Подсознание

Глава 14. Желания, эмоции и кошмары

За богатым символизмом исторических снов часто стоят простые сюжеты о борьбе за выживание. Чтобы лучше понять рассказ о конкретном сне человека, представим себе спектр сновидений других млекопитающих. Это позволит определить, какие элементы сновидения отражают атавистические, или наследственные, его компоненты; какие из них имеют огромное значение для личности сновидца; какие связаны с особенностями среды, безжалостно управляемой матерью-природой; какие относятся к человеческой культуре в целом — во всем ее богатстве, сложности и, можно сказать, тщетности.

Выводы о репертуаре сновидений животных, по возможности, не должны базироваться на фантазиях и допущениях. Но корректно предположить, что типичные сны млекопитающих отражают их насущные и самые важные ежедневные проблемы: потребность в пище; стремление избежать нападения хищников; поиск половых партнеров, чтобы оставить многочисленное потомство.

Последняя — основная проблема любого существа, имеющего пол; это дарвиновские императивы эволюции. Достижения цивилизации позволяют представителям среднего и высшего классов относительно не беспокоиться о хлебе насущном и нападениях хищников, но к борьбе за настоящую любовь это не относится.

Сны о голоде и убийстве не такое уж обычное явление на кушетках психоаналитиков, а вот предвкушение, удовлетворение и незавершенность романтической любви и сегодня оставляют в снах яркий след. У огромной массы обездоленных между тем нет даже удобного дивана, не говоря уже о кушетке психоаналитика, и их донимают сны отчаяния: о том, что им нечего есть. Вся их жизнь состоит из борьбы за выживание. И эти сновидения не так сильно отличаются от снов млекопитающих, свободно гуляющих в дикой природе, — борьбу за дальнейшее существование они ведут ежедневно, порой почти на грани смерти.

Мы не можем спросить у капибар[141] в бразильских водно-болотных угодьях Пантанала, снятся ли им по ночам ягуары. Но мы можем поинтересоваться у людей, постоянно подвергающихся опасности, — например, у солдат в зоне боевых действий — об их сновидениях. И ответ будет: мне часто снится опасность нападения, или само нападение, или его последствия. Эти кошмары не дают забыть об особо страшных событиях и моделируют возможные грядущие катастрофы, создают смесь из прошлого и будущего, помещают ее в спираль воспоминаний, живущих собственной жизнью и подпитываемых страхом.

При каждой электрической реактивации мобилизуется генная экспрессия, запуская механизмы пластичности. Они вылепляют сознание благодаря упорному повторению одного и того же жесткого выбора: убить или быть убитым, убить или быть убитым, убить или быть убитым… По мере еженощного повторения сна эти воспоминания настолько усиливаются, что кошмары могут длиться много лет, даже когда опасность давно миновала. Именно эти ночные кошмары — один из самых характерных симптомов посттравматического стрессового расстройства (ПТСР)[142].

Каким должен был быть первый сон, предположительно увиденный предком всех современных млекопитающих около 200 миллионов лет назад? Это было животное размером с мышь; скорее всего, оно вело ночной или сумеречный образ жизни и, чтобы выжить в условиях, навязанных планете бесспорными ее хозяевами — динозаврами, — рыло подземные норы. Это животное занимало очень тесную экологическую нишу, жило в постоянном страхе и, как резонно предположить, его первый сон был, вероятно, кошмаром.

Работа финского психолога и философа Антти Ревонсуо, профессора университетов Шёвде (Швеция) и Турку (Финляндия), подтверждает связь между интенсивным дневным стрессом в борьбе за выживание и повторяющимися ночными кошмарами.

Основываясь на сравнении детских снов, собранных в регионах со схожей культурой, но очень разных по степени насилия (например, в секторе Газа и Галилее), Ревонсуо с коллегой Катей Валли подтвердили большую распространенность ночных кошмаров в обществах с высоким уровнем насилия. Исследователи выдвинули гипотезу, что прототип сна — отец сновидений у истоков типичного сознания млекопитающих — был дурным сном. Кошмар, способный симулировать опасности, которых приходится избегать наяву, готовит к ним сновидца, отрабатывая варианты возможных действий или просто повышая бдительность.

Из теории моделирования угроз можно сделать следующий вывод: в ситуациях сильнейшего стресса, на грани жизни и смерти, нарратив сна будет напрямую связан с угрозами наяву. Из всех проявлений нарушений сна наиболее тревожными с психической точки зрения бывают кошмары, повторяющиеся при ПТСР. Его систематически выявляют у участников боевых действий, у переживших геноцид, но ПТСР может возникнуть у любого, кто испытал острый стресс, оставивший эмоциональный шрам.

Обследование многих ветеранов войны во Вьетнаме, результаты которого опубликовал в 2015 году журнал JAMA Psychiatry, показало: даже спустя 40 лет после окончания событий, вызвавших ПТСР, страдают около 270 тысяч участников боевых действий[143].

Тяжелые испытания, борьба не на жизнь, а на смерть, серьезные несчастные случаи, сексуальное насилие могут сопровождаться поведенческими расстройствами. Они напоминают панические атаки, но путать их не следует. ПТСР подразумевает воспоминания, заставляющие заново переживать травму. При этом могут возникать: тахикардия; обильное потоотделение; пугающие навязчивые мысли; отвращение к местам, событиям, предметам, мыслям и чувствам, связанным с травмирующим событием; пугливость; постоянное напряжение; проблемы со сном; вспыльчивость; трудности с запоминанием основных деталей травматического события; преобладание негативных мыслей о себе или о мире; чувство вины; отсутствие интереса к приятным занятиям и, конечно же, нарушения быстрого сна. Помимо всех перечисленных симптомов, характерное последствие травмы — повторение ночных кошмаров, связанных с вызвавшим ее событием или с сопутствующими обстоятельствами.

