Почка на экспорт

Глава 12 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ, ОН ТРУДНЫЙ САМЫЙ

«Чехи» стреляли из-за «зелёнки», оголтело поливая землю вокруг автоматным огнём. Я вжимался в неё изо всех сил и упрямо полз вперёд, отыскивая хоть неглубокое, но укрытие. Фонтанчики от пуль поднимались рядом, и отколовшаяся крошка больно ударяла по глазам, ослепляя. Я закричал от боли и принялся царапать землю, твёрдую, как бетон.

— Зачем кричишь, Саша? — услышал я голос Толи Тосканяна, по прозвищу Тоска, подорвавшегося на мине ещё в девяносто пятом. Он мучительно умирал на моих глазах, пытаясь запихнуть обратно в живот вывалившиеся внутренности руками, перемазанными кровью и землёй.

— Ты же умер, Толя? — удивился я.

— Умер, — согласился он. — Так что не кричи, здесь нельзя этого делать.

— А я? — спросил я, приподнимаясь, и не слыша больше очередей.

— Ты, наверное, тоже. Но кричать всё равно не надо. Это не страшно… — и голос его скрылся в плотном, как вата, белом тумане.

Я открыл глаза и невольно заскулил от боли. Так, наверное, воют избитые до полусмерти звери, негромко и безнадежно.

Боль пронизывала всё тело, от головы до ног, разрывая затылок и сверля отбитые внутренности. Я пошевелился, перемогая её, и попытался встать на колени.

Меня вырвало. Голова сильно кружилась, а глаза с трудом различали окружающее, будто посечённые песком. Я снова опустился на пол и огляделся. Вокруг были одни бетонные стены, без окон, да бетонный же потолок серо топорщился метрах в двух от меня. Длина и ширина комнаты примерно одинаковы, вяло отметил я, около трёх метров. Куда меня, чёрт побери, занесло?

Я ощупал тело, порадовавшись, что руки и ноги свободны. Оно снова отозвалось болью, но переломов я не обнаружил. Что ж, уже хорошо. Я постарался припомнить, как сюда попал, и устало выругался. Господи, какой я всё-таки дурак! Поверить, что Гном и Сысой будут настолько заняты разборками с Богданом, что забудут про меня, мог только полный идиот. А что с Наташей?

Я беспокойно завозился на полу. В помещении света не было, но глаза привыкли к темноте и выхватили дверь. Я подобрался к ней и попробовал толкнуть её плечом…

Как и следовало ожидать, она осталась на месте, а я скорчился на полу от очередного приступа боли.

Потом отполз в угол, и приготовился ждать, когда кто-нибудь появится и объяснит, что я здесь делаю.

Видимо, я снова потерял сознание, потому что открыл глаза, лишь услышав голос над собой:

— Вставай, хватит валяться. Ну?!

Рядом стоял крепкий парень и, судя по всему, собирался поторопить меня пинком по рёбрам. Я с трудом поднялся, цепляясь за стену.

— Да, поработали с тобой пацаны на славу, — протянул он. — Видок же у тебя… Пошёл вперёд, не оглядываться!

Повинуясь тычку в спину, я вылетел за порог, упал и ударился о ступеньки лестницы, ведущей вверх. Моего конвоира это ужасно развеселило. Просмеявшись, он поднял меня за шиворот, и сказал:

— Ещё раз захочешь отдохнуть по дороге, и тобой займусь уже я. Понял?

— Понял, — просипел я. Говорить с разбитыми губами оказалось очень неудобно.

— Пошёл, — повторил он своё напутствие, и я принялся взбираться по крутой лестнице.

Мы поднялись наверх и оказались в небольшом холле, украшенном оленьими и кабаньими головами.

— Вперёд, — снова подтолкнул он меня, и я оказался у двери.

Парень постучал.

— Да, — послышался в ответ голос, показавшийся мне смутно знакомым, и мы вошли.

В углу большой, хорошо обставленной комнаты рядом с камином уютно пристроился Моргун, он же Сысой, протянув ноги к огню и покуривая. Впрочем, как его ни назови, а эта физиономия не вызывала у меня особого восторга. Вот, значит, куда меня привезли. Охотничья заимка в Листвянке. А я-то голову ломал, как сюда пробраться. Всё получилось гораздо проще. Правда, и печальнее для меня.

— Саша! — обрадовался Сысой. — Бог мой, что с вами приключилось? Лицо у вас, я вам доложу…

— Поскользнулся, — прохрипел я, — гололёд, знаете ли.

— Бывает, — покивал он. — Присаживайтесь, пожалуйста. Сигарету, кофе?

Я осторожно опустился в кресло и взял предложенную сигарету. Потом затянулся дымом, и меня вывернуло наизнанку.

— Надо же так не следить за своим здоровьем, — сказал Сысой. — А ещё доктор.

— Что с Наташей? — я вытер рот рукавом пиджака. Пропал пиджак, мелькнула в голове тоскливая мысль. Весь гардероб мой перепортили, сволочи. В чём меня теперь хоронить-то будут?

— Вы имеете в виду дочь Богданова? А что с ней? — притворно удивился он. — Насколько я знаю, у неё всё в полном порядке. Она, правда, несколько удивилась, когда не обнаружила вас в больнице по указанному адресу, но быстро утешилась, празднуя день рождения подруги.

