она слушала приговор судьи, как будто он относился к какому-то другому заключенному. Лишь резкий звук голоса Габриэля проник сквозь ее оцепенение.

– Я требую объяснений, сеньор! – воскликнул он. – Донья Вальдедрона сама оплатила все долги сегодня утром.

Наталес теребил двумя пальцами уголок документа.

– Я не получал никаких сведений об этом от ее светлости, и меня возмущают намеки, будто я мешаю благородному решению.

– А меня возмущает, что вы называете себя судьей, – сказал Габриэль. – Это просто посмешище!

Наталес указал на него пальцем.

– Ты должен уйти!

– Иди к черту!

Габриэль вскинулся, но Ада схватила его за плечи. Она держала его со всей силой, желая спасти от стражников, готовых пронзить ее безоружного защитника.

Наталес попятился, кресло закачалось и упало. Раздался смех сотен голосов, когда он глухо плюхнулся на деревянную платформу. Его жирное лицо побагровело.

– Схватить его!

Стражники зажали Габриэля и Аду со всех сторон, окружив обнаженными мечами. Один помог судье занять свое место в кресле. Ада прижалась к руке Габриэля; вся эта сцена казалась ей странной и комичной, словно представление в бродячем театре.

Она икнула, звук был подозрительно похож на смех – безумный, беспомощный смех.

Габриэль поднял бровь.

– Тебе плохо?

– Конечно, нет, – ответила она только для него. – Все превратилось в настоящий абсурд. Раньше мне бы это понравилось.

Он накрыл ее руку своей.

– Ада, ее светлость обещала освободить тебя. Вчера Джейкоб лично встречался с ней. А у него ведь нет причин лгать нам, правда?

– Нет, только не Джейкоб. Но этот судья?

– Ты намекаешь, что люди, обладающие властью, могут снова манипулировать нами?

– Неужели ты готов улыбнуться?

– Это единственная альтернатива безумию с такой ведьмой, как ты.

Его лицо расплылось в широкой мальчишеской улыбке. Суровые черты его лица смягчились. Прекрасные белые зубы сияли на фоне его смуглой кожи. Линии, образовавшиеся вокруг рта, обнаружили едва заметные ямочки, а в уголках темных глаз собрались морщинки. Эти губы, ямочки, глаза – все это вызвало странный трепет в ее груди, не имеющий ничего общего с грозящей им опасностью.

– Хватит! – Все глаза обратились к Наталесу, лицо которого все еще было цвета цветущей лаванды. Его густая растрепанная борода тряслась. – Я принял решение, – объявил он. – Мой приговор, как судьи Толедо, такой. Ты!

Он указал на Аду коротким толстым пальцем. Камни в паре колец блеснули на солнце.

– Встань передо мной!

Хотя и не желая покидать Габриэля, Ада отпустила его и прошла между мечами, чтобы встать перед судьей.

– Слушайте, – объявил он. – Ты предстанешь перед судом через судебный поединок завтра в полдень.

– Судья Наталес, – сказал Габриэль, с трудом сдерживая ярость. – Она женщина. Судебный поединок – это несправедливое измерение вины. Эта мера слишком жестока.

– Я считаю ее соответствующей. Будьте благодарны, что, учитывая доказательства против нее, я не объявил ее виновной прямо сейчас.

Габриэль смотрел в крохотные глазки судьи. Сначала Пачеко, потом Фернан.– он уже знал, что публичные лица редко отражают душу. Ада тоже преподала ему этот урок. Вначале он увидел женщину, которую тащила по жизни ее собственная слабость. Сейчас она демонстрировала силу.

Но этот судья...

Он такой же продажный, как его постановление. Женщин не отправляют на суд через поединок. Это было неподобающе и несправедливо.

Он глубоко вдохнул.

– Тогда я заявляю о праве занять ее место.

Наталес нахмурился.

– Праве? Каком праве?

– Она моя жена.