Подписчики

Глава четырнадцатая Марлоу

Нью-Йорк, Нью-Йорк

2051

Марлоу сидела в квартире 6-Д, думая о Хани и глядя на бумагу со своим именем у верхнего края, когда услышала в коридоре шаги, ритмично топающие в ее сторону. Она встала и увидела, как поворачивается ручка входной двери. Человек или робот? Робот или человек?

Робот. Это был Матео из Архива, и Марлоу в сердцах плюнула в знак протеста, отступив от него к невзрачному окну. Если Марлоу приписан к Архиву, как он сюда добрался?

И тут она поняла, что объяснение вот-вот последует: Матео придерживал дверь для кого-то еще.

Странно: перед появлением Хани Митчелл Марлоу не слышала шагов — она как будто материализовалась в дверном проеме из разрозненных искрящихся атомов. Хани пару секунд постояла на пороге, осматривая квартиру: остановила надменный взгляд на диване, на лампе в виде столбика, на неряшливом выцветшем ковре. Где-то в середине осмотра — между кухонными столами и сломанным домофоном, висящим на стене у двери, — она взглянула на Марлоу, так же безразлично, как и на предметы мебели.

Наконец она прочистила горло и быстро произнесла:

— Давай не будем здесь надолго задерживаться. Эта грязища меня нервирует.

Как по приказу, Матео сбросил свой пиджак и накрыл им барный табурет. Хани осторожно забралась на него. Марлоу глядела на нее, избегая смотреть в лицо, на щеку, от которой когда-то отхватила кусок. Хани была в белой накрахмаленной блузке, заправленной в белые бриджи для верховой езды. Белый кашемировый шарф был несколько раз обернут вокруг плеч. Белая шляпа, отдаленно напоминавшая ковбойскую, с белым плетеным кантом, сидела на затылке поверх большого светлого пучка волос. На руках были белые кожаные перчатки, на ногах белые кожаные ковбойские сапоги, безукоризненно чистые. Хотя Марлоу находилась в Нью-Йорке меньше суток, она понимала, признаком какого рода привилегий служит здесь незапятнанная обувь. Икры самой Марлоу были забрызганы уличной грязью.

Наконец она уперлась взглядом в шрам. В этой комнате он казался даже симпатичным — блестящее пятно, словно специально предназначенное улавливать свет. Но Марлоу понимала, что впечатление может быть обманчивым. Однажды она в приступе окрашенного сожалением интереса задавала своему девайсу бесконечные вопросы о шрамах и узнала, что цвет их может меняться, темнеть и бледнеть в течение дня, варьироваться под влиянием различных эмоций, а некоторые из них никогда полностью не теряют своей злой яркости. Возможно, рубец на лице у Хани сейчас не сильно выделялся, потому что с виду она была совершенно спокойна.

— Откуда тебе известно про это место? — спросила Марлоу. Она все еще стояла, оцепенев, в нескольких шагах от дивана, не зная, что делать, сесть или нет. Непрошеные гости чувствовали себя свободнее, чем она. — Как ты узнала, что я здесь?

Хани поморщилась, взглянув на серое пятно на пальце перчатки, появившееся, когда она коснулась табуретки.

— В Нью-Йорке сейчас каждая собака знает, что ты здесь, — проговорила она, махнув рукой в сторону улицы. — Я услышала, что тебя чуть не поймали в Архиве, и попросила посмотреть записи с камер. Мне, знаешь ли, не отказывают. Я очень щедра. — Хани улыбнулась Матео, но робот этого не заметил — он вежливо смотрел в пустоту. — Я видела, как ты записывала этот адрес в зале со старым интернетом. Камеры помогли разобрать твои каракули.

Марлоу покраснела. Она полагала, что в Нью-Йорке, с таким количеством людей, сутулых и безобразно жующих на ходу, видеонаблюдение не очень распространено. Но теперь поняла: их беззаботность говорит лишь о том, что никому не интересно наблюдать за ними. Но это не значит, что их не снимают.

— Это вторжение в частную жизнь, — рявкнула Марлоу.