История французского дворянина Пьера де Беарна датируется поздним Средневековьем. Де Беарн во время охоты в Пиренеях вступил в схватку с огромным бурым медведем, получил травму и после этого стал плохо спать. Дворянин во сне кричал и ревел, угрожающе «размахивал мечом» — и его из-за таких постоянных ночных расстройств бросила семья. Сегодняшние научные исследования показывают: ветераны войны десятилетиями могут видеть во сне травмирующие события со множеством повторяющихся подробностей. Аналогично страдают от повторяющихся ночных кошмаров те, кто подвергся преследованию, жестокому обращению и пыткам.

Первым зарегистрированным в истории сном был кошмар мифического персонажа, преследуемого безжалостными убийцами. Думузи-пастух, пятый додинастический шумерский царь, правил в пресловутое допотопное время — около 5 тысяч лет назад. Думузи был мужем богини Инанны, с которой жил в эротической идиллии. А потом последовал трагический финал, как сообщает клинопись на глиняных табличках.

В начале поэмы «Сон Думузи» герой в слезах и отчаянии взывает к своей мудрой сестре Гестинанне, чтобы она истолковала только что увиденное им страшное видение:

В повторяющемся стиле самых ранних текстов человечества Гестинанна толкует сон как явное предчувствие смерти:

Гестинанна продолжает ужасающе трактовать каждый элемент сна, пока не убеждается: нападение неизбежно. Далее — чистейшая паника у того, на кого охотятся: «Брат мой, за тобой идут твои демоны! Спрячься в траве!» Думузи умоляет: «Сестрица, я нырну в траву! Не говори им, где я нахожусь! Я спрячусь в короткой траве! Не сообщай им, где я!» Гестинанна отвечает: «Если я открою им, где ты, пусть твой пес сожрет меня! Черная собака, твоя пастушья собака, благородная собака — пусть она меня съест!»

Одно только описание врагов Думузи вызывает инстинктивный ужас, свойственный тем, на кого охотятся и кто не может договориться с ними или пробудить в них сострадание: «Те, кто пришел за царем… кто не знает ни еды, ни питья, кто не ест просыпанной муки, кто не пьет пролитой воды, не принимает приятных подарков, не наслаждается объятиями жены, кто никогда не целует милых деток…»

Десять мужчин из пяти разных городов окружают дом и кричат: «Человек бежит за человеком». На самом деле — это не люди, а демоны, пришедшие за Думузи, чтобы унести его в подземный мир мертвых. Демоны пытаются подкупить Гестинанну, но она отказывается им помочь. Затем они принимаются за одного из друзей беглеца, и тот предает Думузи. Раненый и связанный, он плачет, умоляет своего зятя Уту, брата Инанны, бога Солнца, превратить руки и ноги в ноги газели, чтобы он смог спастись.

Уту принимает слезы как подношение и удовлетворяет просьбу. Думузи бежит, но и в другом городе его находят демоны. Несчастье повторяется трижды, пока Думузи не прячется в святой овчарне своей сестры Гестинанны, где сбывается каждая часть пророчества, и Думузи встречает свой печальный конец. Когда появляется последний демон, «чаши для питья лежат на боку, Думузи мертв, а в овчарне обитают призраки».

Нетрудно понять, откуда берутся кошмары травмированного человека. Память о насилии, будучи мощно закодированной, слишком интенсивна, обладает очень сильными синаптическими связями. Это заставляет их улавливать и монополизировать электрическую активность, возникающую во время сна.

Но не все кошмары возникают из-за какой-то конкретной травмы. Негативные сны — от ужасающих кошмаров до сновидений о разочаровании и тревоге — еженедельно переживают от 4 до 10% городского населения.

В традиционных культурах, похоже, складывается такая же картина. Среди мексиканцев городка Цинцунцан считается, что в дурных снах виновато плохое питание в детстве. Около трети сновидений, представленных горожанами, имеют откровенно неприятный, пугающий или даже угрожающий оттенок — от фатальных споров между соседями до внезапных наводнений, способных вырвать человека среди ночи из собственной постели. Сексуальное бессилие и одиночество фигурируют примерно в 10% пересказов.

Опытные и умелые сновидцы умеют избегать кошмаров, подобных описанному шаманом Дави Копенавой, вождем племени яномама с бразильско-венесуэльской границы:

В сновидении имитируются исполнение желаний и страхи, часто реактивируются эмоции тоски, удовлетворения и разочарования. Это психологическое наблюдение подтверждается результатами исследований функциональной визуализации во время быстрого сна. Эксперименты доказали мощную активацию миндалевидного тела, подкорковой области, непосредственно участвующей в эмоциональной оценке взаимодействия с миром.

Это также поддержало предположение, что сон — это имитация поведения, которое может спровоцировать вознаграждение или наказание. В виртуальном, воображаемом мире, похожем на учебник, млекопитающее может, не подвергаясь реальному риску, опробовать стратегии, необходимые для выживания. Поскольку они применяются к неопределенному будущему, то мы говорим о вероятностном оракуле.

