История Жюльена нашла живой отклик в моей душе, потому что когда я была совсем маленькой, мы с родителями однажды отдыхали за городом и жили в бревенчатой избушке в лесу. Окна избушки были затянуты проволочной сеткой, и я помню, как мне было страшно от этих окон. И от шорохов ночного леса. Эти малоприятные воспоминания естественным образом вылились в раздумья о моих психопатах-родителях, закомплексованных невротиках, с которыми я практически не общаюсь и о которых не люблю говорить. Впрочем, ладно. Мне еще надо было придумать историю, а в голову не приходило вообще ничего. Мы допили остатки вина из открытой бутылки и закусили засохшим лимонным печеньем, обнаруженным в глубине буфета. Потом у нас был небольшой перерыв на «сходить в туалет», а потом мы все снова собрались в освещенной свечами гостиной.
– Серж…
– Да, Диана?
– Возвращаясь к вопросу, который уже задавали раньше: почему это так сложно – придумать историю, когда тебя об этом просят? Хотя мы всю жизнь только и делаем, что сочиняем истории.
– В каком смысле?
– В смысле, конкретно сейчас, когда я задаю тебе свой вопрос, это мгновение становится эпизодом из истории моей Жизни. И не только моей, а всех нас. Всех, кто при этом присутствует. Я могла бы взять нож и устроить резню. Или прыгать по комнате, изображая пасхального зайца…
– Но ты ничего такого не делаешь, – сказал Серж.
– О том и речь. И мне действительно хочется разобраться, почему большинство из нас, когда сочиняют историю своей жизни, выбирают такие скучные, неинтересные сюжеты. Неужели так сложно переключить передачу и сказать себе: «Знаешь, что? Вместо того чтобы придумывать всякие вымышленные истории, ты бы лучше придумал, как сделать интереснее свою жизнь».
Зак сказал:
– А действительно, почему? Почему, вместо того чтобы затеять чего-нибудь этакое вроде сезона серийных убийств, мы сидим дома и бродим по порносайтам?
– Вот теперь вам понятно, – сказала Жюльен, – почему я играю в онлайновые боевики
Я сказала:
– Ну, ладно. Моя очередь рассказывать историю.
Недолгая жизнь и жестокая смерть сотрудников новостной службы Третьего телеканала
Диана Битон
День выдался ясным и солнечным. Хлоя сидела на кухне и смотрела в окно, и тут в дверь позвонили. Это пришли из полиции – сообщить, что мать Хлои арестована за убийство семерых сотрудников новостной службы Третьего телеканала: двух ведущих, парня, который объявляет прогноз погоды, и четырех операторов. Мать Хлои проделала все в одиночку. Она пришла в телецентр с огромной плетеной хозяйственной сумкой, притворившись милой безобидной старушкой, которой хочется повидаться с ведущей кулинарного шоу. Проходя мимо студии новостной службы, она объявила, что ей надо в уборную, а потом потихоньку сбежала от девушки, которая вызвалась ее проводить, достала из сумки два пистолета и вломилась в студию, стреляя одновременно с двух рук. Уцелевшему оператору – он был единственным, кто остался в живых, – удалось повалить Хлоину маму на пол. Упала она неудачно и сломала шейку бедра. Сейчас она в больнице. Состояние – стабильное. Видеозапись этого инцидента уже «гуляет» по Интернету. Хлоя немедленно включила компьютер и просмотрела полутораминутный сюжет. Жуткая сцена насилия была настолько нереальной, что походила скорее на кошмарный сон. Кто-то из офицеров полиции спросил, не хочет ли Хлоя поехать с ними в больницу, и та сказала:
– Конечно.
И они поехали в больницу. На патрульной машине с включенной мигалкой.
Въезд на территорию больницы был перекрыт полицейским кордоном. Но их, конечно же, пропустили. На входе в корпус им пришлось пробиваться сквозь небольшую толпу журналистов, охотящихся за сенсацией. Полицейские, сопровождавшие Хлою, провели ее внутрь. Они поднялись на лифте на самый верхний этаж. Перед входом в палату, где лежала Хлоина мама, дежурили четверо полицейских. Хлоя всегда подозревала, что когда-нибудь ей придется навещать маму в больнице, где та будет лежать со сломанной шейкой бедра – но уж явно не при таких обстоятельствах…
– Мама?
– Здравствуй, солнышко.
– Мама, что происходит?
– Я тебе все расскажу.
– Погоди… А где папа?
– Он пока недоступен.
– О Господи. Он ведь не собирается тоже кого-нибудь застрелить?!
– Не надо делать поспешных выводов.
– Мама, ты убила семерых человек!
– Вот и славно.
Хлоя пыталась хотя бы слегка успокоиться, а мама смотрела на нее с безмятежной улыбкой.
– Но за что? Почему? Что они тебе сделали? – наконец проговорила Хлоя.
– В прошлые выходные все прихожане нашей церкви Нового взгляда ездили в горы – поститься для просветления. Это было восхитительно. Во время общей молитвы я вознеслась над Землей, и когда я взглянула на нашу планету из космоса, та была черной, словно обугленная головешка. И вот тогда я поняла, что с Землею все кончено и что церковь Нового взгляда заберет меня на другую планету.
– Ты что, шутишь?
– Нет, Хлоя, я не шучу. И мы с папой хотим, чтобы ты была с нами.
– Мама, это ужасно. Неужели ты не понимаешь?! Мама смотрела на Хлою тем же мягким, умеренно ласковым взглядом, которым обычно сопровождала «спасибо», обращенное к вежливым незнакомым мужчинам, придержавшим перед ней дверь.
