Подписчики

Глава двадцать третья Марлоу, Орла и Флосс

Атлантис

2051

Как и было обещано, в дальнем конце раздевалки для сотрудников в подвале ресторана лежит сухая одежда. Белая рубашка мала, черная нейлоновая юбка велика, но Марлоу надевает их вместе с высокими черными сапогами, идеально подходящими по размеру. Когда она поднимается по лестнице и выходит из двери с надписью «Для персонала», то выглядит как девушка, которая только что закончила утреннюю смену.

Дверь открывается в вестибюль, а он ведет в огромное помещение, где дети сидят на высоких стульях перед старыми неосвещенными игровыми автоматами с рычагами. Машины заколочены фанерой, и дети кладут на нее ручки и тетради. Все они повернулись к учительнице, которая, стуча каблуками, ходит по ковру в проходе.

В другом конце комнаты за окном Марлоу видит море, направляется к дверям и выходит на улицу, распугав голубей, клюющих упавший кекс. Она ступает на дощатый настил набережной и пропускает группу мужчин в сандалиях и с дипломатами в руках, спешащих к зеленой стеклянной башне на причале. Потом подходит к металлическим перилам и смотрит в Атлантический океан. Утро неприветливое и холодное, небо над водой такое голубое, что режет глаз. Марлоу поворачивается спиной к волнам прибоя и оглядывает людей, прикидывая, кого спросить про Орлу. Нужно выбрать человека, который, даже если заподозрит в ней нелегально прибывшую сюда чужачку, не побежит к ближайшему копу — они здесь носят униформу мятно-зеленого цвета, такого же, как лодки береговой охраны, — напоминающего Марлоу статую Свободы. Мужчину в панорамных солнечных очках и с агрессивно угловатой стрижкой она исключает. Женщина, бегущая по направлению к ней, сначала кажется достойной доверия, но Марлоу не нравится ее тренировочный костюм, слишком уж продуманный. Кроме того, она, без сомнения, намеренно размахивает убранными в хвост волосами. Это дурной знак.

Толпа на набережной редеет. Все люди с по-будничному озабоченными лицами утекают в башню. Последние опаздывающие дети ныряют в школьную дверь, распахнутую для них улыбающимся старшеклассником.

Марлоу смотрит на женщину, которая выходит из соседнего оштукатуренного здания персикового цвета. Над входом вывеска: «НОВЫЕ квартиры, 55+». Женщина спешит, натягивая кофту. Волосы у нее влажные. Когда она дергает рукав, из ее сумки градом высыпаются книги. Женщина в солнечных очках, но Марлоу понимает, что она закатывает глаза, потому что лицо ее принимает досадливое выражение, а подбородок делает дугу в воздухе.

Она определенно опаздывает, и Марлоу понимает, что невежливо ее останавливать, но все равно направляется к незнакомке: что-то в этой женщине с длинными непослушными седыми волосами подсказывает ей, что она не из доносчиков.

— Извините, — говорит Марлоу, подходя к ней, приседает на корточки и поднимает две книги.

Женщина поднимает голову и медленно снимает очки.

— Я хотела спросить, вы не скажете… — начинает Марлоу, но женщина уже встала и в изумлении смотрит на нее. Она, кажется, даже не замечает, что сумка снова выпала у нее из рук. Она кладет ладони на щеки Марлоу и прижимает к ним большие пальцы так сильно, что на глазах у Марлоу выступают слезы. Женщина привлекает ее к себе и крепко обнимает. Пока Марлоу размышляет, как реагировать, за спиной поднимается ветер и бросает ее волосы вперед, к волосам женщины. Марлоу видит, что, за исключением цвета, они совершенно одинаковые. Она стоит, позволяя держать себя в объятиях, позволяя своим кудрям перемешиваться с густой гривой незнакомки.

Сидя на корточках на деревянной набережной, Орла поднимает голову и видит ее, одетую в черно-белое, на фоне сияющего неба. Мир позади девушки так ярок, что лица почти не видно, но Орла не сомневается.

Ей хочется смеяться. Сейчас утро среды. Она рассыпала книги. Она проспала. Она не высушила волосы. Она еще не смогла привыкнуть к чертову дому для стариков, который так нравится Кайлу, и потому, кроме всего прочего, села не в тот лифт — вверх, а не вниз. Около магазина, наверно, уже собралась очередь, не говоря уже о том, что по средам завозят товар.

