Подписчики

Глава восьмая Марлоу

Созвездие, Калифорния

2051

В смотровой, когда Марлоу села на кушетку, Грейс сказала ей не снимать одежду.

— Мне просто надо было увести тебя из-под камер, — объяснила она. — У меня нет доступа к твоим анализам. Воскресная смена сети мигом это просечет.

— Не могу поверить, что ты пошла по медицинской стезе, — сказала Марлоу. — Помнишь ту кошку?

На уроке биологии в седьмом классе учительница показала детям чучело кошки с распоротым для демонстрации внутренних органов брюхом. Грейс немедленно стошнило в проход между партами, и учительнице пришлось убрать чучело и достать большой мешок опилок.

— Я не имею дела с кровью и внутренностями, — ответила Грейс. — Я актриса с профессией, научный сотрудник, занимаюсь здесь генной инженерией. Работаю над геномом твоего будущего ребенка. — Она широко улыбнулась, увидев, как Марлоу изумленно раскрыла рот. — Да-да, — прошептала она. — Разговаривать нам не разрешено, но я могу создать тебе ребенка. Прикинь. Похоже, они не подумали об этом обстоятельстве, когда проверяли некоторые договоры. — Грейс взяла с длинной полки, расположенной вдоль стены, докторский планшет с серым экраном без подсветки и провела рукой по заляпанной пальцами поверхности. — Хочу тебе кое-что показать.

Она открыла диаграмму, напоминающую соты из желтых веточек, соединенных синими, зелеными и красными точками. Заголовок наверху графика гласил: «РЕБЕНОК № 1217, ТРИЕСТ».

— Я все ждала, когда можно отправлять прототип, — сказала Грейс. — Но, изучая твои гены, сама не поверила своему открытию. Мне кажется, руководители сети что-то задумали — сенсацию или вроде того. Но сегодня день оплодотворения, да? А тебе так ничего и не сказали.

— О чем? — спросила Марлоу. Извращенная надежда, похожая на нежный росток, стала пробиваться в душе. Что, если обнаружилась отдаленная родственная связь между нею и Эллисом. Тогда придется их развести.

— Это касается твоего отца, — ответила Грейс. Она наклонилась к бывшей однокласснице и все объяснила.

Стараясь учесть пожелания Марлоу и Эллиса, Грейс наткнулась на любопытное обстоятельство. Физические характеристики отца Марлоу, выбранные для ребенка, — карие глаза с монгольской складкой у внутреннего уголка, черные жесткие волосы — не сочетаются с геномом самой Марлоу. Всюду, где должна была присутствовать отцовская наследственность, выявлялись гены совсем другого человека. Того, чьи волосы, ногти и слюну Марлоу и Эллис не приносили в «Либерти».

— Жаль тебя расстраивать, — произнесла Грейс, — но Астон — не твой биологический отец.

— Не может такого быть, — тупо заявила Марлоу. — Проверь еще раз. — Ее дыхание участилось. Это ошибка. Люди постоянно ошибаются.

В голове прозвучало первое предупреждение от сети: «Я должна вернуться под камеры». Марлоу заметила, что и Грейс прислали то же сообщение. Она заговорила быстрее:

— Прежде чем расстроить тебя, я постаралась провести некоторые изыскания. И опять же столкнулась со странностью: я нигде не нашла свидетельства о твоем рождении. Конечно, в наше время в нем, в общем-то, нет необходимости, и все же это подозрительно. — Она ощутила неловкость из-за своих разоблачений и потупилась, рассматривая ногти. — Возможно, эти два факта не связаны, — добавила она. — Учитывая дату твоего рождения, неудивительно, что в документах путаница.

Флосс всегда хвасталась тем, в какой день родилась Марлоу. «Весь мир разделен на тех, кто родился до, и тех, кто родился после, — говорила она иногда. — Мало кто может похвалиться тем, что родился во время».

Грейс придвинула к Марлоу через стол обрывок бумаги. Марлоу удивленно взглянула на него и быстро, почти машинально, забрала, словно скрывала его от камер. Потом она вспомнила, что за ними никто не наблюдает, и разглядела его внимательно. Толстая бумага сливового цвета с золотым рисунком — завитки уходили в края, прятались под подушечками ее пальцев.

— Это кусок обоев, оставшийся от декора моей гостиной, — объяснила Грейс. — Я не знала, на чем еще написать. — Она протянула руку и перевернула клочок.

Там на желтовато-белом фоне почерком Грейс был записан адрес: «Маунт-Синай-Уэст. 10-я авеню, 1000, Нью-Йорк, Нью-Йорк».