— Сволочь ты, — сказал я.

— Саша, вы же не так глупы, как хотите казаться. Как вам в голову могло взбрести, что кто-то осмелится причинить вред дочери самого Богданова? Тем более что в будущем у нас есть шанс стать деловыми партнёрами.

— Это вряд ли, — усмехнулся я. — Богдан вас в порошок сотрёт.

— За что?

— За ту засаду после стрелки с Гномом. Только не надо говорить, что там были не ваши люди.

— Ну, это маленькое недоразумение мы как-нибудь уладим. В конце концов, я и сам был введён в заблуждение Гномом. Он попросил об услуге, я оказал её, не имея ни малейшего представления, против кого будет проведена акция. Что ж, Гномом придётся пожертвовать. Он привлекает к себе слишком много внимания в последнее время. Но это мелочи, главное, чтобы не пострадало наше маленькое дело.

— Ты что, ещё не понял? — удивился я. — Вашим делам в этом городе пришёл конец.

— Отчего? Вы, мой друг, склонны всё трагедизировать. На самом деле, всё не так плохо. Мы отдадим Богданову Гнома, а вместе с ним — и Восточный. А взамен попросим о небольшой услуге — закрыть глаза на наших людей, работающих на его территории. Естественно, не бесплатно.

Я молчал, размышляя. Может, Сысой не так уж ошибается в своих расчётах? Ведь Богдан закрывает глаза на наркотики. Почему бы ему не согласиться с предложением Сысоя?

— Зачем ты мне всё это рассказываешь? — я снова потянулся к сигарете. Вторая попытка закурить прошла более удачно. Голова немного кружилась, но тошноты не было.

— Хороший вопрос, — хмыкнул он. — Скажи, Саша, ты хочешь жить?

— Угу, — ответил я, прикидывая, что будет, если перегнуться через стол и ткнуть ему в глаз горящей сигаретой.

— Правильно, Саша. Но жизнь твоя, уж извини, почти закончена. Максимум через час тебя закопают в лесу так, что и следа не останется

— Зачем тогда эти разговоры? — Нет, не дотянуться мне до него. Слишком далеко сидит.

— Затем, что лишь в твоих руках сейчас твоя дальнейшая судьба. Если ты действительно хочешь жить — значит, согласишься с моим предложением. Если нет — я позову своего бойца, что стоит за дверью, и он тут же, на моих глазах и, признаюсь, к моему большому удовольствию, удавит тебя, тварь. Понял?

Я хотел гордо кинуть ему в лицо, что никогда не приму его предложение, но передумал. Судя по всему, он не шутит. Возьмёт, и в самом деле позовёт своего громилу с удавкой. И буду я корчиться и дёргать ногами на потеху публике. Поэтому я ограничился кивком.

— Тогда слушай. Ты и жив ещё лишь потому, что нужен нам, как ни странно это звучит. Ты уже понял, что дело своё прикрывать мы не собираемся. Да и захотели бы, не смогли. Ты хоть представляешь своей разбитой головой, какие это деньги? Это же экспорт, Махницкий, всё идёт прямиком за границу, в обмен на очень серьёзные суммы. А уж там наш товар ждут, не дождутся богатые больные, нуждающиеся в пересадке органов. По сути, мы делаем благое дело. Наша родина переживёт, если освободится от десятка-другого недоумков. Новых бабы наплодят. А взамен получат возможность жить и работать сотни других людей, заслуживших на это право. Тебе что, и в самом деле жаль тех, кто прошёл через операционную вивария? Это же недочеловеки, Махницкий. Нормальные люди никогда не станут жить в тех условиях, в которых живут наши. Ты со мной согласен?

Опять он сел на своего любимого конька, философ хренов. Я на всякий случай кивнул. А то ещё, не дождавшись ответа, позовёт этого Чикатилу с удавкой, и стану я следующим в списке недочеловеков.

— Вот и хорошо, Саша. Я знал, что смогу тебя убедить. Теперь о деле. Тебя предстоит занять место Хохлова у операционного стола.

— А чем вас Хохлов не устраивал?

— Слишком много пил и болтал, — вздохнул он. — Вообще, если бы он сразу сообщил мне, что кто-то вышел на наш след, всё было бы по-другому. А он вместо этого кинулся к Гному, они вместе решили своими тупыми головами, что ничего страшного не произошло и вас с этим журналистом достаточно лишь припугнуть. Поэтому время было упущено, и когда меня ввели в курс дел, ты уже знал всё. Или почти всё, — поправился он.

— Ясно. А где гарантия, что и меня со временем вы не уберёте, как Хохлова?

— Будешь правильно себя вести — не уберём, — пообещал добряк Сысой. — Других гарантий, извини, дать не могу.

— И на том спасибо. Я хочу подумать.

— До вечера у тебя есть время, — пожал он плечами. — А потом — либо в лес, либо на свободу. Выбирай сам.

— Как до вечера? — удивился я, поймав себя на мысли, что понятия не имею, сколько пролежал без сознания в своей темнице.

— Сегодня суббота, Саша, три часа дня, — он посмотрел на часы. — Даю тебе шесть часов на раздумья.

Здорово. Я-то считал, что всё ещё пятница. Чем они брызнули мне в лицо? Сысой вызвал конвоира, и тот опять отвёл меня в погреб.

