Почка на экспорт

Глава 1 ДЕНЬГИ В КАССЫ — ПОЧКИ В МАССЫ

Будильник вырвал меня из блаженного небытия ровно в 6.30. Можно было, конечно, ещё понежиться, подремать в уютном полумраке утра, обманывая самого себя, что особо торопиться некуда. Но мысль о том, что отпуск уже окончился и у меня есть все шансы опоздать на работу, мешала, как крошка в постели, кололась где-то в глубинах подсознания и выталкивала из-под одеяла.

Вздохнув, я рывком соскочил с дивана и прошлёпал на кухню. Календарь на стене, улыбаясь кукольным личиком миниатюрной японки, злорадно сообщил, что сегодня понедельник.

Так, значит, впереди долгая рабочая неделя. Не то чтобы я не догадывался об этом вчера, но сегодня как-то особенно тяжело осознать наконец, что с безраздельной отпускной вольницей покончено, анапский пляж остался лишь в воспоминаниях и на фотоснимках, а впереди — трудовые будни, череда похожих друг на друга дней и недель, изредка прерываемая каким-нибудь ярким событием.

Нельзя сказать, что я не люблю свою работу, но отдыхать мне почему-то нравится больше. Я хмыкнул и отключил закипевший чайник. По утрам очень крепкий и горячий чай — единственный способ для меня окончательно проснуться и глядеть на окружающий мир более-менее благожелательно.

Ещё в меню завтрака входят две-три сигареты. Ничего не поделаешь, привычка. Никогда не мог заставить себя завтракать, как все нормальные люди. Периодически я объявляю кампании по борьбе с дурными привычками, изначально обречённые на провал, как экономические реформы очередного правительства. Проходит неделя-другая, благие намерения испаряются, и всё возвращается на круги своя: опять обжигающий чай, опять полторы пачки сигарет в день, полное отсутствие намёка на регулярное питание и хоть какой-то порядок в личной жизни.

За окном развиднелось, ночные тени уступили место рассвету, и обнажилась безнадежная утренняя хмарь, состоящая из низко ползущих над землёй свинцовых туч, мороси, ветра и качающихся в такт его порывам веток деревьев.

Не люблю позднюю осень, когда листья уже облетели, ярких красок почти не осталось, одни чёрно-серые; женщины тепло оделись и не дразнят взгляд стройными фигурами; под ногами хлюпает грязь, непонятно откуда взявшаяся на асфальтированных дорожках, а по утрам прихваченный первыми морозцами лёд на дорогах выматывает нервы водителям.

Философствуя, я напился чаю, выкурил пару сигарет и залез под душ. Горячую воду можно было назвать таковой лишь с большой натяжкой, поэтому из ванной комнаты я выскочил гораздо энергичней, чем вошёл.

По дороге на стоянку я осознал, какую ошибку допустил в своё время, родившись в стране с таким климатом. Холодные струйки дождя забрались за воротник и неприятно щекотали шею. В следующей жизни надо будет проявить изобретательность и появиться на свет где-нибудь на Гаваях.

Видение себя, любимого, в яркой рубахе, с гирляндой цветов на шее и в окружении шоколадных от загара красавиц согрели душу и немного улучшили настроение.

Машина, снятая с сигнализации, приветливо откликнулась и помигала габаритами. Я повернул ключ в замке зажигания, и «Тойота» заурчала двигателем. Вырулив со стоянки и влившись в уличный поток, я удовлетворённо закурил, перестроился в крайний левый ряд, и «железный конь» понёс меня вперёд, легко обгоняя неуклюжие чудеса отечественной автотехники.

Движение в нашем городе интенсивное и число автовладельцев растёт из года в год — миллионное население уже не устраивает муниципальный транспорт. Вот и моторизируется народ, кто как может, создавая в «часы пик» длиннющие пробки на перекрёстках центральных улиц.

Город уже проснулся и зажил своей жизнью. Людской поток на тротуарах, шаркая тысячами подошв и стуча каблучками, нёс человеческие волны, разбивая их у стен зданий и устраивая водовороты мельтешащих голов на трамвайных остановках.

У центральной городской больницы с утра особенно оживлённо. Кто-то спешит на работу, кто-то, сдав дежурство, торопится домой. Пройдёт полчаса, и уже ни за что не догадаться, как много людей трудится в этих модерновых корпусах из стекла и бетона.

Припарковавшись у блока хирургических отделений, я поднялся на четвёртый этаж и поздоровался с постовой медсестрой.

— С выходом вас, Александр Александрович, — заулыбалась она. — Как отдохнули?