Идея, что сны окрашены в цвета эмоций, вызванных удовлетворением или неудовлетворением желания, находит отклик как в психоанализе, так и в неврологии. Содержание снов, о котором сообщают здоровые субъекты, часто демонстрирует удивительную степень нейтральности чувств даже при столкновении с пугающими, гротескными или причудливыми элементами.

Вероятно, этот эффект — результат дезактивации областей префронтальной коры головного мозга во время быстрого сна, активных в принятии решений и упорядоченном выполнении планов. Это снижение приводит к дефициту рабочей памяти, уменьшению количества недолговечной и легко утилизируемой полезной информации. Отключение системы сигнализации в логической структуре сновидений[145] предупреждает о несоответствиях и в реальной жизни вызывает реакцию «бей или беги». Ослабление цепи воспоминаний ведет к отстраненности от моделируемых во сне ситуаций — ослаблению критики и цензуры. Во сне все возможно и все приемлемо.

Эту логику подтверждают результаты нейропсихологических исследований Мэтью Уокера из Калифорнийского университета в Беркли и Джессики Пейн из американского Университета Нотр-Дам. Эти ученые независимо друг от друга показали: быстрый сон играет ключевую роль в обработке эмоциональных воспоминаний и ослаблении воздействия аверсивных переживаний после ночного сна.

Данные свидетельствуют о том, что быстрый сон перенастраивает связи между разными областями нервной системы: передней областью поясной извилины, миндалевидным телом, гиппокампом и вегетативной системой, участвующими в эмоциональной обработке. При недостатке быстрого сна избыточная активация в этих областях может привести к раздражительности и ухудшению памяти. Большинству людей, проводящих ночь без сна, трудно адекватно регулировать эмоции, особенно негативные.

Но для чего нам видеть кошмары? Моделирование поведения и образов, вызванных во сне, дает возможность пережить — без риска, без пробуждения, продолжительно — ситуации, которые потенциально опасны в реальной жизни. Это бесценный инструмент для подавления импульсивного поведения, в котором преобладают эмоции, и способ исследования пространства вероятностей. Рассмотрим следующий показательный пример.

Докторант проснулся и направился в университет, чтобы забрать с вечера зарезервированный разгонный автомобиль для проведения эксперимента на полевой станции в двух часах езды от кампуса. Но ключей от машины в лаборатории не было. Он спустился в гараж — там не оказалось и авто. Одного телефонного звонка хватило, чтобы выяснить: машину накануне брал младший коллега и не вернул ее вовремя.

Рабочий день пропал — докторант очень разозлился. Ночью ученому приснилось, что он встретил необязательного сотрудника и накинулся на него с раздражением, криками и ругательствами. Однако тот оказался парень не промах, к тому же значительно выше — 180 сантиметров ростом — и набросился на скандалиста с кулаками, стал бить его руками и ногами. Докторант проснулся одновременно злым и напуганным. Он сразу понял, к чему был сон: нужно вести себя дипломатично. Коллега, кстати, при встрече искренне попросил прощения за вчерашнее, а сам докторант был мил и извинения принял.

Кошмар часто имеет защитное назначение, предостерегая от надвигающейся опасности. Функция предотвращения несчастных случаев вполне прозрачна, даже если предчувствие реализуется частично.

Ровно через год после гибели близкой подруги в автокатастрофе женщина ехала с вечеринки и заснула за рулем. Она увидела аварию как в замедленной съемке: машина въезжает на бордюр и врезается в стену. Только на следующий день она осознала: начало сна было на самом деле. Она действительно переехала через бордюр, но успела остановиться и не влетела в стену.

В других случаях почти случившаяся серьезная авария вызывает устойчивую реверберацию, мотивированную страхом перед возможностью несостоявшегося.

Две семейные пары, каждая с маленьким ребенком, приехали в отель в тропиках и провели выходные на пляже. Вечером, когда все взрослые были на берегу, детей течением отнесло почти в океан. Родители бросились в воду, вплавь догнали детей и сумели всех спасти. Ночью одному из родителей приснились кошмары, довольно точно воспроизведшие эту опасную ситуацию.

Боязнь потерять детенышей — особенно пугающий вид страха перед хищниками. Однако граница между охотником и его добычей тонка, поскольку удача изменчива. Достаточно изучить бесконечный военный послужной список нашего вида, чтобы понять, какую конкретно роль страх и кошмары играют в конфликтной ситуации.

Правительство США в 1865 году начало строительство — без разрешения и уведомления — трех новых фортов прямо на исконных индейских территориях. Возведение укреплений осквернило традиционные охотничьи угодья между горами Бигхорн и священными горами Блэк-Хиллс, или Черными холмами, на языке лакота — Паха Сапа.

Сегодня на горе Рашмор красуются огромные скульптурные портреты четырех президентов США. Для семи племен лакота и других индейцев центральные равнины Паха Сапа были центром целой культурной вселенной, сакральным «сердцем всего сущего», а для белых хребет высотой до 2200 метров — досадным препятствием на пути на Запад, к золотым приискам.

Когда правительственные чиновники наконец-то встретились с вождями лакота и шайеннов, более тысячи солдат под командованием полковника Генри Кэррингтона уже вовсю маршировали по региону. Вождь Красное Облако пришел в ярость. Он покинул собрание и начал организовывать нападения на белых, требуя их безоговорочного вывода из фортов. Именно в это время молодой Бешеный Конь и сблизился с вождем лакота, который был старше него почти на двадцать лет.