— Хочу сигарет и чая, — заявил я, видя, что мой цербер собирается закрыть двери.

— Обойдёшься, — ответил он.

— Сысой разрешил, — нагло соврал я.

Он пытливо посмотрел на меня, но идти к Сысою выяснять истину поостерёгся. Вместо этого кинул мне на пол пачку сигарет и зажигалку.

— Эй, а чай? — крикнул я, приободрившись.

— Обойдёшься, — видимо, других слов он просто не знал.

Я, поёрзав, угнездился на полу, подложив безнадежно испорченный пиджак под себя, и закурил, раздумывая, как мне быть. Можно, конечно, согласиться с предложением Сысоя, а потом, оказавшись на воле, кинуться в милицию. И что дальше? Что я им скажу? Что в охотничьей заимке окопался маньяк-кровопийца, удачно маскирующийся под представителя респектабельной фирмы, занимающейся поставкой медицинского оборудования?

Надо мной посмеются, и в лучшем случае проверят у него документы, которые окажутся в полном порядке. Дальше что? А дальше меня возьмёт за горло какой-нибудь весельчак, вроде того, что сейчас караулит за дверью, и я окончательно отправлюсь в гости к Толе Тоске.

Нет, так дело не пойдёт. Я ещё раз внимательно осмотрел подвал. Отсюда был лишь один выход — через дверь. Выкурив ещё сигарету, я поднялся и принялся барабанить в неё ногами.

— Ты что шумишь, гад? — дверь, скрипнув, приоткрылась, и на пороге нарисовался мой конвоир.

— Есть хочу.

— Обойдёшься.

— Отведи меня к Сысою, — заорал я, видя, что он опять собирается закрыть дверь.

— Это ещё зачем?

— Поговорить надо.

— Уехал он. Если есть, что сказать, говори мне, — ухмыльнулся он.

— Ты слишком тупой, чтобы с тобой разговаривать, — отрезал я. — Когда выйду отсюда и разобью твою голову об стену, то наверняка обнаружу, что все извилины у тебя давно распрямились.

— Да ну? — хмыкнул он. — Пацаны, вы слышите, что здесь этот чижик поёт?

Я опешил. Какие ещё пацаны? Задирая охранника, я был уверен, что у двери будет лишь он один. Присутствие его дружков в корне меняло дело.

— Может, я неудачно выразился, — пробормотал я, чувствуя, что быть мне снова битым. Интересно, сколько их там?

— Да нет, братан, я тебя хорошо понял, — ответил громила, распахивая двери. — Значит, говоришь, извилины у меня прямые? А вот мы сейчас посмотрим, какие они у тебя. Пошли, пацаны, повеселимся.

В подвал протиснулись вслед за ним ещё двое ухмыляющихся образин.

— Эй, Сысой вас за это накажет, — не очень уверенно предупредил я.

— Ага, пальцем погрозит, — захохотал один из них, и потянулся ко мне.

Я всегда говорил, что самоуверенность — штука губительная. Если бы он присмотрелся повнимательнее к моей скромной персоне, то наверняка заметил бы в руках у меня сложенный вдвое ремень.

Поднырнуть под его руку, уходя от удара, было для меня делом пустяковым. Такие вещи когда-то вбивал в меня Богданов, доводя до автоматизма.

Очутившись за спиной нападающего, я накинул ремень ему на шею и изо всех сил потянул за концы.

От страха я дёрнул их сильнее, чем следовало. Шея хрустнула и он, хрипя, обмяк в моих объятьях.

— Ты что, сука, делаешь! — заголосил, не веря своим глазам, его приятель.

Впрочем, он не только голосил, но ещё и весьма активно пытался при этом пырнуть меня ножом. Отпустив один конец ремня, я освободил шею мертвеца, тут же упавшего на пол и, несильно размахнувшись, хлестнул пряжкой по лицу любителя поножовщины старым испытанным солдатским приёмом. Он схватился за физиономию, зажимая сочащуюся между пальцев кровь.

Нож, звонко скрежетнув, упал на пол. Опустившись на колени, я дотянулся до него, ухватился за тяжёлое лезвие, и метнул в последнего оставшегося на ногах противника. Он испуганно вскрикнул, глядя на кусок стали, торчащий из живота. По-видимому, это зрелище порядком его расстроило. Он сполз на пол, бледнея на глазах, и попытался, ухватившись за рукоятку, вытащить нож.

— Не надо, только хуже будет, — посоветовал ему я.

Он послушно оставил свои попытки и, закатив зрачки, ушёл в небытие. Я от души ударил чуть не зарезавшего меня бандита, всё ещё переживающего по поводу разбитого лица, ниже пояса. Он скрючился, сразу отпустив лицо и ухватившись за другую часть тела.

Я злорадно усмехнулся, представив, каково ему сейчас, и выскочил за дверь, захлопнув её за собой. Потом прислонился к стене, пытаясь отдышаться. Ноги от пережитого напряжения подрагивали в коленях и меня всего бил озноб. Только бы не упасть, думал я, поднимаясь по лестнице.

Первой мыслью было, конечно, выбраться из дома и скорее уносить отсюда ноги. Но я подавил в себе это вполне естественное желание и отправился на поиски Сысоя. Охранник, правда, сказал, что он уехал, но у меня не было особых причин этому верить. Прокравшись через холл, и никого не встретив, я распахнул дверь, ведущую в комнату с камином. Сысоя там и в самом деле не было.