Нашла с чем поздравлять. Тут впору траур объявлять по безвременно закончившемуся отпуску, подумал я, но вслух произнёс:

— Спасибо, хорошо, Нина Ивановна.

— Ой, а загорели-то как!

— Да, есть немного, — скромно ответил я, и прошёл в ординаторскую.

Вообще-то, сейчас я больше похож на негатив самого себя. Светлые волосы окончательно выгорели на солнце, а голубые глаза на фоне закопчённой кожи кажутся едва ли не белыми.

— Здравствуйте, граждане Айболиты! — громко заявил я о себе с порога.

«Айболиты», сидевшие в ординаторской, дружно повернули головы в мою сторону.

— Ого, смотрите, кто появился! Загар натуральный?

— Долго будешь жить, только что вспоминали.

— Санька! Когда приехал?

Они заговорили все вдруг, и пару минут я был занят пожиманием рук и похлопыванием по плечам. Целиком поглощённый этим делом, я не сразу расслышал голосок за дальним столом:

— Вообще-то, Александр Александрович, Айболит был ветеринаром. Вряд ли уместно называть так коллег.

Ага, это Елена Анатольевна, или Елена Прекрасная, как иногда мы её называем между собой. Женщина молодая и красивая, она работает у нас второй год, и умудрятся, к сожалению, сочетать броскую внешность со строгим характером.

— Вас, Елена Анатольевна, приветствую персонально, — я чмокнул в щёчку заалевшую Леночку, — но что касается этих старых коновалов, вынужден с вами не согласиться.

— Ты бы лучше не критику наводил, а рассказывал, чем в отпуске занимался. Женщины на юге всё так же хороши? — поинтересовался Александр Михайлович Хохлов, он же просто Михалыч. Пожалуй, нас с ним можно назвать приятелями. Оба любим пошутить и разыграть окружающих; кроме того, мы тёзки и ездим на машинах одной марки. Каждый из вышеперечисленных фактов сам по себе ничего не означает, но вместе они создают основу для достаточно тёплых отношений между нами. Правда, вне работы мы не пересекаемся, у каждого свой круг общения, и нас обоих это вполне устраивает.

— Что ты, какие женщины, — возмутился я. — Весь отпуск, день за днём, я скучал только по Елене Анатольевне. Её пленительный образ…

Леночка, что-то зло шипя, выскочила в коридор. Мы с Хохловым расхохотались.

— Ну, разошлись жеребцы, — укоризненно заворчал из своего угла Павел Валентинович. — Смутили совсем бедную девушку.

Павел Валентинович живёт ожиданием того счастливого дня, когда ему наконец-то выдадут на руки удостоверение пенсионера и можно будет спокойно копаться на грядках дачи, расположенной где-то в районе реки Лютой. Места там и в самом деле красивые, воздух чистый — что ещё надо дважды инфарктнику и завзятому огороднику?

Поэтому он бережёт силы, не тратя их на споры и конфликты, держится немного особняком и слегка завидует задору и энергичности молодых коллег.

— Смутишь её, как же, — ответил Михалыч. —

Просто в отношении Саши она испытывает какую-то ничем не объяснимую робость. На меня, к примеру, она совсем не реагирует. С чего бы это? — и он ехидно покосился на меня.

— Хватит врать, Михалыч, — укорил его я, — скажешь тоже. К сожалению, Леночке я безразличен. Впрочем, оно и к лучшему. Идя по жизни, я растерял почти все свои принципы, но одного по-прежнему придерживаюсь прочно и не путаю личные отношения со служебными. Хотя соблазн порой бывает, и ешё какой.

— Подумаешь, какой принципиальный выискался, — проворчал Хохлов. — У шефа был уже?

— Нет.

— Ну, пошли тогда. Тем более, пора на пятиминутку.

Прихватив с собой пустую папку, в которой обычно хранятся мои истории болезни, я вышел вместе со всеми из ординаторской и направился в кабинет заведующего. Правда, кабинет — это мягко сказано. Стараниями его хозяина, Бориса Альбертовича Бакутина, серая стандартная комнатёнка превращена в весьма приличные апартаменты с дорогим ковром на полу, хорошей мебелью и кондиционером.

Сам Борис Альбертович в этой роскоши смотрится как «новый русский», по нелепой случайности нарядившийся в хирургический костюм. Невысокий, крепко сбитый, с густой гривой седых волос и цепким взглядом, он устроился сейчас, слегка ссутулившись в своём кресле, и напоминал старую хищную птицу, присевшую ненадолго отдохнуть. Увидев меня, он приветливо кивнул:

— Все собрались? Прекрасно. Рад, что и Александр Александрович наконец-то вернулся из отпуска.

