Поход за радугой

19

– Что-то ты слишком мрачен, Клин.

– А ты не слишком ли весел, Стилет?

– Я не весел, а просто спокоен. О тебе этого не скажешь…

"И это ещё слабо сказано", – мысленно добавил некромант.

За последние два дня вольный охотник не промолвил и десяти слов. Включая слова последней фразы. Сидел, уткнувшись в записи по теории магии, но переворачивал страницы слишком монотонно… или вообще переставал переворачивать. Мысли его явно витали далеко отсюда.

Стилет догадывался, где именно.

– Ладно, – сказал некромант, убедившись, что Клин не спешит открывать рот. – Не буду принуждать тебя к откровенности ни магией, ни хитростью, ни иными способами. Но знай: когда ты решишь начать разговор о том, что тебя беспокоит, я постараюсь помочь всем, чем смогу. Самое малое – советом. Думай. Я подожду.

Вольный охотник покатал желваки на скулах, но промолчал.

Наш маленький караван полз по дорогам Антарда, почти точно выдерживая направление юг – север. Прошло больше десяти дней с тех пор, как мы оставили "вольный" Дериг. Но положение если менялось, то лишь к худшему. Стилет правил повозкой молча, а то просто оставлял поводья, предварительно наложив на упряжную лошадь "белую стрелку". Клин окончательно бросил делать вид, что занят теорией магии. На привалах он до полного изнеможения упражнялся с мечом и луком… а доходил до полного изнеможения он не легко и не быстро. В трактирах и гостиницах Стилет с Клином садились за один стол, но дальше просьбы передать соль (всякий раз со стороны некроманта) их общение всё равно не заходило. На посторонних оба зыркали так, что означенные посторонние спешили отойти подальше. Я, в свою очередь, тихо стервенела в попытках – не особенно успешных – вернуть контроль над собственным телом.

Напряжение копилось, копилось, копилось…

Целители знают: "если источник нагноения лежит глубоко, его следует вскрыть". И коль скоро я собиралась вскрывать незримый нарыв, надо было действовать решительно.

Но сначала следовало дождаться нужного момента. А ещё лучше – самой его создать.

Не успев доехать до гостиницы, путники снова расположились в чистом поле. Вернее, не совсем чистом: от нахмурившегося серыми тучами, грозящего скорым дождём неба их прикрыла крона отдельно растущей громадной ели. Неподалёку, чуть вниз по пологому склону пригорка, струилась узкая лента безымянной речки. По крайней мере, на карте, которую на часть гонорара Стилет приобрёл в Дериге, возле этой речки никакого названия не стояло. Так, очередной безымянный приток Узины, которая, в свою очередь, вливается в широкий Хардом.

Стреножив и расседлав своего коня, Клин скинул куртку и привычно потянул из ножен меч. Однако едва он закончил разминку, как крепнущее сосредоточение разрушил мысленный оклик. Игла… Игла?! Да и смысл её послания…

– Почему – неверно? – повернулся Клин. Он успел привыкнуть к штучкам Эйрас и не вздрогнул, когда та беззвучно подплыла поближе, без видимых усилий паря над землёй.

Новый импульс, более длинный и сложный.

– Не пользуюсь силой? Ты имеешь в виду магию?

– Да.

Вот тут вольный охотник не сдержался и вздрогнул. Впервые за очень, очень долгое время Игла сумела произнести что-то членораздельное. Причём голос её от долгого неупотребления музыкальнее не стал.

Новая мысль, уточняющая… но, увы, не слишком понятная.

– Не уверен, что понял. Хочешь сказать, что всё так или иначе является магией? И если правильно сосредоточиться, можно заставить собственное тело совершать невероятное?

– Да.

– Но как?

"./*.,.,*(.*)"

– Извини, не понимаю.

"/.*,." Пауза. "*/*.,(.*)!" Пауза.

– Пон'л?

– Кажется, да, – протянул Клин. – Правильное сосредоточение, как при сотворении заклинания, но направленное на физическую сторону… или план?.. в общем, на собственные действия. На тренировках ты пользовалась именно этим трюком, когда сходилась со мной и Рессаром?