Форт Фил-Кирни был построен, и нападения индейцев стали смертельной обыденностью. Ни солдаты, ни гражданские оказались не готовы к ужасным условиям в этой отдаленной крепости более чем в 100 километрах от ближайшей военной помощи. В тесных деревянных постройках всегда было либо слишком жарко, либо слишком холодно, к тому же тошнотворно воняло. Поток поселенцев, направлявшихся на запад, не иссякал; численность солдат от месяца к месяцу снижалась — из-за потерь в боях, задач по сопровождению и дезертирства. За западным горизонтом ожидали изобилующие золотом горы.

Кэррингтон запросил замену гарнизону. Людей полковнику пообещали, но они так и не пришли. У батальона было несколько хороших лошадей, устаревшее вооружение, а боеприпасы заканчивались, и Кэррингтон не решался атаковать индейцев. Однако даже за высокими стенами форта солдаты ощущали гнев Красного Облака.

С июня по декабрь индейцы напали 50 раз, 70 человек погибли. Кладбище ощетинилось крестами и психологически давило на 360 человек из 2-го батальона 18-го пехотного полка. Потери индейцев тоже были высоки, но наступившая осень посеяла среди изолированного войска непреодолимый страх.

Исключения, правда, случались. В ноябре 1866 года в форт Фил-Кирни прибыл капитан Уилл Феттерман, ветеран Гражданской войны. Он сразу увидел растущее недовольство командованием Кэррингтона и оценил возможность выделиться. Через несколько дней он открыто раскритиковал полковника за порцией виски, выразив презрение к командиру, нежелающему сражаться.

Стремясь доказать свое превосходство, Феттерман произнес ставшую знаменитой фразу: «С 80 солдатами я мог бы проехать через все племя сиу». Браваду поддержал лейтенант Джордж Граммонд, тоже молодой и тоже участник Гражданской войны. В восстании вождя Красное Облако оба офицера увидели уникальный шанс быстро добиться почестей и вечной славы.

У домочадцев солдат и гражданских — всех, кто не жаждал медалей на грудь, — да и у самого Кэррингтона эскалация насилия вызывала крайнюю тревогу. Постоянные налеты индейцев, увеличение числа раненых заставили гарнизон принять решение: в худшем случае они перебьют друг друга, но не дадутся в руки врага.

Фрэнсис, 21-летняя жена Джорджа Граммонда, прибыла в форт беременной, и ее страдания хорошо известны потомкам. Она провела несколько мучительных месяцев на плохих и опасных дорогах и, увидев стену форта в сентябре 1866 года, наконец-то облегченно вздохнула. Повозка уже приблизилась к воротам, но ей пришлось уступить дорогу телеге — на ней лежало обезглавленное, обезображенное тело мужчины и его скальпированная голова. В спине зияла рана от топора, труп выпотрошили, а во вспоротом животе развели огонь. Ночью у Фрэнсис случился приступ паники, и она не могла уснуть.

Над покрытыми толстым слоем снега горами загорелся рассвет. Кэррингтон приказал двум боевым группам выйти из форта навстречу возу с дровами — его преследовал один из отрядов Красного Облака. Солдаты отогнали индейцев, а когда бросились за ними в погоню, то увидели: кудрявый храбрец спешился и осматривает копыта мустанга — не ранен ли? Это был Бешеный Конь.

Индеец спокойно подпустил солдат. Но когда они приблизились, то вскочил на коня и умчался прочь. Солдаты клюнули: разомкнули оборонительный строй и бросились вверх по откосу. Когда, наконец, подтянулась подмога, картина была жутчайшей: насаженный на пень лейтенант, сержант с раскроенным черепом и пятеро раненых солдат.

Участники неудачной вылазки вернулись в форт с дурными вестями, и ужас охватил крепость. Фрэнсис записала кошмары, которые ей снились той ночью:

Несколькими днями ранее, когда полетели белые мухи, разведчики из племени кроу заметили в сотне километров от форта большой лагерь. Это был не кто иной, как сам Красное Облако во главе коалиции из двух тысяч воинов лакота, арапахо и северных шайеннов. Разведчики предупредили о приближающейся опасности, но Кэррингтон решил не отступать от плана — поднять флаг на более чем 30-метровом чудо-флагштоке. Именно этого элемента недоставало, чтобы можно было считать форт построенным. Солдат выстроили на плацу, играл батальонный оркестр, командиры произносили речи; орудийный залп разорвал морозную тишину.

Кэррингтон не знал, что лагерь Красного Облака в это время перемещается на другую сторону гор и будет по новой разбит всего в 1,5–3 километрах перед фортом. Бешеный Конь, прежде сдержанный, теперь был самым активным сторонником нанесения последнего удара. Днем 20 декабря 1866 года Красное Облако вызвал гадателя, чтобы узнать будущее. Сколько солдат они убьют в предстоящей битве? Набросив на голову специальное покрывало и совершив обрядовые движения в призыве видения, гадатель заявил: он видит в своих кулаках более сотни убитых воинов. Это было все, что хотел узнать Красное Облако.

