Народы ведической культуры верят, что Вишну воплотил Вселенную во сне. Они предлагают нам мощную метафору того, что происходит, когда мы видим сон, воображаем себе что-то, планируем и реализуем. Видеть сны — норма жизни и необходимость, но видеть их преднамеренно — это радикальный жизненный выбор.
Его можно реализовывать по-разному в зависимости от цели сновидца — от самого возвышенного поиска цели через мистическую преданность, научные исследования и погружение в бесконечность до сильнейших эмоций внутреннего экстремального спорта. Прорыв к невыразимому свету за знанием — в интенсивном быстром сне, во время безостановочного вращения в суфийском ритуале, под воздействием психоделических выделений колорадской жабы — это все путь внутрь разума в поисках особого состояния, способного прояснить, вдохновить, тронуть, преобразить и исцелить.
Среди методов достижения онейрического транса — голодание, лишение сна, сенсорная депривация, физические испытания или просто засыпание. И это, конечно, не исключительная привилегия шаманов яномама, гималайских йогов или калифорнийских хиппи.
Приведем наглядный пример: в неопятидесятнических религиях[174], распространенных в Бразилии и других странах, очень ценится мистический транс. Программы, передаваемые Вселенской церковью «Царство Божие» на FM-частотах, пропагандируют бдения, заявления о цели, пожертвования и искупление ради достижения экстатической встречи со Святым Духом. Неудивительно, что эти церкви так распространяются по миру — они обещают мощный, приятный транс тем, кто страдает в суровых условиях повседневности.
Обещанное священниками измененное состояние сознания появляется во многих вариантах, включая божеств, ангелов, демонов, духов, ритуалы, танцы, жертвоприношения и все психоделические растения, животные и грибы, которые мы знаем. Многообразие психических состояний, достигаемых этими способами, характеризуется единственной истиной: они вызывают то, чего нет, чтобы дать человеку уйти от того, что есть.
Сновидение возникает через отчуждение реальности и позволяет представить, что могло бы быть. В конфессиональном пространстве, перед осторожным наблюдателем, в интимной беседе с Богом, стоя на коленях, верующий пытается убежать от гнетущей реальности и жаждет сверхъестественного контакта — такого, который придаст жизни смысл.
Когда индейское племя бивер было на грани голода, сновидцы впадали в онейрический транс, чтобы узнать, где в канадской Субарктике можно поохотиться. В амазонских джунглях охотники дживаро ради успешности будущей охоты пьют аяуаску. Если жизнь наяву — это настоящее, то возможности будущего и прошлого принадлежат трансу вместе со всем, чего не было или что еще может быть, с горизонтом альтернативного будущего — миром, построенным на предположениях от противного.
Несмотря на достижения науки о сновидениях, нам еще предстоит много узнать об их природе и роли в поведении человека. Даже элементарные вопросы порой оборачиваются здесь серьезными загадками. Они либо были решены совсем недавно, либо пока остаются неразгаданными.
Еще несколько лет назад некоторые видные ученые в области сна и памяти полагали, что описание сновидения отражает не фактический опыт, а его быструю обработку, выполненную уже бодрствующим мозгом непосредственно после окончания сна. Этот аргумент сформулировал еще в XIX веке французский врач Альфред Мори — в противовес идеям современника маркиза д’Эрве де Сен-Дени.
Американский философ Норман Малкольм в 1956 году вернулся к этому вопросу, рассмотрев его на основе логического несоответствия — обращения к бессознательному состоянию сознания. Для Малкольма сон был языковым обманом, не существующим в реальности психическим явлением, о котором мы знаем только благодаря рассказу во время бодрствования. Малкольм не считал описание сновидения доказательством того, что человек видел сон в прошлом, и полагал, что более благоразумно рассматривать его как явление жизни, имеющее место наяву в настоящий момент.
Другой американский философ, Дэниел Деннет, сейчас работающий в Университете Тафтса, 20 лет спустя возродил дискуссию. Если сон — это событие, о котором мы можем узнать только апостериори, то как нам исключить вероятность того, что это на самом деле не «субъективное переживание» с некоторой долей осознанности, а, скорее, бессознательное накопление синаптических модификаций, которые становятся субъективным опытом только после пробуждения?
