14


– Послушай, зачем ты стала так жить?.. Ты же всё умеешь делать, как настоящая женщина. ("Я и есть настоящая женщина, балда!")

Н. Резанова "Золотая голова"


Не подумайте, что я бросила свой исток первого порядка, то бишь родное тело, на произвол судьбы. Я бы заботилась о нём уже из простой сентиментальности, потому, что к нему привыкла. Засыпая и во сне приходя в обсервационную замка, я находила на карте Острасского королевства медленно ползущую светящуюся точку. Потом приближала её, рассматривая с необычного ракурса обычные пейзажи, через и мимо которых Рессар с безымянным возницей транспортировали мои косточки. И лишь после этой проверки принималась за другие дела.

Однажды я подоспела как раз к моменту, когда проезд перед дровнями перегородили пятеро местных бандюганов, требующих отступного за "проезд по их дороге". Прежде, чем Рессар вмешался и порубил их в мелкий фарш, я быстренько вернулась в исток и медленно воспарила за спиной у возницы, старательно разжигая пламя магии в глазах. Бандюганы драпанули с подвываниями, оставив после себя дурной запах и брошенное дубьё. Но самое забавное, что возница так и не понял, с какого бодуна они повели себя так странно. Когда он догадался обернуться, мой исток уже снова тихо-мирно лежал в прежней позе на прежнем месте. Рессар-то всё понял, у него шея вертелась гораздо быстрее. И его моё появление приободрило.

К сожалению, сделать намного больше я не могла. Находясь во сне-погружении, я оставляю тело – оба своих тела – в глубоком трансе. Но из погружения я могу контролировать, что там творится вокруг моих истоков, и возвращаться в тело, едущее в Шинтордан, до того, как Клин или (особенно) Стилет заметят неладное. А вот объединяя поток и исток – любой из истоков – я лишаюсь возможности чувствовать происходящее около второго истока. Фундаментальное, неустранимое неудобство.

Временами я смотрела из замка на Остру. Впрочем, это дело мне быстро приедалось. Чтобы заметить что-то действительно важное, а тем более стать тайной свидетельницей какого-нибудь разговора, напрямую касающегося меня и моих "подвигов", надо было следить за обстановкой постоянно. Возможность, которой я по уже изложенным причинам была лишена. Конечно, я крепко подозревала, что тонкую магическую механику обсервационной можно настроить на автоматическое наблюдение. Это было бы действительно здорово: следить за Эрендином, Иренашем Тарцем, эртом Даури и парой менее значительных лиц – причём одновременно и так, чтобы они даже не подозревали о слежке.

Увы, увы! Как и обещал Эмо, после успешного завершения последнего из действий, то есть отступления, он просто показал мне большой палец: мол, для профи шероховато, даже несколько грубо, но для новичка справилась на отлично. И удалился восвояси, где бы он в данный момент ни оттачивал свои многочисленные таланты. А без Эмо разобраться в управлении обсервационной на нужном уровне мне оказалось не по плечу.

Ну и ладно. Говоря по чести, не очень-то меня интересовало происходящее в покинутой мной Остре. Гораздо больше меня занимали вопросы обучения Клина, без лишнего шума проведённого через Принятие Сути, и дальнейшего оттачивания моих собственных талантов.


Когда Пыльное нагорье осталось позади и по сторонам дороги потянулись нормальные, заурядного обличья перелески, мы все вздохнули с облегчением. Уж я-то точно. Будь ты хоть трижды некромант, но если ты ещё не стал личем, бесплодная и безводная пустошь тебя не обрадует. Гужевая лошадка и скакун Клина тоже приободрились, зацокали по утоптанному полотну дороги резвее. Воздух перестал сушить гортань, наполнился запахом листвы, молодых луговых трав и сочащейся от лесных теней свежестью. Небо стало глубже и как-то чище.

В общем, впервые за последнюю неделю устройство привала стало радостным событием.

Место для ночёвки первым заметил Клин. Всё как положено: удобный съезд с дороги, ровная тихая поляна среди деревьев, старое кострище, еле слышно журчащий ручей. Когда мы ночевали на Пыльном нагорье, поневоле приходилось предаваться аскезе. Сложенный плащ под головой и тонкое одеяло между холодными камнями и телом, иногда дополненное заклятьем, – это неудобно. Но и повозка, право ночевать в которой Стилет с Клином любезно уступали мне, лишь немногим удобнее. Если бы я просто спала, а не блуждала по Слоистому Сну, то, пожалуй, не высыпалась бы. А теперь появилась возможность прилечь в мягких травах возле костра и уснуть, слушая не посвист ветра в щелях скал, а шелест листвы, пение птиц и бегучую воду.

