Покорение человеком Тихого океана

Несмотря на изолированное географическое положение Новой Зеландии, острова ее — интереснейшая с исторической точке; зрения область. По площади (250 тыс. кв. км) Новая Зеландия больше всех других полинезийских островов, вместе взятых; это единственная в Полинезии земля с умеренным климатом. В археологическом отношении Новая Зеландия изучена гораздо лучше всех других островов.

Эта земля, по-видимому, была заселена полинезийцами между 750 и 1000 гг. н. э. Три главных острова — Северный, Южный и Стюарт — протянулись между 34° и 47° ю. ш. на 1300 км. Климат здесь меняется от теплого и умеренно теплого до умеренно прохладного, и разнообразие погодных условий на островах обусловливает сложную структуру хозяйства. Кокосы, бананы и хлебное дерево на Новой Зеландии не растут вообще, а таро, ямс и тыква-горлянка в небольшом количестве выращиваются только на о-ве Северный. Бумажная шелковица тоже встречается только кое-где; уже в то время, когда здесь побывал Дж. Кук, тапа была редкостью и использовалась разве что как украшение, но не как материал для обычной одежды. Куда важнее оказалось для маори другое растение — южноамериканский батат, или, как называют его сами маори, кумара. Но и его в прежние времена выращивали далеко не везде, в основном вдоль побережья о-ва Северный и на севере о-ва Южный (примерно до района нынешнего Крайстчерча). Свиней и кур первопоселенцы то ли вообще не привезли с собой на Новую Зеландию, то ли не смогли развести, так что доисторическая маорийская экономика была куда беднее экономики тропических островов (об адаптации маори к условиям окружающей среды см. [594]).

В 1949 г. два новозеландских географа, Дж. Льюзвейт и К. Камберленд, гипотетически разделили Новую Зеландию на три области. Северная область Ивитини («множество племен») занимает большую часть района Уаикато и побережье современных статистических районов Таранаки и Ист-Кост (до зал. Хок) о-ва Северный. Здесь теплый климат, обширные плодородные земли и большие бухты. В XVIII в. эти земли кормили 80 % населения Новой Зеландии. На юг от них лежит область Ваэнгануи — «переходная», — включающая юг о-ва Северный, а также северное и северо-восточное побережье о-ва Южный. Это область более холодного климата; тем не менее и здесь выращивали батат. В XVIII в. эта область была способна прокормить около 15 % новозеландского населения. Третья область. Те Вахи Поунаму («край нефрита»), не подходила для земледелия, и там жили небольшие, разбросанные группы собирателей.

^{Археологические памятники Новой Зеландии}

В древности Новая Зеландия была лесным краем; только на о-ве Южный тянулась гряда высоких гор, да в глубине о-ва Северный дремало несколько действующих вулканов, окрестности которых, сплошь покрытые андезитовыми выбросами, были почти бесплодны. В остальном же о-в Северный был покрыт тропическими ливневыми лесами, в которых водились птицы, произрастали ягоды и было немало съедобных растений. Многие районы о-ва Южный тоже были заняты лесом, но на юге острова экологически благоприятные черешчатоплодные породы уступали место более редким зарослям. В районе Кентербери, видимо, некогда росли под пологом ливневого леса густые и высокие травы, среди которых и обитали ныне вымершие птицы моа. Огонь, который принесли с собой люди, выжег и эти леса, и лужайки, на которых кормились моа.

Из многочисленных съедобных растений, встречающихся на Новой Зеландии, лишь несколько, как можно судить, были действительно важны для человека. Вблизи поселков нередко сажали деревья карака (Corynocarpus laevigatus), дававшие съедобные ягоды. Массивное корневище кордилины (Cordyline terminalis — по-видимому, интродуцент) годилось в пищу после двухдневного запекания в земляной печи, приводившего к карамелизации содержавшегося в нем крахмала. Но главным источником питания маори был, вне всякого сомнения, папоротник (Pteridium esculentum). Корневище папоротника, очень волокнистое, пекли и толкли; съедобный крахмал, высвобождавшийся из жестких волокон, высушивали и хранили на деревянных возвышениях (фата). Хранение съестных припасов составляло для жителей Новой Зеландии с ее сезонной переменчивостью погоды важную проблему. Папоротник хорошо растет на не слишком влажной и не слишком иссушенной почве; особенно много папоротника было в теплых районах о-ва Северный — там его даже специально выращивали, толкли и затем доставляли готовый продукт в другие местности, подчас расположенные довольно далеко. Папоротник сажали на участках, освободившихся после сбора урожая батата, а также на специально расчищенных и выжженных землях. Корневище папоротника сохранялось в земле во время палов, и выращивать его бессменно на одном и том же месте можно было гораздо дольше, чем другие культуры, так как он меньше истощал почву.

Несомненно, из интродуцентов таро уступало батату, который к тому же был для маори и ритуальным растением. Батат давал меньшие урожаи, чем папоротник, и выращивать его было труднее, но его вкусовые качества ценились очень высоко. Наиболее благоприятны для батата легкие, рассыпчатые почвы; он прекрасно рос на вулканических почвах о-ва Северный и на аллювиальных почвах тоже, хотя их структуру — особенно в районе Уаикато — приходилось улучшать: на тысячи гектаров было внесено огромное количество карьерного песка и гравия [1357]. К тому же в умеренном климате Новой Зеландии восстановление почв при переложном земледелии шло куда медленнее, чем в области влажных тропиков: земля должна была отдыхать более десяти лет. Для того чтобы клубни батата сохранили всхожесть в условиях новозеландской зимы, требовались надежные подземные хранилища, защищавшие их от мороза (эти хранилища очень интересны в археологическом отношении).

В областях Ивитини и Ваэнгануи батат сажали весной и убирали осенью, корневища же папоротника убирали в начале лета. Рыболовство и сбор морских моллюсков кормили маори круглый год. Изредка в пищу употребляли собак. В течение зимы маори занимались собирательством и охотой на птиц, но главными в их рационе в это время были заготовленные впрок съестные припасы. За осенним сбором урожая следовал период праздников и пиров [1405, с. 77–78].

К моменту первой высадки капитана Дж. Кука на Новой Зеландии в 1769 г. сильное и воинственное население страны составляло, видимо, 100–150 тыс. человек [1107; 1216], делившихся на 40 племен. К этому времени материальная культура и экономика маори успели претерпеть существенные изменения.

История без археологии

Прежде чем перейти к прозе современной археологии, перелистаем поэтические страницы ранних описаний, полных преданий и романтических легенд. Первые европейцы, появлявшиеся на Новой Зеландии, часто задавали маори вопросы об их прошлом, но мало кто записывал ответы на эти вопросы. В 1769 г. Дж. Банкс услышал от маори, что их прародина называется Хеавайе и что лежит она к северу от Новой Зеландии, среди множества других островов. Это, конечно, же, легендарная земля Гаваики, столь широко известная в Восточной Полинезии. К сожалению, в течение почти 70 лет после этого никто не интересовался прародиной маори, а за это время значительно расширилось общение маори с другими полинезийцами. В конце 30-х годов XIX в., когда возник серьезный интерес к фольклору, сведения, которые маори сообщали европейцам, были крайне противоречивы, в них было много услышанного со стороны, они несли на себе печать миссионерского обучения, и в них ощущалась тоска по всему исконно полинезийскому, быстро уходящему в прошлое. Мы уже никогда не узнаем, что бы могли рассказать о своем происхождении маори в XVIII в.

Тем не менее коротко остановимся на исторических фактах, которые можно извлечь из маорийских преданий, прежде всего из тех, которые хранили жрецы в течение нескольких поколений после посещения Новой Зеландии Дж. Куком. Многие предания сообщают о предках, приплывших в первых лодках, каждая из которых имела свое название. Г. Хейл узнал в 1840 г. от местных жителей, что первые маори прибыли на четырех лодках, называвшихся «Таинуи», «Те Арава», «Хороута» и «Такитуму», которые пристали к берегам области Ивитини [634, с. 146]. Дж. Хемлин в 1842 г. записал названия «Таинуи», «Арава», «Мататуа» и «Кураафаупо», отметив при этом, что маори не знают времени прибытия этих лодок [638]. Он приводит также нортлендское предание о том, что земли Новой Зеландии были впервые обнаружены человеком по имени Купе, который считается первооткрывателем, но не первым поселенцем. Тогда же Дж. Грей познакомился с преданиями, согласно которым Новая Зеландия была открыта неким Нгахуэ, а затем мореплавателями, прибывшими на шести лодках, называвшихся «Таинуи», «Мататуа», «Такитуму», «Курахаупо», «Токомару» и «Матафаоруа» [609]. Из всего этого вырисовывается уже относительно стройная картина. В середине XIX в. европейцам довелось впервые услышать и предания об огромных нелетающих птицах моа, кости которых обнаруживались в некоторых местностях и служили маори, обитавшим на востоке о-ва Северный, материалом для изготовления рыболовных крючков.

До конца XIX в. европейцам не раз удавалось записать сходные предания о первых лодках. Из сохранившихся генеалогий становилось ясно, что время основного заселения островов приходится на XIV в. [1230]. В конце XIX в. уже не вызывало сомнений, что первооткрывателями Новой Зеландии были Купе и Нгахуэ и что острова заселили мореплаватели, прибывшие с «флотом» из семи лодок (ср. [1420; 1026; 637, с. 29–37]).

Но история маори не ограничивается сведениями об этом «флоте». Уже в 1866 г. Дж. Уилсон [1463; 1464] писал, что Новая Зеландия была заселена еще до прибытия знаменитых лодок; первопоселенцы, которых он назвал «народом Мауи», не занимались обработкой земли. Они обосновались на о-ве Северный и говорили на языке маори. Затем их вытеснили «маори с Гаваики», приплывшие на легендарных лодках. По мнению Дж. Уилсона, этих лодок было 11; он также упоминает записанное между 1836 и 1841 гг. предание о 22 лодках, каждая из которых имела свое название. Неудивительно, что после этого осторожный У. Ко-ленсо написал в 1868 г.: «Во всех этих мифах и преданиях едва ли найдется и крупица правды; тем не менее некоторые ученые европейцы безусловно верят им. А ведь даже сами новозеландские жители не делают этого. Названия лодок и имена вождей — это образы, переложенные на язык Новой Зеландии и возникшие уже после самих событий» [273, с. 404; 1379].