Деннет полагал, что опровергнуть представление о формировании сновидения исключительно после пробуждения невозможно. Даже происходящие одновременно сон и сновидение в процессе осознанных сновидений не были приняты в качестве доказательства: объективная проверка существования осознанного сна тоже зависит от субъективных пересказов уже пережитых снов.
Вооружившись столетней фрейдистской идеей, что сон можно познать только через словесный пересказ сновидца, Деннет стал поборником самого бескомпромиссного скептицизма в отношении сновидений и отказывался признать, что сны вообще существуют.
Однако революционные методы расшифровки умозрительных образов поставили его взгляды под сомнение. В последнее десятилетие команды, возглавляемые американскими учеными Джеком Галантом из Калифорнийского университета в Беркли и Томом Митчеллом из Университета Карнеги — Меллона, разработали алгоритмы и экспериментальные процессы, способные посредством визуализации активности мозга с фМРТ обнаружить, что человек видит и думает.
Писатель-фантаст Айзек Азимов истек бы слюной от этого метода. Он основан на анализе посредством машинного обучения обширной базы данных, которая была собрана в результате исследования людей, неоднократно подвергнутых разного рода стимуляция. Изучение огромной коллекции записей церебральной активности в паре с соответствующими стимулами позволяет спрогнозировать новые раздражители на основе сопутствующей нейронной активности.
Метод привел к удивительным открытиям. Было доказано, например, что семантические репрезентации объектов разных категорий, представленные визуально (люди, животные, автомобили, здания, инструменты), отображаются по всей коре головного мозга. Это означает, что они распределяются по мозгу как этносы в глобализированном мире: в каждой стране есть какое-то количество представителей основных национальностей мира.
Репрезентации предметов разных категорий примыкают друг к другу, а не накладываются одна на другую. Но когда испытуемый получает указание искать на пленке определенный визуальный стимул, большая часть вокселей (трехмерных пикселей — пространственной единицы измерения в функциональной МРТ) корректирует свою реакцию на всю искомую категорию.
Это вызывает ее расширение (например, человек), а также категорий, связанных с ней семантически (например, женщина, мужчина, млекопитающее, животное). Напротив, репрезентации категорий, сильно отличающихся от целевой, при этом сжимаются (например, текст, напиток).
Внимание, уделяемое конкретной категории, искажает карту представлений в целом — в соответствии со смысловыми отношениями между представляемыми объектами. Намерения, образы и слова имеют значение.
Помимо выявления совершенно новых аспектов нейронной организации объектов перцепции и воспоминаний, результаты из новой области декодирования мозга имеют глубокие экзистенциальные последствия, поскольку нарушают неприкосновенность мысли. Теперь возможно, пусть только в зачаточной форме, «прочитать» разум другого человека с помощью технологий.
Но и это еще не всё. Результаты первого декодирования снов журнал Science опубликовал в 2013 году. Группа ученых во главе с японским нейробиологом Юкиясу Камитани расшифровала категории психического контента во время начальной стадии медленного сна (дремоты), вполне схожей с быстрым сном в смысле электрофизиологии. Дремота обычно намного короче быстрого сна, поэтому сновидения в этой фазе, как правило, тоже коротки — они больше похожи на отдельные сцены, чем на полноценный фильм.
Используя сигналы из участков головного мозга, удаленных от органов чувств, Камитани и его коллеги в 70% случаев сумели декодировать специфические онейрические черты (например, автомобиль и человек). Исследование находится пока на начальной стадии, но полученных данных достаточно, чтобы проверить гипотезу о формировании снов сразу после пробуждения.
Доказано: наиболее тесная корреляция между нейронным сигналом и психическим контентом имеет место примерно за 10 секунд до пробуждения, а затем снижается. Иными словами, сновидения формируются не после сна, а во сне.
Совсем недавно Джулио Тонони и его команда получили аналогичные результаты при исследовании электрических мозговых волн. Они успешно декодировали сновидения и разделили их в соответствии с активацией областей головного мозга, участвующих в репрезентации специфических умозрительных категорий, таких как лица, места, движения и речь.