Кстати, о возможностях… прихватив кое-что из повозки, я удалилась к ручью. Когда я вернулась, на месте кострища уже весело полыхал огонь, а сверху покачивался котелок с водой.

– Ага. Очень кстати.

– Что ты собираешься делать? – спросил Клин.

– Праздничный ужин.

– Праздничный?!

– Да. Орфусово нагорье наконец осталось позади – это ли не праздник?

– Но…

– Не волнуйся, я всё сделаю.

Стилет покашлял, скрывая смех. Я и сама улыбнулась… тайком.

Пришлось подождать, пока похлёбка не дойдёт до готовности. То есть полтора часа. За это время окончательно стемнело, а мои спутники в ожидании обещанного праздника начали тихо стервенеть. При этом каждый стервенел по-своему. Клин затеял тренировку, размахивая мечом и периодически, широким замахом снеся голову очередному воображаемому врагу, многозначительно поглядывал на меня. Ну а коллега-некромант сел спиной к огню и медитировал, время от времени выпуская в мою сторону языки сгущённой тьмы. Моих щитов эти языки не коснулись ни разу, но чем дальше, тем чаще они почти касались их.

– Ну, уважаемые, – объявила я, – хватайте миски и ложки. Готово.

– Наконец-то, – тихо буркнул Клин. Стилет просто молча встал и пошёл за указанным столовым инвентарём.

– Подождите, пока остынет, – сказала я, наливая похлёбку в собственную миску.

– Опять ждать? – Клин нахмурился. Впрочем, принюхавшись, он хмуриться перестал. – Пахнет завлекательно, – констатировал он. – Так ты и готовить умеешь?

– Как тебе сказать… если сравнивать с Шиан, то не умею…

– В сравнении с твоей поварихой все иные повара – неумехи!

– …но общие принципы знаю. Это как в алхимии: если даже я никогда лично не проводила какого-то синтеза, но имела возможность изучить записи того, кто его осуществлял…

– Постой! – возвращавшийся к костру Стилет с весёлым ужасом посмотрел сперва на меня, потом на котелок, потом снова на меня. – Сколько раз в жизни ты своими руками готовила ужин?

Я немного поразмыслила, вспоминая.

– Четыре. Включая вот этот.

– О боги!

– Да ладно вам! Сперва попробуйте, а потом уж критикуйте. О работе судят по результатам, не так ли?

На некоторое время разговоры возле костра прекратились. Затем:

– Понятия не имел, что с той жуткой солониной можно сотворить… такое. Всего-то час варки, а какой эффект!

– Полтора часа, Клин, – поправила я. – И немного водной магии.

– О, – сказал Стилет. – Тогда понятно.

Остальные комментарии были благополучно проглочены вместе с похлёбкой. Когда она (что произошло довольно быстро) кончилась, я спросила как бы невзначай:

– Хотите, я заварю шихем[7] к десерту?

– У нас есть десерт?

– Хочу!

– Тогда сполосните котелок. Он у нас, к сожалению, только один.

На словах "сполосните котелок" вскочили и Клин, и Стилет. Правда, Стилет тут же опустился обратно, немного сконфуженный, но для триумфа мне вполне хватило его первой реакции.

После того, как закипела вновь набранная вода, заварка шихема заняла всего четверть часа. В отличие от приготовления еды, в этом я могла считать себя опытной. Шиан, моя тральгимская кухарка, предпочитает классические рецепты, а я, пока была на севере, изучила несколько новых. Поэтому дома, в Тральгиме, когда я желала выпить чашку свежего шихема, мне приходилось заваривать его самостоятельно.

Если подумать, на севере я тоже заваривала его сама. Еду я брала из общего котла, но шихем для северян – дело особое. Это очень серьёзный шаг: предложить кому-то шихем, особенно сваренный своими руками. Только два человека и один ринт делали мне такое предложение, а я сама предлагала шихем единожды, ещё не вполне понимая, что к чему. Мне отказали.

