Покорение Финляндии. Том 1

I. Движение вперед и отступление

По заключении Верельского мира Густаву III недолго довелось пользоваться его плодами. Избежав злой судьбы, которую готовили ему четыре года назад аньяльские заговорщики, король не отстранил теперь направленного в него пистолета. При выходе 4-го (15-го) марта 1792 г. из оперного маскарада, Густав был изменнически умерщвлен дворянином Анкарстрёмом, выстрелившим ему в спину. Бывший при этом в виду новый государственный переворот, однако, не осуществился. Прожив после получения раны еще две недели, Густав имел время и возможность установить порядок управления государством впредь до совершеннолетия 14-летнего наследника его Густава-Адольфа. Регентом был назначен брат покойного, не раз упоминавшийся принц Карл, герцог Зюдерманландский.

Регент вскоре подчинился влиянию друга своего, Рейтергольма, прозванного якобинцем, а с тем вместе изменились и все отношения Швеции как внешние, так и внутренние. Вместо союза с Россией предпочтено за 40 бочек золота сближение с республиканской Францией. Против России начались вновь вооружения.

Но удаленные в большом числе от должностей и влияния на дела чиновники прошлого царствования, и другие недовольные, не остались в бездействии. Составился план устранения Рейтергольма при помощи русского двора, Несовершеннолетний король должен был обратиться к содействию Императрицы Екатерины, с тем чтобы требование заговорщиков об удалении Рейтергольма она поддержала посылкой эскадры в окрестности Стокгольма. Замыслы эти, однако, были обнаружены, переписка захвачена, заговорщики арестованы. Один из них, передовой деятель при заключении Верельского мира, Густав Мориц Армфельт, удаленный в новое царствование из Стокгольма в Неаполь в звании посланника, бежал в Россию, где и водворен в Калуге. Имя его было выставлено на позорных столбах; другие соучастники подверглись тяжким наказаниям. Возлюбленная Армфельта, упоминавшаяся уже фрейлина Руденшольд, выставленная также к позорному столбу, отдана затем в рабочий дом.

Тем не менее, благоразумие взяло верх в шведском правительстве, и война с Россией не только устранена, но и сделаны шаги к новому сближению. Молодой король, под именем графа Гага, вместе с герцогом Карлом отправился в августе 1796 г. в Петербург, где и произошло известное, неудачное сватовство внучки Императрицы, великой княжны Александры Павловны. По возвращении в Стокгольм Густав достиг 18-ти лет и вступил в самостоятельное управление государством под именем Густава-Адольфа IV.

Вскоре скончалась Императрица Екатерина. Несмотря на несостоявшийся брак, отношения между новыми правителями обоих государств Густавом и Императором Павлом приняли самую дружественную форму, благодаря вероятно сходству их характеров. Дружба была настолько близка, что когда предположили возобновить договор 1780 г. о вооруженном нейтралитете, то для окончательных соглашений Густав-Адольф приехал в 1800 г. лично в Петербург. По случаю созванного в том же году сейма, в виду возможных волнений в Швеции и Финляндии, Император Павел предложил Густаву свою поддержку вооруженной рукой.

Однако такие добрые отношения продолжались только при жизни Павла. По вступлению на престол Императора Александра, не смотря на близость его свойств с Густавом-Адольфом, женившимся на принцессе Фредерике Баденской, родной сестре Императрицы Елизаветы Алексеевны, — взаимные отношения быстро ухудшились. Упрямый и неспокойный характер шведского короля, несомненно, играл здесь немалую роль. Эпизоды, мелочные и незначительные сами по себе, получали острый характер и все более разъединяли государей.

В 1802 г. на границе между русской и шведской Финляндиями, в Аборфорсе, состоялось свидание царственных сестер, продолжавшееся четыре дня; Густав-Адольф также присутствовал. В Аборфорсе есть мост чрез пограничный рукав реки Кюмени; половина моста принадлежала России, половина Швеции. Сообразно с этим каждая половина была выкрашена в соответственные государственные цвета. В бытность свою теперь на месте король приказал выкрасить весь мост, т. е. и русскую его половину, цветами шведскими. Это вызвало понятное неудовольствие в Петербурге. Оно усилилось еще более, когда родившемуся вскоре второму сыну своему, Карлу-Густаву, король присвоил титул великого князя Финляндского, какового, со времени завоевания Петром I части Финляндии, ни короли, ни принцы шведские не носили. Император Александр, не смотря на близкое родство, не был даже приглашен на крестины новорожденного принца; об этом много говорили и в Швеции, видя явные признаки охлаждения обоих дворов. Около того же времени Густав оскорбил русского министра графа Панина, ехавшего с семейством в Швецию чрез Финляндию. В Борго граф Панин был остановлен, ему воспрещено дальнейшее следование и пришлось возвратиться в Петербург. Косвенно этим был оскорблен и Император Александр, до сведения которого Панин не замедлил довести о всем случившемся письмом полным горечи. Неприязнь Густава к русскому министру имела причиной то, что он, в числе других, советовал Александру Павловичу отклонить обращенную к нему Густавом незадолго пред тем просьбу о субсидии.

Молодой король взял себе в образец Карла XII и приготовлялся действовать. В Саволаксе и в Корелии сделано было в конце 1802 г. распоряжение о привлечении населения к добровольному, будто бы, усилению военных средств. Кроме существовавшей уже обыкновенной милиции образовалось особое еще ополчение (landwärn) по одному человеку от каждого геймата, т. е. усадьбы или двора Предложение это, крайне обременительное, встречено по местам несочувственно, но поток с небольшими оговорками принято, и военные средства Финляндии могли возрасти таким образом едва ли не на 30 тысяч человек.