– Да.

– Тогда понятно, почему ты разделывала нас обоих с такой лёгкостью…

Мысленный протест.

– Без лёгкости? Трудность? А-а, усталость наступает гораздо быстрее! Ну, это цена не великая. В драке всё решают мгновения, а не долгий обмен ударами. И потом, если даже силы потрачены быстро, их ведь можно с помощью магии и восполнить. Я прав?

– Мож. Но т'ко част'.

– Всё равно быстрее, чем обычно. Научишь?

Фырканье в ответ. И вполне понятный мысленный импульс. "Ученик ты или не ученик?"

Так это началось. Помня об осторожности, я заходила совсем с иной стороны. И не спешила. После ночёвки под елью была ночёвка в гостинице на перекрёстке, потом ночёвка на хуторе мельника, потом ночёвка в какой-то деревеньке, название которой вылетело у меня из памяти… и каждая ночёвка начиналась с, так сказать, продвинутого курса фехтования, а завершалась поутру попытками восстановительной медитации.

Впрочем, я несправедлива. Клин схватывал всё (особенно с поправкой на моё проклятое косноязычие) достаточно быстро. То, что он делал по утрам, могли назвать "попытками медитации" я и Стилет, но если не требовать от начинающего сразу магистерского уровня, справлялся мой ученик неплохо. Почти на уровне ординарного мага. И то сказать: Принятие Сути он прошёл уже достаточно давно (в ускоренном "походном" варианте для взрослых, при котором глубина и количество граней силы раскрываются уже потом, в процессе магической практики). Самостоятельное вхождение в транс у Клина также осталось позади. Рядом вспомогательных умений, вроде гибкого самоконтроля и переброса действий[10], он уже владел: всё-таки потомственный воин, а не пахарь и не лавочник. Так что не стоило удивляться наметившимся успехам.

Ведь Клин отдавался новой науке буквально без остатка…

Где-то между елью и хутором у меня самой тоже произошёл первый серьёзный прорыв. Я вспомнила, как надо ходить! Правда, от необходимых усилий у меня вскоре начинала кружиться голова, да и окружающее терялось из виду, заслонённое жёсткой концентрацией, но первый комплексный навык мне удалось восстановить. А кормить меня с ложки (спасибо упражнениям с пальцами!) требовалось только в "Тихой гавани", но не потом, когда мы покинули Дериг. Я даже почти перестала пачкаться за едой. Почти. Да…

"Удивительно".

Стилет искоса смотрел на пару Игла – Клин. Игла просто стояла (и это явно давалось ей нелегко: отвлёкшись для объяснений, она то и дело возвращала равновесие только благодаря левитации). Что же до Клина, то вольный охотник стоял в странноватой, явно не классической стойке, с мечом в руках. Глаза его скрывала плотная чёрная повязка. Впрочем, было не похоже, чтобы принудительная слепота доставляла Клину серьёзные неудобства.

– Г'тов?

– Да.

Игла неловко дёрнула рукой. Над травой поднялись три полена, двигающиеся без помощи чьих-либо рук. Поднялись… и стремительно рванулись к замершему Клину: одно справа, другое слева, третье, самое "коварное" – сзади. На очень неудобной высоте, лишь чуть выше колена.

Одно мгновение казалось, что Клин ничего не сможет противопоставить атаке поленьев и заработает три внушительных синяка. Но Стилет не в первый раз видел подобное и знал, что синяки Клину не грозят. Это в самом начале тренировок ему создавало проблемы уже второе полено. Теперь два полена не использовались даже для разминки.

Шаг в сторону. Нога сгибается, словно подкосившись, туловище разворачивается и опускается, давая рукам необходимый для замаха импульс. Хищный свист клинка, строенный звук: дум-дум-крак! И вот уже Клин замер в новой, низкой стойке, а поленья отлетели прочь, так и не добравшись до цели.

– Два – чист', – объявляет Игла. – Лишь два.

– Но ведь третье я тоже достал!