– Я думала, ты поймешь. И порадуешься за меня. Помнится, кто-то у нас был вообще без ума от того старого комикса девятьсот семидесятых годов… Как его там? «Ямато»! И уж ты-то должна понимать, что испытывает человек, которому хочется покинуть разрушенную планету и отправиться в странствия по вселенной, сражаясь со всепоглощающей тьмой.
– Мама, это был просто комикс.
– Для «просто комикса» он как-то уж слишком тебя захватил в свое время. По-моему, солнышко, ты мне просто завидуешь.
– Что?!
– Ты мне завидуешь потому, что я сейчас нахожусь внутри этого самого комикса. По ту сторону зеркала. Я – да, а ты – нет. Но ты тоже можешь туда попасть. Пойдем с нами.
– Мама, пожалуйста, перестань. Почему ты убила этих людей?
– Потому что они знаменитости.
– Что?!
– Наша культура больна. Она разуверилась во всем, кроме славы. У нас не осталось другой формы бессмертия. Только слава. Убей всех знаменитых людей – и ты убьешь саму суть нашей больной культуры.
– И ты решила убить сотрудников новостной службы Третьего городского канала? Да кто, вообще, о них знает? Даже здесь, в городе.
– Как вернешься домой, посмотри сообщения в новостях. Братья и сестры из церкви Нового взгляда за последние два-три часа прикончили многих знаменитостей по всему миру. Знаменитостей разной степени известности. Решать, кто из них «более знаменит», это значило бы принять веру в славу. Поэтому мы убиваем всех без разбора.
Хлою пробрал озноб.
– А кого убьет папа?
– А сколько времени?
Хлоя глянула на часы на дисплее мобильного телефона:
– Уже почти пять.
– В таком случае… – Хлоина мама уставилась в потолок, как будто к чему-то прислушиваясь. Откуда-то снизу, снаружи, донеслись короткие сухие щелчки. – Вот прямо сейчас он перестрелял репортеров, которые собрались у входа в больницу.
– О Боже… нет… – Хлоя бросилась к окну. Внизу творилось нечто невообразимое. Она обернулась к матери: – Какого хрена?! Что у вас с головой?!
– А что твой отец? Мертв?
– Что?! – Хлоя опять выглянула в окно и увидела тело отца, распростертое на газоне перед входом в больницу. – Да. Господи, Боже. Он мертв.
– Хорошо. Он будет ждать меня с той стороны. И меня, и всех тех, кто сегодня исполнил свою наивысшую миссию.
Хлоя выбежала из палаты и остановилась, хватая ртом воздух. Но полицейские, врачи и медсестры ее не замечали. У них хватало забот и без Хлои. Внизу были раненые. И убитые. Отдышавшись, Хлоя выкрикнула во весь голос:
– Господи, как же так?!
Но никто даже не обратил внимания.
На посту медсестер был телевизор. Там как раз передавали новости. На экране сменяли друг друга лица знаменитых людей, убитых за последние два-три часа по всему миру.
Хлоя вернулась обратно в палату. Мать улыбалась, сияя от счастья.
– Мама, это безумие. Ваша церковь – безумие. Вы там все посходили с ума!
– Вы, молодые, должны быть с нами. Нам надо объединиться и разгромить все бутики, сжечь все модельные дома, закидать бомбами Беверли-Хиллс. Это будет красиво… как современное концептуальное искусство… и люди наконец перестанут верить в фальшивое будущее, которое нам обещают все эти так называемые культовые фигуры.
Хлою тошнило. Дверь в палату была открыта, и девушка видела, как по коридору провозят каталки с телами мертвых. Ну, наверное, мертвых. Потому что никто из них не шевелился. А мать продолжала:
– В последние дни Второй мировой войны японский император призывал своих подданных к самопожертвованию. Он говорил им: «Умрите красиво. Сгорите пылающими метеорами». И я говорю тебе, Хлоя: сгори пылающим метеором. Для того чтобы выстроить новый мир, нужно сперва уничтожить старый.
На улице уже стемнело. Но это была какая-то ненатуральная темнота: гнетущая, неестественная – даже противоестественная, – насквозь пронизанная ощущением абсолютного зла. Из-за туч показалась полная луна.
Мама Хлои сказала:
– Жалко, что космонавты с «Аполлона» не умерли на Луне.
– Что?!
– Тогда она стала бы огромным надгробием для планеты Земля, – сказала мама и положила в рот какую-то белую таблетку.
– Мама, что там у тебя?
– Цианистый калий. Я улетаю к другим мирам. На твоем космическом корабле «Ямато». Полетели со мной.
Хлоя бросилась за помощью, но врачи и медсестры были заняты с ранеными. Хлоя вернулась в палату и беспомощно наблюдала за тем, как умирает мать.
Потом, когда все закончилось, Хлоя вышла обратно в коридор. Весь этаж был залит кровью. Пахло влажной горячей медью. Со стороны лифтов слышались выстрелы. Мимо Хлои пробежали какие-то люди в белых халатах. Хлоя беспомощно застыла на месте, совершенно ошеломленная происходящим. К ней приближался санитар в бирюзовой хирургической форме. В руках у него был обрез. Хлоя увидела глаза этого человека и сражу же поняла, что он – приверженец церкви Нового взгляда.
Он шел не спеша и безмятежно насвистывал какой-то веселый мотивчик.
– Ну что, красавица? Похоже, ты теперь знаменитость? – сказал он, поднимая обрез.
Хлоя бросилась обратно в палату, припала к телу матери и яростно впилась губами в мертвые губы, высасывая остатки цианистого калия. Она ощутила вкус яда и поняла, что все получилось. И смерть не заставит себя долго ждать.
Санитар уже показался в дверях. Хлоя обернулась к нему:
– Знаешь, что? Я ухожу на своих собственных условиях. Так что ты обломись, придурок.
Она была мертвой еще до того, как пуля пробила ей грудь.