Так вот как это случилось. Ей хочется смеяться.

Но вместо этого она стоит на дрожащих ногах и касается лица, которое видела в журнале. Она почти готова почувствовать под руками глянцевую бумагу. Но кожа у Марлоу теплая, нежная и слабо пульсирует, словно сердце находится где-то под ней. С ней все хорошо. С ней все хорошо. С ней все хорошо.

Орла указывает на скамью, и Марлоу садится. Три горячих, обсыпанных сахаром пончика появляются из сумки Орлы, и она естественным движением передает дочери два, словно и думать нечего, как их поделить.

— Невероятно, что я наткнулась на тебя, — все время повторяет Марлоу, потому что и правда не может поверить. Надо же, как быстро она нашла мать — лучше даже в сценарии не напишешь. — Со мной такого еще никогда не случалось, — говорит она. — Это как… — Она не может подобрать нужное слово. На мгновение Марлоу жалеет, что с ней нет девайса. След от него на запястье уже зажил и начал затягиваться тонкой кожицей.

Орла улыбается. Она пытается помочь:

— Судьба? Неизбежность?

— Нет. — Марлоу находит слово, и оно заставляет ее заплакать. — Совпадение.

Орла, видимо, думает, как сформулировать следующий вопрос. Потом осторожно произносит:

— А твоя мать знает, где ты?

Марлоу пожимает плечами. Она смотрит на Орлу и замечает, что вокруг глаз и рта у нее мягкие морщины. Это так утешает, что Марлоу сдерживает желание забраться к ней на колени. Она доедает второй пончик и говорит:

— Как ты думаешь, мне нужно родить ребенка?

Орла, прищурившись, обдумывает вопрос.

— Ты сделала все остальное?

Марлоу представляет свое лицо на свадебной фотографии, показанной на Таймс-сквер, — пресное и облупленное. Думает о том, с чем все согласны: она никогда не останавливается.

— Нет, — говорит она. — Вряд ли я вообще пока знаю, что такое «все остальное».

Орла наклоняется вперед. Забирает с коленей Марлоу вощеную бумагу и стряхивает с ее юбки крошки.

— Ребенок — одна из самых больших радостей жизни, — произносит она. — И все же только одна из них.

«Гребаный настил, — думает Флосс. — Это что, кому-то, типа, взбрендило: давайте построим дорогу, но дерьмовую или еще хуже?» Она обеими руками хватает себя за бедро и выдергивает каблук из очередной щели.

Человек с доской для серфинга (и куражом, из-за чего доска кажется реквизитом) столбенеет, когда Флосс говорит, что приехала из Калифорнии и ищет Орлу. Он переминается с ноги на ногу и спрашивает:

— Так вы, значит, инопланетянка?

Флосс чувствует: нужно достать кошелек. С надеждой, что эти помешанные на приватности чудилы все еще любят американские наличные деньги, она выуживает пару старых и ветхих, чуть ли не рассыпающихся банкнот. Это срабатывает. Мужчина протягивает мясистую ладонь и указывает дорогу к книжному магазину — пройти вперед по набережной и свернуть у третьего съезда на шоссе. Флосс даже становится грустно, за какую ничтожную сумму он раскололся. Некоторые люди совсем не умеют жить.

Она идет в указанном направлении, но уже через квартал видит их. Обеих. Вместе. На скамье. Какая странная случайность. По правде сказать, Флосс не была уверена, что найдет здесь хотя бы одну из них. Насчет Марлоу она всегда знала, что в один прекрасный день та все узнает и тут же пропадет из ее жизни. А с Орлой всегда было одно и то же: сколько бы она ни набирала в поиске ее имя, неизменно получала результат «404, не найдено».

«Вот я вас и нашла», — думает Флосс, приближаясь к ним. Она рада, что Марлоу изменилась. Красивая, как всегда, но в ней появилось что-то еще: какая-то свежесть. Может, начала использовать сыворотку, которую Флосс всегда пыталась навязать ей?

Орла выглядит так же, не считая седых волос. «Мы понимаем, Орла, — думает Флосс. — Ты другая». Потом она выпрямляет спину и, когда обе поднимают глаза и видят ее, напоминает себе: в представлении дочери и старой подруги она безусловная гадина. Лучше не бросаться на шею.