Вместо ответа из травы поднимаются, слегка покачиваясь, четыре куска дерева: то, что осталось от аккуратно разрубленных пополам поленьев. К ним присоединяется и больший из двух кусков третьего полена, не разрубленного, а расколотого. Вдобавок расколотого неровно.

На этот раз Клин не ждёт. Никакой скорости не хватит, чтобы отбить одним сложным, меняющим направление ударом пять поленьев сразу. Вольный охотник ищет победы в нападении. Стоит ему избавиться от пары "противников", и с оставшимися он уже сможет не особо напрягаться. К несчастью (для него), Игла знает всё это ничуть не хуже. Поленья начинают своеобразный танец в трёх измерениях, кружа вне пределов досягаемости меча. Заходят сверху, снизу, угрожают то ударом в голову, то намечают сдвоенный удар в корпус…

А Клин кружится меж ними в стальном танце вне всяких канонов, в танце, рождающемся прямо здесь и сейчас, точно отвечающем труднопредсказуемым движениям всех пяти деревянных "партнёров". Стойки перетекают одна в другую так естественно, словно это не импровизация, а заранее отрепетированное представление. Меч мелькает, прикрывая тело в одном и только одном, жизненно важном в именно эту малую долю секунды направлении. А потом в другом, третьем, четвёртом… ничего неизменного, ни малейшей передышки, со скоростью, которая порой, как всерьёз кажется со стороны, превышает скорость мысли.

Зрелище завораживает, как пляска змеиных колец. Вольный охотник – босой, обнажённый до пояса – работает едва ли не за пределом человеческих сил, но до сих пор ухитрился не вспотеть. Отлично смазанная боевая машина, гибкая, стремительная и мощная, – вот кто он сейчас.

– Не так! – шипит Эйрас. Поленья осыпаются на траву. – Плох'!

– Почему? Где я ошибся?

Теперь, когда Клин остановился, видно, что грудь его вздымается заметно чаще обычного.

– Ты игра'ш. Не д'рёшьс'. Нет страсти!

– Но ведь…

С еле слышным шорохом из ножен выползают пять метательных ножей. Глядя остриями на вольного охотника, пять кусочков стали начинают кружиться в хороводе, исполненном молчаливой угрозы.

Даже замерший в отдалении Стилет видит, как бледность заливает лицо Клина.

– Дерись! – напутствует Игла яростно, на выдохе.

…такого некромант ещё не видел. Игры с поленьями на этом фоне действительно кажутся чем-то глупым, едва ли не детским. Не успевший сорвать повязку с глаз, Клин уже не танцует – мечется, не работает – сражается, не движется – рвёт жилы. Сталь звенит о сталь почти без перерыва; закрыв глаза, можно без труда вообразить, что на поляне у озерца идёт двойная дуэль, пара на пару… причём её участники бьются двумя мечами каждый. Стальные рыбки ножей, отбитые, мгновенно возвращаются, норовя впиться в мягкую плоть, чтобы снова быть отбитыми. И ошибок здесь не прощают: на глазах у Стилета торс и руки вольного охотника расцвечивают алые порезы. Пока ему ещё удаётся избегать серьёзных ранений, уклоняться, а то и отбивать удары молниеносным шлепком ладони по плоскости ножа. Но долго продолжаться такое, конечно, не может…

Конец наступил внезапно. Ещё мгновение назад Клин отмахивался от стальных "ос". А теперь он уже стоит, с хрипом втягивая и выталкивая из лёгких воздух. Четыре ножа подевались неведомо куда. Кажется, Клин отбил их так, чтобы они воткнулись в землю.

Пятый нож по рукоять засел в его левом бицепсе.

Перехватив меч левой рукой, изрезанный, обливающийся потом, Клин зашипел и коротким движением выдернул нож из собственного тела. Тем же самым движением он швырнул его в новую цель. И не промахнулся.

Но Игла оказалась ловчее, чем можно было ожидать от человека, едва способного стоять, не шатаясь. Она поймала брошенный нож в паре ладоней от своего лица. Стилет не смог заметить, как это случилось; её рука "просто" исчезла оттуда, где была, и возникла, уже ухватив метательный нож за его короткую рукоять.