Лично я особых поводов для радости по-прежнему не видел, но возражать начальнику не стал. Тем более что он не тот человек, который потерпит возражения от подчинённых. Бессменно руководя, а точнее, правя отделением последние 12 лет, он неуклонно требует от своих работников дисциплины и безоговорочной исполнительности.

Неплохой хирург и прекрасный администратор, он сумел добиться приличных показателей, и наше отделение далеко не худшее в больнице. А то, что молодые ребята у нас почему-то не задерживаются, никого, к сожалению, не интересует.

— Пациентов сейчас много, так что придётся сразу браться за работу. Для вас, Александр Александрович, я подготовил несколько историй. Будете вести этих больных, — и Бакутин подтолкнул ко мне пачку историй болезни.

Их было меньше, чем я ожидал, но диагноз не оставлял сомнений в необходимости плановой операции. Что ж, будем работать, тихонько вздохнул я. Вообще, с Бакутиным у нас сложились своеобразные отношения. Он, со своей стороны, не очень меня тиранит, я же стараюсь давать поменьше поводов для этого. Более того, иногда он даже хвалит меня, что делает, честно говоря, крайне редко. Я благодарен, но это не помешало мне ответить отказом пару месяцев назад, когда он предложил мне подработать на стороне.

В характер работы он почему-то не вдавался, упомянул лишь, что она соответствует моему профилю, хорошо оплачивается, но предназначена для людей, умеющих держать язык за зубами. Не могу сказать, что мне тогда не понравилось в его предложении. То ли многозначительные недоговорки шефа, то ли эта непонятная секретность. Не знаю. Хотя, может быть, всё дело в том, что я не очень нуждался в деньгах, и без Бакутина имея возможность время от времени подрабатывать вне стен отделения.

Так или иначе, я отказался и пару раз после этого ловил на себе внимательный, испытующий взгляд шефа.

Обсудив текущие дела, мы разошлись по палатам. У меня осмотр больных, естественно, занял больше времени, чем у других. Поэтому, когда я вернулся в ординаторскую, все уже находились там и готовились пить чай.

— Саша, тебя к телефону, — позвал Хохлов.

Я взял трубку:

— Махницкий, слушаю.

— Сашка, привет! Вернулся, наконец-то, с морей?

— Кто это? — удивился я.

— Как кто? Неужели не узнал? Богатым буду. Это Костя. Кузьмин, если тебе о чём-то ещё говорит эта фамилия.

— Ни о чём не говорит, — проворчал я, хотя на самом деле обрадовался. — Что ж ты хотел? Видимся раз в сто лет, скоро совсем забуду, как ты выглядишь. Если не ошибаюсь, ты маленький толстый брюнет, страдающий пучеглазием, и с большими ушами?

— Всё такой же шут гороховый, — беззлобно констатировал Костя. На самом деле мы с ним одного роста, а его атлетической фигуре и вьющимся русым волосам мне остаётся только завидовать. — Надо бы встретиться, Сань, обсудить кое-что.

— Надо так надо, — согласился я. — Только не очень поздно, у меня планы на вечер.

— В восемь вечера в «Каскаде» устроит?

— Вполне.

— Всё, буду ждать. Только не забудь, разговор серьёзный.

— Да что случилось-то? Хоть в двух словах объясни, — попросил я.

— Вечером узнаешь, — и трубка запищала гудками отбоя.

Костя в своём репертуаре. Любит напускать на себя таинственность. Сколько его помню, всегда был таким. Мы с ним, что называется, друзья детства. Вместе прогуливали когда-то уроки в школе, курили, прячась по углам от учителей и ухаживали за девчонками. После школы, правда, наши дороги разошлись. Костя поступил на журфак университета, а меня, запутавшегося в сетях глупой романтики, судьба забросила в строй питерской Военно-медицинской академии. Естественно, что, двинувшись в разных направлениях, мы долгое время не пересекались, а когда, наконец, пересеклись, то оказалось, что из двух близких друзей получились разные, в общем-то, люди, каждый со своей философией и отношением к жизни.

Костя работал в солидной газете, вёл передачу на ТВ, сделав имя на острых, иной раз сенсационных публикациях и, что называется, попал в струю. Заодно успел пару раз жениться и развестись, здорово запутав свою личную жизнь. Интересно, что ему понадобилось? Хотя, скорее всего, дело ограничится пустяком вроде просьбы пристроить на лечение кого-то из знакомых или родственников. От размышлений меня отвлекла Елена Анатольевна, пожаловавшаяся на хроническое недосыпание.