Флосс согласна признать: она не лучшая мать на свете. Но все же это она мать. Ее мать. Чтобы потянуть время, она притворяется, будто каблук снова застрял, и произносит про себя молитву, чтобы они не судили ее слишком строго. Она как минимум заслуживает благодарности за воспитание дочери.

Орла принуждает себя убрать руки от Марлоу. Ей хочется ее целовать, хочется схватить за воротник и утащить с собой. Марлоу, словно чувствуя ее мысли, чешет шею. Потом прикладывает ладонь к глазам козырьком и говорит:

— Да ты что, издеваешься?

Орла следит за ее взглядом. Она не сразу узнает приближающуюся к ним женщину. Ошибки быть не может: это Флосс, поперек себя шире. «Ей это на пользу, — думает Орла. — Она времени даром не теряла». И как только двенадцатисантиметровые каблуки удерживают такой вес?

Группа женщин, занимающихся спортивной ходьбой, останавливается при виде Флосс и всплескивает руками. Они помнят ее по прежней жизни. Флосс оживляется и уже не торопится, разговаривает с ними неуместно долго, полагая, что дочь-беглянка никуда не денется.

Орла смотрит на Марлоу. Девушка мрачнеет, щурится, глядя, как Флосс встает в позы и целует воздух около щек спортсменок. В первый раз Орла видит в лице Марлоу что-то свое.

Она обнимает ее. Она старается прогнать ослепительную вспышку воспоминаний — эта же самая девочка у нее на руках. И как только ее посмели обманом лишить дочери? Лишить запаха ее головы, лежащей у нее на плече, в три года; вида ее ног, подпрыгивающих за баскетбольным мячом, в девять лет; ощущения талии под свадебным платьем. Она с трудом набирает в грудь воздуха, чтобы сказать то, что должна сказать.

— Марлоу, — произносит она. — Неизвестно, была бы я лучшей матерью или нет.

Лицо Марлоу чуть смягчается. Флосс прощается с женщинами и бежит к дочери, умудряясь не упасть. Флосс хватает Марлоу в объятия и гладит ее по спине. Словно не в силах сопротивляться себе, она протягивает руку к Орле и привлекает ее тоже. Поначалу все трое стоят как парализованные, сдерживая чувства. Потом Орла ощущает, как пространство между ними чуть увеличивается. Они разжимают объятия и смотрят друг на друга, делая одинаковый рваный вздох. Неожиданно возникает надежда, совсем крошечная, что ни одна из них не является отпетой злодейкой.

— Не могу представить тебя на той пиратской лодке, — говорит Орла Флосс. Марлоу хотела сказать то же самое, только более язвительным тоном.

Флосс фыркает:

— Какая еще пиратская лодка? Я долетела до Лондона и наняла яхту в Саутгемптоне. На подходах сюда случилась заминка с береговой охраной из-за моего американского паспорта… — Тут Флосс улыбается, словно замечая: ну разве не пупсики? — Но я ответила на все их вопросы, взяла билет и пообещала, что разберусь с этим позже.

— Билет? — спрашивает Орла. — Флосс, пересечение границы — это уголовное преступление. Когда ты вернешься, тебя ждет тюрьма.

— У меня дочь пропала, — заявляет Флосс. Марлоу улавливает интонацию собственника. — Я не думала об опасности. Я вообще ни о чем не думала. Просто пыталась найти ее.

Марлоу может представить, как те же реплики мать произносит перед камерой, только другим тоном. Обычно у Флосс актерский выговор, но сейчас — нет. Голос у нее утомленный, с заметной тревогой и нервным возбуждением, и выглядит она очень старой. Внезапно Марлоу осознает удивительную вещь: мать без макияжа.

Орла беспокойно оглядывается:

— Ты ведь ни с кем здесь не разговаривала?

— Нет, — отвечает Флосс и щелкает пальцами. — А, только с одним парнем, который показал, как пройти к твоему магазину. Он не обрадовался, услышав, что я из Калифорнии, но я не волнуюсь по этому поводу. Я ему заплатила.

У Орлы отвисает челюсть, но Марлоу смеется — она не удивлена. Как долго и сложно она сама добиралась в Атлантис: шла пешком в темноте до Вентнора, тайком пересекала границу. А Флосс, разумеется, подплыла прямо к стене. Конечно же, она просто ворвалась сюда.