Открытие нейронного декодирования позволило выявить общие аспекты снов разных людей. Значит, следует ожидать, что мы полностью откажемся от вторичной обработки — пересказа сна вместо самого сна — и получим доступ к его содержанию напрямую. Теоретически это позволило бы получить доступ к «сырью» снов, избавившись от их подавления, цензуры и вспомогательных ассоциаций.
Расшифровка определенной последовательности образов, переживаемых во сне, по-видимому, раскрывает для нас поистине новую для науки область знаний, возможно, сравнимую с достижениями первых химиков в выделении чистых веществ или с изобретением методов полировки линз для телескопов и микроскопов. Успехи нейробиологии выглядят как начало конца ненадежности, вечной характерной черты пересказов сновидений, причиной обоснованного скепсиса в отношении выгодных снов Юлия Цезаря, Константина, Фридриха, Кекуле и многих других.
В будущем все труднее станет оправдывать государственные перевороты, обращения в новую веру, проблемные политические шаги и сомнительную оригинальность ссылкой на удобный сон. Возможно, приближается эпоха прозрачности снов.
До сих пор ведутся споры — действительно ли новаторский метод расшифровки снов открывает нам путь к объективному пониманию этого феномена? Стоит помнить, что сам метод требует от сновидца пересказать сон, создав вторичную проработку. А уже она послужит образцом для оценки будущих результатов нейровизуализации мозга. Кроме того, для расшифровки необходим обширный банк визуальных образов и соответствующих реакций мозга, и словесное обозначение каждого стимула предстоит осуществить ученым, а не машинам.
В базы данных нужно внести множество таких пар «образ — отклик», которые позволят распознавать и классифицировать шаблоны, связанные с этими понятиями. Эксперимент рискует оказаться несколько замкнутым, хотя на самом деле так оно и есть. И это должно дать философам пищу для размышлений еще на несколько десятилетий вперед.
Как бы радовались Фрейд и Юнг, если бы дожили до этих открытий и новых идей! И как удивились бы аккадская жрица или сибирский шаман бронзового века, если бы они наяву увидели сон, «подсмотренный» с помощью фМРТ! У них сначала загорелись бы глаза, а затем, возможно, смежились веки — и они погрузились бы в свой поистине безумный сон.
Разработка метода расшифровки сновидений вскоре позволит проверить гипотезу о том, что сны экстраполируют специфическую точку зрения сновидца. Вполне возможно, что нам за раз снится не один сон, что мы одновременно видим ряд параллельных сновидений, населенных автономными репрезентациями. Мы носим их в себе, и эти «умозрительными креатуры» живут собственной жизнью, когда мы видим сны.
Марвин Мински предполагал, что человеческая личность не монолитна. Она представляет собой общность мемов, населяющих виртуальное пространство, созданное мозгом.
Британский писатель и философ Олдос Хаксли согласен с этим:
Подобно жирафу и утконосу, существа, населяющие эти отдаленные области сознания, совершенно невероятны. Тем не менее они существуют, это факт наблюдения; и их как таковые не может игнорировать никто из тех, кто честно пытается понять мир, где он живет.
Креатуры нашего сознания, иногда поразительные, словно божества, а порой разочаровывающие, как неумелые наброски, Юнг называл имаго — мысленными образами разной степени сложности, индивидуальными репрезентациями различной степени правдоподобия и независимости. Он оставил подробный отчет о своих отношениях с персонажем из сна Филемоном, египетско-эллинским язычником. Впервые античный герой явился Юнгу в 1913 году и стал для психиатра гностическим гуру:
Филемон и другие персонажи моих фантазий принесли мне решающее понимание того, что в психике есть вещи, которые я не произвожу, но которые производят сами себя и живут собственной жизнью. Филемон представлял собой силу, которая не была мной. В своих фантазиях я вел с ним беседы, и он говорил вещи, о которых я осознанно не думал. Ибо я ясно замечал, что говорил он, а не я. Он сказал, что я отношусь к мыслям так, будто я сам их порождаю, но в его представлении мысли подобны зверям в лесу, или людям в комнате, или птицам в воздухе. Он добавил: «Если бы ты увидел людей в комнате, ты бы не подумал, что сам создал этих людей или несешь за них ответственность». Это он научил меня духовной объективности, реальности души.