– Иди с'да. Б'ду л'чить.

– За счёт моей же боли? – прорычал Клин, срывая с головы повязку и вперяя в Эйрас сур Тральгим яростный взгляд.

– Боль т'бе дор'га? – спросила она с намёком на сарказм. – Иди с'да!

– Нет!

– Хорошо, – сказала Игла с заметным усилием, но почти чисто. – 'Цели с'бя сам.

Для неё, едва-едва вновь научившейся выговаривать короткие слова, детальные объяснения были бы невозможны, поэтому она сделала их мысленно.

Клин прикрыл глаза и последовал рекомендациям… на взгляд Стилета, весьма топорно. На взгляд Иглы – тоже, что она не замедлила высказать. Словами и мысленно, вперемешку. Под её руководством Клин быстро выправил самые грубые ошибки. Вот уже и кровь перестала течь из порезов, а края ран неторопливо поползли друг к другу, обещая вскоре полностью исчезнуть…

Кажется, я нащупала первый из обещанных Тамисией/Джинни полезных побочных эффектов адаптации к обличью нежити. Видимо, это связано с навыками свободного управления более сложно устроенным телом. При всей моей нынешней неловкости, пять человеческих конечностей требуют меньше внимания, чем восемь драконьих[11].

Как следствие, мне стало намного легче держать в поле зрения сразу несколько разноплановых вещей. К примеру, в данный момент я: обучаю Клина, активно пользуясь навыками, более свойственными менталистам; слежу за Стилетом, который следит за нами, при этом воспринимаю его удивление с оттенком почтительной опаски; вновь и вновь повторяю упражнения на координацию для левой руки, что выглядит со стороны как игра пальцев на рукояти метательного ножа; держу в поле рассеянного внимания всё окружающее, чтобы не пропустить момент, когда (вернее, если) к нашему маленькому лагерю приблизится какая-нибудь зараза, слишком тупая, чтобы почуять сторожевые заклятья Стилета; ну и, конечно, прилагаю усилия к тому, чтобы стоять прямо, – это, увы, до сих пор не получается делать машинально, так, как должно бы получаться.

Впрочем, всё это сущие пустяки в сравнении с перспективой. А в перспективе мне должны удаваться "с нуля" – без диспозиции, на одной лишь концентрации – даже те заклятья, которые традиционно считаются слишком сложными, чтобы пытаться их сотворить без долгого ритуала. А уж сложность того, что я смогу сплетать в рамках ритуалов…

Ох, скорей бы вернуть былую форму! Говоря объективно, связанные с телом навыки возвращаются ко мне быстро. Я отлично это сознаю и много над этим работаю. Но всё равно хочется, чтобы процесс шёл ещё быстрее…

Клин, с трудом веря собственным чувствам, провёл пальцами по левому плечу. Там, где, как он отлично помнил, торчал нож. Ничего. Ни следа, ни шрама.

И боли нет.

Довольно длинный мысленный комментарий Эйрас был частично неразборчив. Но Клин уже привык вычленять смысл её посланий, понимая их лучше, чем устное косноязычие.

"Если исцелять физические травмы на месте, не дожидаясь, пока начнётся рубцевание, результат должен быть именно таков. Когда остаётся шрам, это значит, что целитель либо запоздал с оказанием помощи, либо сработал слишком грубо, без внимания к деталям. Либо – третий вариант – рана не является чисто физической. Например, ожоги. Следы, оставленные огнём, кислотой, едкими щелочами и прочими подобными вещами, целитель не может убрать полностью и сразу. Если что-то убило саму ткань, из которой скроено тело, появление шрамов неизбежно. Их можно убрать позже, но используются при этом совсем другие средства, да и сил уходит несравненно больше. По сути дела, рассосать рубец лишь немногим проще, чем отрастить новый палец".

– Отрастить палец? – переспросил Клин.