Теперь я снова предлагаю свой шихем. И, предлагая, я не ждала отказа.

К Эрготру это всё. Магические ритуалы я ещё готова воспринимать с должной долей серьёзности, но человеческие? Нет, нет и нет. Жизнь без того бывает сложна.

– Ну, так что у нас на десерт?

– Ореховая смесь с изюмом.

– И ты молчала?!

– Хорошая хозяйка бережлива, – сказала я наставительно. Вернее, попыталась. Улыбка так и лезла наружу из-под маски постности, и, подумав немного, я выпустила её на свободу.

Праздник у нас или где?

Звёзды. Прогоревший до углей костёр. Шелест крон. Птицы передают друг другу партии ночного оркестра, журчит ручей, изредка вздыхают, переступая ногами, лошади.

Тишина и покой.

– Во время застолья, – начала я, – перед тем, как пригубить вино, принято выслушать тост. Есть мнение, что застолье должно прекращаться, когда ты уже не в состоянии разобраться в смысле очередного тоста… или когда уже никто из пирующих не может высказаться достаточно связно. Но шихем – не вино. Поскольку на севере принято считать, что вместе за чашкой шихема сидят только близкие и друзья, существует неписаное правило: осушив кружку, каждый должен рассказать что-то особенное. Рассказ может быть признанием, или сиюминутной откровенностью, а может быть какой-то удивительной историей. Или шуткой – если она не стара. Если человек пьёт шихем в одиночестве, он дарит рассказ миру. Говорят, что боги иногда слушают эти рассказы и даже действуют на основании услышанного.

– А ты в это веришь? – прищурился Клин.

– Я не суеверна. Но что-то в этом есть. Я точно знаю, что, даже независимо от воли богов, настоящая откровенность меняет человека… а когда человек меняется, он меняет мир вокруг себя. Потом уже мир меняет его, и так без конца. Когда цепочку изменений удаётся заметить и запомнить, об этом складывают легенды.

– Что же ты собираешься нам рассказать? – спросил Стилет.

Я предпочла не заметить язвительности в его голосе.

– Вы оба знаете, как я стала некромантом. Это произошло ещё до моего рождения. Кому-то достаётся абсолютный музыкальный слух; кто-то, ещё не начав бриться, уже поднимает коня вместе со всадником; а кто-то легко обгоняет помянутого всадника, посрамляя выносливостью четвероногих бегунов. Каждому своё. Не подумайте, что я жалуюсь! На мой взгляд, гораздо лучше быть некромантом, чем батраком, нищим бродяжкой или попросту пустым местом. Но до сих пор я была одна, если не брать в расчёт посмертных слуг, – и, говоря откровенно, ещё не преодолела привычку к одиночеству. А теперь у меня есть спутники: коллега, равный мне опытом и способностями, и ученик. Это ново. Это необычно. И я уже твёрдо уверена в том, что мне это нравится!

Мы помолчали. Неожиданно Клин закрыл глаза и продекламировал:


– Блажен, кто верует и ждёт,

Не утомляясь ожиданьем;

И ветер странствий, и полёт,

И очищение страданьем.

Блажен поэт, когда весна

Ему заглядывает в очи.

Блаженны дни, блаженны ночи,

Блаженны солнце и луна,

И небосклон, звездами полный,

И облака, и синий лес,

Соль на губах, седые волны,

И край несбыточных чудес.

Огонь, мерцающий в сосуде,

И свет на дне любимых глаз,

И эхо чьих-то мерных фраз,

И благосклонность вышних судий.

Блажен весь мир и страсти мира,

Орган и скрипка, горн и лира, –

Всё, что поёт в моей груди.

И краски, и прикосновенья,

Плоть памяти и пыль забвенья,

И нитка вечного пути.


Помолчали.

– Про "свет на дне любимых глаз" – это ты с расчётом на Эйрас? – спросил Стилет.

– Даже при самом тщательном вскрытии, – огрызнулся Клин, – ты не найдёшь в моей груди ни одного из перечисленных музыкальных инструментов.

– Я никого не хотел обидеть…

– Однако обидел!