— И чем это вы по ночам занимаетесь в моё отсутствие, Леночка? — поинтересовался я. — Стоит ненадолго отлучиться…

— Не приставай к ней, — сказал Хохлов. — Она увлечена только научной работой, в отличие от тебя. Готовится к конференции. Лучше объясни, когда за отпуск проставляться собираешься?

— Ничего не слышу, — я сделал озабоченное лицо. — Вода, что ли, в ухо попала? Говори громче, Михалыч!

К сожалению, в мою мнимую тугоухость никто не поверил.

— Ты собираешься в магазин или нет?! — прорычал Хохлов.

— Обижаете, гражданин начальник, — сдался я и, подойдя к столу, достал оттуда загодя прихваченный из дома пакет со спиртным и снедью.

— Другой разговор, — одобрил Хохлов, окинув взглядом содержимое объёмистого пакета.

— Виновны, но заслуживаете снисхождения, — поддержала его Леночка.

Павел Валентинович пощёлкал ногтем по горлышку коньячной бутылки, вздохнул и потянулся к минералке. Пока накрывался стол, я вернулся к телефону и набрал номер.

— Алло, здравствуйте. Ольгу можно пригласить к телефончику?

— А кто её спрашивает? Это вы, Вадим? — пропел женский голос. Признаюсь, я опешил. Что это ещё за Вадим?!

— Нет, — ответил я. — Куда я попал? Это «Флора»?

— Да, — голос утратил певучесть и приобрёл металлические нотки. — Оля подойти не может. Что ей передать?

— Ничего, — буркнул я и положил трубку.

Оля на протяжении последнего года была моей близкой подругой. Проще говоря, любовницей. Красивая и неглупая женщина, она прекрасна в постели, но имеет один существенный недостаток, позволивший мне в корне пресечь её матримониальные поползновения. Оля слишком любит деньги. Точнее, те блага, которые на них можно купить.

Я, конечно, и сам далеко не бессребренник, но лишнего мне не надо. Как-то не прельщают меня яхты, дворцы, бриллианты и сопряжённая с ними перспектива получить пулю в лоб от любителей чужого добра, коих в нашей стране великое множество. А вот Оля прямо заводилась от разговора о больших деньгах, «новых русских» и их покупках. Занимаясь профессиональным оформлением букетов в престижном цветочном салоне, она частенько сталкивалась с этими «хозяевами жизни» и в тайне лелеяла мечту когда-нибудь стать одной из них.

Итак, на горизонте появился Вадик. Посмотрим, что за птица. Не то чтобы я ревновал, но точки над «i» расставить никогда не вредно.

За столом, между тем, царило шумное веселье. Хохлов вовсю травил анекдоты, Леночка хохотала, и даже непьющий Павел Валентинович улыбался. Я ещё посидел с ними и засобирался, благо рабочий день подошёл к концу.

Дождь на улице зарядил, похоже, надолго. Крупные капли шлёпались в лужи, оставляя на воде пузыри с разбегающимися от них кругами. Ветер безуспешно пытался сорвать немногие уцелевшие на деревьях жёлтые листья, в бессильной ярости выгибая ветви. Сухой уют салона автомобиля выглядит в такую погоду особенно притягательным. Я поёрзал на сиденье, устраиваясь поудобней. Если Ольга работала с утра, то её рабочий день вот-вот должен подойти к концу. Самое время нанести визит вежливости.

Во дворе «Флоры», в самом удобном месте, где паркуюсь обычно я, уже стоял чей-то белый «мерседес». За рулём сидел, покуривая, водитель.

Я пристроился за владельцем шикарного авто, заглушил двигатель и приготовился к длительному ожиданию. Ждать, однако, пришлось недолго. Из окна выглянуло хорошенькое личико Ольги; её владелица помахала ручкой — заметьте, не мне! — и крикнула:

— Вадим, через пять минут буду готова!

Ну, что такое Олины пять минут, я знаю. Это как минимум полчаса. Поэтому вполне успеем познакомиться с Вадимом. Я повернул ключ в замке зажигания, сдал немного назад и, чуть разогнавшись, легонько ударил в бампер «мерса». Несмотря на отсутствие повреждений, его хозяин просто взбеленился. Рывком распахнулась дверь, из машины вывалилась туша с золотой цепью на шее и большим животом и, пыхтя на ходу, заторопилась в моём направлении. Но я был начеку и с лучезарной улыбкой уже поджидал неприятеля:

— В чём дело, друг?