Зато вместо него я обрёл другого, не менее интересного собеседника.

— Здравствуйте, Борис Альбертович, — сказал я, входя и закрывая за собой двери на замок. — А где ваш друг Сысой?

— Сысоев? Он уехал в город. Саша, вы ли это? Боже мой, какой у вас ужасный вид, — растерянно забормотал он, задом пятясь от меня к окну.

— Вашими заботами, Борис Альбертович, — ответил я, отрезая ему путь к спасительному окну и ухватывая за грудки. — Я-то всё голову ломал, знаете вы или нет, о том, что творится под вашим носом. Ловко вы меня дурачили.

— Саша, уверяю вас, это недоразумение, — закряхтел он, пытаясь освободиться. — Я здесь ни причём. Это всё Сысоев. Он заставил меня, угрожал даже…

— Ага, так оно и было, — кивнул я, ухватив покрепче вертлявого начальника. — На учёбу в Питер тоже он надоумил меня спровадить?

— Это… была… моя инициатива, — прохрипел он, — для вашей же… пользы.

— Какой заботливый, — восхитился я. — Давай ключи от машины.

— Что?

— Ключи, говорю, давай. Не пешком же ты сюда пришёл?

— А… да-да… вот, пожалуйста, — он протянул мне ключ.

Я связал ему руки и ноги, оторвав от портьеры витой шнур, и засунул в рот кляп, воспользовавшись его же галстуком.

— Убивать не буду, — успокоил я начальника, исходящего мелкой дрожью. — Но на глаза мне больше не попадайся. Собирай вещички, и чтобы духу твоего больше в городе не было. Понял меня, пятно на мундире отечественного здравоохранения?

Бакутин часто закивал, подтверждая, что всё усвоил и осознал. Я хотел было пнуть его напоследок, но передумал. Коллега всё-таки, неудобно. Я выбрался во двор и, пользуясь опустившимися сумерками, пробрался к хорошо известной мне машине шефа. Он у нас ездит на джипе, как большой человек.

Отключив сигнализацию, я рывком заскочил в кабину, хлопнул дверью и завёл двигатель.

— Эй, кто там? — наперез мне двинулся вынырнувший из темноты человек с автоматом в руках.

Вместо ответа я нажал на газ, от души надеясь, что у машины хватит силёнок протаранить ворота. Дуга, приваренная спереди, укрепляла меня в этой надежде. Человек с автоматом отскочил в сторону, уворачиваясь от капота машины, и закричал что-то, передёргивая затвор. Но мне было не до него. Я как раз врезался в ворота. Времени пристегнуться ремнём уже не было, и я чуть не вылетел через лобовое стекло.

Чудом удержавшись на месте, я снёс одну из створок с петель, и джип, надрывно рыча, понёс меня по асфальту в сторону Листвянки. В этот раз все ухабы, предшествующие въезду в село, остались для меня незамеченными. Да и по самой Листвянке я промчался, как сумасшедший, не снижая скорости. Серпантин загородного шоссе, по которому неторопливо ползли, опасаясь гололёда, машины, показался мне дорогой в рай.

Я утопил педаль газа в пол и помчался вперёд, обгоняя попутки. Увидев огни родного города, я чуть не расплакался от счастья. Приятно, чёрт возьми, вернуться домой живым.

Подъехав к «Аркаде», я бросил Бакутинский джип, пересел за руль своей «Тойоты», всё так же неприкаянно стоявшей у ресторана, и отправился домой. Куда ж мне было ещё ехать? Только туда, зализывать раны. Войдя в квартиру, я скинул одежду на пол и залез под душ. Упругие струи воды били по телу, причиняя боль, но я не обращал на это внимания. Насухо вытершись полотенцем я, как был, голяком, прошлёпал к телефону.

Мимоходом я взглянул на себя в зеркало и поморщился. Моя физиономия сейчас здорово напоминала синюшного цвета кусок мяса, из которого, поблёскивая, смотрят глаза. Понятно теперь, почему Бакутин не сразу меня узнал, подумал я, бегая пальцами по кнопкам телефона.

— Алло? — отозвался Горенец.

— Олег, это я.

— Саша? Мы тебя по всему городу ищем, куда ты делся? — возбуждённо закричал он.

— Значит, не там ищете, — попробовал усмехнуться я. Треснувшие губы напомнили мне, что пора бросать глупую привычку всё время улыбаться.

— Ты где? Приехать можешь?

— Могу, — ответил я, прислушиваясь. Или мне показалось, или рядом с Горенцом стоит Гном. Его хриплый каркающий голос, еле слышно пробивающийся на втором плане, я ни с кем не мог спутать.

— Короче, приезжай в «Мельницу». Помнишь, где в прошлый раз сидели?

— Помню, — ответил я, выпуская трубку из пальцев.

— Саша! Саша! Тьфу ты, чёрт, — надрывался голос Олега.

— Еду, — ответил я, взяв себя в руки.