Но Коленсо удалось убедить очень немногих — может быть, потому, что предания представлялись тогда единственным ключом к тайнам прошлого, ведь археология делала лишь первые шаги. А раз предания должны были служить для раскрытия прошлого маори, их следовало упорядочить. Эта основательная работа была проделана С. Перси Смитом [1288], опубликовавшим в 1915 г. переводы преданий, записанных около 1865 г. в фаре вананга (школе знаний) в Ваирарапа на юге о-ва Северный. Результатом этой работы стала следующая хронология (на которой в немалой степени сказалась собственная концепция автора): 1. Открытие островов Купе, приплывшим с о-ва Раротонга, около 925 г.; постоянных поселков нет. 2. Первые поселения тангата-фенуа («людей земли») — гетерогенной группы меланезийцев и полинезийцев из Западной Полинезии, говоривших на полинезийском языке (тангата-фенуа обосновались сначала на о-ве Северный, затем около 1175 г. — на о-вах Чатем). 3. Появление полинезийцев под предводительством Той и Фатонга (около 1125 г.), несколько позже — еще одной группы под предводительством Манаиа. 4. Прибытие знаменитого «флота» с Таити (около 1350 г.).

Хотя подробно о лодках с Таити С. Перси Смит не говорит, их, как бы уже по традиции, насчитывается семь: «Таинуи», «Токомару», «Курахаупо», «Те Арава», «Мататуа», «Аотеа» и «Та-китиму» (или «Такитуму»). Остальные названия, записанные в разных местностях Новой Зеландии, стали связывать с другими периодическими миграциями; ученым так и не удалось достичь согласия в вопросе о характере последних. Хронология С. Перси Смита долгое время оставалась общепризнанной, но в последнее время она была оспорена. Все предания, особенно связанные со знаменитым «флотом», были тщательно разобраны во время длительной дискуссии, которая велась на страницах «Журнала Полинезийского общества» с 1956 по 1969 г. Вероятность существования флотилии из семи лодок была подвергнута сомнению. Дж. Робертону, известному исследователю маорийской истории и легенд, пришлось отказаться от старой точки зрения; но он продолжал настаивать на том, что предания о лодках «Таинуи» и «Те Арава» могут все же служить надежным основанием для суждений о прошлом [1145]. Э. Шарп, главный оппонент Дж. Робертона, высказал предположение, что все предания о лодках отражают лишь историю внутренних перемещений населения Новой Зеландии. Позднее Д. Симмонсу удалось вполне обоснованно доказать историческую ненадежность преданий [1245] и, таким образом, окончательно опровергнуть хронологию С. Перси Смита. Тем не менее время прибытия Купе соотносится с археологически установленным временем заселения Новой Зеландии, а время прибытия «флота» совпадает с началом классического периода на о-ве Северный. Предания, несомненно, содержат кое-какие вполне надежные исторические сведения; возможно, ошибочными и неверными следует считать не сами предания, а их интерпретацию европейскими учеными.

Это видно и из истории тангата-фенуа, народа предположительно меланезийского типа, заселившего, по мнению С. Перси Смита, о-в Северный после прибытия Купе. Э. Бест без особых на то оснований поднял вопрос о меланезийских поселенцах — маруиви, или моуриури, — на о-ве Северный, которые были затем якобы частично ассимилированы, частично вытеснены полинезийцами маори, стоящими на более высоком уровне развития [108, см. также 362]. У этой точки зрения нашлись сторонники; совсем недавно А. Киз выдвинул вполне научное обоснование меланезийских и западнополинезийских миграций на Новую Зеландию [800]. Отбрасывая старые ненаучные суждения о превосходстве полинезийцев, А. Киз подчеркивает, что некоторые элементы материальной культуры маори имеют меланезийские прототипы. Однако, несмотря на черты сходства маорийской и меланезийской культур, гипотеза о прямой меланезийской миграции на Новую Зеландию кажется маловероятной. Дж. Уильямс и Г. Скиннер аргументированно возражают против гипотезы Беста и называют ее «мифом о маруиви» [1457; 1273].

Начало археологических раскопок

Пока историки спорили между собой, сидя в кабинетах, более энергичные археологи приступили к раскопкам. С 1838 г. на Новой Зеландии находили кости моа и записывали предания об этих птицах. В 1847 г. были проведены первые на Новой Зеландии раскопки: геолог У. Мантелл нашел в Ауамоа, на севере района Отаго, кости моа [949]. В 1859–1860 гг. в Каикоура были найдены скелет человека и яйцо моа, позже проданное в Англии за 120 ф. ст. [759]. В 1869 г. геолог Юлиус фон Хает произвел первые раскопки доисторической стоянки в устье р. Ракаиа в районе Кентербери [630]; он ввел распространенный ныне термин «охотники на моа». В устье р. Ракаиа фон Хает раскопал кости моа, земляные печи, каменные орудия и несколько кусков обсидиана, вывезенных с о-ва Мэр в заливе Пленти. Он высказал предположение, что маори на самом деле не знали моа и что сохранившиеся предания говорят не о моа, а о казуарах, которые стали известны предкам маори во время их продвижения по территории Новой Гвинеи. Моа же должны относиться к гораздо более раннему периоду: они были современниками европейских мамонтов и пещерных медведей, т. е. говоря языком современной науки, восходили к эпохе позднего плейстоцена. Охотники на моа были, по его мнению, полинезийскими автохтонами с Тихоокеанского континента, заселившими Новую Зеландию тогда, когда она представляла собой единую территорию, не разделившуюся еще на острова, т. е. задолго до появления маори. Они не шлифовали своих каменных орудий, не использовали нефрита, не знали каннибализма. А их собак фон Хает считал одичавшими.

В 1872 г. фон Хает взялся за изучение пещеры с костями моа близ Крайстчерча [631]. Новые находки — шлифованные каменные орудия, деревянные опорные столбы — заставили его несколько пересмотреть свои прежние взгляды. В слое, относящемся к периоду охотников на моа, не было обнаружено ни одной раковины — они появились только в поздних, явно маорийских слоях, где, напротив, полностью отсутствовали кости моа. Фон Хает обратил на это внимание. Многие, в том числе помощник Хаста А. Маккей, выступили с критикой его первоначальной гипотезы. Маккей, в частности, считал, что моа были уничтожены маори, прибывшими на Новую Зеландию около 1350 г. [927]. Маккея поддержали другие ученые [759; 361], и к 1879 г. фон Хасту пришлось признать, что охотники на моа были всего-навсего первыми маори (ср. общий обзор раннего периода новозеландской археологии [319; 371]).

После работ фон Хаста, который был для своего времени очень аккуратным и вдумчивым исследователем, наступил явный спад новозеландской археологии. До 20—30-х годов XX в. археологических исследований было крайне мало; в Отаго велись довольно беспорядочные раскопки, которые зачастую губили памятники. Лишь исследования Г. Скиннера проводились на достаточно высоком уровне. Одна из его заслуг — разграничение «южной» (о-в Южный и о-ва Чатем) и «северной» (о-в Северный) культур. Первую Г. Скиннер считал полинезийской, во второй же он усматривал соединение полинезийских и меланезийских черт (в особенности в художественных стилях; ср. [1274; 1275; 1276]). Хотя прямое меланезийское влияние на Новую Зеландию оставалось недоказанным, Скиннеру удалось увидеть глубинное различие между двумя культурами Новой Зеландии.

А теперь перейдем к данным современной археологии. Основополагающая работа — книга Р. Даффа «Маорийская культура периода охотников на моа» — была опубликована в 1950 г. Опираясь, в частности, на свои раскопки замечательного погребения Уаирау-Бар в Марлборо, Дафф заключил, что доистория Новой Зеландии является целиком и полностью полинезийской и что культуре маори, увиденной в 1769 г. Дж. Куком, предшествовала культура охотников на моа (Дафф использовал термин фон Хаста). Последние прибыли на Новую Зеландию с о-вов Общества около 1000 г. Как считает Р. Дафф, эта культура «незаметно и неосознанно переросла в культуру маори — попросту превратилась в нее; на обособленном острове Южный этот процесс шел несколько медленнее» [364, с. 194].

Культура маори, по мнению Даффа, развилась прежде всего в южной части Ивитини, оттуда распространилась по всему острову Северный и северной части о-ва Южный. Маори периода охотников на моа не знали земледелия, военного искусства, не строили крепостей и не изготавливали оружия. Р. Дафф прибегнул к гипотезе о «флоте» из семи лодок, прибывшем на о-в Северный около 1350 г., с которым на о-в Северный пришло искусство обработки земли — необходимый стимул для дальнейшего развития культуры маори. Гипотеза Даффа не потеряла своего значения и в наше время, хотя некоторые ее положения, в частности касающиеся земледелия и военного дела, были пересмотрены.

В 1959 г. Дж. Голсон «переформулировал» Даффа [539], назвав всю доисторию новозеландской восточнополинезийской культурой и разделив ее на два периода — архаический и классический, или классический маорийский. Эта терминология, ставшая общепринятой, используется ниже.

Только Дафф и Голсон предложили периодизацию, относящуюся ко всей Новой Зеландии. Для района Окленда и для о-ва Южный впоследствии были разработаны отдельные более подробные классификации. Выделение всего двух периодов в истории культуры является существенным упрощением действительного хода культурного развития, но такая простота иногда полезна.

Происхождение маори

Дж. Голсону и другим современным археологам гипотеза о последовательных миграциях казалась малоприемлемой. Сейчас принято считать, что Новая Зеландия была заселена одним миграционным потоком, а все дальнейшее ее культурное развитие стимулировалось только изнутри. Появление в более позднее время новых поселенцев, пристававших на своих лодках к разным точкам новозеландского побережья, не могло оказать существенного воздействия на уже установившуюся культуру; земледелие, военное дело и некоторые виды оружия, вероятно, были известны на Новой Зеландии изначально.