"Если бы во время тренировки тебе срезало палец-другой, я бы тут же приставила их на место и прирастила – без рубца. Рука или нога – то же самое. Только для операции по приживлению, к примеру, обеих ног, да ещё в случае, когда вместо чистого среза имеют место последствия рвуще-дробящего удара, большинству светлых целителей не хватает сил на чистое исцеление. Если на стройке упавший гранитный блок раздавил каменщику в кровавую кашу руку по локоть, почти все светлые отступятся. Или запросят от шести до десяти с лишним сотен золотых, что, по сути, то же самое. Только хороший тёмный маг сумеет восстановить конечность так, что уже спустя четверть часа после происшествия каменщик вернётся к работе. Использовать боль травмы для её лечения – это очень практично. И эффективно".

– Практично? Эффективно?

"А ты считаешь, что гипотетическому каменщику лучше было бы остаться без руки?"

– Нет, – вынужденно признал Клин. – Но…

"Похоже, ты созрел для беседы об этике магии. Я права?"

– Да… учитель.

"Ты слишком долго раскачивался. Впрочем, это и к лучшему. Сразу после Дерига я бы не смогла как следует говорить, а сейчас…"

– Ты знаешь о… жертвоприношении?

"Конечно. Столь могущественный тёмный ритуал я бы никогда не пропустила. Я следила за работой Стилета, я наблюдала твою реакцию на происходящее, я помогла душе, отлетевшей из настрадавшегося тела, обрести покой. Конечно, я знаю!"

Клин почувствовал, как дрожат его пальцы.

– Помогла душе?.. нет! Это – потом. Ты сказала, что следила за нами… за мной. И… что?

"В каком смысле – "что"? Ты хочешь спросить, как я оценила твои мысли и чувства по поводу происходящего? Не стал ли ты мне отвратителен, не испугал ли меня?"

– В таком виде это как-то глупо. Но ведь нельзя так равнодушно смотреть в глаза злу! Нельзя! Я… там я впервые почувствовал, что тьма и зло…

"Остановись! Ты жевал этот бред на сон грядущий много дней. Если ты сейчас начнёшь повторять вслух то, о чём до этого лишь размышлял – если это можно назвать размышлениями! – никому не станет легче".

– Вот как? По-твоему, от всего этого можно просто отвернуться?

"Не перебивай. И будь внимательнее. Я – твой учитель, в конце концов! Неумно и невежливо перебивать собственного учителя".

– Хорошо. Говори.

"Я буду предельно краткой. Тьма и свет, как тебе следовало бы помнить, суть абстракции. А добро и зло – это категории более конкретные, появляющиеся, когда совершается действие. Но помимо добра и зла есть ещё более конкретные категории: польза и вред. И даже если максимально упростить положение вещей, приравняв любые действия света к Добру, а любые манифестации тьмы поименовав Злом, категории пользы и вреда не дадут нам заплутать в философских дебрях. Рассмотрим проведённое Стилетом жертвоприношение. Вполне реальный и известный нам обоим случай. Это был однозначно тёмный ритуал. Во время его проведения было совершено явное зло: подвергнута мукам ради получения магической энергии женщина. А теперь хорошенько подумай, трезво взвесь обстоятельства и ответь: явилось ли это зло вредом? И если да, то для кого?"

– Для замученной, конечно! Или смерть на алтаре – не вред?

"В данном случае, как ни странно, нет… по крайней мере, ответ не однозначен".

– Неужели?

"Я просила: не перебивай! Весьма вероятно, светлые дали бы тот же ответ, что и ты. Прекрасно зная о неизлечимости синдрома Мурта – не так уж много болезней, перед которыми бессильна мощь магов-целителей, они все наперечёт! – светлые предпочли бы оттягивать агонию, продлевая жизнь несчастной матери. Которая, потеряв сына и терзаемая болью второй-третьей стадий развития синдрома, уже вряд ли хотела бы жить. Смерть была неизбежна, ты это знаешь. Но делая выбор между мучительно долгой смертью при естественном течении болезни и коротким мучительным самопожертвованием на алтаре, ты даже мысли не допускаешь, что второе может быть… нет, не благом, судьба дала нам на выбор два варианта зла – но пользой. Ты когда-нибудь видел смерть от неизлечимой болезни, растянутую на месяцы? Нет?"