Хани захохотала. Задорный смех, наполнивший квартиру, напомнил о том, что здесь когда-то жили люди. Потом она вдруг замолчала и задумалась. Она изучала Марлоу так пристально, словно та только что ожила и наконец стала интереснее, чем покрытая пылью мебель.

— Я рада, что ты так думаешь. — Хани встала и хлопнула в ладоши. — Тогда пойдем, — сказала она. — Наверняка кто-то из службы безопасности Архива уже продал информацию о твоем местонахождении.

Марлоу никогда еще так не злилась на саму себя. Надо же было ей писать адрес! Неужели она не могла его запомнить? (В том-то и дело, что не могла. С того дня, когда на нее надели девайс, ничего запоминать уже не требовалось, и теперь соответствующая часть мозга не функционировала.) Чутье ее не подвело: от бумаги одни неприятности. Она взяла с дивана рукописное письмо, неловко сложила его и сунула в карман джинсов.

— Когда я в прошлый раз ездила с тобой, моя жизнь оказалась разрушена, — сказала она Хани.

— Для меня, знаешь ли, та прогулка тоже обернулась не праздником, — ответила Хани. — И все же я пытаюсь помочь тебе.

Она спрыгнула с табурета и подвела Марлоу к окну. Внизу, на Восьмой авеню, сновали туда-сюда люди, все выглядели целеустремленными и вроде бы безразличными к местонахождению Марлоу. Но затем она увидела одно за другим два такси с мерцающей на крышах голограммой ее лица.

— Короче говоря, — сказала Хани, — люди уже в курсе, что ты находишься по этому адресу. Полагаю, ты догадываешься, что будет, если ты выйдешь отсюда одна. Моя машина за углом, у черного хода. Понимаю, что ты мне не доверяешь, но я твое единственное спасение.

Марлоу отвернулась к окну и посмотрела в потолок, притворяясь, что взвешивает несуществующие варианты. Над головой она заметила ряд белых зубцов — остатки снесенной или рухнувшей стены, которая когда-то, видимо, защищала диван от солнца, в конце концов обесцветившего обивку.

Хани наблюдала за ней. Марлоу взглянула ей в глаза.

— Мне было бы легче, — произнесла она, — если бы ты сказала, что тебе надо. Какой твой интерес.

Хани фыркнула.

— Вы, ребята из Созвездия, не видите ничего за пределами сценария. Здесь, в реальном мире, мы иногда делаем что-то просто так и ждем, что будет дальше.

Марлоу внезапно вспомнила урок этнографии в средней школе. Учительница долго распространялась о какой-то стране, где жители поливают спагетти соусом с перцем чили; это сомнительное сообщение вызвало лишь пустые взгляды, поскольку дети из анклава никогда не пробовали ни того, ни другого. Вдруг один ученик спросил у преподавательницы, что уникального, по ее мнению, в Созвездии, какие обычаи существуют только там. Конечно, очевидным ответом было бы «круглосуточная съемка и вещание на миллионную аудиторию». Но поскольку учительница не могла сказать это на камеру, она пустилась в рассуждения о городской архитектуре. У Марлоу имелся другой ответ, хотя она и не подняла руку, чтобы выразить свое мнение. «Мы видим сюжет кристально ясно, — думала она. — Мы относимся к людям как к персонажам. Вот что дает такой образ жизни. Вот что отличает нас».

Может быть, пришло теперь в голову Марлоу, она сумеет использовать эти навыки для собственной выгоды. Ведь она хорошо знала: обычно самый простой сюжет и есть самый лучший. Захватывающие повороты только откладывают неизбежное. Все элементарно. Марлоу изуродовала лицо Хани. Пусть Хани и не признается в этом, она наверняка мечтает о мести. И поскольку Марлоу это известно, она может идти на шаг впереди сюжета. Хани будет персонажем в истории Марлоу, а не наоборот. Марлоу твердо это решила.

— Ладно, — согласилась она. — Идем. — И неохотно добавила: — Спасибо.

Когда они шли следом за Матео к лифту, Марлоу старалась не поворачиваться к Хани спиной. Это ключевое условие, чтобы выбраться из передряги, заключила она, — никогда не терять Хани из виду.