— В чем дело?! Ах, ты, — задохнулся он от возмущения и попытался меня ударить. Правда, не очень умело. Перехватить руку толстяка и слегка вывернуть её не составило особого труда. Так я и сделал.

— Ай-ай, какой невежливый, — пожурил я Вадима, подталкивая его в сторону «мерса». — Что ж, давай знакомиться. Как меня зовут, значения не имеет. А вот ты обзовись, дружок. Ну, — и я нажал чуть сильнее.

— Сопля, — проскулил «конкурент».

— Что? — не понял я.

— Зовут меня так, — испугавшись, что я начну действовать активнее, затараторил он. — Фамилия Соплин, а…

— А погоняло, значит, Сопля, — догадался я. — И чем же ты, мой слизистый друг, занимаешься?

— Магазины цветочные у меня на Комсомольской, — начал отходить от испуга Вадик. — Ты сам-то, кто будешь?

— Плод твоей воспалённой совести, — представился я.

— Я ж плачу исправно, — заныл толстяк.

Продолжать не имело смысла. Да и грустно как-то

стало. Вот, значит, каков Олин идеал. Не очень приятно, когда твоё место под солнцем занимает плюгавый тип с большим животом, вываливающимся из под ремня, вечно потный от страха пропустить мимо своих липких рук очередную пачку «зелени». Судьба, подумал я, отпуская его и идя к машине. А ты, Махницкий, скоро вообще вымрешь за ненадобностью, потому что до сих пор так и не научился всё на свете оценивать с позиции денег. Хотя, может, этот Вадим просто человек хороший?

— Саша? А ты как здесь?

Оля, появившаяся на крыльце, казалась смущённой.

— Мимоходом, — ответил я. — Заодно и с твоим новым бойфрендом познакомился. Впечатляет. Ты как теперь представляться планируешь на тусовках в высшем свете? Госпожа Сопля? — и, не оглядываясь, пошёл дальше.

Отъезжая, в зеркалах заднего вида я увидел оживлённо жестикулирующих Олю и толстяка. Что ж, может, они и в самом деле подходят друг другу? Время покажет, усмехнулся я. Драматизировать произо-. шедшие перемены в личной жизни я не собирался. Каких-то глубоких чувств к Ольге я не испытывал, а хорошеньких девчонок в городе хватает.

До встречи с Костей оставалось ещё около часа, но ехать домой не хотелось. Я свернул с проспекта, углубился в лабиринт переулков и вскоре остановился у кафе «Каскад».

Когда-то, во времена моей безмятежной молодости, «Каскад» представлял собой целомудренное заведение, где из спиртного подавали лишь сухое вино, зато мороженого в меню было несколько разновидностей. Соответственно, и посетителями его днём была в основном детвора, а ближе к вечеру стягивалась окрестная молодёжь, в том числе и мы с Костей, лихо тратя сэкономленные на обедах деньги. Спиртного нам, конечно, не продавали; но никто особо и не следил, что мы приносим с собой.

Да и много ли нам было надо? Бутылка дешёвого креплёного вина, незаметно разлитая в стаканы из-под сока, на целый вечер дарила всей компании ощущение причастности к «взрослой» жизни, будоражила кровь и заставляла чувствовать себя значительнее в собственных глазах.

Наверное, мы не столько пили, сколько играли в опьянение; и хмелели не столько от вина, сколько от прущей наружу энергии, блеска девичьих глаз и сладкого запаха только начавших расцветать женских тел.

Много воды с тех пор утекло. «Каскад», повинуясь прихотям перестроечных ветров, несколько раз менял и своё название, и предназначение, превращаясь то в бар, то в магазин, торгующий турецким тряпьём, привезённым челноками, и вообще всем, чем придется; то в захудалую пивную, то в зал игровых автоматов.

Время, однако, всё расставило по своим местам. Теперешний статус «Каскада» — небольшой ресторанчик, где можно в обед неплохо перекусить, а вечером посидеть за столиком с чашкой кофе, задумчиво вглядываясь в прошлое сквозь пелену табачною дыма. Владелец, надо отдать ему должное, не поскупился на отделку. Снаружи ярко горят, переливаясь, падающие подобно настоящему каскаду огни неоновой вывески. Внутри расположилась стойка бара и зал на несколько столиков, украшенных лампами с абажуром. По вечерам они зажигаются неярким мягким светом и окрашивают полумрак в зеленоватый тон, успокаивающий нервы.

Я занял столик в середине зала, заказал кофе и закурил.

— Привет, старина, — чья-то рука хлопнула меня по плечу.