Значит, Сысой всё-таки не блефовал, когда сказал, что сможет договориться с Богдановым. Гном, наверное, сейчас приносит свои извинения по поводу возникших недоразумений, ещё не ведая, что им скоро тоже пожертвуют. Интересно, Сысой тоже там? Сидят себе сейчас тёплой компанией и ждут меня, посмеиваясь. Эх, Олег, Олег… Хотя, что я им с Богдановым? Так, разменная монета, не более. Беспокойный человечек, который захотел поворошить палкой осиное гнездо, от которого одни проблемы и головная боль. И который может сорвать очень выгодный контракт между Богдановым и Сысоем. Контракт на экспорт новых почек за рубеж… Вот так, Махницкий.

Я встал и принялся одеваться. Что ж, остаётся в последний раз повеселиться от души, решил я, накидывая куртку и выходя на лестничную площадку.

Через несколько минут я был в «Мельнице». Пройдя через зал, наполненный отдыхающими людьми, я нырнул в подвал. Удобно организовал себе штаб-квартиру Богданов. И центр города, и на виду вроде всё, и люди кругом, — а случись что, в подвале можно хоть из автомата палить, никто не услышит этого за музыкой и звоном бокалов.

Я быстро подошёл к знакомой двери и, не стучась, толкнул её. Олег, размахивая руками, оживлённо говорил что-то Гному. Лёва при этом сидел почему-то не за столом, где пристроился внимательно слушающий Богданов, а на полу, и лицо его выглядело немногим лучше моего. Не везёт ему, однако, в последнее время. То кот портрет попортит, то… Неужели Горенец его так? Ничего не понимая, я молча подошёл к столу и сел.

— М-да, — сказал Богданов, — оторвавшись от Гнома и взглянув на меня. — М-да… Это кто ж тебя так, если не секрет?

— Партнёр ваш новый, Сысой, — ответил я, закуривая.

— Какой ещё партнёр? — удивился он. — Саша, ты как себя чувствуешь?

— Нормально, — ответил я, начиная догадываться, что сморозил глупость.

Если бы Сысой в самом деле пришёлся ко двору со своим предложением, стал бы Богданов со мной разговаривать, заботу проявлять. Уже перехватили бы по дороге его ребята.

— Почему тогда ахинею несёшь? Эй, Махницкий, я тебя спрашиваю! — неожиданно рассердился он.

Я потупился и принялся пересказывать всё то, что довелось пережить за последние сутки. Он слушал внимательно, не перебивая, и задал под конец лишь один вопрос:

— Ты и в самом деле поверил, что я буду заниматься этим на пару с Сысоем? На одной доске, значит, меня с ним держишь, — он презрительно ткнул пальцем в сторону съёжившегося Лёвы. — Хорош, нечего сказать. Я-то тебя всегда за умного держал. Зря, выходит.

— Да ты что, Саша, — вмешался тут молчавший до этого Олег. — Кому он здесь нужен, Сысой этот? Он же пришлый, чужак. Люди нас не поймут, если мы добровольно разрешим над собой крышу чужакам держать и позволим им за это творить в городе, что хотят. Ну, ты, Саша, даёшь…

Я сидел, не подавая виду, насколько рад их словам. У меня словно гора с плеч свалилась. Хотелось шутить, смеяться и размахивать руками… Но я не стал этого делать в присутствии сердитых людей, с упрёком смотрящих на меня.

— Извиняюсь, если так, — развёл я руками. А что я ещё мог сказать?

— Извиняюсь… — передразнил меня Богданов. — Эх, ты… Ладно. Олег, с этим пора заканчивать. Больше мы от него ничего не услышим нового, — он кивнул в сторону Гнома. — Пусть ребята всё сделают грамотно, без лишнего шума.

— Ясно, — ответил Горенец и потащил к выходу упирающегося Гнома.

Мы с Богдановым остались вдвоём и некоторое время молчали, поглядывая друг на друга.

— Слушай, Саша, я вот понять не могу, ты врач по призванию или по необходимости?

— По жизни, — ответил я, не поняв толком его вопроса.

— Нет, по жизни ты дурак, которому не терпится умереть, — задумчиво покачал он головой.

Я безмолвно проглотил это оскорбление. Не впервой, потерплю.

— Я вот к чему клоню, — продолжил он. — Олег сказал, что ты больше не хочешь лечить моих, как ты выражаешься, подранков. С чего это вдруг?

Я пожал плечами и промолчал.

— А что, если я сделаю тебе другое предложение? Бросай ты свою медицину и иди ко мне в команду. Помощником, скажем так.

— А Горенец? — удивился я.

— Горенец — бригадир. У него это хорошо получается, это его призвание. А вот твоё…. Неужели так и будешь по-прежнему работать в своей больничке? И жить теперь придётся на одну зарплату, раз с нами работать больше не хочешь.

— Буду жить на одну зарплату, — упрямо ответил я, содрогаясь в глубине души от этой чудовищной перспективы.

— Долго ли ты так протянешь? Не исключено, что кое-какие накопления у тебя есть. Хотя вряд ли. Всё ведь на баб спускал? Я прав?

— Прав, — пробурчал я. Вот привязался.

— Ну-ну. Смотри, я предложил, ты отказался. Мне и в самом деле нужен вот такой человек рядом, которому можно не только приказать, но и посоветоваться иной раз. В общем, которому я смогу доверять на все сто.

— А что, вы мне доверяете на все сто? — удивился я. — Зря.

— Ну-ну, — повторил он. — С Наташкой у тебя что?