Архаический период представлен рядом артефактов, очень близких к находкам в памятниках Маупити и Ваитоотиа на о-вах Общества и в ранних слоях памятника Хане на Маркизских островах. Эти памятники, как и ранние новозеландские, относятся приблизительно к 1000 г. н. э.; скорее всего первые маорийские поселенцы прибыли на Новую Зеландию из Центральной Полинезии. Точнее определить прародину маори не удается, поскольку в принципе для Восточной Полинезии характерна высокая степень культурного единства. Однако Р. Грин предполагает, что перламутровая блесна, найденная на стоянке архаического периода Таируа на п-ове Коромандел (о-в Северный), маркизского происхождения [580] и что в X–XI вв. на северо-восточном побережье о-ва Северный существовало поселение маркизцев. И. Синото, основываясь на подобии ряда артефактов, также считает, что такое поселение существовало [1265]; в то же время, многие новозеландские памятники, в особенности Уаирау-Бар, скорее сходны с памятниками Маупити (о-ва Общества). Возможно, примерно одновременно Новая Зеландия была заселена сразу несколькими группами полинезийцев; такое предположение не противоречит гипотезе о непрерывном, внутренне стимулированном развитии ее культуры в дальнейшем. Данные радиоуглеродного анализа однозначно указывают на то, что после заселения Новой Зеландии все ее побережье было освоено очень быстро; артефакты, обнаруженные в разных местностях, позволяют говорить о единообразии материальной культуры. Памятники, относящиеся к 1000–1100 гг. имеются повсеместно, и выделить самое раннее поселение не удается.

Первопоселенцы, прибывшие на Новую Зеландию, не нашли там многих привычных тропических растений, но их поразило обилие пернатых. К сожалению, им недолго пришлось наслаждаться богатством авифауны: птицы вымирали невероятно быстро, виной чему были и природа, и сами люди. К XVII в. на грани исчезновения оказались нелетающие бескилевые птицы моа и орлы (Harpagornis moorei), питавшиеся ими. В доисторический период исчезли также гигантские дрофы (Aptornis otidiformis), нелетающие гуси (Cnemiornis calcitrans), лебеди (Chenopis sumnerensis), лысухи (Palaeolimnas chatamensis), ястребы (Circus eylesi) и вороны (Palaeocorax moriorum).

Отряд моа включал 6 родов и 20–22 вида; эти птицы были очень важны в хозяйстве первопоселенцев. Кости моа, так же как и кости лебедя, часто шли на изготовление рыболовных крючков и украшений. Виды моа объединяли маленьких птичек размером с киви и гигантов до 3 м высотой (Dinornis maximus). Ко времени заселения Новой Зеландии еще существовали все 6 родов моа; самыми распространенными были моа (Eurapteryx) — птицы средней величины. Высказывалось предположение, что моа были довольно пугливыми отшельниками, откладывавшими лишь по одному яйцу; в таком случае их земной рай был очень быстро разорен людьми и собаками.

Д. Симмонс считает, что большинство моа жили в лесу или на опушке леса и питались в основном плодами черешчатоплодных деревьев [1243]. Буковые леса, покрывавшие часть о-ва Южный, не могли прокормить сколько-нибудь значительного числа моа. На о-ве Северный популяции моа, по-видимому, тоже были невелики, потому что еще до появления здесь человека черешчатоплодные породы стали уступать место широколиственным. На стоянках архаического периода на о-ве Северный обнаружено очень мало костей моа, а на некоторых их нет вовсе. Это, кстати, породило и многие возражения против термина «охотники на моа».

По-видимому, самые многочисленные популяции моа водились в лесах и на лугах восточной части о-ва Южный еще до появления человека. Наиболее крупные виды моа, вероятно, жили на лужайках и лугах: трудно представить себе, как огромные Dinornis maximus продирались бы сквозь густые заросли ливневых лесов Новой Зеландии, а ведь кормились они всегда именно на опушках. Когда леса Кентербери были опустошены и вообще сведены человеком (это произошло в период 1100–1350 гг.), число моа резко снизилось — значит, одних только лугов для них было явно недостаточно. Пока же леса существовали, земли на побережье Кентербери и Отаго кормили большое число людей и птиц.

Но могут ли только люди (даже вместе со своими собаками) нести ответственность за исчезновение моа? Д. Симмонс считает, что нет. Генетический фонд моа, полагает он, исчерпался уже в позднем плейстоцене, когда они оказались сконцентрированы на небольших участках леса [1244]. Так что человек лишь завершил разрушительную работу природы.

Архаический период на о-ве Южный

Архаический период, соответствующий периоду охотников на моа (по Р. Даффу), — это время начала заселения Новой Зеландии носителями ранней восточнополинезийской культуры. На о-ве Северный около 1300 г. на него наложился классический период. На большей же части о-ва Южный архаический период длился до начала европейской колонизации. Термины «архаический» и «классический» используются для обозначения именно культур, а не временных промежутков.

Наиболее интересным памятником архаического периода является узкая отмель в устье р. Уаирау в Марлборо на о-ве Южный. Этот памятник был раскопан Дж. Эйлзом и Р. Даффом в 1939–1952 гг. [364]. Хотя применявшийся метод раскопок и не позволяет реконструировать точный план поселения, ясно, что там находились раковинные кучи, земляные печи, ямы, назначение которых неясно (маловероятно, чтобы они служили для хранения батата), и погребения. Погребения располагались в наиболее удаленной от берега части поселения; некоторые из них необычайно богаты.

Наиболее показательны в этом отношении мужские погребения; умерших хоронили в вытянутом положении. Нередко в могилу помещали проколотое яйцо моа, служившее, видимо, сосудом для воды. Семь наиболее богатых захоронений образуют единую группу. Женщин чаще хоронили в скорченном положении; инвентарь этих могил крайне скуден[147]. В ряде погребений отсутствуют черепа; некоторые тела явно были эксгумированы и затем захоронены снова; кое-где вынимались кости, использовавшиеся в дальнейшем в ритуалах или шедшие на изготовление украшений для родственников умершего. В могилу иногда клали кости моа; в одном погребении обнаружен деревянный гроб — видимо, часть лодки. Радиоуглеродный анализ позволяет датировать памятник 1125 г.

^{Изделия архаического периода новозеландской истории}

Вещи из захоронений представляют огромный интерес. Их дополняют разнообразные изделия, найденные при раскопках всей территории памятника. Было обнаружено не менее 120 цилиндрических пронизок для ожерелий, вырезанных из костей моа (Eurapterux), китовой кости, раковин Dentalium и даже человеческих костей. Некоторые ожерелья сделаны из мелких акульих зубов и из зубов кашалота; последние либо просто просверливали, не меняя их формы, либо обтачивали, придавая им форму колышка. Подвески-колышки принято называть имитациями, так как они редко изготовлялись из настоящих зубов кашалота, чаще — из костей птицы моа или человеческих костей. Всего в памятнике Уаирау-Бар найдена 131 такая подвеска. Сходные типы украшений обнаружены в памятниках, относящихся к тому же времени, на Маркизских островах и о-вах Общества.

В Уаирау-Бар найдены и изделия из китового ребра, напоминающие застежки для плаща, иглы и шилья из птичьих костей, костяные и каменные иглы для нанесения татуировки, костяные копья и гарпуны. Но наиболее впечатляющие находки — тесла; всего их обнаружено здесь 207, причем в одном очень богатом мужском погребении — не менее 14 тесел. Некоторые очень большие тесла, по-видимому, никогда не были в употреблении — их либо изготавливали специально для погребения, либо использовали в ритуалах. Большинство тесел сделано из аргиллита, выходы которого есть на о-ве Д’Юрвиль и близ Нельсона. В Уаирау-Бар представлены все типы тесел (по Р. Даффу), известные на Новой Зеландии, за исключением типа 2В, относящегося к классическому периоду.

Наиболее распространенными были черешковые тесла 1А и 4А, а также тесла 2F без черешка; одно из тесел типа 1А достигает длины 45 см.

В Уаирау-Бар найдены цельные рыболовные крючки из костей моа и тюленьих клыков, крючки для наживки, состоявшие из каменного или костяного черешка и костяного жала. От составных крючков с блеснами найдено всего два жала (в более поздних памятниках этот тип встречается чаще). Несомненно сходство маорийского рыболовного инвентаря с инвентарем Маркизских островов и о-вов Общества. Отсутствие на Новой Зеландии перламутровых раковин обусловливало изготовление блесен из камня и кости.

Памятник Уаирау-Бар исключительно богат; вероятно, здесь погребались вожди из многих соседних местностей. Памятники сходного характера расположены на небольшом расстоянии друг от друга по всему восточному побережью о-ва Южный; есть среди них и более крупные, чем Уаирау-Бар: поселок в устье р. Ракаиа занимал около 20 га, поселок в устье р. Уаитаки — около 60 га. Во всех этих ранних поселках обнаружены предметы, относящиеся к тому же типу, что и вещи из Уаирау-Бар. Помимо этого найдены не представленные в Уаирау-Бар так называемые «шевронные амулеты», каменные диски-подвески и «гибридные катушки» из камня, возможно имеющие параллели в памятниках о-вов Кука [367, гл. 4].

На основании археологических данных и анализа музейных экспонатов Д. Симмонс делит архаический период на о-ве Южный на три фазы — раннюю, среднюю и промежуточную [1242; 1248], за которыми следует поздний период, т. е. собственно классический архаический период. Ранняя фаза (1000–1200 гг.) представлена находками в Уаирау-Бар, в памятниках Уаита-ки, Поунауэа и Папатоуаи (о двух последних см. [897]). В это время начинается освоение относительно богатой природной среды; утрата земледелия компенсируется изобилием фауны. Материальная культура этого времени — ранневосточнополинезийского типа, представленного наиболее ярко в Уаирау-Бар и Маупити. Специализация в обработке камня связана с изготовлением шильев в районах проливов Кука и Фово и с изготовлением очень тонких кварцитовых пластин в Отаго. Основываясь на многофакторном статистическом анализе, Б. Лич предположил, что техника изготовления таких пластин проникла в восточнополинезийский ареал извне [858]; однако, имея в виду полинезийское искусство изготовления тесел, можно говорить и о местном развитии этой техники. Кварцитовые пластины обнаружены в основном в районах Отаго и Саутленд; там же встречаются шлифованные сланцевые ножи — возможно, также явившиеся результатом местного развития.

В средней фазе (1200–1400 гг.) на востоке о-ва Южный резко сокращаются площади лесов и численность птиц моа; при этом население острова достигает чуть ли не максимума, а первостепенную роль в хозяйстве начинают играть продукты моря (включая морских млекопитающих). В этой фазе преобладающими становятся тесла типов 1а и 4А; на юге продолжают изготавливаться каменные пластины и сланцевые ножи; впервые отмечается использование нефрита. На смену цельным рыболовным крючкам с блеснами приходят составные — прежде всего крючки с деревянным черенком и костяным жалом (некоторые жала зазубрены). Каменные черенки крючков с наживкой для ловли барракуд (Thyrsites atun) сменяются костяными, а последние — довольно простыми крючками с деревянным черенком и вставным жалом, известными под названием «тычки для барракуд». К концу средней фазы, по-видимому, исчезают некоторые типы украшений — цилиндрические пронизки и подвески в виде зубов кашалота.