Костя. Годы пролетают мимо него, никак не отражаясь на внешности. Всё тот же белозубый красавец, разве что на лбу чётко наметились продольные морщины. Больше двадцати пяти ни за что не дашь. А ведь нам с ним почти по тридцать. Мой возраст, к сожалению, ни у кого сомнений не вызывает.

— Что будем пить? — Костя улыбался, но глаза у него сухо поблёскивали, выдавая волнение.

— Я давно бросил это дело, Костя, ты ж знаешь, — усмехнулся я. — Так что ограничусь кофе.

— Ну и ладно, — быстро согласился мой друг, но фафинчик с водкой и закуски всё равно появились на столе.

— Давай, рассказывай, папарацци, зачем вытащил сюда в такую погоду.

— Папарацци — это не по адресу, — обиделся он. — Я журналист, а не фотокорреспондент. Хотя в данном случае ты попал в точку.

Выпив рюмку, он порозовел и сунул в рот сигарету. Потом достал из кармана куртки и протянул мне кусок картона:

— Что, по твоему, здесь изображено?

Кусок картона оказался «полароидной» фотографией. То, что было изображено на снимке, лично у меня никаких сомнений не вызывало. Обычная почка. Правда, лежала она почему-то на асфальте, рядом с искореженным металлическим предметом, смутно напоминающим термос. Я тихонько присвистнул и вернул фотографию.

— Откуда это у тебя?

— Потом объясню. Ну, так что это?

— Похоже, что почка.

— Человеческая?

— Трудно сказать, — засомневался я. — У некоторых животных внутренние органы похожи на человеческие. Так что вполне может оказаться и обезьяньей.

— У нас что, родина обезьян? — возмутился Костя.

— Точнее сказать не могу. Так откуда это у тебя?

— Я Аню ездил встречать в аэропорт, она к родителям в Красноярск на неделю ездила. В прошлую среду это было, — и Костя вдумчиво запыхтел сигаретой.

Аня была то ли третьей женой, то ли трёхсотой любовницей Кости за последние полгода. Я в его семейных делах уже давно запутался и разбираться не имею ни малейшего желания. Пауза, между тем, затянулась.

— Дальше-то что? — наконец не выдержал я.

— Дальше вот что. Рано утром на дороге, ведущей в аэропорт, произошла авария. Причины банальные

сумерки, гололёд и всё такое. В общем, не разошлись пассажирский автобус и легковушка. Автобус, к счастью, был пустой, только вышел на линию. Шофёр остался жив, отделался переломами. А вот легковушку искорёжило здорово. Я, кстати, был первым на месте аварии, — и Костя опять замолчал с таким видом, будто за этот неслыханный поступок ему немедленно должны вручить награду.

В этот раз я не стал его торопить. Не дождавшись похвалы, он обиженно засопел и продолжил.

— Попытался, конечно, вытащить людей из машины, но передние двери заклинило, а когда открыл заднюю, оттуда вывалилось это, — он постучал пальцем по фотографии.

— А что милиция, «скорая»? — поинтересовался я.

— А что милиция, — в тон мне ответил Костя. — Легковушка к моменту их приезда загорелась. Знаешь, тихо-тихо так дымить начала, безо всяких взрывов, как в кино. Но потом полыхнула, будь здоров. Люди, естественно, погибли, и врачей со «скорой» интересовал уже только шофёр автобуса.

— Ясно, — кивнул я. — От меня-то что требуется?

Костя выпил ещё рюмку.

— Саша, что тебе известно о трансплантации органов?

Вон, куда его понесло. Хотя не похоже, чтобы опьянел. С двух-то рюмок?

— Зачем тебе это? — осторожно спросил я.

— Ну, в общем, меня интересует не сам процесс пересадки, эти скучные подробности можешь оставить при себе. А вот откуда берутся эти самые органы, ты мне можешь объяснить?

— Донорские органы берутся у родственников и… — тут я сам задумался. Действительно, откуда они ещё берутся? Ведь родственники, жаждущие поделиться органами, есть далеко не у всех. Кроме того, существует много нюансов в деле совместимости тканей, ведь даже у ближайших родственников может быть разная группа крови. — Ещё донором органов может, наверное, стать человек, только что умерший, когда уже произошли необратимые изменения в коре головного мозга, но организм какое-то время функционирует, живёт, можно сказать. Почему тебя заинтересовали такие специфические вопросы?

— У нас в городе можно организовать заготовку органов? — ответил он вопросом на вопрос.

— Вряд ли. То есть теоретически, конечно, можно, это не проблема. Но зачем? У нас их пересадкой никто не занимается, уровень не тот. Здесь нужны ведущие клиники страны, а ещё лучше — зарубежные.