— Марлоу, — окликает ее Орла. — Что с ней?

Марлоу оборачивается и видит, что на Флосс находит помутнение. Лицо у Орлы белеет. Она не привыкла к такому зрелищу. У нее помутнений не бывает, она лишь знает несколько человек, страдающих этим недугом. В Атлантисе он не очень распространен. Похоже, что, приехав сюда и отказавшись от гаджетов, они успели спасти свои мозги.

Орла приглашает дочь и бывшую подругу к себе. Марлоу помогает приемной матери идти, и Орла, чуть поколебавшись, берет Флосс под другую руку.

Флосс хотелось бы знать, что за ушлепок выдумал стелить красную ковровую дорожку на деревянную набережную.

Она спотыкается на каждом шагу, хотя Орла поддерживает ее слева, а помощница Мелиссы справа.

Она видит, как приближается толпа фотографов, и все кричат ей: «Посмотрите сюда».

Она собирается с силами, готовясь к тому, что они заорут на Орлу, чтобы та отошла. Флосс из-за этого всегда не по себе, хотя она и не может понять почему. Разве не этого она так упорно добивалась — быть одной в объективе камеры? Но почему-то она никогда не выносила слов «А теперь Флосс одна».

Она актриса, напоминает себе Флосс, и может делать, что пожелает. На этот раз, когда Орле скажут отойти, она ее не отпустит.

Орла знает, что, если пустит Марлоу и Флосс в свой новый дом, в нем воцарится полная неразбериха. Там и так уже тесно: после того как они с Кайлом переехали в квартиру, оба их сына то и дело стали тянуться в родительское гнездо, каждый из-за личного кризиса — неподходящая работа, неподходящая девушка.

Кайл рвался продать старый дом по соседству с книжным магазином, чтобы поселиться в жилище поменьше на набережной. Когда они ходили смотреть квартиры для пожилых людей, он бежал впереди Орлы, как радостный щенок.

— Это бывший бальный зал, — гордо сообщил им риелтор, как будто в Атлантисе танцевальные залы были редкостью.

— Тебе понравится вид, — пообещал Кайл Орле, и, когда они въехали, она действительно полюбила смотреть в окно.

— Но я ведь говорила, что хочу квартиру с двумя спальнями, — заметила она.

Кайл, пританцовывая, приблизился к стене и потянул за какую-то ручку. Появилась складная перегородка, которая отделила узкое пространство около окна от остальной части комнаты.

— Вот, — сказал он. — Две спальни.

Орла покачала головой, глядя, как Кайл возился с ручкой, пытаясь понять, как она защелкивается в противоположной стене.

— Это не считается, — сказала она.

Когда Орла представляет ей мальчиков, они не встают, пока мать строго не приказывает им. Марлоу пожимает им потные руки, которые только что держали раскрытые книги. Братья красивые, с очаровательными улыбками, которые мгновенно вспыхивают на лицах, даже притом что их заставляют быть вежливыми. Марлоу чувствует пропасть между собой и ими, она помнит, какими старыми казались тридцатипятилетние, когда ей было слегка за двадцать. Она также понимает, что они не знают, кто она. Орла только назвала им ее имя.

Ей кажется, что они совсем на нее не похожи. Потом Орла говорит:

— Волосы у них такие же, как у нас с тобой, но они всегда брили головы.

Немного позже, когда Флосс задремывает в кресле, Марлоу просит показать фотографии мальчиков в детстве. Орла уходит в другую комнату и возвращается с карточкой: Фрэнк и Гари на пляже склонили головы над ведерками. Они занимают только левую часть снимка. Орла указывает на пустое место рядом с ними, где разбросаны игрушки и высятся наполовину построенные песочные замки, и говорит:

— А вот здесь я представляла тебя.

Как ни странно, оказалось, что именно это Марлоу мечтала услышать.

Она хочет чем-нибудь ответить Орле, а потому вынимает из кармана полиэтиленовый пакет и показывает письмо от Флосс, которое нашла в почтовом ящике. Орла берет конверт, читает адрес и дату и отдает письмо назад.

— Ну и ладно, — говорит она. — Пусть оно останется у тебя.

