Кажется, никогда ещё он так не торопился домой, никогда так не волновался, увидав уже от поворота оранжевый свет в окне горницы. В зябкой, чавкающей грязью темени, среди черных заборов и прячущихся за ними чужих убогих жилищ — свой родной свет! Он осторожно открыл дверь, на цыпочках миновал веранду и обмер, увидав пустую комнату. Теи не было и в «спальне». Лишь легкие звуки поющего фортепиано вылетали из магнитофона. Значит, она нашла старые записи матери. И ушла!? Легко потрескивала натопленная печь. А у печи…
— Господи, что с тобой, девочка? Маленькая моя! — он опустился на пол к свернувшейся калачиком Тее. Поднял её, заглядывая в лицо. — Тея, Тея… О, Господи…
Неужели страшные пророчества Севана не горячечный бред и слуги Алярмуса навестили ее? Навестили, что бы оставить свой плод… Сердце должно разорваться прямо сейчас! Конец, конец… Он испустил предсмертный вопль. Ресницы девушки дрогнули, янтарем блеснули распахнувшиеся глаза, озаряя светом:
— Уснула! Пригрелась у печи и уснула.
— Я чуть не умер… — Филя опустился на диван вместе с драгоценной ношей. Прижал её к себе, зажмурился. — Так страшно…
— Не надо грустить! Я буду радоваться — ты пришел, пришел! Мне было холодно и больно вот здесь, — Тея прижала ладонь центру груди. — Нитки кончились, одуванчики превратились в снег… Но я не осталась одна! Сумела пригласить сюда музыку твоей мамы и зажечь огонь…
— Молодец, девочка… Мама была хорошей пианисткой. Моцарт, «Маленькая ночная серенада»… — бормотал Филя, не слыша своего голоса. Не отрываясь, затаив дыхание смотрел он в глубину её зрачков, словно переливал из души в душу то, что нельзя было выразить словами. Его сердце захлебывалось любовью и жалостью и казалось Теофилу в эти мгновения, что поймет он вот-вот, почти уже понял нечто невероятно важное.
Закинув руки, Тея сомкнула кольцо вокруг его шеи, спрятала лицо на его груди:
— Так мне совсем хорошо… Я не сильная, да?
— Ты настоящая. Самая, самая настоящая. Самая нужная, нежная, родная, — Филя осторожно опустил легонькое тело на диван, сжал руки, грея их в своих ладонях. — Послушай, это очень серьезно. Сейчас мы отправимся в путешествие. Вот твой свитер, платки, оденься потеплее.
Расстелив на полу вышитую скатерть, он положил икону, фотографию той, что произвела на свет Тею, магнитофонную кассету, Библию, томик своих стихов. Остановился, вспоминая что-то. Достал из шифоньера на веранде планшет, вытащил фигурки, одна из которых превратилась в чешуйчатый длинный чехол и с отвращением бросил в огонь. Печь зашипела, с воем поднялся в трубу сноп искр. Поджав к подбородку колени, Тея следила за происходящим круглыми, растерянными глазами.
— Нам пора уходить, — Теофил опустил на колени рядом, взял её руки. Ты же храбрая девочка.
— Здесь наш дом. Дом нельзя бросать ночью.
— Мы должны найти другой дом.
— Но уже темно. За окном ночь! Все спят!
— Не все. Поверь мне, так надо, — Филя нарочито громко закашлялся, заглушая шорохи за окном. Он уже слышал их, проходя через сад и он знал, кто подстерегает их в сырой темноте.
— Поняла! Мы вернемся к Источнику!? — вспыхнув радостью, Тея вскочила и, покачнувшись, неловко упала на стул. — Голова крутится, как будто в ней метель…
— Наверно, ты ничего не ела и сильно грустишь. Не надо. Все будет хорошо, я обещаю, — Филя укутал теплым платком её детские, узкие плечики, набросил тулуп и подхватил на руки. Вперед! Только вперед, к свету! Скрипнув, захлопнулась за спиной калитка, растворился в темноте старый дом.
В переулке было пустынно. Ели мотали лохматыми лапами, казались совсем черными и живыми в мертвенном свете редких, качающихся на ветру фонарей.
— Да ты почти невесомая, Фея! Мы убежим на край света! — Теофил бодро зашагал к автобусной остановке. И откуда в такой час автобус? Не сомневаться, не путаться в дурацких вопросах! Идти и идти.
Он ведь знал, не мог не понимать, что путь к Карельскому хутору далек и сложен. К нему не добраться с узелком, перекинутым через плечо и слабенькой девочкой на руках. Теплая и нежная в своем пуху, как сопящий щенок, она прильнула к его плечу. А он чеканил в такт шагам, как заклинание:
Мы не станем с тобой умирать никогда,
Потому что… наверное, ни почему…
что ж нам делать, как ни доверяться Ему?
Да пошлет нам такие как этот года.
Нам с тобой, уверяю нас, все нипочем.
Только надо тесней наше тело сжимать,
пустоту между нами тесней оттеснять…
Небывалое не порастает быльем.