Промежуточная фаза (1400–1800 гг. на юге, 1400–1550 гг. на севере) — это время истощения природных ресурсов и уменьшения численности населения. В хозяйстве начинают преобладать рыболовство и сбор моллюсков. В южных памятниках этого периода преобладают тесла типа 2А (по Р. Даффу) и неклассифицированные тесла с плечиками, из рыболовных орудий — «тычки для барракуд» и крючки с зазубренными жалами, как цельные, так и составные. Полностью исчезают гарпуны, сланцевые ножи и кварцитовые пластины. В целом эта фаза — печальное следствие злоупотребления человеком природными ресурсами (следует, однако, сделать скидку и на неблагоприятные изменения климата, о которых будет сказано ниже).

Последний период на о-ве Южный совпадает с классическим периодом на о-ве Северный; он начинается около 1550 г. с приходом в район Кентербери — Марлборо племени нгаи-таху из восточной части о-ва Северный. На северном побережье о-ва Северный, т. е. в области Ваэнгануи, начинают разводить батат, устраивать ямы-хранилища для него и строить земляные укрепления; в южную же часть о-ва Южный (Мурихику) все эти новшества проникают лишь после 1769 г., когда был введен обычный картофель. Д. Симмонс считает, что около 1769 г. Дж. Кук внедрил картофель в районе Куин-Шарлет-Саундз, а оттуда маори Кентербери принесли его в Мурихику [1242]. Совершенно очевидно, что классический период на о-ве Южный был временем распространения ряда новшеств.

Хозяйство, поселения и обмен на о-ве Южный

Судя по тому, что на о-ве Южный земледелие появилось только в поздний период (исключением является юг области Ваэнгануи), большинство поселений здесь не были долговременными Основой экономической жизни острова были сезонные перемещения населения. Крупные памятники на восточном побережье — по-видимому, места сезонных поселений, прежде всего зимних. Дома и различные хранилища в таком случае должны были быть постоянными. Из описаний Дж. Кука следует, что население снималось с мест довольно часто, оставляя на неопределенное время дома и прилежащие участки.

Пока что конкретных археологических данных, свидетельствующих о зимнем заселении тех или иных стоянок, не получено; недавние исследования костей перелетных птиц и годичных колец на раковинах показали, что некоторые небольшие стоянки в районе Саутленд служили местом летних поселений [712; 290; 291; 292]. Лето, по-видимому, было временем наибольшего рассеяния населения; именно летом могло произойти дальнейшее продвижение в бедные земли современных Фьордленда [288] и центральной части Отаго. В некоторые местности в Отаго, например в Отурехуа (стоянка, датируемая приблизительно 1100 г.) и в Хоксберн (стоянка датируется 1500 г.), добытчики камня приходили, по всей вероятности, не один раз. Особенно частыми были походы за кварцитом, который использовался для изготовления различных орудий. Большинство же стоянок в глубине острова было оставлено, когда не стало лесов и птиц моа [18]. А около 1550 г. прекратилось изготовление режущих орудий из кварцита.

Приходится с грустью признать, что сведения о расположении поселков и стоянок очень скудны — прежде всего из-за низкого уровня развития археологии до 50-х годов XX в. Сообщения о ранних раскопках, в целом оставляющие желать лучшего, содержат разве что упоминания об основаниях жилищ. Интересный план поселения получен при недавних раскопках памятника архаического периода в устье р. Хифи (на северо-западе о-ва Южный) [1453]. В результате раскопок на площади 20×20 м были обнаружены небольшая раковинная куча, несколько сменявших друг друга земляных печей, расположенных полукругом, и три небольшие каменные вымостки, на которых, по-видимому, обрабатывали камень или дерево (никаких следов кровли над этими площадками нет). На всей территории памятника найдены следы от опорных столбов, но какой-либо системы в их расположении не видно. Памятник датируется 1600 г. или еще более ранним временем; в нем обнаружены кости моа, комплекс изделий, характерный для архаического периода, и большое количество обсидиана с о-ва Мэр.

Другой уникальный памятник расположен в долине р. Дарт возле оз. Уакатипу; из его краткого описания [1250] следует, что он включает 20 небольших насыпей (примерно 2×1 м), которые вымощены гравием и камнем и соединены дорожками, выложенными камнем. Радиоуглеродный анализ позволяет датировать этот памятник 1500 г. Его раскопки могли бы дать много интересного; похоже, что здесь обрабатывался нефрит из месторождения Уакатипу.

Судя по всему, сезонные передвижения населения на о-ве Южный в архаический период были как сухопутными, так и водными — по рекам и вдоль берега но океану. Такая мобильность населения способствовала развитию обмена, существование которого подтверждается раскопками самых ранних памятников (в период между 1500 и 1800 гг. обмен, видимо, замирает вследствие падения численности населения). Так, обсидиан с о-ва Мэр и из Таупо именно в результате обмена распространился вплоть до Блаффа, что на южной оконечности о-ва Южный.

На о-ве Южный были месторождения нефрита — знаменитого зеленого камня, столь высоко ценившегося в классический период. Из него изготовляли полированные тесла, украшения и военные палицы. В архаический период нефрит использовался мало, хотя несколько нефритовых изделий обнаружено в памятниках возле устья рек Уаирау, Райаиа и Хифи. Если последний можно отнести к классическому периоду (хотя и с некоторой долей сомнения), то два первых, безусловно, архаические, и любопытно, что в них нефрит, как и другие камни, оббит, а не обпилен. Вероятно, пиление камня практиковалось только в классический период.

Основные месторождения нефрита расположены в долинах рек Арахура и Тарамакау в Уэстленде; к северу от оз. Уакатипу и на территории современного Милфорд-Саундза — менее значительные [364]. Может быть, именно уэстлендские месторождения побудили информанта капитана Дж. Кука назвать в 1770 г. о-в Южный «краем нефрита» (Те Вахи Поунаму;. В Поутини племя нгаи-таху в недавнем прошлом располагалось на зиму воз-ле месторождений Арахура и Тарамакау [364; 289] и, очевидно, добывало там нефрит для обмена.

Кроме того, по всей Новой Зеландии расходился аргиллит, добыча которого велась в ряде месторождений в районе Нельсон и на о-ве Д’Юрвиль. В архаический период тесла изготовляли из аргиллита, а в классический — из нефрита. Кварцит из Отаго шел в Мурихику, где из него делали пластины. Хотя на Новой Зеландии и процветал обмен, маловероятно, чтобы в маорийском обществе архаического и классического периодов могли появиться путешествующие купцы. Путешествовали не люди, а вещи, и взаимообмен между отдельными людьми и соседними поселками напоминал, видимо, меланезийский обмен, описанный этнографами (см. главу III).

Наскальное искусство на о-ве Южный

На Новой Зеландии, как и во всей остальной Полинезии, было развито наскальное искусство, причем около 95 % из примерно 400 образцов найдены на о-ве Южный, большинство из них — в богатых известняком районах Кентербери и Отаго (в последнем в основном на севере). Рисунки обнаружены на скалах, каменных навесах, а не в глубоких и труднодоступных пещерах, что типично для наскального искусства Европы и Австралии.

Рисунки на о-ве Южный наносились сухими красками, как правило красными и черными. В стилистическом отношении они однородны. На них изображены люди, животные (собаки, рыбы, птицы, в том числе моа) и загадочные существа — танифа. Наиболее знаменитые изображения танифа, перекочевавшие в наши дни на марки, пепельницы и прочие сувениры для туристов, обнаружены на скальном навесе в Опихи на юге Кентербери. Там есть и контурные, и закрашенные (частично или полностью) рисунки. Танифа показаны либо в профиль, либо как бы распростертыми на земле. По мнению некоторых исследователей, распростертые птицеподобные существа — это «люди-птицы». В целом большинство новозеландских наскальных рисунков очень напоминает гавайские, и никаких следов неполинезийского влияния обнаружить здесь не удается.

Назначение наскальных рисунков на о-ве Южный остается непонятным; едва ли они имели какое-то сакральное значение. Несомненно, это искусство прекратило свое существование за несколько веков до появления первых европейцев; памятники датируются исключительно 1000–1500 гг. После этого времени леса на востоке о-ва Южный практически исчезли, внутриостровные районы, в которых как раз и сосредоточено наибольшее количество наскальных рисунков, перестали привлекать к себе древних художников, а население, судя по малочисленности более поздних памятников и стоянок, резко сократилось. К. Камберленд дал яркое, хотя и преувеличенное, описание разрушительных последствий гибели лесов: «Жуткие остатки лесов и кости погубленных птиц на века усеяли весь остров; никакие палы не могли уничтожить этот безобразный хлам. В половодье реки переносили эти обломки и отбросы дальше… Река Уаимакарирн занесла слоем песка и гальки, проникших на глубину 12 футов, все земли (не менее 25 тысяч акров) близ нынешнего Крайстчерча… погребла стоявший там лес и поселения охотников на моа, а с ними и все то, что могло бы рассказать о них» [304].

^{Образцы наскальных рисунков на о-ве Южный: а — рыба, юг Кентербери; b — «человек-птица», Френчменз-Галли, юг Кентербери; с — моа, Тимпендеан, север Кентербери; d — фигура человека, окруженная шевронным орнаментом, север Отаго; е — фигура человека, вероятно, держащего пату, север Отаго; f — фигура человека, юг Кентербери; g — люди в лодке, юг Кентербери; h — собака, север Кентербери; i — собака (?), север Отаго; j — собака, юг Кентербери}

Население о-ва Южный уменьшалось, а на о-ве Северный тем временем развивалась новая молодая культура, известная под названием классической маорийской.

Архаический период на о-ве Северный

Почти все архаические памятники на о-ве Северный, так же как и памятники на о-ве Южный, расположены на побережье; не исключено, правда, что небольшие поселения существовали и в глубине острова, в районах озер Уаикато и Таупо. Памятники о-ва Северный тоже свидетельствуют о сезонном, подвижном хозяйстве древних маори, но здесь есть своя специфика: в ряде районов явно культивировался батат. Р. Дафф в 1956 г. высказал предположение, что в архаический период земледелие отсутствовало; батат был введен мореплавателями, прибывшими с легендарным «флотом». Однако опровержение «теории флота», равно как и раскопки последнего времени, заставляет пересмотреть это предположение[148].