— Это больница, где я родилась, — проговорила Марлоу.

— Да, — ответила Грейс. — Адрес я взяла из твоего досье. Возможно, кто-то из сотрудников сможет тебе что-нибудь рассказать. Вдруг там записано, кто твой настоящий… — Ей не удалось закончить фразу.

Грейс никогда не была жестокой, подумала Марлоу, смущенно ощупывая клочок бумаги.

— Ты могла просто прислать мне сообщение, — произнесла она.

Грейс посмотрела на нее долгим взглядом, затем ответила:

— Думаю, лучше этого не делать. Я боюсь, что… — Она посмотрела вниз и покачала головой. — Сеть проводит все наши сюжеты через Отдел информации, — сказала наконец Грейс. — И они явно не хотели, чтобы ты об этом узнала. Если бы я послала тебе сообщение и Отдел информации зафиксировал его, боюсь, они… — Грейс устало подняла брови. — Это отклонение от сценария, Марлоу.

Марлоу охватила жутковатая дрожь. У нее еще никогда не было секретов от сети. У нее вообще никогда еще не было секретов. Она не могла найти в своем мозгу места для них. Ощущение было не из приятных.

«Я немедленно должна вернуться под камеры», — снова твердо напомнил голос в голове.

— Я бы на твоем месте поспрашивала маму, — сказала Грейс. — Попроси, например, показать фотографию твоего отца в больнице в день твоего рождения.

Марлоу уже знала, что снимков, сделанных в тот день, не сохранилось. Она интересовалась ими в детстве — хотела увидеть маму без макияжа. «Я тебе уже говорила, — отмахивалась Флосс. — Мы не могли сделать фотографии. Ни у кого не работали телефоны, и большую часть времени было темно хоть глаз выколи. Кроме того, милая, уверяю тебя, я была накрашена».

Грейс встала.

— Нужно идти, — сказала она, положила руку на ручку двери и обернулась. — Мне очень плохо, Марлоу, — тихо произнесла она. — Из-за всего этого, и из-за Хани тоже. Вот почему я не могла не сообщить тебе — я перед тобой в долгу. Я всегда считала, что это моя вина.

Марлоу почувствовала, что сейчас заплачет, и пощипала переносицу, чтобы остановить слезы.

— Нет, Грейс, — ответила она. — Я так не думаю.

Потом они открыли дверь и вышли в коридор. Грейс громко говорила какую-то наукообразную чепуху о результатах анализов, но все выглядело так, будто переживания были напрасными. Марлоу кивала, подыгрывая ей. Перед глазами стоял молодой отец рядом с ее велосипедом. Теперь она почувствовала, как веревка соскользнула с ее талии.

Уже из машины Марлоу заметила, что торжество вот-вот начнется. Гости бродили вокруг материнского дома, принимая напитки от робота, который кивал каждому, кто помогал разгрузить поднос. Марлоу посмотрела на крышу. Ленясь пропалывать сад, мать накрыла разросшиеся кусты безвкусной синей тканью.

Эллис нашел ее сидящей в машине. Он дернул дверцу, впустив в салон, пахший кожзаменителем, воздух с улицы.

— Где тебя носит? — спросил он. — Ты же знаешь, что здесь мой начальник?

Волосы у него были совершенно сухие — он утверждал, что на симуляторе серфинга никто не мокнет.

Марлоу позволила мужу отвести себя на кухню, где Жаклин бросала веточки мяты и кружочки огурца в кувшин с водой.

— А вот и знойная мамочка! — пропела она.

Флосс сидела в дальнем конце комнаты на складном стуле. Увидев Марлоу, она встала и направилась к ней. Одно веко было намазано бронзовыми тенями, другое, еще не накрашенное, выглядело беззащитно.

— Где ты была? — требовательно спросила Флосс. — На твою прическу уйдет как минимум час, а гости уже собрались.

Гримерша застыла с кисточкой в руках. Она была единственным живым человеком, которого наняли на сегодняшнее событие: никому не нравилось, когда роботы касаются лица.

— Мне продолжить, миссис Клипп? — спросила она. — Или заняться будущей матерью?

Марлоу выпрямила спину.

— Мне нужно побеседовать с мамой, — произнесла она, стараясь придать тону твердость. Следующую фразу она позаимствовала у Флосс: — Оставьте нас, милочка.