– Правда? Что ж, – Стилет как-то странно изогнул угол рта, – тогда я, пожалуй, тоже порадую собравшихся… историей. Хотя всем известно, что некроманты появляются в мире непосредственно из пасти Эрготра (он, знаете ли, брезгует нас глотать и выплёвывает, когда мы попадаемся ему на зубок)… так вот, у меня тоже когда-то была семья. Странно, не правда ли? Мне и самому уже в это не верится. Более того: семья у меня была большая, одних только родных братьев и сестёр пять штук. Но интерес для нас сейчас представляет только одна моя сестра. Младшая. Та, которая тоже уродилась магом. Вот только ей достались силы света и воды. Я очень любил её и гордился её успехами, а она гордилась мной. Правда-правда. Мы, тёмные, отлично чувствуем ложь. Вот оттенки правды – дело иное… но когда сестра говорила, что любит меня, я ей верил. Когда она говорила, что желает мне только хорошего, я тоже не ощущал неправды. Она всегда была очень искренней, это подтвердил бы любой, кто её знал…

– И как кончилась идиллия?

Стилет одарил Клина таким взглядом, что у того рука сама собой дёрнулась к рукояти меча. Дёрнулась – и сжалась в кулак.

Казалось, Стилет этого не заметил.

– Кончилась? Проще простого. У нас дома жил кот. Старый, толстый и ленивый. Как-то раз он перестал дышать. Я увидел, как горько плачет над телом любимца моя светлая сестричка. И тогда я сделал так, что кот встал. Дышать ему, правда, было больше не нужно, и мурлыкать он уже не мог. У зомби плохо с проявлениями чувств. И никого бы он не смог согреть, устроившись на коленях, если только перед тем он не лежал какое-то время у камина. А мышей он и раньше не ловил. Зато мёртвый кот стал гораздо охотнее прибегать на зов. И команды понимал гораздо лучше. Включая такие, каким обычного кота не научишь даже за год. А я… не могу сказать, что я рассчитывал утешить сестру, подняв кота. Я вообще ни на что не рассчитывал. Глупо, не правда ли?

Некоторое время Стилет молчал. И мы тоже молчали.

– Да. Кот-зомби был первым камешком. Первой ступенькой. Хотя тогда сестра промолчала. Мои братья и другая сестра, а также племянники, племянницы и прочие родичи играли с котом, как с ожившей игрушкой. Радовались, что он стал такой умный, и огорчались, что он потерял аппетит. Но так как он при этом и не худел, никого это особенно не тревожило. Не играла с котом только та, ради слёз которой всё было затеяно… больше ни разу. За первой ступенькой последовало ещё несколько. Одно, другое… Я никого не анимировал, я просто делал вещи, вполне естественные для некроманта: спасал от окончательной порчи начинающие подгнивать овощи; вытягивал, превращая в энергию, боль от переломов и вывихов, за что пострадавшие искренне меня благодарили; усмирял рычащих собак, забирая их злость… Я старался держаться подальше, когда рубили головы курам, и убегал, когда кого-нибудь должны были начать сечь за провинности, но сестра всё реже говорила мне, что любит меня, и всё чаще – что желает мне добра. Когда к нам в дом явились стражи храма Карающего Меча и отец спросил, что им нужно, младшая именно так и сказала. Я, желая добра своему старшему брату, сказала она, позвала этих доблестных воинов, чтобы они привели его к алтарю Исирана для покаяния и отречения. Чтобы бог, прозванный Карающим Мечом, исцелил меня, как хирург исцеляет больного гангреной, чтобы я больше не творил тёмной магии в родном доме. Она говорила что-то ещё, но что именно, я не знаю. Потому что в тот же день и час я сбежал из дома. Банальная история, не правда ли, многоуважаемые?

– Мне, – сказал Клин, – не кажется банальным то, что храмовая стража упустила тебя. Уж кто-кто, а служители Исирана – настоящие воины!

– Разве я сказал, что стража меня упустила? Я сказал только, что сбежал из дома.

– Тогда это тем более не банально. Если они тебя поймали…

– Нам пора ложиться, – вклинилась я. – А что касается историй, то путь на север длинен, и мешочек с шихемом, даже если заваривать его на каждом привале, опустеет ещё не скоро.

– Но…

– А если вы намерены лишить меня сна, то вы очень скоро узнаете, что я, как всякая женщина, от таких лишений имею обыкновение стервенеть.

После глагола "стервенеть" на тихой поляне у лесного ручья до самого рассвета больше не было сказано ни слова.


Загрузка...