Новая Зеландия лежит почти на границе ареала культивации батата. Батат с относительно малым успехом мог выращиваться никак не далее южной границы Ваэнгануи [853]. Собранные клубни батата необходимо оберегать от холода. Идеальные условия зимнего хранения — температура 12–16° и высокая влажность.

В конце доисторического периода для хранения батата устраивали прямоугольные земляные ямы, которые сверху засыпались толстым слоем земли, и конусообразные ямы поменьше, которые закрывались крышками. Эти сооружения подробно описываются ниже, так как они наиболее типичны именно для классического периода. Тем не менее на п-ове Коромандел обнаружены хранилища обоих типов, относящиеся к XII–XIII вв. [539; 1059; 592; 328; 329]. Высказывалось предположение, что на самом юге о-ва Северный и на о-ве Д’Юрвиль могли выращиваться таро и батат [617; 1439]. Вполне вероятно, что батат был известен на Новой Зеландии с самого начала ее заселения.

В связи с общепринятым мнением об ухудшении климата Новой Зеландии после 1300 г. [854] встает ряд проблем. Если исходить из того, что ухудшение климата началось именно в это время, то выходит, что ранее батат не нуждался в подземных хранилищах, ведь он был введен в Ивитини еще до 1000 г., когда климат был мягче. Д. Йен заметил недавно, что такая техники хранения довольно сложна и не могла возникнуть за один день [1485]; если первым растениям, ввезенным на о-в Северный, удалось выжить, то климат в начале заселения должен был быть существенно теплее. Из этого следует, что хранение батата в укрытых ямах развилось в Ивитини в конце архаического периода в связи с ухудшением климата. Это согласуется с археологическими данными. Развитие техники подземного хранения способствовало в существенной мере распространению культуры классического периода начиная с XIV в.[149]. Ниже мы еще вернемся к этому вопросу.

Трудно перечислить все последствия ухудшения климата на о-ве Северный. На о-ве Южный вырождение природной среды было связано прежде всего с человеческим фактором; сколько лесов уничтожили люди на о-вё Северный в архаический период, неизвестно, однако возможно, что расширение масштабов вырубки и как следствие эрозия почв привели к росту осадочных отложений на побережье острова [923]. Недавние раскопки в Уаирарапа подтвердили разрушительный характер подобных изменений, спровоцированных человеком.

В наши дни Уаирарапа — холодная и ветреная область на юге о-ва Северный. В архаический же период, в 1100–1400 гг., это был цветущий край, где, видимо, выращивали батат [864]. Поля были разгорожены на прямоугольные участки стенками из камней, вынутых из той же самой почвы. После 1400 г., когда погибали леса и происходила эрозия почв, обработка земли начала постепенно замирать. Климат становился суровее, и люди покидали многие береговые стоянки.

У аирарапа — пример неудачной попытки развития земледелия в климатически маргинальной зоне, хотя трудно сказать, в ч «м заключается вина человека, а в чем — неблагоприятное влияние климата.

В более теплых районах о-ва Северный резких климатических изменений, по-видимому, не произошло. Тем не менее возможно, что в условиях общего ухудшения климата в конце архаического периода часть исконного населения Ивитини могла уступить натиску более сильных групп. И в этом может быть скрыто еще одно объяснение успешного распространения классической маорийской системы хозяйства, в котором такую большую роль играли ямы-хранилища для батата.

На о-ве Северный ситуация, видимо, была сложнее, чем на о-ве Южный, но какую роль здесь сыграло земледелие, сказать трудно. Большинство памятников о-ва Северный соотносится с такими же поселками рыболовов, охотников и собирателей на о-ве Южный. Правда, по размерам ни один из поселков не может сравниться с береговыми поселками о-ва Южный. Благодаря исследованиям У. Шоукросса о хозяйстве одного из поселков о-ва Северный известно довольно много [1223; 1224].

Этот памятник — Маунт-Кэмел — находится на северной оконечности острова близ залива Хоухора. Поселок, располагавшийся на небольшом возвышении, занимал 1,5 га. У. Шоукросс вскрыл около 100 кв. м жилой поверхности и обнаружил скопление земляных печей, а также доказательства того, что жители поселка Маунт-Кэмел занимались разделкой туш животных, обработкой рыбы, изготовлением рыболовных крючков и украшений из кости и из зуба кашалота. Особенно много найдено цельных костяных крючков, тесел архаического типа, украшений (цилиндрические пронизки, подвески из зубов кашалота, трубочки из птичьих костей). Все изделия относятся к 1150–1260 гг. У. Шоукросс нашел также черенки от крючков с блеснами, иглы (штампы) для нанесения татуировки.

Было исследовано около 21 тыс. костей рыб, тюленей, дельфинов, собак, крыс и моа. Моллюски составляли крайне незначительную часть рациона жителей поселка, хотя, возможно, ими питались на других сезонных стоянках. Самой распространенной рыбой в водах Ивитини был морской карась (Chrysophrys auratus), которого ловили на наживку цельными крючками и сетью. Практиковалась также ловля рыбы на блесну. Так ловили, например, кахаваи (Arripis trutta). Статистический анализ костей позволил У. Шоукроссу предположить, что некоторых карасей разделывали прямо на берегу, а затем тушки уносили и съедали в другом месте. Моа тоже разделывали на месте и на стоянку приносили уже без ножек. Кости довольно крупных карасей указывают на то, что жителей Маунт-Кэмела окружала еще не истощенная природная среда. Мелкими карасями кормили собак.

Следующим, наиболее существенным этапом статистического анализа была оценка веса мяса по каждому отдельному биологическому виду. У. Шоукросс не только определил этот вес, но и, исходя из него, оценил количество энергии, которую получал человек при потреблении в пищу рыб и животных того или иного вида. По количеству особей наиболее многочисленными были рыбы, но наибольшее количество мяса давали тюлени. Маунт-Кэмел был явно местом летнего поселения; У. Шоукросс считает, что тюленье мясо — в том количестве, которое было доступно для добычи в районе Маунт-Кэмела, — могло прокормить семью из пяти человек в течение двенадцати теплых полугодий.

Анализ памятника Маунт-Кэмел — прекрасный пример исследования, способного послужить образцом для всей археологии архаического периода. Тем не менее статус Маунт-Кэмела (в отличие от других архаических памятников о-ва Северный) неясен. Можно ли считать его типичной архаической стоянкой? Различались ли стоянки по назначению, сезонности заселения, размерам? Насколько существенны были такие факторы, как навыки обработки земли и сезонные миграции? На все эти вопросы еще предстоит ответить. Пока известен план только одного памятника на о-ве Северный — Таируа [1285; 779]. При раскопках, проведенных на площади 24×6 м, обнаружена стоянка, датируемая 1100 г., с четкой локализацией земляных печей, со специальным местом для разделки мяса, местом для изготовления тесел, раковинными кучами, кучкой обсидиановых отщепов и с жилищами. Общая площадь стоянки составляла, по-видимому, около 25 кв. м, что гораздо меньше площади Маунт-Кэмела.

^{План стоянки Таируа. Архаический период (п-ов Коромандел)}

Артефакты, обнаруженные при раскопках на о-ве Северный, очень похожи на соответствующие изделия с о-ва Южный. Различия незначительны: так, на п-ове Коромандел для изготовления рыболовных крючков использовались раковины Cookia sulcata [777], а в восточной части Ивитини на побережье были распространены блесны с отверстиями, просверленными в середине [580]. Существуют некоторые различия в форме крючков, возможно связанные с тем, что в водах о-вов Северный и Южный водятся разные виды рыб. Сланцевые ножи и кварцитовые пластины на о-ве Северный вообще не были известны. Аргиллит из района Нельсон и с о-ва Д’Юрвиль, несомненно, был знаком жителям о-ва Северный с глубокой древности.

Проблему обмена на о-ве Северный во многом проясняет анализ найденных при раскопках образцов обсидиана. Пионером исследований, основанных на датировке по накоплению влаги в обсидиане, стал в начале 60-х годов Р. Грин [578]. Наибольшего успеха в выявлении источников обсидиана удалось достичь в последнее время с помощью методов эмиссионной спектроскопии [598], атомно-адсорбционной спектрофотометрии и пламенной фотометрии [26], рентгенофлюоресцентной спектроскопии [1423; 1424] и измерения плотности [1125]. Недавно Г. Уорд установил, что в северной части о-ва Северный существовало не менее 45 месторождений обсидиана. Ареально они группируются следующим образом: в районе Нортленд (Каео и Хуруики), на о-ве Грейт-Барриер, на п-ове Коромандел, в Роторуа, Мараетаи, Таупо и на о-ве Мэр.

Раньше других были освоены залежи обсидиана на о-ве Мэр; этот обсидиан был предметом обмена на о-ве Северный. Затем началась добыча обсидиана из Таупо, выменивавшегося (в меньших количествах, чем обсидиан с о-ва Мэр) на территории вплоть до Блаффа. Обсидиан с о-ва Мэр — лучший на Новой Зеландии; он имеет характерный прозрачно-зеленый оттенок. Время открытия других месторождений обсидиана неизвестно; ясно только, что многие из них начали разрабатываться в классический период. Виды обмена и его «география» еще ждут исследования. Если обсидиан с о-ва Мэр путешествовал повсюду в больших количествах, то обсидиан из других месторождений имел куда меньшее распространение. Обсидиан играл значительную роль в межплеменном обмене дарами; в классический период некоторые племена по политическим причинам не могли разрабатывать месторождения, расположенные в непосредственной близости от их территории [26]. В целом обсидиан с о-ва Мэр преобладает во всех ранних памятниках — даже в тех, которые располагались рядом с другими месторождениями (ср. памятники на оз. Таупо и о-ве Грейт-Барриер [855; 856]).

Остановимся на внутренней хронологии архаического периода на о-ве Северный. Для района Окленда Р. Грин предложил выделять три фазы: заселение, освоение и развитие [584]. При переходе от одной фазы к другой росла степень оседлости, усложнялась структура поселков, повышалась значимость культивации земли и постепенно вымирала авифауна. По мнению Р. Грина, в архаический период сбор моллюсков в основном велся у скалистых берегов, а в классический период — на более богатых песчаных и илистых берегах. Деление Р. Грина принимается далеко не всеми (см. критику в [615]), но никакой другой хронологии пока не предложено.