На лице Флосс мгновенно отразилась целая гамма чувств. Это была подлинная мимическая симфония, все скрипки грянули разом, словно у нервной системы сработала сигнализация. Флосс, как сумасшедшая, взбила волосы у корней, сжала губы в плотный бутон, безымянными пальцами прикоснулась к нижним векам. Марлоу знала, что эти ужимки — не простое фиглярство. Однажды мать учила ее такому трюку: «Когда кто-то предъявляет тебе претензии, не отвечай сразу. Выдержи паузу, чтобы успели подключиться как можно больше подписчиков». Сейчас она шумно вдыхала и выдыхала, нагоняя на глаза слезы.

— Не смей плакать, — прикрикнула на нее Марлоу. У нее было большое желание хорошенько встряхнуть Флосс, ударить головой о стекло — о, как поражали Марлоу собственные мысли теперь, когда «Истерил» не сдерживал ее порывов, — и ей пришлось на мгновение закрыть глаза, чтобы выбросить этот образ из головы. — Это я должна плакать, — снова открыв глаза, сказала она. — Я.

Флосс пропустила эти слова мимо ушей и издала длинное высокое рыдание.

— Почему тебя так и тянет испортить этот праздник? — спросила она. — Я потратила столько сил на подготовку.

— Ты лгала мне всю жизнь, — прошипела Марлоу. — Мне плевать на твой праздник. У меня, оказывается, другой отец. Кто это? И знал ли об этом папа?

Флосс с трясущейся нижней губой взирала на нее.

— Я все делала только ради тебя, — произнесла она наконец. — И Астон тоже. Это и называется быть родителем.

Марлоу даже стиснула кулаки, услышав эту реплику, такую правильную, такую гладкую и так не согласующуюся с материнской взбалмошностью. Фраза, видимо, была припасена много лет назад и ждала подходящего случая. Эта заготовленная скороговорка навела Марлоу на ужасную мысль, казавшуюся дикой, но вполне очевидную: события не переставали убеждать ее, что реальность, какой она ее раньше видела, вовсе не реальна.

Сегодня она уже один раз нарушила условия контракта. Так почему окончательно не разрушить чары?

— Они выбрали для съемок другого отца? — прошептала она матери. — Неужели они способны на такую подлость?

Флосс ахнула. Она схватила дочь за локоть, потащила по коридору в свою ванную комнату и захлопнула дверь.

— Как ты смеешь? — злым шепотом произнесла она. — Как ты смеешь говорить так о сети, да еще при включенных камерах? Как тебе не стыдно? После всего, что они для нас сделали, после того, как дали нам такую жизнь… — Она замолчала, чтобы перевести дух. Грудь ее тяжело вздымалась под слишком тесным платьем — лайкра беспощадно врезалась в мягкие складки тела. Марлоу впервые заметила на матери ожерелье со вставленными бриллиантовыми буквами «БАБУЛЯ».

Заметила она и другое: душевая кабина была забита вазами с сотнями роз самых разнообразных оттенков розового, от кораллового, как внутренняя поверхность морских раковин, до цвета жгучей помады, которой Флосс пользуется летом. Они сохли и вяли здесь, потому что Флосс не терпелось сделать заказ флористу на праздник оплодотворения и не хотелось ждать, пока Марлоу и Эллис выберут пол. Она заранее заказала и голубые, и розовые цветы, а потом удалила с глаз долой ненужные.

Как ни странно, именно об этом думала Марлоу — обо всех этих цветах, срезанных и умирающих за стеклом абсолютно за просто так, — когда она сказала:

— Вот видишь, мама, потому мы и не хотим, чтобы у ребенка были какие-то твои гены.

Флосс молча подошла к раковине. Она покопалась в коробке с бесчисленной рекламной продукцией, нашла тени для век и стала заканчивать макияж. Осторожно приблизившись к ней, Марлоу заметила, что в глазах у матери собрались настоящие слезы, угрожавшие пролиться. И вдруг они пропали. Исчезли сами собой.

Флосс захлопнула палетку с тенями.

— Пора. — Она протиснулась мимо дочери к двери и вышла в коридор. Через мгновение Марлоу услышала, как стеклянные двери, ведущие на задний двор, со щелчком открылись и с хлопком закрылись.

Когда Флосс с дочерью стали ругаться, Жаклин тактично удалилась, но теперь Марлоу почувствовала, как ей на спину положили руку. Она подняла глаза и увидела в зеркале позади себя подругу, которая держала расстегнутое до колена желтое платье. Марлоу ступила в него, и Жаклин застегнула молнию.

Через минуту Жаклин повела ее по коридору, и Марлоу поняла, что вечеринка в честь оплодотворения началась. Сразу за стеклянными дверьми, у нижней ступени террасной лестницы, по которой она должна была спуститься, расположился струнный квартет и уже вовсю пилил смычками скрипки. Она услышала музыку.