– Не видел, – признался Клин.

"Вот потому ты и осуждаешь Стилета. В Тральгиме среди моих постоянных пациентов был один моралист, страдающий примерно от того же, от чего Стилет за один день избавил своего деригского пациента. Тральгимский моралист, видите ли, не желал жить за счёт жертвенной крови… но не был достаточно богат, чтобы заплатить кому-то из светлых за окончательное исцеление. Поэтому всё происходило примерно так: он приходил ко мне, платил сотню золотых, я медленно резала на алтаре поросёнка, пока больной изо всех сил отворачивался и морщился. Боль уходила, наиболее крупные опухоли начинали рассасываться. Я сообщала – всякий раз сообщала! – что приношение ещё двух, максимум трёх поросят может вернуть ему здоровье окончательно. Моралист гордо отказывался, хотя две-три дополнительные сотни мог бы выложить без особого напряжения финансов, и уходил. Месяц, полтора, а то и два он вообще не вспоминал о том, что болен. Потом вспоминал. Терпел. Пил настой ласковой травки[12], а вечером заваривал сон-траву. Когда терпеть становилось невозможно, начинал клянчить у моего светлого коллеги, господина Дилуша (ты с ним, помнится, даже шапочно знаком), обезболивающие посильнее. Дилуш давал. Цена – от пяти серебрушек до двух полновесных золотых за дозу. Поскольку господин магистр целительства придерживается изложенных в кодексе правил, когда это ему выгодно, он честно предупреждал моралиста о том, что обезболивание – не панацея. И отправлял моралиста ко мне, когда находил его физическое состояние по-настоящему опасным. Тот артачился… но боль очень хорошо умеет уговаривать. Спустя примерно полгода с момента первого визита моралист приходил ко мне с сотней золотых, а поросёнок у меня уже был приготовлен".

– К чему ты это рассказала?

"Да так, просто небольшая иллюстрация. А знаешь, сколько времени прошло с момента, когда больной моралист впервые заглянул на огонёк в шестиугольную башню потомственных некромантов на окраине города? Можешь не гадать. Я унаследовала этого клиента от своего отца! Можешь сам посчитать, сколько поросят рассталось с жизнью ради этого… больного, которого могли окончательно исцелить всего четыре жертвы за раз!"

– Чем ты недовольна? Очень выгодно иметь постоянных клиентов, не так ли?

"Для Дилуша иметь такого клиента было куда выгоднее. Но я не о том. Чем я недовольна? Да глупостью человеческой! Тот моралист жил одним днём, не вспоминал прошлое, не заглядывал в будущее. Не считал поросят, в конце концов. А если и считал, то наверняка отворачивался от своей вины. Это ведь я резала несчастных животных, а вовсе не он! Я – некромант, маг тьмы и зла, а он просто мимо проходил и забрызгал краешек своего белоснежного плаща!"

Отблеск раздражения, принадлежащего Эйрас и закованного в цепи воли, буйствовал в сознании Клина. Как сухая гроза с блеском молний и внезапным грохотом прямо над головой: вроде и не особо опасно, но…

И отгородиться от чужих эмоций не получалось. Среди прочего – потому, что они находили отклик в душе вольного охотника.

"Запомни, Клин: хуже нет, когда больной вредит себе вопреки советам врача. Быть может, тебе ещё придётся глотать эту злость, когда у тебя появятся свои пациенты… но если так случится, терпи! Их выбор, не твой: лечиться или нет, соблюдать предписания или не соблюдать, выдерживать режим или плевать на него. Ты оказываешь помощь, причём лишь тогда, когда тебя попросят, и такую, какую попросят. Остальное – не твоё дело. Даже если очень хочется сделать это дело своим. Кодекс целителей я тебе непременно дам почитать. Потом. Это полезное чтение, наводящее на грустные мысли. А сейчас вернёмся к нашей троичной проблеме: свет и тьма, добро и зло, польза и вред. Тебе известен принцип взаимодополняемости логики и этики?"