Рассвет 21-го был сухим, ярким солнечным. Утром из форта за дровами выехала большая повозка с солдатами — и, как обычно, на них напали. Кэррингтон под давлением Феттермана и Граммонда решил отправить отряд из 80 человек, чтобы проучить индейцев. Когда Феттерман уже был готов выскочить из ворот, до него долетел четкий приказ не заходить дальше гребня горы, чтобы не терять форт из виду. И отряд ускакал биться.

В полдень солдаты хорошо просматривались точно на гребне. Они наблюдали за группой индейцев, которые специально входили в зону обстрела и тут же выходили из нее, провоцируя и дразня американцев. Наступление остановилось, так как необходимость следовать запрету Кэррингтона шла вразрез с желанием наказать насмехающихся «дикарей».

Последней каплей оказалось появление молодого кудрявого воина оглала с соколиным пером. Он был верхом на гнедом коне с белой мордой и ногами. Бешеный Конь выкрикивал оскорбления по-английски. Затем он спешился, чтобы осмотреть копыта, и не обращал внимания на свистевшие пули. Когда солдаты приблизились, он вскочил на коня и ускакал, но недалеко, и вновь спешился. Он даже развел костер — показывал, будто бы хочет отдать себя солдатам. Но как Бешеный Конь ни заманивал врага, солдаты продвинуться за гребень не решились.

И тут-то неустрашимый воин исполнил свой последний трюк: он спустил штаны и повернулся голым задом к ошеломленным солдатам. Оскорбление попало в точку! Приказ Кэррингтона был тут же забыт, Феттерман поднял саблю, дал команду к атаке и бешеным галопом увел весь отряд за гору. Командир намеревался спуститься там в долину и расправиться с индейцами, однако очень быстро обнаружил, что его солдаты полностью блокированы сотнями поднявшихся из засады воинов лакота и шайеннов. Они ждали возможности отомстить бледнолицым за вторжение в Паха Сапа.

Феттермана и его 80 человек — именно столько ему было нужно, чтобы «проехать через все племя сиу», — уничтожили храбрецы Красного Облака, сплоченные, как кулак. После боя Кэррингтон вручил овдовевшей Фрэнсис Граммонд конверт с прядью волос ее Джорджа. Худший кошмар молодой женщины стал реальностью.

Через шесть дней после бойни New York Times с большой помпой сообщила, что погибшие составили 8% всех военных потерь США в конфликтах с коренными народами. Это было величайшее поражение, которое до сих пор переживала американская армия, и битва, в которой не уцелел никто.

Первые три дня после бойни лакота и шайенны провели в глубоком трауре. А на четвертый день с помпой отпраздновали свою победу в битве Сотни в руках. Бешеного Коня пригласили сесть к костру со старшими вождями в знак уважения к его выдающимся боевым заслугам.

Пораженные силой индейских воинов, к которым они отнеслись столь легкомысленно, генералы в Вашингтоне поняли, что проиграли войну. В августе гарнизоны покинули форты, и Красное Облако с воинами лично отправился их сжигать. Только через год великий вождь лакота согласится заключить мирный договор с белыми.

США впервые подписали договор на условиях индейцев 6 ноября 1868 года. Они пообещали вывести все войска из Великой резервации сиу — обширной территории между горами Бигхорн на западе и рекой Миссури на востоке, 46-й параллелью на севере и границами штата Небраска и территории Дакота на юге.

Эти земли правительство США не считало ценными — тут просто проходила дорога к золотым приискам в Скалистых горах. Но для племен северных прерий место вокруг священных гор Паха Сапа было самым главным в мире. Красное Облако победил в войне, и мечта коренных американцев о самоопределении осталась жива.

История Бешеного Коня учит, что верить — значит быть. Жизненный путь Римского Носа[146] показывает, какова может быть цена неверия. Этот главный воин северных шайеннов погиб в бою. Римский Нос использовал в качестве защиты от вражеских пуль священный головной убор — артефакт, ритуально изготовленный специально для него шаманом Белым Быком.

Головной убор приснился Римскому Носу, когда он в ожидании видений четыре дня голодал на озерном острове в Монтане. Индеец рассказал, что во сне нашел змею с рогом на голове. Поэтому головной убор получил не два рога по бокам, как это было принято у шайеннов, а только один внушительный рог по центру. Когда Римский Нос ехал верхом, длинный хвост его головного убора спускался почти до земли.

Во время изготовления головного убора шаман избегал контакта с любыми предметами из мира белых. Передавая изделие Римскому Носу, шаман установил ряд пищевых и социальных ограничений, которые вождю следовало соблюдать, чтобы не разрушить магию: не пожимать кому-либо руку; не принимать пищу, «загрязненную» металлом, — иначе он погибнет в ближайшем же бою.

Для поддержания магической силы артефакта Римскому Носу также нужно было выполнять строгий ритуал при его использовании и хранении: прежде чем надеть, головной убор следовало несколько раз поднять в четырех направлениях. Для наиболее эффективного его использования полагалось также нанести ритуальную боевую раскраску: красный цвет — на нос, желтый — на макушку, черный — на челюсти.

Вплоть до своего последнего боя Римский Нос не получил ни одного серьезного ранения. Он явно пренебрег запретами Белого Быка, но зато поверг в ужас врагов: надел синюю кавалерийскую куртку с золотыми эполетами — символ военной победы. В боевом раскрасе и мощном головным уборе могучий великан-вождь — мускулистый, с широкими плечами и орлиным носом — производил неизгладимое впечатление. И его воины тоже чувствовали себя непобедимыми.