Классический период

Между 1300 и 1500 гг. в области Ивитини существовала культура, для которой были характерны сооружения земляных укреплений, широкое распространение ям-хранилищ для батата и своеобразный набор артефактов. Несколько позже эта культура проникла и в область Ваэнгануи. По-видимому, границей территории этой культуры служила область культивации батата. Свидетельства о ее распространении в Те Вахи Поунаму относятся лишь к концу XVIII в., когда уже весьма ощутимым было европейское влияние, сказывавшееся, в частности, во введении обычного картофеля.

Новая культура, о которой идет речь, — это зародившаяся в Ивитини классическая маорийская культура. Ивитини и Ваэнга-нуи очень сходны в культурном отношении, но около 80 % всех классических памятников находятся в Ивитини, где земли более плодородны. Высокая степень сходства памятников этого периода показывает, что классическая культура распространялась из одного источника.

Что определило развитие и распространение классической культуры? Ни один из новозеландских памятников, известных археологам, не позволяет ответить на него однозначно. Конечно, оба периода — архаический и классический — имеют общие черты. Это и навыки зимнего хранения батата, и способ изготовления отдельных видов орудий. Но различий куда больше, и их нельзя ни свести к простой адаптации, ни объяснить новыми внешними миграциями.

Мне кажется, что, несмотря на ряд черт, безусловно объединяющих архаический и классический периоды, между ними имелись и существенные различия. Но территория, на которой начался переход от одной фазы к другой, археологически не изучена. По-видимому, культура классического периода распространилась вследствие внутренних миграций населения и завоеваний — этот путь более вероятен, чем путь культурной диффузии нового и предположительно более привлекательного образа жизни (каковым, кстати, классический образ жизни мог и не быть).

Все эти предположения отнюдь не оригинальны. Еще в 1956 г. Э. Шарп писал, что предания о «флоте» отражают историю внутренних миграций населения Новой Зеландии [1210]. Л. Граубе и Д. Симмонс, развивая эту мысль, недавно высказали мнение, что предания о «флоте» повествуют о внутренних миграциях населения с территории современного Нортленда в прибрежные районы Ивитини, расположенные к югу от Окленда, т. е. в Таранаки и район залива Пленти. Д. Симмонс говорит о трех отдельных миграциях. Первую (около 1300 г.) он связывает с террасными земляными укреплениями, вторую (около 1450 г.) — с земляными укреплениями, обнесенными круглым рвом. Третья миграция, как он считает, — это перемещения нескольких групп населения, также происходившие между 1300 и 1450 гг. [1246; 1247]. Д. Симмонс соотносит предания о родоначальниках племен, приплывших на отдельных лодках, с происхождением племен Ивитини классического периода, и его идеи, несомненно, заслуживают серьезного внимания. Кстати, все исследованные маорийские укрепления относятся именно к классическому, а не к архаическому периоду и датируются временем после 1300 г.

Выводы Л. Граубе очень близки к заключениям Д. Симмонса [619]; он также предполагает, что распространение классической культуры шло с северо-востока Нортленда, и связывает его с преданиями о лодках «Таинуи» и «Те Арава». В XV в. происходят основные перемещения населения; все прочие предания о «флоте» описывают именно этот период. Особо следует выделить перемещение племен ава с северо-запада Нортленда в Таранаки и в район залива Пленти: по мнению Л. Граубе, только в этих трех местах встречаются характерные укрепления, обнесенные кольцевым рвом [618; 619; 620].

Гипотезы Л. Граубе и Д. Симмонса о том, что между 1300 и 1500 гг. произошли существенные перемещения населения из Нортленда на юг и юго-восток острова, кажутся весьма убедительными и правдоподобными.

Артефакты классического периода известны и по описаниям первых путешественников (о коллекции, собранной во время первого плавания Дж. Кука, см. [1222]), и по материалам музейных коллекций; археологические раскопки последнего времени во многом расширили имеющиеся у нас материалы и позволили уточнить многие датировки, что очень существенно. Подробный анализ артефактов классического периода впервые сделан Дж. Голсоном [537; 539]. В настоящее время сдвиги, сопровождавшие переход от архаики к классике, кажутся довольно резкими, но следует иметь в виду, что будущие находки смогут подтвердить постепенность многих изменений. Некоторые предметы материальной культуры классического периода были изготовлены из природных материалов, встречающихся в заболоченных местностях; другие известны лишь по коллекциям первых этнографов. В этих случаях выяснить их архаические прототипы, как правило, не удается.

В классический период существенно изменились тесла: для архаического периода было характерно их многообразие, для классического — преобладание тесел типа 2В (бесчерешковые, отполированные по всей поверхности); полностью исчезли орудия ритуального назначения, замечательные образцы которых обнаружены в погребении в Уаирау-Бар. Стандартизация и массовое производство тесел типа 2В на Новой Зеландии относятся к тому же времени, когда в Центральной Полинезии преобладающими стали тесла типа 3А. Как материал для изготовления тесел все чаще начал использоваться нефрит.

Изменился и рыболовный инвентарь (так же как на о-ве Южный), цельные крючки были вытеснены составными с зазубренным жалом [1225]. Практически исчезли архаические гарпуны и крючки с блеснами. Правда, в коллекциях этнографов представлены деревянные крючки с вставкой из раковины и раковинной блесной, на которые ловили каховаи, но при раскопках таких крючков пока не обнаружено. Широкое распространение получила ловля рыбы сетью (сети достигали длины 900 м) [75, т. 1, с. 444].

^{Изделия классического периода: а — тесло (тип 2В, по Р. Даффу); Ь — каменный пест для обработки дикого льна; с — каменное грузило рыболовной сети; d — f — ручные палицы из камня или китовой кости (пату, вахаика и котиате); g — костяная булавка для плаща; h — хеи-тики из гагата (нефрита); i — поющая раковина; j — костяной штамп для нанесения татуировки; k — подвески из китового зуба (реи-нута); l — деревянная или костяная флейта; т — носовая флейта из камня, дерева или кости; п — двусоставной рыболовный крючок (деревянная блесна, костяной наконечник); о, р — костяные наконечники копий для охоты на птиц; q — приманка для ловли каховаи (полоска, вырезанная из раковины Haleotis, прикреплена к деревянной блесне; наконечник костяной); r — приманка для ловли барракуды, укрепленная на деревянной блесне с костяным наконечником}

Заметные изменения произошли в стиле украшений. Единичные подвески, которые носили на шее или в ушах, вытеснили ожерелья. В самом конце архаического периода внезапно исчезли цилиндрические пронизки и подвески в виде зубов кашалота.

Классические украшения делались из кости, зубов кашалота или из нефрита; в этнографических собраниях особенно часто встречаются подвески реи-нута из зубов кашалота и хеи-тики из нефрита. Еще Дж. Кук и Дж. Банкс видели эти украшения на маори. Хеи-тики, наиболее известные по собраниям XIX в., нередко делались из старых нефритовых тесел, вышедших из употребления после введения металлических орудий [1275; 616].

Еще одну значительную группу артефактов классического периода составляют палицы, в особенности пату — палицы лопатообразной формы. Лопатообразные палицы, изготовленные из нефрита, назывались мере, вырезанные из китовой кости и украшенные резьбой — котиате и вахаика. Резким ударом пату можно было мгновенно снести полголовы. Возможно, именно бой на пату наблюдал в 1772 г. лейтенант Ру; один из соперников лишился верхней части черепа до самых глаз [932, с. 395]. В классический период появились такие виды деревянного оружия, как палицы таиаха, тефатефа, поуфенуа, неизвестные в архаический период (ср. [1; 92]). Из архаического периода до нас дошли только простые пату из китовой кости [1, с. 69–72]. Подобные же палицы найдены в Ваитоотиа на о-вах Общества; возможно, что на Новой Зеландии, о-вах Чатем и на о-ве Пасхи представлена без каких-либо особых изменений исходная ранневосточнополинезийская форма оружия. Однако обилие военных укреплений и многообразие типов оружия, характерные для маорийской классики, несомненно, свидетельствуют о подъеме военного духа, гораздо менее выраженного в архаический период.

Чисто классическими, не имеющими прототипов в архаике, являются музыкальные инструменты (флейты и «поющие раковины»), известные преимущественно по этнографическим собраниям. Отсутствие прототипов может объясняться исключительно неполнотой имеющихся археологических данных. Несколько лет назад в болотистой местности возле мыса Каури, неподалеку от Тауранга (район зал. Пленти) [1217], У. Шоукросс обнаружил уникальный набор деревянных гребней — 330 фрагментов, составляющих не менее 187 целых гребней [1216; 1217]; гребни были спрятаны в небольшом, выложенном досками тайнике на краю болота; освящение гребней, несомненно, связано с маорийским культом человеческих голов. Там же обнаружено более 13 тыс. обсидиановых отщепов, которые, видимо, служили для нанесения насечек или для обрезания волос; некоторые из отщепов были завернуты в ткань, вложены в калебасы или в деревянные сосуды. Исследования показали, что гребни с закругленным верхом появились позже гребней, ограниченных сверху прямой линией, хотя в целом никаких резких переходов от одного стиля к другому не наблюдается. На нескольких гребнях искусно вырезаны человеческие лица, но большинство либо никак не оформлено, либо украшено нарезками или шишечками, образующими абстрактный узор. Любопытно, что никаких хронологических различий в манере украшения гребней проследить не удается: наиболее изысканно украшенные гребни — свидетельство индивидуального мастерства, а не смены стиля.

Коль скоро зашла речь о гребнях, следует сказать и о других деревянных изделиях классического периода. Конечно, до наших дней дошло очень немногое; тем не менее находки на дне озер Хорофенуа (возле Левина) и Уаикато (Мангакауре), а также этнографические коллекции [1; 99] позволяют судить о классических деревянных изделиях, среди которых великолепные образцы резьбы по дереву, земледельческие орудия, сосуды, оружие, лодки и весла, ограды, опорные столбы, балки жилых домов, ящики для погребений, рукояти тесел, ножей и резцов, черенки, составных рыболовных крючков, колотушки, которыми отбивали корневища папоротника, и многое другое.