Флосс только притворяется, что спит. Это некрасивое зрелище: шестидесятилетняя полная женщина спит на стуле в чужом доме, — но зато не так неловко, как бодрствовать, когда тебя часами не замечают. Марлоу и Орла задают друг другу тысячи вопросов, и Флосс знает ответы на каждый из них. Как человека, уже смотревшего фильм, ее так и тянет испортить им удовольствие. Она знает столько о каждой из этих женщин, сколько они никогда не расскажут друг другу, как бы долго ни сидели за столом, обмениваясь воспоминаниями. Но понимает, что они не хотят услышать это от нее. Она в курсе, что о ней обе думают одно и то же: «Ей всегда было на меня наплевать», — но это неправда. Она много натворила, приносила людям горе, построила карьеру на видимости, будто наслаждается собственным эгоцентризмом. Флосс понимает, почему каждый раз, когда она пыталась показать этим женщинам свою любовь, они смотрели на нее с подозрением: что у нее на уме? чего она добивается? Часто у нее действительно был умысел. Часто они были правы. Когда она предала Орлу, это был поступок испуганной эгоистки, к тому же она слишком сомневалась, что может на самом деле разрушить чью-то жизнь. Когда она предала Марлоу, подсадив ее на таблетки, она слишком сомневалась в своей способности кого-то защитить. Возможно, ее любовь к Орле и Марлоу в конечном счете испортила им жизнь. Но эти чувства делают Флосс лучше. Не хорошим человеком, а просто лучше.

Она забывает, что притворяется спящей, и, слушая, поднимает бровь. О, эти мерзавки здорово редактируют прошлое. Орла пропускает тот эпизод, когда украла Марлоу из больницы. Марлоу умалчивает о том, как напала на одноклассницу.

«Эй, Марлоу, — в своем воображении кричит Флосс. — Орла чуть не избавилась от тебя, она собиралась делать аборт! И, кстати, Орла, Марлоу укусила одноклассницу. В прямом смысле слова — как собака!»

Но потом Орла показывает Марлоу другую фотографию, видимо совместный снимок двух подруг. Марлоу говорит, что они красивые. Орла поправляет ее: они молодые. Может быть, потому, что Флосс единственный раз в жизни слушает, она отмечает, как произносит это Орла: как будто их возраст все объясняет.

И потому Флосс решает провести эксперимент: посмотреть, может ли она вести себя иначе теперь, когда прошло так много лет. Способна ли она сейчас сделать добро для своей дочери, а именно — не открывать рта. Позволить каждой из них поверить, что другая так чиста и идеальна, как им представляется. Флосс молчит пять секунд, десять, двадцать. Она продолжает считать.

День проходит как-то быстро. Орла рассказывает Марлоу о Дэнни.

— Ты любила его? — спрашивает Марлоу.

— Нет, — отвечает Орла. — Я была одержима им. И не в том смысле, который порой вкладывает в это слово твоя мать. Я имею в виду буквально, и слово «буквально» я тоже использую не так, как она.

— Дэнни был неудачник, — просто говорит Флосс. — К тому же лысый. Скажи спасибо, что ты унаследовала волосы от матери.

После этого они все смущенно смотрят в стаканы. Орла изучает воду в своем и понимает, что тут нужно что-то покрепче.

Словно по сигналу Кайл приходит домой с работы и начинает смешивать коктейли. Когда он узнает, кто те женщины, которые сидят на кухне, у него глаза лезут из орбит. К тому времени, когда Кайл отставляет шейкер, он уже справляется с изумлением. Через пять минут Флосс с заметным облегчением нахваливает водку с мартини. Кайл улыбается и кланяется, потом снимает трубку телефона и заказывает пиццу. Орла смеется, когда Марлоу разевает глаза на пластиковый корпус аппарата, потом подходит и касается его шнура.

Становится темно, и мальчишки куда-то уходят. Поев, Кайл тоже откланивается с извинениями, ссылаясь на работу. Он не хочет мешать женщинам, но, когда муж удаляется по коридору, Орла начинает паниковать. Посмотрев на Флосс и Марлоу, она замечает, что и они немного приуныли. Наверно, на сегодня достаточно.

Орла показывает Марлоу, как пользоваться душем. Потом идет в гостиную, раскладывает у окна футон и отходит, чтобы Флосс могла лечь.

Подруга устраивается, разметав волосы на подушке.

— Я думала, ты будешь ненавидеть меня, — говорит она незнакомым Орле голосом: тихим, постаревшим, но звонким, как колокольчик.