Всю жизнь Римский Нос был категорически против мирных договоров с белыми. Он громил караваны, военные посты, железнодорожные станции и телеграфные линии. Шайеннский воин не уступал Бешеному Коню в храбрости и неприязни к миру бледнолицых. Оба мечтали о полном изгнании врага и возвращении к простой жизни предков.

В сентябре 1865 года шайенны и лакота попросили Римского Носа возглавить их боевой отряд. Индейцы столкнулись с сотнями вражеских солдат. Бешеный Конь проскакал вдоль американских рядов, чтобы деморализовать их и заставить вести беспорядочную стрельбу, понапрасну истратив боеприпасы, — и он вызвал переполох. Римский Нос несколько раз проделал то же самое.

Он резко разворачивался и поднимал коня на дыбы, как будто неуязвим для пуль, потом издавал боевой клич и пускался вскачь. Его воины-индейцы были изумлены, но и солдаты нервничали все больше. Психическая атака продолжалась, пока лошадь не ранило, однако сам вождь покинул поле боя невредимым. Этот подвиг сочли доказательством неуязвимости отважного воина и эффективности его головного убора из сна.

Римский Нос был смертельно ранен в высохшем русле реки Арикари 17 сентября 1868 года. Несколькими днями ранее лакота предложили устроить пир, чтобы воздать дань самым главным воинам шайеннов, а Римский Нос забыл предупредить лакота о своих ограничениях в рационе. Он поздно спохватился и все-таки спросил, пользовались ли при приготовлении пищи металлической посудой, — оказалось, да. На проведение всех ритуалов очищения требовалось время, но дозорные лакота заметили армейский разведывательный отряд раньше, чем обряд был закончен.

Несколько вождей предложили Римскому Носу присоединиться к спешно собиравшемуся отряду, но он попросил подождать — опасался, что погибнет, если не очистится. Большую часть дня индейцы сражались в его отсутствие. У солдат-разведчиков были магазинные — многозарядные — винтовки: технологическая новинка, о которой индейцы почти ничего не знали. Они потеряли много людей, но не сумели прорвать ряды врага.

Когда Римский Нос, наконец, появился на поле боя на белом коне, в трепещущем на ветру великолепном головном уборе, он еще колебался, вступать ли в бой, — он так и не совершил всех необходимых ритуалов. Но ближе к закату, подстрекаемый и даже неоднократно провоцируемый вождями, шайенн-великан положился на волю судьбы и возглавил свою последнюю атаку на бледнолицых.

Римского Носа ранили в бедро, он еще сидел в седле, но стал отходить с поля боя, когда другая пуля попала ему в позвоночник. Он умер на закате. Ему было около 30 лет. Римский Нос потерял веру в себя. Вдохновленный сном священный головной убор утратил свою магическую силу.

Наиболее четко определенные категории сновидений, имеющих длинную, уходящую в доисторические времена траекторию, — траурные сны. Смерть — собственная или близких — конец всего. И с этим может столкнуться каждый. Потеря близкого означает исчезновение внешнего, но не внутреннего объекта, не представления об этом человеке.

Внутренний объект со смертью близкого не просто не умирает, он сохраняется и преображается. Принятие внезапной смерти — величайшее эмоциональное испытание, особенно когда она насильственная. Когда любимый человек скоропостижно умирает, или попадает в аварию, или узнает о неизлечимой болезни, то потребность симулировать неумирание порой граничит с абсурдом, предлагает неисчерпаемые альтернативные гипотезы исчезновения в очевидной попытке удовлетворить желание жизни.

Это можно понять на примере показаний Кримеи де Алмейда, коммунистки, активистки и бывшей политзаключенной, подвергшейся варварским пыткам на седьмом месяце беременности во время военного режима в Бразилии[147]. Кримея в последний раз видела своего мужа Андре Грабуа в 1972 году в партизанском отряде, действовавшем выше по реке Арагуайя в тропических лесах Амазонки. Беременной Кримее понадобилась медицинская помощь, и она отправилась в Сан-Паулу. Тело Андре Грабуа, как и многих, так и не нашли. После смены режима Кримея стала членом Комиссии по делам погибших и пропавших без вести по политическим причинам.

Отсутствие тела мужа болезненно поддерживает в ней огонь надежды, что раскрывается в фантазиях сна. По словам Кримеи, «это иррациональная мысль, но иногда она приходит в сновидениях: а вдруг он еще не умер? Что, если его еще пытают? Что, если он потерял память? Эти вопросы мучают меня».

Даже когда отношения не настолько близкие, смерть вызывает во сне ощущение странности и нереальности произошедшего. Некая 60-летняя дама увидела в газете статью о том, как зарезали людей, и узнала среди жертв коллегу и ее мужа. На поминальную мессу 30-го дня[148] она прийти не смогла, но вскоре ей приснилось, что она направляется на поминки, а попадает на вечеринку с пирожными.

Муж коллеги действительно умер, а вот сама она оказалась жива и, элегантно одетая, присутствовала на странном мероприятии. Постепенно сновидица поняла, что это все-таки поминки, но только никто, кроме нее, не видит воскресшую жертву преступления. Она прямо спросила об этом одну бывшую здесь же коллегу, но та ушла от ответа — объявила, что не в курсе, потому что на пенсии.

Сны моделируют возможности, присутствующие в контексте доминирующего желания. Столкнувшись с необратимыми фактами вроде смерти, желание воздействует на сон, как движущая сила электрической реверберации воспоминаний. Она даже обращает вспять реальность, чтобы удовлетвориться симуляцией невозможного здесь и сейчас.