Маорийское искусство резьбы по дереву, в котором столь важное место отводилось орнаментам в виде завитков и спиралей, практически не имеет параллелей во всей остальной Полинезии (только изображения людей у маори ничем не отличаются от прочих полинезийских). Ранее предполагалось, что сходные мотивы можно выделить в искусстве Китая и Британской Колумбии [697, 698; 35], но сейчас кажется все более вероятным, что маорийская техника — результат внутреннего развития. Недавно Д. Мид высказал предположение, что характерный маорийский стиль развивался в начале классического периода и, возможно, был связан с осознанием нового общественного порядка и новых форм землевладения [969]. По мнению Мида, архаический стиль должен напоминать стиль керамики лапита, для него характерны те же декоративные пояски-полоски, только больше завитков. Наиболее известный образец архаического стиля резьбы по дереву — дверная притолока, найденная в болоте в местности Каи-таиа; по стилю она во многом перекликается с так называемыми «шевронными подвесками», тоже возводимыми к архаике.

На о-ве Северный, видимо, нет архаических наскальных рисунков; все немногочисленные изображения лодок и спиралевидные узоры восходят к классическому периоду.

Существенно отличаются от архаических классические погребения. Простых общинников хоронили в скрюченном положении в земле, а для знатных людей устраивали вторичные погребения в пещере. Вторичные потаенные погребения естественны для общества, где враги покойного могли предать его кости поруганию, скажем пустив их на изготовление рыболовных крючков. В классический период появились дощатые ящички для костей; в Нортленде такие ящички украшались резьбой. Замечательный образец пещерного погребения был обнаружен недавно на островке на оз. Хауроко, которое лежит на крайнем юго-западе о-ва? Южный [1244; 1385]. Погребение сохранилось именно благодаря такой территориальной удаленности и изоляции. Там найден скелет женщины, захороненной в сидячем положении на носилках из палок. Сохранился окутывавший тело плащ из льняной ткани, отороченный птичьими перьями и украшенный собачьим воротником. Погребение восходит в XVII в. и, строго говоря, не относится к классическому периоду. Тем не менее способ захоронения можно считать типичным для позднейшего периода доистории маори.

Более известна маорийская техника мумификации татуированных голов — изначально этой чести удостаивались только вожди и прославленные воины (лишь они имели право татуировать лицо). После 1815 г., когда татуировка перестала быть привилегией вождей и когда на Новую Зеландию стало проникать все больше европейских скупщиков экзотических редкостей, искусство это утратило свой былой смысл [1040].

Если об архаических поселениях можно сказать лишь, что-они были разной величины и не имели оборонительных укреплений, то о классических известно куда больше. Земляные укрепления (па) заметно выделяются на фоне ландшафта, их площадь нетрудно измерить. Па были, по-видимому, ключевыми элементами структуры классических поселений Ивитини и Ваэнгануи; к ним примыкали небольшие неукрепленные сезонные поселки, где размещались временные жилища, хранилища для батата, накоплялись раковинные кучи и другие следы пребывания и деятельности человека[150].

Классификация па предлагалась рядом ученых; новейшая и наиболее полная принадлежит Л. Граубе [619], по мнению которого на Новой Зеландии было от 4 тыс. до 6 тыс. па (большинство находилось на территории Ивитини). Внутренняя площадь укрепленных поселений (включая террасные) была различной — от 0,1 до 50 га. В наиболее удобных местах на 1 кв км приходилось одно укрепление, а иногда и больше. В зависимости от типа оборонительных сооружений Л. Граубе делит их на три типа: террасные па; па на мысах, огороженные коротким поперечным рвом; па, обнесенные кольцевым рвом.

Первый тип объединяет довольно разнородную группу укреплений, поднимающихся по склонам холмов ступенчатыми террасами. Крупнейшее па этого типа — Отатара в районе зал. Хок; его площадь чуть меньше 50 га. Много замечательных террасных па было вырублено в склонах потухших вулканов в районе современного Окленда. Происхождение этих па не совсем ясно; первые путешественники ничего не говорят о них в своих описаниях, и, возможно, далеко не все из этих памятников действительно носили оборонительный характер. При раскопках таких террас обнаружены хранилища батата и следы жилищ. Возраст и происхождение их неизвестны; по всему острову Северный их встречается немало, и Л. Граубе считает, что их появление было связано с образованием более крупных поселений в самом начале классического периода [615, с. 95], но это предположение еще не получило подтверждения. Как уже говорилось, Д. Симмонс связывает эти па с первой из постулируемых им миграций, но и ее нельзя считать окончательно доказанной.

Совершенно очевидно, что расположение крепостей второго типа зависело не от культурных, а от топографических факторов. Узкие и крутые мысы легко было защитить небольшим рвом или несколькими рвами и насыпями. Па второго типа встречаются и в Ивитини, и в Ваэнгануи; как правило, они невелики и хорошо укреплены. Наиболее подробные описания, сделанные в XVIII в., дают представление именно о таких па. Дж. Кук и Дж. Банкс описали в 1769 г. на в Меркыори-Бей, а в 1772 г. — в Бей-оф-Айленс.

Дж. Банкс насчитал 20 внутренних огороженных палисадов, к каждому из которых примыкало от 1 до 14 домов. Примерно 0,2 га внутри крепости были засажены тыквами-горлянками и бататом.

Сохранилась карта того времени, на которой показан план крепости, описанной Ру (карта воспроизведена в [794; 797; 614]). Подступ к рву скрыт внешним палисадом, сам ров защищен боевой площадкой, входы в крепость расположены весьма хитроумно. На открытой внутренней площадке крепости (марае) находилось подобие арсенала и стоял дом вождя, в котором также хранилось оружие. На краю па помещались сушилки для корневищ папоротника и отхожие места; последние повсеместно встречаются в поселках классического периода на Новой Зеландии, но нигде за ее пределами не известны. Возможно, карта, о которой идет речь, не совсем точна, ибо, по другому описанию, относящемуся к тому же времени, в центре па располагались также хранилища для пищевых продуктов и сетей. Любопытно, что ни Кук, ни Ру ничего пе говорят о хранилищах для батата, которых они просто не заметили.

В последние годы были проведены раскопки ряда па второго типа; наиболее интересные результаты получены Э. Фокс при раскопках укрепления Тиримоана в районе зал. Хок, где обнаружены дом площадью 11,8×4 м, подземные хранилища для батата и два слоя укреплений [470].

Третий тип в классификации Л. Граубе — па, укрепленные кольцевым рвом и валом. Обычно они располагались на прямоугольной, специально расчищенной площадке (в более холмистых местностях — на террасах), окруженной как минимум с двух сторон защитным рвом и валами. Иногда в наиболее опасных местах устраивались двойные укрепления. Па этого типа никогда не занимали площади более 2 га. Из всех новозеландских па они, пожалуй, самые характерные, и в их устройстве более сильно сказалось действие человеческого фактора: люди сознательно укрепляли свои поселения, а не просто использовали особенности ландшафта.

^{Две боевые площадки, реконструированные на основании раскопок крепости Отаканини (бухта Каипара)}

О па третьего типа довольно много известно по раскопкам, в особенности в районе бухты Каипара [90; 92; 929] (укрепления Отаканини и Уаионеке) и Тауранга (укрепление Каури-Пойнт) [17; 543]. Па Отаканини занимает площадь 1,8 га на небольшом острове в южной части бухты Каипара; предварительное террасирование и сооружение хранилищ для батата началось здесь еще в XIV в. Около 1500 г. укрепленная территория была разделена на внутреннюю крепость и прилегающий вспомогательный участок. Крепость была защищена массивной боевой площадкой, устроенной на искусственном откосе; опорные столбы площадки были на 2 м врыты в землю. В XVI в., вероятно с появлением здесь новых племен (нгати-фатуа), укрепления были перестроены: крепость обнесли рвом и валом, на котором устроили уже две боевые площадки. Во внутренней части крепости раскопок не проводилось, но по большим раковинным кучам, расположенным за оградой, можно сделать некоторые предположения о хозяйственной жизни па. По-видимому, оно было заселено круглый год, но сезонная численность населения в нем была различной.

Укрепление Каури-Пойнт устроено почти так же. В раннем? слое (около XIV в.) обнаружены остатки древних огородов и нескольких ям-хранилищ. Чуть позже им на смену пришли простые террасы. Затем вокруг был сооружен ров, защищавший па с двух сторон (с двух других сторон укрепление было защищено скалами). Позже рвы заполнились раковинными кучами; но с появлением новой угрозы, видимо, был создан новый ров с прилегающим валом, охватывавший лишь половину прежней территории. Затем укрепление было обнесено еще одним рвом — со стороны, откуда скорее всего и следовало ждать нападения. Во внутренней части па располагалось множество сообщавшихся погребов-хранилищ. У. Амброуз считает, что в определенные периоды времени па представляло собой просто укрепленное место для хранения припасов [17].

В Уаионеке обнаружено еще одно сходное укрепление, первый, большой ров вокруг которого был выкопан, вероятно, около 1600 г., а второй, меньший, — во время первых контактов с европейцами. Из всех этих данных явствует, что террасные укрепления предшествовали рвам и валам и что в позднейшее время площадь па стала значительно меньше. Однако это не дает основания делать заключения ни об изменениях численности населения, ни об интенсивности военных действий.

До сих пор речь шла о па, расположенных на суше. Помимо них на озерах и в заболоченных местностях (Уаикато, равнины Хаураки, оз. Хорофенуа) сооружались необычные и в археологическом отношении оИень интересные укрепления. Вот что писал в 1872 г. Р. Тейлор о сооружениях на оз. Хорофенуа: «Сначала в дно озера вгоняли длинные сваи по периметру будущего укрепления, затем внутрь укладывали большие камни, а между ними насыпали всякий мусор и щебень. Поверх всего этого шли чередующиеся слои глины и гравия. Когда сооружение это достигало-необходимой высоты, на нем ставили дома, а всё па окружали обычным ограждением» [1358].

^{Реконструкция жилого дома, сделанная на основании раскопок в районе оз. Мангакауаре}

Самые большие па такого типа (их описания см. также в [1; 1225; 1361]) встречаются в Уаикато. Строились они чаще всего на болотистых берегах небольших торфяных озер и занимали обычно площадь менее 0,5 га; опорные сваи их уходили в глубину до 3 м. Основание представляло собой слои песка (привезенного из других местностей) и глины, перемежавшихся слоями мусора (угля, раковин, разлагавшихся растительных остатков). Ограждения — они сохранились, несмотря на болотистую местность, — состояли из нескольких (самое большее — шести) параллельных рядов заборов или валов, располагавшихся с той стороны, откуда ожидалось нападение.