Костя задумчиво слушал меня, покуривая.

— Сашок, ты ведь в медицине свой человек. Попробуй узнать, кто бы мог взяться за такую работу, — он опять ткнул пальцем в фотографию. — Без хирурга здесь точно не обошлось. Кто-то ведь вырезал эту чёртову почку и поместил её в контейнер!

Его затея мне сразу не понравилась.

— С чего ты взял, что это вообще человеческая почка? А даже если и так? Если кто-то этим действительно занимается, то человеком он должен быть очень опасным. Головы поотрывают обоим, и как звать не спросят! Это-то хоть ты понимаешь?!

Я старался говорить спокойно, но под конец не сдержался и последние слова почти выкрикнул.

— Не ожидал, Саныч, что ты таким стал… осторожным. А ещё в спецназе служил, войну прошёл. Не ожидал. Да пойми ты, Саня, — горячо зашептал Костя, перегнувшись ко мне через столик. — Эта информация уже сама по себе — большие деньги. В этом году выборы губернатора. Как ты думаешь, что будет с действующим губернатором, если вся эта история, соответствующим образом раскрученная и поданная, просочится в газеты? В области свила гнездо шайка торговцев человеческими органами! Именно так будут выглядеть заголовки газет. И наших, и центральных, ты уж поверь мне. А нынешнему губернатору ох, как хочется остаться в своём кресле.

— Зачем тебе это? — удивился я. — У тебя что, зуб на губернатора?

Костя посмотрел на меня, как смотрят на умственно отсталых. В его глазах я легко прочитал свой диагноз. Олигофрения в стадии дебильности, и никак иначе.

Он выпил ещё рюмку, закурил и отвернулся. Разговаривать со мной ему явно стало неинтересно. О чём можно говорить с человеком, остановившемся в своём развитии на уровне пятилетнего ребёнка?

— Ладно, пора мне, — я сделал вялую попытку встать из-за стола. Но на Костю она подействовала, как красная тряпка на быка. Его равнодушие вмиг испарилось.

Ты что, в самом деле не понимаешь?! — зашипел он. — Если раскопать всё, как надо, то материал потом можно будет предложить кому угодно. Хоть губернаторской команде, хоть их противникам. И пусть потом наши доблестные органы с подачи тех или других разбираются с этими чикатилами. Будет скандал или нет — другой разговор. Но сначала мы с тобой получим за эту папочку с материалом хорошие деньги. Получим, не сомневайся. Это ж козырные карты в чистом виде. И не подставимся мы ни с какой стороны, будь спокоен.

— Мы? — туповато переспросил я. — Нет, Костик, это твои игры, ты и банкуй.

— Так, значит, отказываешься помочь?

— Этого я не говорил. Попытаюсь что-нибудь узнать. Хотя шансов мало, и обещать ничего не буду. Да, кстати. Кто были те люди в легковушке? Которые везли контейнер?

— Точно не знаю. Но номера у машины были местные. Похоже, торопились успеть на московский рейс.

— Почему именно московский?

— По времени подходит. И успели бы, если б не гололёд. Ночью в аэропорту рейсов мало, затишье. После четырёх утра и где-то до семи всего два рейса. Первый идёт от нас до Москвы, а второй — из Красноярска. Так что один московский на пять сорок и остаётся. Логика, брат.

Костя выпил ещё за логику, и засобирался, предварительно взяв с меня слово, приложить все усилия и позвонить ему послезавтра, чтобы доложить о результатах.

Походкой полководца, обдумывающего генеральное сражение, мой друг покинул ресторанчик, победоносно улыбнувшись на прощание официантке.

Я заказал очередную чашку кофе, закурил, откинулся на спинку кресла и долго смотрел на дождь за окном. Есть что-то завораживающее в его монотонном шелесте. Из угла, от барной стойки доносилась негромкая музыка. Ничто не мешало моему одиночеству. Ни в каком спецназе я, конечно, никогда не служил, тут Костя дал маху.

После выпуска попал в маленький городок, затерявшийся среди таёжных урочищ на Дальнем Востоке, в обычную мотострелковую бригаду. Правда, врачом отдельного разведывательного батальона.

К тому времени тлен и разложение мощного когдa-то армейского механизма были не очень заметны в столице, но отдалённые гарнизоны, разукомплектованные и жалкие в своём вечном безденежье, нехватке элементарного — горюче-смазочных материалов, обмундирования, а иной раз и пайковою довольствия, на глазах ветшали, спивались и быстро отбивали у молодых офицеров охоту продолжать службу.