Здание, где жила Хани, напоминало прямой зеркальный рог цвета розового золота, а квартира располагалась на самом верху. Благодаря стеклянным стенам возникало впечатление, что жилище окутано небом. Все внутри было белым: пол из выбеленного дерева покрывали белые ворсистые ковры, на них стояли белые замшевые диваны. Столы — обеденный, кофейный и журнальный — были в виде кубов из ослепительного цемента с узорчатыми мраморными столешницами. В противоположных концах помещения располагались гигантские островные камины из белой стали. Кухонная утварь фосфоресцировала перламутром. Перед холодильником склонился мужчина и с трагическим видом полировал его. Увидев Хани и Марлоу, он выпрямился и спрятал тряпку за спину, словно чтобы ее неприглядный вид не нарушал всеобщей белизны.

— Здравствуй, Дэвид, — приветливо обратилась к нему Хани. — Это Марлоу. Когда-то она откусила кусок от моей щеки.

Марлоу повернулась и удивленно уставилась на нее.

Но Дэвид только вежливо кивнул.

— Здравствуйте, мисс Марлоу, — ответил он и указал на холодильник. — Хотите воды или содовой?

Марлоу попросила воды и, когда Дэвид принес ее, пригляделась к красным прожилкам в его глазах и к неровной линии волос. Во сколько же Хани обходится живой домработник? Их теперь почти не сыщешь. Марлоу знала, что Хани работает комментатором в средствах массовой информации, — Жаклин, которая маниакально вела учет взлетам и падениям всех, кто когда-либо встречался им, еще много лет назад сообщила подруге, что Хани «этакий Христос для белого отребья — читает, понимаешь, проповеди, навязывает определенный образ жизни». Марлоу тогда поинтересовалась, какой именно образ жизни имеет в виду Жаклин, — к чему призывает Хани? Подруга не смогла вспомнить. Что бы то ни было, подумала Марлоу, потягивая воду, платят за это, прямо скажем, недурно.

Хани выдвинула для Марлоу стул из-за обеденного стола и, когда они уселись, обратилась к Дэвиду:

— Сделай нам, пожалуйста, чизбургеры. Марлоу никогда их не пробовала.

— Ничего подобного, — возразила Марлоу.

Хани пропустила ее замечание мимо ушей. Похожая на мышку чернокожая визажистка с птичьими ножками и падающими на лицо кудрями подошла и схватила Хани за руку.

— Здравствуй, Эльза, здравствуй, дорогая, — поприветствовала Хани девушку. — Знаешь Марлоу? Она укусила меня за щеку.

Эльза почти незаметно прерывисто вздохнула, но не отвлеклась от работы: она осторожно снимала девайс Хани с помощью медицинского спирта. Таким способом можно сделать это безболезненно, если никуда не спешишь, вспомнила Марлоу.

— Приятно познакомиться, — без всякого выражения произнесла Эльза.

— Мне тоже, — ответила Марлоу. — Она меня спровоцировала!

— Конечно! — засмеялась Хани. — В юности я обожала кого-нибудь подразнить.

Эльза не ответила. Она отдала девайс Хани Дэвиду, который отнес его на кухню и положил в ящик стола. Эльза начала натирать белый квадрат на запястье Хани губкой, смоченной в лосьоне для загара.

— Ну так вот, — сказала Хани Марлоу, — ты думаешь, что пробовала чизбургер? На самом деле ты ела толченых сверчков с витаминизированным кешью на булочке из киноа. Поднимите руки, кто бы застрелился, если бы пришлось питаться такими чизбургерами, — повысив голос, произнесла она, крутясь на стуле.

Эльза и Дэвид механически подняли руки, словно это была одна из их обязанностей.

Марлоу почувствовала, как дух противоречия берет над ней власть, словно головная боль.

— Не вижу ничего хорошего в мясе, — рявкнула она, — если только ты не хочешь сократить себе жизнь. — Она и сама услышала, как невесело это прозвучало, насколько мрачной особой она казалась по сравнению с остальными людьми, проворно суетившимся в комнате. Но мясо… в самом деле, мясо — это отвратительно. Она всегда это знала.