– Слышал что-то такое.

"Освежу твои воспоминания. В одной из популярных формулировок этот принцип гласит, что любая ситуация должна рассматриваться с позиций и разума, и нравственности. Тот, кто меряет всё только холодным рассудком, как и тот, кто меряет всё лишь нормами морали – наполовину слепы. Первые закрывают левый глаз, вторые – правый, но одноглазые всегда ущербны в сравнении с видящими двумя глазами".

Игла заколебалась, прежде чем продолжать; мысленная связь успела стать такой тесной, что Клин ощутил её колебания не хуже, чем свой собственный интерес.

"Иногда мне кажется, что проблему выбора лучше рассматривать ТОЛЬКО с помощью логики. Разум смотрит дальше, видит больше альтернатив, ставит больше вопросов и даёт больше ответов. Этика в принципе не может ответить на вопрос, что было бы, если. Она оперирует фактами, а не предположениями – даже если эти предположения не вызывают ни малейших сомнений, как неминуемая смерть от синдрома Мурта. И если этика вообще зачем-то нужна мыслящему – то лишь затем, чтобы помнить, как принимает решения менее разумное большинство".

– А ты высокомерна, как я погляжу.

"Наверно. Но у меня есть на то причины, не так ли? Я действительно умнее и дальновиднее среднего аптекаря или писаря, не говоря уже о судомойках или дворниках. Этика, знаешь ли, здорово экономит умственные усилия. Не убивай! Не кради! Не лги! Всё просто и ясно. И думать уже не обязательно. Многие, очень многие боятся самостоятельно мыслить пуще чумы и глада. Но ведь любая замкнутая система вроде этики – конечна, а тем самым и ограничена. Легко можно выйти за пределы её применимости… и, если привык опираться только на этику, двигаться дальше становится невозможно".

– Логика тоже имеет свои границы.

"Конечно. Но логик приучен лучше чувствовать эти границы. Он не машет крыльями там, где нет воздуха, и не строит мостов через океаны. А вот приверженцы строгих этических правил так и норовят заняться чем-то подобным. Им сказали: не убивай! И они стали беспомощны перед насилием. Им сказали: не лги! И их язык стал их врагом. Ты помнишь, что я говорила тебе о жёстких моральных запретах? Ещё в "Гриве льва", в Остре?"

– Что они плохо гнутся и легко ломаются.

"Запомнил? Хм. Не то чтобы легко… беда в ином: ломаясь, они калечат всех вокруг. Этика говорит: не причиняйте другим боли. Глупость! Люди постоянно причиняют друг другу боль. Невозможно жить рядом и не доставлять неудобства своим присутствием. Или отсутствием, не суть важно. Мораль запрещает делать больно. Логика говорит, что без этого не обойтись. И добавляет, что причинение боли бывает на пользу".

– Как при жертвоприношении?

Мысль Иглы заострилась и заледенела. И прошила щиты возражений – навылет.

"Нет. Как при публичной порке. Как при хирургической операции. Как при расставании влюблённого с равнодушной. Как при строгом выговоре. Боль изобрели не люди: животным она тоже известна, как членистоногим, как червям, как деревьям. Боль следует признать необходимой. Она существует объективно: как свет, как тьма. Горе и радость, печаль и довольство, любовь и ненависть – у всего этого есть своя цель. Нельзя погрузиться в свет, отказываясь замечать тьму: жизнь не исчерпывается только своей правой половиной. Ладонь, которой никак не сжаться в кулак, – уродство. Кулак, который никак не может разжаться, – другое уродство[13]. Логика должна указывать, когда следует протянуть руку другу, а когда – ударить врага. Человек, который убивает на войне, зовётся хорошим солдатом. Убивающий в мирное время есть преступник. Но тогда не преступником ли надо назвать и того, кто отказывается убивать на войне?"

– Я совсем не об этом хотел поговорить.