Жаклин подвела Марлоу к дверям и осторожным круговым движением погладила по спине. Потом она тоже исчезла.

Марлоу осмотрела мизансцену через стекло. Вот оно; она должна быть там. Музыка прервалась и снова заиграла — по традиции перед появлением будущей матери всегда исполняли Брамса. Жаклин заняла свое место впереди сбоку, ее дети окружили шлейф платья, напоминая собравшимся, по какому поводу торжество. Эллис стоял перед толпой, ожидая Марлоу под аркой, украшенной цветками колокольчиков. Он улыбался гостям, отпуская шутки, которые, похоже, никто не понимал. Бриджит изогнулась на стуле в переднем ряду, отмечая про себя, кто смеется над остротами ее великолепного сына, а кто нет. Флосс сидела через проход от Бриджит, глядя перед собой, все намеки на выражение ее лица скрывались за высокой прической.

Если подумать, рассудила Марлоу, дело не только в матери. Она бы не хотела, чтобы ребенок был похож хоть на кого-то из присутствующих.

За спиной Марлоу остался лишь один робот, который раскладывал в кухне бумажные салфетки. Она повернулась, подошла к нему, посмотрела прямо в кристальные глаза и сказала:

— Отойди.

Робот вежливо отступил в сторону, и Марлоу потянулась к спортивной сумке, которую заранее спрятала в углу кухни. Сеть одобрила их с Эллисом путешествие после оплодотворения при условии, что они уедут не дальше чем за мексиканскую границу. Это поможет ей справиться со стрессом, с нажимом напомнила Марлоу чиновнику по соцобеспечению, когда подавала ходатайство о поездке. Она заказала курс акупунктуры в номере и индивидуальные занятия с йогом, специализирующимся на позах, повышающих фертильность. Эллис же должен был научиться скручивать сигары. Вещи были собраны, отъезд запланировали сразу после окончания празднества.

Марлоу сунула полученный от Грейс клочок обоев в кармашек, пришитый внутри сумки.

Осталось сделать только одно. Если она действительно собирается уехать, если действительно намерена сбежать и побороться за возможность избавиться от этой жизни, она не будет поступать как Ида, которая пустилась в бега, но осталась на радарах. Она не хочет, чтобы кто-то следил за ней.

Марлоу неуверенно обхватила пальцами камень на запястье. «Папа, — мысленно произнесла она. — Это Марлоу. Ты меня слышишь?» Он все еще носил девайс, хотя никогда не отвечал, все сообщения пропадали впустую. «Я люблю тебя, папа, — про себя сказала она. — Пожалуйста, старайся что-нибудь есть». Интересно, услышал ли он ее, попытался ли понять, кто она. Ей впервые пришло в голову, что после разговора с Грейс они с Астоном оказались в одинаковом положении: она теперь тоже не знает, кто он.

Марлоу подсунула палец под девайс и стала постепенно выталкивать его то с одной, то с другой стороны, морщась от боли: устройство, накрепко вросшее в руку, стало отделяться, отрывая небольшие куски кожи. Наконец она бросила свой девайс между недопитыми стаканами на разделочном столе. В нос ей ударил сладковатый тошнотворный запах плоти, много лет находившейся под спудом черного камня. В мозгу что-то потускнело.

Скоро ли кто-нибудь явится за ней со двора? Она опоздала уже на минуту. Ее мать, Эллис и все, на чьих картах она отображалась, сейчас, скорее всего, ерзают на стульях, разыскивая ее у себя в голове. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то из них направится в дом, на сей раз полагаясь на интуицию, а не на девайсы?

Скрипачи продолжали играть, положив подбородки на инструменты. Их лица не выдавали никакого недоумения, словно мелодия всегда длилась так долго. Люди терпеливо ждали появления будущей матери, не отрывая глаз от задней двери дома.

Но Марлоу вышла из передней и пробежала через лужайку к машине.

Подол платья развевался позади, как бесполезное крыло, тюль шуршал по траве. Человек, выгуливающий маленькую собаку с влажными глазами, остановился, глядя, как женщина в пышном наряде втискивается на водительское сиденье, заворачивая вокруг себя пышную юбку и придавливая ее, чтобы видеть дорогу. Убирая от лица складки ткани, Марлоу поняла, почему ей больше не нравится это платье. Дело не только в том, что она неправильно увидела цвет и он оказался кричаще-желтым. Марлоу вдруг осознала, что вообще не любит желтый. Ей всегда казалось, что это ее любимый цвет, но лишь потому, что таблетки обманывали зрение. Просто до того, как она увидела мир ясно, этот цвет был самым ярким.