Ментальная фауна — это вполне подходящая среда для бесчисленного множества объектов и социальных отношений, которые отображаются в нашем сознании, включая моделирование поведения других людей и удивительную автономию персонажей. Она является эхом гораздо более сложно устроенной фауны недавнего прошлого, когда слово предков было законом и патриархат не терпел никаких возражений.
Кроме людей, существ и божеств, живых или мертвых, мы держим в голове во взрывном порыве образов, эмоций и ассоциаций весь геральдический легион прошлого — от таинственного Повелителя Зверей времен верхнего палеолита до Годзиллы; от Ахилла до Мухаммеда Али; от Энхедуанны до Барбары Мак-Клинток; от Инанны до Эми Уайнхаус; от наших бабушек и дедушек до наших детей.
Именно с имаго — со всеми ними и только с ними — мы являемся в сновидениях. И каждое из них есть лишь отфильтрованная и отредактированная часть этого целого, внешне существующего лица или персонажа.
В височно-теменной коре обитает не только эго, но и наша внутренняя фауна. Когда мы бодрствуем, цепи префронтальной коры осуществляют тормозящий контроль. Он отсекает все диссонирующие голоса ментального многоголосья, чтобы мы могли в реальности произвести одно-единственное действие. Но во время сна тормоза отпускают: клетки отпираются и все дикие звери выходят на прогулку.
Согласно этой теории, ощущение, что мы видим только один сон, возникает из-за присутствия саморепрезентации сновидца в одном сне за один раз. Все точно так же, как на съемочной площадке: присутствие актера не мешает студии снимать в это же время еще несколько фильмов. Перефразируя высказывание индейцев лакота о памяти, «сон подобен прогулке по ночной тропе с зажженным факелом. Факел освещает только определенное расстояние… А за ним тьма».
Я помню сны, персонажи которых не просто появлялись и исчезали — в них резко менялись актеры, декорации, возникало сильное волнение, будто мое сновидящее «я» покинуло свой сон и вошло в другой, короткий круг нарративов, сотканных из того же материала. Это была чистая электрическая реверберация воспоминаний, но с тем отличием, что второй сон, казалось, начался и развился в отсутствие сновидящего «я», как будто он уже существовал до того момента, как «я» вошло в «соседнее» сновидение.
Плохо это или хорошо, но никогда еще не было такого количества возможностей тиражировать мемы, за считаные секунды разлетающиеся по всей планете. Сегодня после смерти человека его бесчисленные следы сохраняются в фотографиях, текстах, звукозаписях, словах и историях, частичных репрезентациях, которые со временем накапливаются в огромном коллективном бессознательном цифрового облака и его пользователей. Мы создаем вечную жизнь не только людей из плоти и крови, но и персонажей.
В базарной суете цифровых и интеллектуальных представлений почти полностью затерялась древняя шумерская богиня Инанна. В некоторых умах она все еще продает заклинания и молит о внимании у дверей храма Вавилона. Возможно, среди горстки более образованных ученых эта богиня сияет по-прежнему ярко во всех своих знаменитых воплощениях — Иштар, Афродиты, Венеры. Но в сознании большинства она уже не существует. Зато умами владеют ее наследницы: Мэрилин Монро, Мадонна, Бейонсе…
Эти репрезентации явно взаимодействуют и конкурируют со всеми остальными мемами — от Микки Мауса до Пеле, от Джона Леннона до далай-ламы — в межкультурном скоплении настолько беспрецедентных взаимных отсылок, что это не поддается пониманию.
Мы по-прежнему сталкиваемся с проблемой конструирования снов у роботов. Мы уже знаем, как смоделировать на компьютерах некоторые механизмы, запускаемые во сне, но нам еще далеко до создания андроидов, способных видеть сны об электрических овцах — как задается этим вопросом автор в названии книги, вдохновившей на создание фильма «Бегущий по лезвию», антиутопического повествования о стирании различия между человеком и машиной[175].
Комбинирование и все более распространяющееся компьютерное моделирование индукции (базы данных), дедукции (быстрые вычисления) и абдукции (вероятностные симуляции) сулят нам немыслимые перспективы. В гонке за созданием искусственного интеллекта с корпоративным характером для управления планетой в I веке нового тысячелетия мы, вероятно, уже синтезировали новых богов, даже если пока не заметили этого. Как верит народ мбунду, души будут жить в вещах.