"Знаю. Но у логики есть ещё одно отличие от этики. Быть может, самое важное из всех. Логика не даёт лёгких ответов – и не признаёт готовых рецептов. Каждый, кто отважился поднять знамя разума, обязан заботиться о его чистоте САМ. Никто не станет думать за тебя, никто не подскажет, что хорошо, а что плохо. Жизнь в сомнениях тяжела, поэтому не бывает существ, живущих по уму всегда и везде. Любой когда-нибудь да даст себе послабление… но горе, когда отдых от работы мысли вдруг затягивается. Передышки опасны, а снова раскрутить маховик размышлений – тяжело. Некоторым это так и не удаётся".

– Но я…

"Клин, ты не лучше и не хуже других. Твоя натура – это натура тёмного мага. Таков уж твой путь. И мой. И Стилета. И никто из нас не выбирал тьму сам. Это судьба, ученик. Всё, что мы можем сделать по своей воле, – решить, насколько далеко мы готовы зайти в эти воды. Всё, что мы должны, действительно должны, – стремиться приносить пользу при помощи зла. Это трудно. Это не принесёт нам ни любви, ни хотя бы признания. Что бы мы ни делали, сколько бы жизней ни спасли, сколько бы мук ни облегчили, нас всё равно будут бояться, ненавидеть и презирать. Так устроен мир. Утешься тем, что из страха, ненависти и презрения мы черпаем силы. В мире довольно тьмы и без нас. Некроманты существуют не для того, чтобы она стала гуще, а для того, чтобы её мощь не пропадала впустую. Мы приносим пользу тем, кто изливает на нас своё внутреннее зло. Самый строгий моралист признает, что это хорошо".

– Но…

"Сегодня ты совершил очередной прорыв. Ты отбил все мои атаки и уцелел. Выжил. Ценой малой крови и малой боли. Но этот прорыв ты совершил не раньше, чем я сменила безопасные поленья на смертоносную сталь. Только после этого ты начал выкладываться по-настоящему. Если бы я не показала, что готова ранить тебя и даже убить, – сколько ещё ты топтался бы на пороге, лениво скребясь в дверь, ведущую к очередному уровню мастерства? Если бы ты не был ранен – как долго пришлось бы ждать подходящего случая, чтобы научить тебя азам самоисцеления? И, кстати, если бы ты не швырнул в меня нож, как долго я оставалась бы в неведении о том, что мои рефлексы бойца и чутьё на опасность остались при мне?"

– Ты не хочешь меня слушать! Я… я хотел сказать… мне понравилось. Там, в Дериге, был момент… моменты… когда мне очень нравилось происходящее. Я хотел сам взяться за… инструменты. Занять место Стилета. Я хотел этого!

"Тише. Я услышу тебя, даже если ты будешь шептать… или молчать. Тебе нравится причинять боль? А отвратительным тебе это не кажется?"

– Кажется.

"И что в тебе сильнее: жажда крови или омерзение? Влечение или страх?"

– Не знаю. Я… ведь так быть не должно!

"Почему? Как раз уравновешенность я бы назвала правильной и нормальной. Тот, кто упивается кровью, – психопат. Но боязнь крови – тоже патология. Я встречала одного чудака, который знал, что я некромант, и упал в обморок от вида красного пятнышка на моей ладони. Но это была не кровь, просто сок земляники".

– Нормальный человек не будет радоваться крови.

"Тебе нормальным не бывать, так что успокойся. Кто-то когда-то сказал (сейчас я уже не вспомню, кто именно): не желающий быть тем, кто он есть, желает стать никем[14]".

– Ты смеёшься?

"Есть немного. Но сейчас я скажу всерьёз. Тёмный маг, боящийся крови, смешон; он же, упивающийся кровью, страшен. Раз ты не хочешь полагаться на собственное понимание равновесия, я могу пообещать тебе, как твой учитель, только одно. Если когда-нибудь ты станешь чудовищем, жаждущим чужих страданий не к пользе людской, а только ради извлекаемой и присваиваемой силы, я тебя убью. Просто и без затей".

Клин сглотнул.

– Верю.

– То'да п'шли спать.