Когда во сне полностью меняется ход событий — оживают умершие или восстанавливаются разорванные отношения, — сон в момент пробуждения вызывает сильное разочарование: смерть или разлука реальны, а произошедшее во сне воскрешение заставляет принять смерть заново наяву. Это, вероятно, выполняет роль наказания нейронной сети, активированной во время «хорошего» сна, и снижает вероятность его повторения в будущем.

Вот почему сны об удовлетворении желаний, объектом которых является действительно утраченный близкий, типичны только на начальных стадиях скорби.

Обычно самые близкие родственники умершего не видят его во сне в течение нескольких дней, месяцев или даже лет. Исчезновение любимого человека из жизни вызывает настолько серьезные расстройства в психическом мире его ближайшего окружения, что приводит к сознательному подавлению или бессознательному вытеснению воспоминаний, связанных с умершим. Но то, что подавлялось, в конце концов возвращается.

По мере развития событий сны об утрате любимого человека, реальные или символические, дают овдовевшим или разлучившимся с ним шанс на прощание или сведение счетов. В документальном фильме 2007 года Jogo de cena («Игра») бразильского режиссера Эдуардо Коутиньо мать описывает, как закончился ее 5-летний траур. Убитый сын явился во сне и велел матери быть счастливой: «Потому что теперь я ангел».

Окончание траура матери объясняется счастьем, которое она ощутила при пробуждении. Это положительно укрепило нервную цепь, связывавшую символ ангела с ее погибшим сыном. Сон с его чрезвычайно положительным содержанием не столкнулся с действительностью в момент пробуждения, так как не отрицал смерти, а сублимировал ее в неопровержимую фантазию.

Новая нейронная цепь, усиленная добрым сном, стала самым мощным образом и начала доминировать в потоке сознания. То, что когда-то было только неотступными, непрерывными ужасными мыслями, связанными с убийством ее сына, теперь могло привести к облегчению, что ее ребенок по-прежнему счастлив, бессмертен и бесконечно хорош. Превращение мертвого в нечто божественное мало чем отличается от обожествления умерших, имевшего место на протяжении всей древности и до сих пор происходящего в обществах охотников-собирателей.

Но искупительная интерпретация не всегда доминирует в нарративе сновидения. Негативные воспоминания функционируют как аттракторы электрической активности, повторяя травму и углубляясь с каждым кошмаром. Страх перед кошмарами порождает новые кошмары. В таких случаях необходима психотерапия. Она поможет разорвать порочный круг многократным возвращением к травме в мягком и безобидном контексте, пока она не окажется переосмыслена ассоциацией с другими символами, сознательной обработкой негативных воспоминаний и пробуждением одновременного положительного содержания.

Следующая серия сновидений иллюстрирует динамику сначала повторения, а затем переосмысления травмы. Молодую женщину похитили, она провела 12 часов у вооруженных преступников, потом была освобождена в отдаленном районе. Несколько месяцев после этой травмы женщине снились бесчисленные кошмары, которые почти идеально воспроизводили пережитую во время похищения ситуацию.

Со временем кошмары становились все более абстрактными и изменялись. Затем началась другая фаза, в ней закрепились и развились другие сны, но однажды они внезапно прервались, сменившись сном о похищении. В этой фазе женщину похищали из нормального сна в кошмар. Через некоторое время она уже не могла его переживать, не вспоминая, что все это не по-настоящему.

Постепенно сон терял свое значение, предсказанное плохое будущее становилось все менее вероятным, поскольку основывалось на все более неправдоподобном повторении прошлого негативного события. Преодолеть череду травматических кошмаров полностью удалось только тогда, когда Танатос уступил место Эросу.

Случайно купив в аэропорту женский эротический бестселлер, наша героиня увидела первый со дня похищения приятный эротический сон. Она купила все книги этой серии и целую неделю насыщалась эротическими мечтами. А потом и эти восхитительные сны исчезли так же быстро, как и появились. Она освободилась от своих кошмаров.

Теория симуляции угроз подтверждается многими биологическими и психологическими фактами, но все же не может претендовать на исчерпывающее объяснение нарратива сна. Разнообразие сновидений требует, чтобы мы расширили рамки своих гипотез, включив в них и положительную сторону мотивации, состоящую из аппетита, вознаграждения и удовольствия.

Строго говоря, кошмар хищника — это приятный сон жертвы, и наоборот. В саванне львицам и зебрам наверняка снятся почти одинаковые нарративы: отчаянные стремительные гонки по лугам с прыжками и ударами, кровью и потом, выбитыми зубами, прокушенными глотками и новой кровью, мясом, жиром и костями. Сны с одинаковым содержанием, но с противоположными раздражителями и местами. Вероятность успешной охоты у крупных хищников обычно составляет менее 20%.

Когда зебре удается убежать, что случается часто, измученным, голодным львицам наверняка снятся кошмары о твердых копытах, черно-белых полосах и голодной смерти. В дикой природе, в среде, где доминируют отношения добычи и хищника, типичный нарратив сновидений человека соответствует тому же спектру забот, что и у любого другого животного в этих условиях: убивать, чтобы есть, выживать и размножаться.

