Пожиратели логоса

3

Сотрудники того дома, для которого важнее всего погода в государстве, действовали четко — по уже сложившейся схеме. По этой же схеме в изящно обставленном кабинете присутствовали ещё два человека из смежных департаментов, принимающих участие в расследовании аномальных ситуаций. Благоухал свежесваренный кофе, на столе имелись коньяк и нарезанный кружками лимон. Опытны путем удалось определить, что именно эти вкусовые и обонятельные ощущения успешнее всего перебивали приставучую смесь запахов каловых масс, размятой парной печени, почек, прочих истерзанных органов брюшной полости и свежей человеческой крови.

— Убедились, Никита Сергеевич? — осведомился секретный смежник, проходивший под именем Севан — от номера пять по-английски, но с привычны армянским произношением, отчего в его яркой бендеровской внешности улавливались кавказские настроения.

— Лично в детали не вдавался, верю вам.

— Почерк тот же, что с Векслером и Лоран Дженкинс, — капитан Пахайло ловко разлил кофе из приготовленного на сервировочном столике кофейника. Вопросительно задержал над чашкой шефа горлышко коньячной бутылки. Получив одобрительный кивок, хлестнул ровно пятьдесят грамм.

Брюнет от смежников снова подал приятный, спокойный голос:

— Увы, как я и предполагал убийства, начатые в доме менеджера компании «Софвеарт» в декабре прошлого года продолжаются. В январе последовал английский правозащитник Векслер из Эдинбурга в отеле «Савой» и, наконец, этот… Случилось самое неприятное — из всех городов мира эпидемия выбрала Москву.

— Могу отметить ещё одну очевидную деталь: действие перенеслось на литературный фронт, — капитан Пахайло распахнул блокнот. — Мистер Коберн известный критик, фигура одиозная и неоднозначная. Прибыл в Москву из Лозанны позавчера по линии Пенклуба на церемонию вручения премии имени Батайля. Сегодня утром, после выявления лауреатов и присуждения премий произнес в кулуарах весьма критическую речь в адрес наших мастеров концептуализма. Особо неприязненным был его отзыв в отношении господина Воронина и отдельных произведений Ер. Орфеева, классифицированных как «авангард третей свежести» и «конъюнктура постваучерной эпохи». Вот у меня тут выдержки из стенограммы… «Искусственно подогреваемая допингами тяга к жестокости и патологии могут стать предметом продажи на рынке протухающего концептуализма и способны принести далеко не бесталанным подельщикам крупные барыши. Но эти, условно говоря — писатели, не способны оставить следа в той сфере, которую принято называть литературой, кроме одного смердящего зловония… Бизнес, который воняет… Коньюнктура клоаки…» и так далее и тому подобное — не лестно и, думаю, далеко не объективно. Ну, вы сами ознакомитесь со стенограммой. Вечером в ресторане отеля состоялся банкет, во время которого Коберн покинул зал и больше к застолью не вернулся… В анусе погибшего обнаружено высоко оцененное жюри произведение мэтра Воронина.

— Это как раз того малого, что в последнее время все на голубом экране светится, — проявил осведомленность Севан.

— Голубой на голубом… красиво… — кривя рот передразнил Пахайло Очин.

— Он, кажется, не из этих. Гений российского модернизма. Единственный в своем великолепии. К нему малышня «Идущая рядом» привязалась. Парнуха, то, се… Подали в суд. Ну и накрутили ему рейтинг, — Пахайло с наслаждением отхлебнул кофе. — Да вы знаете — памятник в виде унитаза изобразили и туда его, значит, произведения, складывали. Для сохранности в вечности.

— Подняли пыль мальчики на радость умному дяденьке, — Севан ласково улыбался. — Думаю, он им и впрямь не нравится. Как гений.

— Унитаз, говорите, соорудили… Малышня значит… А вот кто за ними стоит? И не похоже что-то на случайное совпадение… — увлекся размышлениями Очин. — Кто кашу заваривает вокруг саентехники?

— Вечный анальный юмор. Всегда в моде, но в разных дозах. Почерк преступления здорово смахивает на «письмо» Воронина. Мотив вполне в дуге концептуальной деструкции — «благодарность» критику за нелестную характеристику. Только… Не могу сказать, как сильно зашла деформация личности гения и способен ли литератор на мокрое дело. Но вот книгу свою он рвать бы не стал даже для того, что бы так изящно, извините, пошутить. Это факт. Детишек, «Идущих рядом», я бы всерьез не принимал. — Пахайло вернулся к записям в блокноте, — не исключен мотив финансовой заинтересованности. Орфеев и Воронин, как мне известно, самые печатные русскоязычные авторы в зарубежных издательствах. Проверить линию литературных разборок? — без особого энтузиазма предложил капитан, скорее сбивавший со следа, чем прояснявший ситуацию.