— Не успел ещё, — бросил я. Началось. Душу сейчас вынет своими нотациями и предупреждениями.

— Что не успел?

— Сказать ей, что больше не будет ни походов в ресторан, ни других видов совместного времяпровождения. Ничего больше не будет. Но ещё скажу, не беспокойтесь.

— Вот как. А я подумал, у вас что-то серьёзное. Наташка вон извелась вся, как ты пропал. Хоть и не подходи к ней. Фыркает, как кошка, да плачет. Что молчишь?

— Это пройдёт. Что касается меня, то вы были правы. Когда я смотрю на неё, у меня в голове действительно вертится лишь одна мысль. А именно: как бы поскорее затащить её в койку, — честно признался я.

Богданов побагровел и закашлялся. Потом вскочил и закричал страшным голосом:

— Вон отсюда, сукин сын! Чтоб я тебя больше и не видел!!!

Кажется, он в меня чем-то запустил, но я уже хохотал, скрывшись за дверью, и даже боль в разбитых губах не мешала мне.

Появившийся Горенец с опаской прислушался к бушевавшему в комнате боссу, крывшему меня, почём зря.

— Это ты его так завёл? Даёшь. У тебя прямо талант людей из себя выводить. Ладно, подожди меня здесь, — и он нырнул за дверь. Пробыл он там недолго и снова выскочил в коридор, качая головой.

— Обиделся. Зря ты так с ним. Он, между прочим, обещал всем головы поотрывать, если с тобой что-нибудь случится. Впрочем, как знаешь. Пошли, — и он затопал вперёд по коридору.

Я последовал за ним, всё ещё улыбаясь при воспоминании о багровом, как помидор, лице Богданова. Не всё ж ему меня задевать.

— Машину оставь здесь, — сказал Олег, когда мы вышли на улицу. — На моей поедем.

— Куда?

— К Сысою. Или ты не хочешь? — покосился на меня он.

— Хочу, конечно. Мне много что есть сказать этому доморощенному философу. Только бы добраться до него. А что с Гномом? Как он вообще к вам в руки попал?

— Сегодня утром прихватили за городом, когда он в Листвянку ехал с Сысоем совет держать. Пострелять, конечно, пришлось. А судьба его тебя пусть не волнует. Он своё получил по заслугам.

— Меня и не волнует, — ответил я, взглянув в суровое лицо друга.

Было видно, что ему тоже непросто дались последние дни. Щёки ввалились, на выпирающих скулах чернела колючая щетина, а под глазами провисли, набухнув, большие мешки.

— Ваших много положили? — спросил я.

— Двоих, — угрюмо бросил он и замолчал.

Я не стал больше приставать к нему с расспросами и задремал, откинувшись на сиденье…

Проснулся я от толчка. Впереди мелькали домики Листвянки. Мы проехали её и затряслись на ухабах.

Я невольно сжался, вспоминая, при каких обстоятельствах ехал здесь последний раз. В зеркалах отражались огни идущей за нами машины.

— Людей много с собой взял? — спросил я.

— Хватит, — он оскалил в усмешке белые зубы, блеснувшие на осунувшемся лице. — Кроме нас, ещё два джипа сзади идёт.

Фары выхватили ворота заимки. Одна створка, скособочившись, была по-прежнему прикрыта кое-как.

— Не останавливайся! — скомандовал Горенец водителю. — Пригнись! — Это уже мне.

Мощный джип без труда разнёс ворота, докончив начатое мной. Машина, ревя мотором, въехала во двор, развернулась, давая место идущим следом, и, дёрнувшись, остановилась, заливая округу светом фар и слепя высыпавших из дома вооружённых людей.

— Держи, — Олег бросил мне на колени автомат. — Пошли, поквитаешься за свои обиды.

Огневое сопротивление противника было подавлено с ходу. Численное преимущество было явно на нашей стороне. Из двух других джипов вывалились Богдановцы, полосуя ночь автоматными очередями и что-то крича. Фигуры врагов всё реже огрызались огнём.

— Всех пока не добивать! — громко прокричал Олег, уверенно направляясь к дому.

Подумав, я присоединился к нему. Подойдя к окну, Горенец лупанул очередью по стеклу. Оно разлетелось вдребезги, звеня и разбрызгивая осколки. Он одним прыжком влетел в тёмный просвет, и, дав внутри ещё очередь, высунулся наружу:

— Порядок, Саша. Можешь залезать.

Я кувыркнулся вслед за ним и отправился осматривать дом. Чей-то сдавленный стон заставил меня остановиться и включить свет. В углу, забившись под стол, скорчился Бакутин. Он был по-прежнему связан и, по-моему, ещё и избит.

— Опять вы? — удивился я. — Что же не последовали моему совету? Или вам друг Сысой не позволил?

Он замычал что-то в ответ. Я вырвал кляп у него изо рта.

— Саша, вы себя не представляете, какой это мерзавец. Он приказал избить меня и…

— Я-то представляю, — ответил я. — Но довольно разговоров. Где Сысой?

— Видимо, теперь уже на дороге в аэропорт, — тревожно озираясь, ответил мой бывший теперь уже шеф. — Саша, что со мной будет?

— Судить тебя будут, — мрачно брякнул я. — Когда он уехал?