Но человеческие сны в цивилизации отражают гораздо больше, чем дарвиновские императивы. Можно с уверенностью утверждать, что по мере совершенствования языка, инструментов и знаний репертуар наших снов становился разнообразнее, и это увеличивало ежедневное расстояние между нами и смертью.

В снах наших предков, вероятно, преобладали жестокие нарративы и свирепые желания до тех пор, пока не развились животноводство и земледелие, впервые обеспечившие стабильный достаток пищи. За последние 10 тысяч лет появились технологии, позволившие многим людям жить в продовольственной безопасности. Кошмары о голоде стали реже, но полностью не прекращались никогда, и по сей день самые бедные слои населения порой недоедают. Кроме того, цивилизация на всем пути ее развития сопровождалась войнами и лишениями.

Сон Думузи отражает наследственный страх цивилизации: восстание злых и голодных людей, способных безжалостно выследить, заставить прятаться, как дикое животное, а потом хладнокровно убить. Этот сон вряд ли будет сильно отличаться от страха, который движет коренным народом мундуруку в борьбе против строительства плотин на реке Тапажос в дебрях Амазонки. Или народом джуруна, ранее самым многочисленным в районе реки Шингу и почти полностью вымершим из-за сборщиков каучука в XIX веке.

Джуруна протестовали против сооружения мегадамбы ГЭС Белу-Монти, так как при ее поспешном строительстве был опустошен огромный участок тропических лесов Амазонки и более чем 20 тысячам человек пришлось сняться с обжитых мест. Их страх тем более велик, что они верят: сны — это непроизвольное погружение в мир сновидений, столь же конкретный и, возможно, даже более опасный, чем мир наяву. Этим верованием обусловлена тесная индейская связь между снами, метаморфозами и смертью.

Архаичный сон об отчаявшейся добыче перед лицом смертоносного хищника описывает повседневную жизнь многих меньшинств и маргинальных слоев населения по всему миру, особенно беженцев от войны. Но нельзя отрицать, что урбанизация, последовавшая за изобретением сельского хозяйства, позволила людям обезопасить себя, так как дала укрытия для ночлега, обнесенные стеной жилища и охрану вооруженных сторожей. По мере того как ежедневный страх смерти ослабевал, он уступал умственное и эмоциональное место сновидениям и созиданию. Нарративы сновидений стали сложнее, как и культура.

Нам обычно больше не снится, что за нами гонятся львицы. Но проблемы реальной жизни, которые становятся насущными, очень четко проявляются в ландшафте сна. Как мы видели, одно довольно распространенное сновидение, отдаленный потомок снов палеолитической охоты, относится к сдаче академических тестов в ближайшем будущем.

Эти сны часто просто отражают страх того, будто что-то пойдет не так, боязнь опоздать или провалить экзамен. Нам снится, что сломалась ручка, что мы опаздываем туда, где проводится экзамен, что мы не в той одежде, а то и вовсе забываем, какой предмет сдаем. Но есть сны, конкретно связанные с реальным прохождением теста. Учащиеся всего мира видят во сне теорему Пифагора, генетические законы Менделя и периодическую таблицу Менделеева.

Планирование сложных экзаменов выявляет любопытный аспект сновидений: заблаговременное и бессознательное программирование на конкретную задачу. Одна докторантка запланировала защиту диссертации на довольно отдаленный срок, а потом перенесла ее еще на несколько месяцев позднее. В ночь после первоначальной даты защиты ей приснился долгий и напряженный кошмар: она презентовала свое исследование, но чувствовала себя совершенно неподготовленной. Это выглядело, будто во сне отразилась программа, приведенная в действие некоторое время назад. Будущее оказалось инсценировано с удивительной точностью, хотя детали и не соответствовали действительности.

Одним попыткам объяснения снов действительно не хватает интроспекции, как, например, теории Крика и Митчисона о случайности снов. Другие попытки часто путаются в точках зрения — необоснованно антропоцентричных либо этноцентричных.

Так, американский философ Оуэн Фланаган написал, что сны не могут нести никакой адаптивной функции, поскольку ему, Фланагану, никогда не снился сон, который помог бы ему решить проблему в реальной жизни. Вполне вероятно, что жизнь профессора Дюковского университета в комфортных условиях, не испытывающего серьезных трудностей, — это не лучший вариант для раскрытия примитивных функций сновидений. Основываясь на монотонности собственных снов, антифрейдист Фланаган пришел к выводу, что сны лишены любого смысла и функции: «Сновидения — это пеленки сна».

Фрейдистскую традицию критиковали и даже высмеивали: она настаивала на том, что сны — это попытка исполнить желания, а цензуру непристойных мыслей считала универсальной функцией снов. Сегодня мы знаем, что этот усиленный отбор был специфическим культурным признаком консервативного венского общества, где жил и работал Фрейд.

В любом случае очевидно, что научная и промышленная революция XVI–XIX веков значительно облегчила основные трудности человечества, особенно среднего и высшего классов. В ХХ веке появились радио, кино и телевидение, вызвавшие комбинаторный взрыв возможных нарративов сновидений. Пантанальскому ягуару[149] могут сниться тысячи разных способов добычи капибары, но это всё сплошь охотничьи сны, очень похожие друг на друга.

У человека не так. Многочисленные наши потребности создали условия для того, чтобы сны превратились в беспорядочные наборы образов, лоскутные одеяла желаний. Типичный сон нашего времени — это смесь смыслов, калейдоскоп желаний, фрагментированных множеством устремлений современного человека.