— Займись этим… — полковник сжал виски. — Что же им все иностранцы понадобились? Мало своих засранцев? Ломай теперь голову над официальной версией. И так политические отношения не слишком идиллические. Этот Коберн, естественно, голубой?

— Не без того. Но в последние дни придерживался традиционной ориентации. Есть непосредственная свидетельница — переводчица.

— Пригласите.

Капитан удалился. Вскоре в комнате запахло духами и валерьянкой. В пухлое кресло рухнула приятная, но чрезвычайно бледная и заплаканная дама, одетая по банкетному — в строгое и черное.

— Я гипотоник. Ношу линзы от близорукости… В глазах почернело, как увидела мистера Коберна… Вернее, останки… Схватилась за лицо, знаете так судорожно…, сдернула линзу… В общем, ничего не видела… Затараторила она отработанную версию и невпопад всхлипнула: — Господи, как, как это могло произойти?

— А что по вашему мнению, уважаемая Мария Карповна, здесь случилось? Изложите ход событий, — вкрадчивым голосом попросил полковник, пододвигая даме чашку кофе и раздувая ноздри: он жадно ловил запах её духов, именно тех, из-за которых вчера обозвал жену кокоткой.

Дама взяла себя в руки: поправила каштановые волосы, тяжело падающие на плечи, пригубила кофе. К ней возвращались жизненные рефлексы, голос зазвучал вполне уверенно.

— Вручение премий прошло без конфликтов, даже торжественно. Присутствовали ведущие литераторы, критика, пресса… Господин Коберн был так любезен и остроумен… Вообще, все мероприятием остались довольны. Даже те, кто не получил ничего, пили шампанское и шумели громче лауреатов.

— На банкет пришли обиженные классики и обойденные номинанты? уточнил Севан.

— А как же! Еще бы — на халяву. Я все время была возле Хендрика Коберна. Около одиннадцати он шепнул мне, что должен подняться к себе и… посмотрел так, что вроде, я могу понадобиться… Ну, вы понимаете… я одинокая женщина, воспитываю дочь… у мамы катаракта… — Женщина горько всхлипнула.

— Вы хотите сказать, что покойный не имел в Москве гомосексуальных связей? — вернулся к деловому тону полковник.

— Имел… имел вполне нормальную половую жизнь, — она снова зарыдала, комкая и кусая носовой платочек. — Но, говорили, что кое-кто из голубых остался этим недоволен. Ой, они такие ревнивые! Хуже женщин.

— Значит, вы поднялись в люкс Коберна?

— Минут через десять после него… Дверь номера была не заперта. Я обошла комнаты, решила, что мы разминулись и случайно заглянула в туалет… О… О-о.. — Мария Карповна тяжело задышала и зажмурилась. Севан привычно поднес к покрасневшему носику дамы хитрый пластиковый флакончик, запахший нашатырем. Вопросительно посмотрел на измученную женщину и ласково предложил:

— Опишите подробнее, что вы видели в санузле?

— Ничего! Я потеряла линзы… минус шесть с половиной — страшная близорукость…

— Умница. Именно это вы должны говорить любому другому лицу, кроме находящихся здесь, — Очин окинул брезгливым взглядом непонятливую даму, слившуюся в его воображении с исковерканным трупом. — Но никакие другие лица вас об это не спросят. Ясно?

— Кто-то засунул Хендрика головой в унитаз и утопил его! И… и я думаю, он был изнасилован. Противоестественным образом… С каким-то изуверски смыслом! Но я совсем ничего не поняла! Кажется, отключилась… проговорила несчастная, опасливо поглядывая на хмурых мужчин.

— Уважаемая! Выпили на банкете, отключились — и отлично! Будете спать спокойно, — невесело улыбнулся капитан — Благодарю, ваши показания очень помогли нам.

— Повторяю для ясности, — вмешался Очин. — Вы понимаете, что дело может вылиться в международный скандал. Учтите, утечка информации совершенно невозможна в ваших же интересах. С кем живете?

— Мама гостит у сестры в Воронеже. Дочке четырнадцать. Она уже спит. Музыкальная школа, синхронное плаванье. Ксюша в группе почти самая способная.

— Вот и переключитесь на позитивные эмоции. Мы постараемся оградить вас от следственной волокиты, — Пахайло проводил даму и, закрыв за ней дверь, доложил: — Трошин ждет.

— Пригласите, — кивнул Севан. Даже в мягком свете торшера вырисовывалась особая стать агента — вполне голливудская, несколько кавказская и при этом не режущая глаза броскостью. Спортивный корректный брюнет лет сорока с бархатистым, насмешливым от усталости голосом, держался в тени, вид имел иронический и ненавязчивый. Как Грегори Пэк в «Римских каникулах». Сейчас он взял на себя начальственные полномочия, поскольку ожидавший под дверью Трошин был привлечен к секретному расследованию по его инициативе.