— Так и есть, я тебя ненавижу, — отвечает Орла. Она произносит это как привычную обеим шутку. Они еще смеются, когда входит Марлоу, чистая, сияющая, в лучшей ночной рубашке Орлы, и забирается в постель рядом с матерью. Орла закрывает перегородку и направляется по коридору в свою комнату.

Но ни одна из них не может спать. Сначала Флосс, потом Марлоу, затем Орла, проснувшаяся от скрипа скользящей двери, — все три женщины выходят на веранду.

На следующий день Флосс будет вздыхать на диване. Ей следует вернуться в Штаты и принять наказание, как большой девочке. Она будет говорить это, надувая губы, каждое утро неделями, пока не выбросит надоевшую мысль из головы. Сотрудник иммиграционной службы постучит в дверь лишь однажды — по доносу кого-то из жителей, видевших Флосс. Когда он сядет вместе с Флосс за стол, чтобы выяснить обстоятельства, Орла уйдет в свою комнату и, не веря своим ушам, услышит, как быстро тон беседы переменится, Флосс начнет играть комедию, а агент — смеяться. Больше их никто не побеспокоит.

Однажды утром Флосс выйдет к завтраку в прозрачной сиреневой сорочке, и в тот же день Фрэнк с Гари навсегда очистят помещение. Как-то вечером Кайл буркнет Флосс: «Если ты хочешь мартини, может, купишь оливки? У нас закончились запасы».

Орла тоже устанет от нее, от того, что ее ширма закрывает естественный свет для остальной части дома. Каждый день она будет клясться, что поговорит с Флосс о том, что той пора съезжать. И каждый день — пока живущая напротив женщина не умрет и Флосс не заманят в ее квартиру, как кошку, — она в конце концов будет махать рукой. А вместо этого станет включать в квартире свет.

На четвертый день, когда Флосс не уедет, Марлоу попросит и получит из рук Орлы ключи.

Она уплывет из Атлантиса на катере, доставляющем продукты для ресторана, а с песчаной косы в Вентнор ее на этот раз переправит лодка воднолыжной школы. Оттуда она поедет в Нью-Йорк, в квартиру на Двадцать первой улице, где когда-то жили ее матери, все еще принадлежащую Флосс. Встретив управляющего, который недавно видел, как она ковырялась в замке ящика, она назовет его по имени — Линус — и скажет ему, кто она. К ее большому удивлению, он заплачет, услышав об этом. Они станут друзьями — Марлоу, Линус и его жена, — а потом и семьей. Марлоу будет ужинать с ними, проводить праздники, и они втроем заведут привычку покуривать за мытьем посуды, уложив детей спать. У детей, младшему из которых восемь лет, никогда не было тети, и Марлоу с удовольствием обнаружит, что быть их тетушкой для нее более чем достаточно.

Пока о ней все не забудут, она станет менять внешность. А это значит, стареть, почти не пользоваться макияжем и красить волосы в более темный цвет — думая при выборе тона о показанной ей Орлой фотографии, изображающей их с Флосс в возрасте двадцати с небольшим. Но хотя она хорошо запомнила снимок — не вполне взрослые лица самодовольно касаются друг друга, словно никто никогда не сможет разлучить двух девушек, — она не сумеет вспомнить, кто из них имел тот оттенок волос, который она хочет выбрать.

Выждав несколько месяцев, она купит себе новый девайс на имя М. Кадден, чтобы начать новую жизнь. Пару дней она будет смотреть только канал Жаклин. Увидит ее вечеринку, посвященную неоновым легинсам. Увидит вернувшуюся Иду, утолившую свое беспокойство с помощью татуировки на спине, и новую женщину, смешливую и беременную, занявшую прежнее место Марлоу на диване Жаклин. Она подключится как раз в то время, когда новенькая важным тоном собственницы произнесет имя «Эллис», и Марлоу поймет, что эта женщина заняла ее место повсюду. Она даже соберется разузнать побольше: кто его новая жена, какие ее недостатки рассчитывает эксплуатировать Эллис. Но потом вид Жаклин, танцующей в трико, вызовет у нее ностальгию, и она быстро прикажет мозгу удалить все каналы Созвездия. Она никогда не вернется в город, где выросла, даже после смерти Астона. Она заплатит за то, чтобы его прах привезли в Нью-Йорк, и развеет его над Гудзоном. Бредя вдоль воды, она, как ни странно, будет думать не об отце, а о ребенке, который когда-то должен был по ее желанию унаследовать его черты. Сначала ей покажется, что она совершила ошибку, бросив свои яйцеклетки. Но с годами Марлоу убедится: ее жизнь сложилась хорошо и у нее нет необходимости делить ее с кем-то.