— Минут за десять до вашего появления. Саша, может, мы договоримся? Вы уже забрали мой джип, но бог с ним! Вам нужны деньги, Саша? Сколько вы хотите? Двадцать тысяч? Нет? Пятьдесят?

— Я хочу увидеть тебя в камере, — ответил я, — а это стоит любых денег.

— Саша, не бросайте меня! — дико закричал он мне в спину.

Я выскочил из комнаты и побежал во двор, разыскивая Олега. Там всё уже было кончено. Лишь морозный воздух по-прежнему дымился, исходя пороховой гарью.

— Олег, Сысой уходит! — издалека крикнул я, подбегая к нему.

— Знаю, — мрачно кивнул он в ответ. — Мои ребята уже допросили кое-кого из этих вояк.

«Вояки», избитые и окровавленные, уже без оружия, небольшой кучкой сгрудились посреди двора. Судя по искажённым лицам, дальнейшая судьба была им ясна без лишних слов.

— Что ты с ними собираешься делать?

— Извини, но тебя это не касается, — твёрдо ответил он. — Тебе нужен Сысой — догоняй. Мы тронемся следом.

Я подбежал к одному из пленных, баюкающему раненую руку и, подхватив его за ворот, поднял вверх. Он не отбивался, испуганно замерев.

— На какой машине уехал Сысой? — закричал я ему в лицо. — Живо!

— Сотый «Лэнд-Краузер», — пробормотал он, еле шевеля губами. — Номер… 585, буквы не помню.

— Хватит и того, не ошибусь, — я выпустил его и побежал к машине.

Прыгнув за руль джипа, я выехал из разбитых ворот и погнал машину вперёд…

Глянув в зеркало, я увидел, как разгромленную и кое-где горящую заимку покидают, выруливая на дорогу, остальные машины, и устремляются вслед за мной.

Я прибавил газу, с трудом вписавшись в очередной поворот. Выпавший накануне снежок подтаял днём под колёсами машин, образовав к ночи скользкую корку гололёда, покрывшую трассу. Выругавшись сквозь зубы, я выровнял машину и ещё сильнее нажал на газ.

Великого гонщика Сенну не зря прозвали «человеком дождя». Равных ему в такие дни не было. Но что бы он сказал, столкнувшись с нашим гололёдом, причём не на гоночном треке, а на обычном шоссе? Не знаю, не знаю. Листвянка, мелькнув светящимися окнами домов, осталась позади.

Джип, переваливаясь на ухабах, выскочил на шоссе и снова попытался уйти в кювет. Отчаянно вертя рулём то вправо, то влево, я с трудом избежал столкновения с идущей навстречу машиной, яростно загудевшей мне. Потом развернулся, стараясь не газовать, и помчался в сторону аэропорта.

Тяжёлый агрегат скоро разогнался так, что я с ужасом понял: следующий занос на такой скорости станет последним. Стараясь ни о чём не думать и сжав зубы, я упрямо вёл машину, разрывая светом фар ночную тьму. Где-то далеко, метрах в пятистах, замаячил огонёк идущего в попутном направлении автомобиля. Через несколько минут я догнал его, но, вглядевшись в силуэт, разочарованно вздохнул — это был обычный микроавтобус, неторопливо едущий по своим делам. Неужели Сысой ушёл так далеко, что мне его не догнать? Правда, московский рейс будет лишь под утро. Но кто сказал, что он не может сесть на любой другой, чтобы потом из ближайшего аэропорта не рвануть домой?

Я посмотрел в зеркало. Олег со своими людьми потерялся где-то далеко позади, даже свет их фар пропал во мгле. Я закурил.

Чудом избежав заноса на очередном повороте, я вздрогнул от радости: есть! Метрах в семидесяти, явно осторожничая, двигался чёрный джип. Я приблизился ещё и посмотрел на номер: 585. Ошибки быть не могло. За рулём джипа сидел Сысой. Выйдя на встречную полосу, я поравнялся с «Лэндом» и нажал на клаксон. Чёрная машина чуть вильнула, и её окно с моей стороны поползло вниз.

— Сысой! — вне себя от радости, заорал я. — Тормози, сукин сын! Тебе всё равно крышка!

Водитель «Лэнда» показал мне средний палец правой руки и закрыл окно. Потом наддал и принялся уверенно уходить от меня, маяча огнями габаритов впереди. Я зарычал от возбуждения и снова поравнялся с ним, оставаясь на встречной полосе. Так мы и мчались нос к носу, пока «Лэнд», вильнув влево, не попытался выбросить меня с трассы. Ругаясь на чём свет стоит, и с трудом удерживая руль, я выровнял машину и, догнав его, ударил дугой, гнездящейся на капоте, в зад. Фонари джипа рассыпались и погасли, как искры костра в ночном лесу, но сам он продолжал двигаться вперёд.

Я опять вышел на встречную полосу и ударил его. На этот раз удар пришёлся в бок, почти на уровне задних колёс. Меня крутануло на месте и понесло в обратном направлении. Вращение всё усиливалось, и я выпустил из рук ставший бесполезным руль. Перед лобовым стеклом мелькнула тёмная полоса обочины, и я, кувыркаясь и крича, полетел куда-то вниз.

Машина, перевалившись пару раз через крышу, встала на бок и, отчаянно взвыв, заглохла.