Мне, наверное, повезло. Комбат, подполковник Ерёмин, двухметровый амбал с бешеным взглядом, гнувший на спор монеты, в части поддерживал строгую дисциплину. Боевая подготовка велась постоянно, благо Ерёмину, прошедшему Афган, было, что передать подчинённым. Две Красные Звезды наглядно свидетельствовали, что в ограниченном контингенте он не только загорал под чужим солнцем.

Был, правда, у бравого подполковника один существенный недостаток. Мало кто видел его трезвым. Выпить он мог безумное количество спиртного, пьянел мало, и лишь красные белки глаз да постоянная сухость во рту по утрам подводили Ерёмина.

Жена, героически приехавшая со мной в эту глухомань, быстро разочаровалась. Ей, привыкшей к Питеру и интеллигентным разговорам в родительском доме, всё здесь было непонятно и вызывало раздражение. И барабанный бой по утрам, сопровождающий утренний развод, и моё вечное отсутствие дома, и то, что по возвращении от меня пахло не одеколоном, а водкой и дымом полевых костров.

Детей у нас не было, Вика боялась испортить фигуру.

Когда через полгода грянула первая чеченская компания, наш батальон одним из первых в полном составе был переброшен на Северный Кавказ. Командование требовало от нас победоносной войны, и мы не видели причин не выполнить приказ. Ерёмин воевал успешно, если не сказать — талантливо. Видимо, искусство убивать себе подобных, тоже должно основываться на особом таланте.

Как бы то ни было, груз «200» не стал постоянным атрибутом части, несмотря на её специфику. А вот на награды личному составу командование не скупилось.

Мы и лезли из кожи вон, дожимая «духов», пока впервые в разгар операции по окружению бандитов не прозвучала команда «Отставить!». Сколько их потом ещё было, таких команд… Бандиты благополучно ушли, чтобы через неделю благополучно появиться в другом районе Чечни, а мы остались, недоумевая, и привычка не обсуждать приказы уже как-то не срабатывала.

Но для меня всё закончилось к лету. Во время очередного перемирия, которое «духи», верные своим привычкам, не соблюдали, два осколка в ногу и один в живот уложили меня на койку окружного госпиталя. Через четыре месяца коллеги поставили меня в строй, но это не спасало от мыслей о войне. Она меняет всё в твоей жизни, всё переворачивает с ног на голову. И никто никогда не сможет объяснить мне, почему игры политиков должны оплачивать молодые, не успевшие толком пожить мальчишки ценой своих искалеченных душ и тел.

Вика не писала мне в госпиталь. Впрочем, вернувшись в часть после ранения, я не обнаружил и её самой. Лишь письмо в незапечатанном конверте белой птицей сиротливо примостилось на столе в нашей квартире.

Бедная девочка устала жить в вечном ожидании, стрaxe за меня и ещё чего-то такого, чего не смогла перенести её чувствительная тонкая натура. Поэтому собрала вещички и уехала к родителям в Питер. Развод мы оформили только через год.

А тогда я затосковал, запил почему-то и наделал бы глупостей, если бы не вернувшийся на место постоянной дислокации батальон во главе с Ерёминым. Комбат быстро выбил из меня дурь, отправил на учёбу и вскоре я, получив новое назначение, прощался с ним, оставляя в таёжном городке глупую тоску по разбитой семейной жизни и привычку напиваться с утра. Вообще, спиртное с тех пор на дух не переношу.

Свою вторую командировку в Чечню я совершил уже в качестве хирурга медицинского батальона. Всё та же грязь, кровь и тоскливое непонимание того, что мы здесь забыли.

Служить с такими мыслями дальше не имело смысла. Армейская среда не терпит чересчур вдумчивого отношения к происходящему вокруг. Поэтому, когда закончился контракт, я не стал подписывать новый. Даже перспектива продолжить образование в академии не остановила меня. К тому же слишком часто по ночам стал мне сниться родной город, его широкие проспекты и уютные зелёные дворики, знакомые еще с раннего детства.

Два года назад я вернулся к ним, и не жалею об этом. Время многое лечит. По крайней мере, мне хочется на это надеяться.

Допив кофе, я расплатился и вышел на улицу. Смеркалось. Дождь прекратился, и уличные фонари добродушно подмигивали прохожим жёлтыми глазищами ламп. Тяжёлые тучи, разрываемые свежим ветром, неслись прочь, открывая в просветах между собой участки тёмного ночного неба с яркими крупными звёздами.

Я сел за руль, и машина, послушная мне, плавно понеслась по асфальту улиц.