Такие па раскопаны по берегам озер Нгарото [1219] и Мангакауаре [90; 99], причем для памятника у оз. Мангакауаре можно реконструировать план укрепления. Оно стояло на заболоченном краю озера и занимало около 0,2 га. Его укрывали массивные бревенчатые частоколы, вкопанные в землю на глубину 3 м, а со стороны берега, т. е. в наиболее слабом месте, стояли двойные укрепления. В этом па явно происходили какие-то военные действия. При раскопках внутренней территории па обнаружены обломки оружия и украшений, а также человеческие кости (последние могут быть свидетельством ритуального каннибализма). Кто победил в том сражении — осажденные или нападавшие, неизвестно.

Внутри этого па находилось марае, функционально схожее с марае, описанным лейтенантом Ру. В открытой части па находились очаги, а полукруг из шести, а может быть, и более домов примыкал к ограждению крепости со стороны озера. Лучший из этих домов (6×2,2 м) был построен из досок (сохранившихся в озерных отложениях) и был, вероятно, покрыт соломой. Стропила крыши соединялись с несущими столбами врубкой «в обло», хорошо описанной в этнографической литературе [446]; конец шипа при этом не обрезался. Другие дома были меньше; возможно, различались легкие летние дома из стволиков древовидного папоротника и тонких досок, с льняными циновками на полу, и зимние — с толстыми стенами, многочисленными очагами, дававшими необходимое количество тепла, и подстилками из валежника и веток на полу.

Такое сезонное деление жилищ подтверждается анализом потребляемых ягод и семян; однако оно не было абсолютным — скорее, интенсивность использования тех или иных жилищ менялась в зависимости от времени года.

Стоянка Мангакауаре была заселена круглый год, но летом часть населения покидала ее, отправляясь возделывать батат и папоротник или ловить рыбу и добывать продукты моря (примерно за 40 км от стоянки). Обнаруженные на дне озера разнообразные изделия из дерева свидетельствуют о широком круге занятий населения па. В подобных па, разумеется, нельзя обнаружить ни погребов-хранилищ, ни оборонительных рвов; в этом отношении они непоказательны.

Рассмотрим теперь поселения классического периода в целом. На о-ве Северный классические поселения были распространены на более обширной территории, чем архаические; и хотя большинство поселений по-прежнему располагалось в пределах десятикилометровой прибрежной полосы, были освоены и некоторые внутренние районы, например Уаикато и Роторуа. В структуре поселений па выполняли разные функции: одни служили центрами племен и племенных союзов, другие представляли собой просто небольшие укрепленные хутора; в одних жили круглый год, другие же служили просто укрепленными хранилищами припасов. Различались па и по местоположению; самые большие находились среди плодородных полей и возле больших бухт, богатых рыбой и моллюсками. На территории многих па обнаружены огромные раковинные кучи — свидетельство того, что в рационе жителей этих укреплений преобладали морские продукты — в отличие от рациона архаического периода, когда в хозяйстве существенную роль играли лесное собирательство и охота на птиц.

Возможно, па были укрепленными центрами, в которые стекалось в случае холодов или опасности население, обитавшее в обычное время в мелких сезонных поселках, разбросанных по большой территории. Одна или несколько семей могли занимать

^{План и разрез хранилища батата в крепости Танифа (Уаикато), реконструкция в течение ряда сезонов стоянку на берегу озера или хутор, в котором стояли жилые дома и погреба-хранилища, иногда находились своеобразные мастерские, а также погребения. Хутора такого типа, расположенные на небольших террасах, были обнаружены не так давно на холме Хэмлин неподалеку от современного Окленда [323] и на о-ве Мотутапу в заливе Хуараки [324; 328; 864; 865].}

Многие районы Ивитини изобилуют такими мелкими поселками; до недавнего времени считалось, что обнаруженные там ямы — это следы подземных жилищ.

Первые европейцы, побывавшие на Новой Зеландии, ничего не пишут ни о ямах, служивших подземными хранилищами, ни о ямах-жилищах. Этнографические же данные подтверждают, что еще относительно недавно маори пользовались большими прямоугольными и колоколообразными подземными хранилищами.

Прямоугольные ямы, достигавшие до 10 м в длину, иногда имели крышу, опиравшуюся на ряды стоек, с коньком и скатами; последние уходили концами в землю. Крышу утепляли, засыпая толстым слоем грунта. Несомненно, столь крупные ямы могли служить жилищами; в некоторых обнаружены даже очаги. Исследуя большой, не защищенный никакими укреплениями комплекс таких сооружений в Каури-Пойнт, Р. Грин пришел к заключению, что ямы могли служить и хранилищами съестных припасов, и жилищами [577].

Последующие раскопки, однако, не подтвердили предположений о подземных жилищах маори; по данным У. Амброуза, ямы представляли собой именно погреба-хранилища, а очаги в них устраивали для ежегодного окуривания против плесени [17; 18]. После окуривания из очагов выгребали угли и золу и заполняли их глиной. В качестве рабочей гипотезы можно выдвинуть предположение, что ямы, в которых, кстати, иногда находят только жилой мусор, могли служить временными жилищами уже после того, как переставали быть хранилищами. Э. Фокс, автор объемистого труда, посвященного маорийским подземным сооружениям, также считает, что они были в основном хранилищами [469]. Любопытно, что в больших погребах иногда сбоку устраивались маленькие закрома, в которых, видимо, хранились семенные клубни.

На о-ве Северный (особенно на плодородных вулканических почвах современных районов Нортленд и Окленд) сохранились до наших дней древние поля с выбранными из почвы кусками лавы, сложенными в кучи или образующими «межевые ограды». Поля эти очень напоминают гавайские. Там, где в земле не было камней, не было, естественно, и «межевых оград», но кое-где сохранились следы дренажных канав. Маори умели поддерживать плодородие почвы, сжигая на полях валежник.

Из записок первых путешественников известно, что площадь обрабатываемых земель при одном поселении достигала 280 га. Земля делилась на небольшие прямоугольные участки; какие именно культуры выращивали на них — неизвестно. Уже тогда были замечены региональные различия на о-ве Северный. Зал. Хок описывается как цветущий и мирный край, почти без па, а не менее богатый район залива Пленти поражал европейцев обилием укреплений. На п-ове Коромандел и в районе Куин-Шар-лет-Саундз. имелись крепости, но земля там не обрабатывалась. Дж. Банкс оставил описание святилища в зал. Хок, представляющего собой небольшую площадку, выложенную по периметру камнями; внутри площадки на лопате висела корзина с корневищами папоротника [75, т. II, с. 34]. На Новой Зеландии не было ничего похожего на восточнополинезийские марае, хотя кое-где (в особенности в районе Роторуа) встречаются ряды вертикально стоящих камней.

Рассмотрим теперь вопрос о происхождении и фазах развития культуры классического периода. Пока что все попытки выработать его внутреннюю периодизацию были безуспешны; относительно внутреннего развития классической культуры единого мнения нет. Несколько более ясно само происхождение этой культуры. Л. Граубе полагает, что древние маори были вынуждены покинуть Нортленд и двигаться на юг из-за нехватки расчищенных земель [619]. Недавно Э. Вайда еще раз показал, сколь важной причиной межплеменных споров был вопрос об обрабатываемых землях [1403; 1405, с. 113]. Поскольку во влажных субтропических лесах Нортленда расчищать земли было весьма нелегко, сильные племена стремились изгнать своих менее удачливых соседей, а те либо двигались на юг, либо принимались за расчистку новых участков. Л. Граубе исходит из того, что в XIV–XV вв. происходил интенсивный рост численности населения, который и стимулировал движение племен из современного района Нортленд на юг. Существенно, что Л. Граубе считает важным фактором не само по себе перенаселение, а нехватку земель, удобных для обработки. Еще во времена появления на Новой Зеландии первых европейцев земли Ивитини были покрыты густым лесом. Возьмись маори за сплошную вырубку лесов, численность их выросла бы еще больше. Но междоусобицы и перемещения на юг были куда более простым способом поддержания демографического равновесия, чем расчистка всех земель.

С 1800 г. наступило время серьезнейших культурных изменений. Изменения эти, уже явно давшие о себе знать к 1840 г., связаны с появлением на Новой Зеландии металлических орудий, мушкетов, новых культурных растений, свиней и, конечно, с прибытием китобойных судов и миссионерских групп. Наиболее известные ранние описания относятся именно к этому времени, поэтому особенно ценны немногочисленные записи 1769–1772 гг., на которые мы часто ссылались выше.

Острова Чатем

Эти острова, весьма интересные для историков и археологов, работающих в Полинезии, были открыты в 1791 г.; тогда на них в полной изоляции жило около 2 тыс. человек [1130; 1273; 1279]. Они не обрабатывали землю и не знали домашних животных. На о-вах Чатем никогда не было моа. Жители островов (мориори) вырубили большую часть лесов и таким образом получили возможность собирать с довольно больших территорий урожаи папоротника. Судя по ранним описаниям, у них не было ни постоянных поселков, ни даже постоянных жилищ: первые путешественники увидели лишь «беседки» под деревьями. В настоящее время ученые Университета Отаго ведут здесь раскопки, и, возможно, им удастся обнаружить нечто, напоминающее культуру маори Мурихику. Но даже и в этом случае мориори останутся в истории как единственные в Полинезии охотники и собиратели, полностью отрезанные от внешнего мира.

Острова Чатем были заселены около 1100–1200 гг.; материальная культура мориори сходна с культурой жителей о-ва Южный. На о-вах Чатем обнаружены все типы архаических тесел, цилиндрические пронизки, подвески в виде зубов кашалота, ожерелья из акульих зубов, копья и гарпуны. Крючки (цельные и составные) напоминают новозеландские; блесны, по-видимому, полностью отсутствовали. Судя по всему, о-ва Чатем были заселены в архаический период с о-ва Южный, а затем последовало время длительной изоляции, которая, однако, была неполной (на о-вах Чатем найдены классические тесла типа 2В и два орудия из обсидиана с о-ва Мэр [859]). Обнаруженный в одном из памятников двойной ряд вертикально стоящих камней, возможно соотносится с восточнополинезийскими марае[151].