Так почему же тогда жадно втягивала металлический, какой-то даже чувственный запах жареного, поднимавшийся от шкворчащей сковороды на плите?

Дэвид поставил перед ними бургеры. Котлета сочилась прозрачным розоватым, как разбавленная водой кровь, соком, который лужицей стек вокруг лежащей на тарелке булочки. У Марлоу свело живот, и ей смертельно захотелось попробовать угощение. Она взяла бургер и вонзила зубы в хлеб, а затем в говядину, соленую и податливую. Когда она оторвалась от чизбургера, от него роскошными нитями потянулся сыр. Марлоу откусила еще и еще, поворачивая голову так и этак, чтобы подобраться к лакомству с удобной стороны. Увидев, что бургер сократился на две трети, она почувствовала, как печаль тоже стремительно идет на убыль. Она подняла голову и увидела, что Хани наблюдает за ней, весело, но с какой-то настороженностью, словно за животным, которое, вопреки здравому смыслу, принесла в дом.

— С ума сойти, — пробормотала она, посверкивая глазами.

— Ты была права, — прочавкала Марлоу с набитым ртом. — Это… Я никогда… — Доев, она вытерла рот и, стараясь говорить будничным тоном, спросила: — Полагаю, у вас тоже обычно едят только по одному бургеру?

Хани засмеялась и дала знак Дэвиду принести Марлоу еще.

— Тебе нужно набраться сил для сегодняшней вечеринки, — заметила она.

Марлоу посмотрела, как Дэвид положил на тарелку очередную лоснящуюся булочку с аппетитной начинкой. Трудно было оторвать от нее взгляд.

— Какую вечеринку? — спросила она Хани. — Я никуда не пойду. Мне нельзя показываться людям на глаза.

Хани пожала плечами.

— Ой, не волнуйся. Мы наденем маски. — Она покрутила запястьем, которое Эльза уже закончила натирать. Бледное пятно на месте девайса полностью мимикрировало под цвет окружающей кожи. — И никаких девайсов, чтобы никто тебя не узнал. А если и узнают, то все равно не смогут тебя сдать.

— Я лучше останусь в своей комнате, — твердо проговорила Марлоу. Потом, осознав, что ведет себя нахально, чуть толкнула ногой сумку, лежащую у ног, и добавила: — Если, конечно, ты пригласишь меня переночевать.

Хани засмеялась.

— Я выделю тебе комнату. Но мои вечеринки обычно распространяются по всей квартире. Спрятаться на самом деле негде. В толпе тебе лучше быть в маске. — Она встала и направилась на кухню, где они с Дэвидом стали обсуждать подготовку к приему гостей; он показал ей коктейльные бокалы, и она объяснила, почему они не подойдут.

Марлоу впилась зубами во второй бургер. «В маске», — подумала она и представила, как инкогнито убивает время на вечеринке, — возможно, она даже проведет здесь достаточно времени, чтобы те люди потеряли интерес к охоте. А если потребуется или появится такая возможность, то выскользнет из квартиры Хани вместе с другими гостями, скрытая толпой, маской и покровом ночи. Сядет в такси, придумает адрес в соседнем штате — нужно, кстати, выяснить, какие поблизости есть штаты, — и поедет, покуда машина не увезет ее далеко отсюда.

Эта вечеринка положит начало — она не знала, чему именно. Но идея стать невидимой, замаскироваться и сделаться неотличимой от остальных, очень привлекала. Как это, интересно, бывает? Наверно, немножко похоже на жизнь вне камер.

Эльза все еще сидела вместе с ней за столом, вынимала из косметичек баночки и расчески и ждала, когда Хани вернется и она сможет возобновить работу.

— А вы идете на вечеринку? — спросила ее Марлоу.

Эльза часто заморгала и быстро оглянулась через плечо. Хани и Дэвид увлеченно обсуждали, какие постелить скатерти. Когда Эльза снова встретилась глазами с Марлоу, всю ее кротость как рукой сняло. Почти со злобным взглядом она мягко провела двумя пальцами по краю лица с безупречной черной кожей.

— Я? — ухмыльнувшись, ответила она Марлоу. — Вряд ли. Я не вписываюсь.