Она станет официанткой и будет разносить тарелки с лоснящимися макаронами в освещенном янтарным светом пещерообразном заведении на Десятой авеню. Она полюбит свою работу — ей понравится таскать теплые блюда, знать наизусть номера столиков и чувствовать дымящийся ритм кухни. Понравится, как лица людей поворачиваются к ней, когда она приближается, и отворачиваются, сделав заказ и приятным образом забывая о ней. Она будет ощущать себя почти невидимой, но выполняющей самое важное дело в своей жизни. Она будет брать дополнительные смены, когда ее друзья ходят на собеседования, друзья, которые мечтают о большем и не могут поверить, что она довольна тем, что есть. Стремясь стать знаменитыми, они будут недоумевать, как этого может быть достаточно для счастья.

Однажды в ресторан придет Хани и мгновенно узнает Марлоу, несмотря на новый образ. Она начнет распыляться, поинтересуется, как у Марлоу дела. Марлоу ответит «Хорошо, спасибо» и быстро перейдет к сморчкам и песто. Хани оставит ей непомерные чаевые и предложит как-нибудь пообедать вместе. Но голос в голове Марлоу, тот, который теперь она слышала в первую очередь, посоветует ей идти дальше. И она пойдет к другому столику, где ее ждут.

Она никогда больше не будет принимать «Истерил».

Город она сделает своим. Купит новый диван вместо старого, выцветшего от солнца. Откроет для себя крышу здания, с покосившейся оградой и ржавой скамейкой, и убедит владельцев дома разрешить ей посадить там траву и полевые цветы, которые растут на крышах в Созвездии. Она узнает, что почтовые ящики на первом этаже все еще функционируют — почтальон приходит дважды в неделю, — и найдет магазин на Кристофер-стрит, продающий белую бумагу и конверты с синей изнанкой. (Она остановилась на своем любимом цвете: нью-йоркское небо, особенно осенью, не могло конкурировать ни с чем.) Она станет писать обеим матерям, переправляя послания через одного из торговых представителей Орлы в Великобритании, и они станут отвечать. Письма от Орлы всегда будут длиннее, и не только потому, что им многое надо наверстать. Просто Орле лучше удается рассказывать истории, а Флосс — быть их героиней.

Она научится засыпать в квартире 6-Д, хотя и не раньше полуночи, когда потухают огни Эмпайр-стейт-билдинг, — она никогда так и не привыкнет закрывать глаза, пока светится эта башня. Она перетащит кровать в переднюю часть квартиры: то окно ей понравится больше, а кроме того, она сможет делать, что хочет, — она ни от кого не зависит. Она будет упиваться одиночеством, за исключением нескольких дней раз в году, когда Линус и его жена будут уезжать и дети на это время станут переселяться к ней, таща свои спальные мешки. Однажды дочь Линуса принесет помаду и предложит Марлоу накраситься. «Попробуй. Ты будешь выглядеть сексуально, тетя Марлоу!» Мать шлепнет девочку, но Марлоу будет тронута тем, как названная племянница видела ее: это многообещающе. Время еще есть. Она возьмет помаду, накрасит губы и больше никогда не будет про нее забывать.

Но никто из них — ни Марлоу, ни Орла, ни Флосс — пока обо всем этом не знает. Они стоят на балконе в Атлантисе, опершись на перила и подставив лица ветерку. Орла говорит, что согласилась переехать в эту квартиру, потому что ей нравится вид. Марлоу вежливо кивает, но не понимает, что здесь может нравиться. Океан далеко, во многих километрах отсюда. Дом Орлы обращен окнами к стране, которую она оставила навсегда.

Три женщины смотрят на ветряные генераторы, на машины, пробирающиеся по топкой местности. Они наблюдают, как стайка дронов-осветителей упирается в стену и упруго поворачивает назад, в сторону Америки. В такую ночь никто не скучает по их искусственному сиянию. Серебристо-белая луна высоко стоит над маленьким государством. Флосс и Орла, не подозревая об этом, думают об одном и том же: свет исходит от их девочки.