В наступившей тишине было чётко слышно, как крутятся колёса, тихо шелестя в воздухе. Я сидел, придавленный подушкой безопасности, выскочившей неведомо откуда и напугавшей меня больше, чем падение, и гадал, как теперь из-под неё выбираться. Наконец, полузадушенный, сопя и чертыхаясь, я избавился от неё и перелез на заднее сиденье. Придумают же проклятые капиталисты такую гадость, обругал я спасшее меня приспособление. Потом открыл дверь и выбрался наружу. Спрыгнув с разбитой ма шины, я, хромая и приволакивая ушибленную ногу, потащился к дороге.

Итак, всё кончено. Сысой опять ушёл, и смеётся сейчас, наверное, надо мной по дороге в аэропорт. Устало пыхтя, я вылез на шоссе и безнадежно осмотрелся, не мелькнёт ли где огонёк машины Олега.

Ночная трасса была пустынна. Зато я заметил ещё кое-что, заставившее меня забыть о боли в ноге и бегом пересечь дорогу. Я скатился вниз и подбежал к чёрному «Лэнд-Краузеру», упёршемуся крышей в дерево и лежащему на боку. Ударом металл крыши прочно впечатало в толстый ствол, почти надвое разделив салон. Язычки пламени весело плясали, перебегая, у капота.

— Эй, Сысой, ты меня слышишь? — закричал я, подбираясь ближе.

— Махницкий… помоги мне, — донёсся из машины хриплый стон моего врага.

— Черти в аду пускай тебе помогают, — сплюнул я. — Ну что, философ, доигрался? А жить-то, небось, охота?

— Двери заклинило… помоги, — он уже даже не стонал, а клокотал сипло, чуть слышный в треске разгорающегося автомобиля. — Чего ты хочешь? Проси, я дам…

— Чего я хочу? Я хочу, чтобы ты перед смертью думал о людях, которых убил. Думал о Коле Буланине, которого так и не дождётся мать. О всех тех, кого вы расчленили и упаковали в контейнеры для богатеньких иностранцев. Вспомни о них сейчас, в этом горящем гробу. Будь ты проклят, гад. До встречи в аду, — я плюнул в оранжевый язычок пламени, играющий на бензобаке, повернулся и неторопливо побрёл к дороге.

Сзади громыхнуло, и взрывной волной меня швырнуло на землю. Сверху посыпались куски искорёженного металла и какие-то огненные хлопья. Я завозился, приподнимаясь, и сел. В голове была пусто и не хотелось ни о чём думать. Вот и станцевали мы с тобой, Махницкий, танго со смертью, чувственный танец под аккомпанемент хоровода кружащихся снежинок, кривя губы, усмехнулся я, и похлопал себя по карманам, отыскивая сигареты. Рядом полыхал огромный костёр, озаряя округу бликами пламени.

Ветер швырнул в меня клок чёрного едкого дыма, заставив натужно закашляться и вымазав в саже. Вытирая слезящиеся глаза и размазывая грязь по лицу, я отполз подальше и закурил, удивляясь солёному вкусу во рту. Потом с недоумением уставился на небольшую чёрную струйку, капля за каплей льющуюся на снег передо мной.

Дотронувшись до носа, я скривился и махнул рукой. В горячке и не заметил, что он сломан. Бог с ним, нос мне уже дважды ломали. Переживу и третий. Ничего, срастётся.

Я устроился поудобнее, поджав под себя моги. Крепкий аромат табака защипал язык и немного развеял туман в голове. Снежинки, кружась, опускались и таяли на чумазом лице, приятно холодя кожу. Я лёг на спину и подумал о том, как давно не был в зимнем лесу.

Да, вот осень и закончилась. Снег повалил гуще, засыпая глаза и копошась в волосах ледяными пальцами. Скоро, значит, Новый год, почему-то подумалось мне. Будет хорошо и весело. И в жизни, наверное, будут ешё не только серые дни и недели, которые я так не люблю, но и много-много интересного. По крайней мере, на это стоит надеяться, иначе зачем вообще жить?

— Эй, Саша, ты чего здесь разлёгся, — ворвался в мои размышления голос Олега. Он озадаченно склонился надо мной.

— Не трогай меня, пожалуйста, — попросил его я. — Я остаюсь здесь, в этом лесу. Через месяц обрасту шерстью и буду выпрашивать у проезжающих сигареты в обмен на снимок рядом со мной.

— У него шок, — определил Олег. — Братва, берите его аккуратненько, и грузите в машину.

— Тоже мне, Боткин, — прокомментировал я его диагноз.

— Погоди, а кровь откуда? — он по-прежнему не хотел перестать корчить из себя доктора.

— Из носа, — вяло ответил я, сам удивляясь невесть откуда взявшейся слабости.

— Из какого носа! У тебя из ноги хлещет, как из водопроводного крана! — возбуждённо закричал он. — Ничего, Саня, потерпи, сейчас я тебя перевяжу.

— Попробуй, — равнодушно пробормотал я, откидываясь назад и закрывая глаза.

Толя Тосканян, по прозвищу Тоска, улыбнулся мне и приветливо кивнул:

— Саня? Опять ты? Что ж, я рад. Ты в этот раз на совсем, или как?

— Или как, — хотел ответить я, но язык почему-то уже не слушался…

Конец первой книги