По всем этим причинам, и так как политические отношения в начале XIX столетия менялись с величайшей быстротой, — России всего и всегда можно было ожидать от неспокойного соседа. Поэтому и в русской Финляндии стали принимать меры военной предосторожности. Впрочем, после убийства герцога Энгиенского и провозглашения Наполеона императором, опасения столкновения уступили на время место всеобщей к последнему ненависти. Густав-Адольф, забыв неприязнь к России, поспешил приступить к союзу последней с Англией и Австрией и принять даже командование над русскими войсками, бывшими в Померании. Но не успел он начать действовать, как прогремел Аустерлицкий бой, — и дело России и Австрии оказалось проигранным. Шведские войска, уже переправившиеся к Эльбе, должны были возвратиться. Сражения при Иене и Ауерштедте положили к ногам всемирного завоевателя Пруссию, бывшую также в союзе с Густавом-Адольфом. Россия, после неудач своих на Висле, заключила мир в Тильзите. При её содействии и Швеция могла бы примириться с Наполеоном. Но непреклонная ненависть к «апокалиптическому зверю» побудила Густава отвергнуть это примирение, в чем он дал торжественную клятву, утвердив ее принятием Св. Тайн, и упорно остался в союзе с Англией. Его воззрения не изменились и после того, как Англичане, в сентябре 1807 года, напали, не объявляя войны, на Копенгаген и силой увели союзный Швеции датский флот, под предлогом опасения, чтобы он не достался в руки Наполеона. Король шведский, несмотря на требования России, основанные на упомянутых трактатах 1780 и 1800 годов, не вступился за оскорбленного союзника своего и России. Император Александр требовал от Густава-Адольфа соблюдения договоров и отстранения от Англии, против которой они именно были направлены, но голос его не был услышан. Густав-Адольф признавал трактаты утратившими силу вследствие того, что некоторые гавани Балтийского моря были заняты французскими войсками. Он оправдывал даже действия Англии, находя, что против такого врага, как Наполеон, всякие средства хороши. На повторенное приглашение он медлил два месяца ответом, а между тем тайно совещался в Лондоне о союзе с Англией, и имел в виду высадиться в Зеландии и овладеть Норвегией. Заключенным в январе тайным союзом королю шведскому было обещано в случае войны с соседями 14 тыс. английского войска и ежемесячно по 1 млн. ф. ст. вспомогательных денег. В таких обстоятельствах Александр нашел нужным в видах понуждения Густава к исполнению принятых им на себя обязательств, двинуть войска в Финляндию. В декларации эти действия объяснялись необходимостью «сохранения безопасности Империи». Новая война России со Швецией загорелась. На карту ставилось окончательное покорение всего финляндского полуострова русской власти.

Войска Императора Александра, не смотря на сильную стужу, перешли границу 9-го февраля 1808 г. По получении о сем известия, король прислал русскому посланнику Алопеусу ноту о прекращении сношений, и приказал арестовать как самого посланника, так и чиновников посольства, бумаги же опечатал. Генерал-адъютант короля Бойе явился в сопровождении вооруженных солдат и в точности исполнил поручение: часовые были приставлены к выходам, внутри водворились офицеры и полицейские, коим вменено в обязанность не допускать никаких сношений бывшего посольства с городом. Губернатор Стокгольма имел повеление заставлять Алопеуса выслушивать известия и объявления об успехах будто бы Шведов в Финляндии, представляемых к тому же в оскорбительном виде. Русский консул также был арестован, а посланный из Петербурга к Алопеусу курьер перехвачен, депеши вскрыты и опубликованы. Такого рода насилия, неслыханные в новейшей истории, были впрочем, в обычаях короля Густава IV: позднее, в том же 1808 г., разгневанный неудовлетворительными по его мнению действиями представителя Англии, — единственного в то время союзника Швеции, — он приказал наложить эмбарго на все английские суда, бывшие тогда во множестве в шведских гаванях.

Главнокомандующим русских сил в Финляндии был назначен прибалтийский генерал-губернатор граф Буксгевден, участвовавший с отличием в финляндской войне Екатерины. План его действий состоял в том, чтобы правое крыло, под начальством генерал-лейтенанта Тучкова II-го, из Нейшлота препятствовало шведским войскам, стоявшим в восточной Финляндии, соединиться с войсками, бывшими в срединной её части, у Тавастгуса. Центр — с генерал-лейтенантом князем Багратионом во главе, — перейдя р. Кюмень, должен был направиться к Тавастгусу. Левое крыло, под начальством генерал-лейтенанта князя Горчакова, а потом графа Каменского, шло береговой дорогой вдоль Финского залива на Ловизу и Гельсингфорс, для овладения Свеаборгом.

Со стороны Шведов временно командовал генерал Клеркер; главнокомандующий граф Клингспор находился еще в Стокгольме. Войска Шведов были разбросаны по всей стране и ко встрече Русских в такое суровое время года вовсе не приготовлены; самое известие о предстоящем вступлении их было получено Клеркером от шведского посла в Петербурге лишь за неделю до перехода границы. Поэтому после небольших стычек началось по всей линии отступление шведских отрядов в такой мере, что уже чрез 4 дня граф Буксгевден занял Борго и перенес туда свою главную квартиру, а через 9 дней наши войска заняли, после небольшого авангардного дела, Гельсингфорс и приблизились к Свеаборгу. Генерал Клеркер между тем стягивал войска к Тавастгусу, центральному пункту Финляндии, где сходятся пути сообщения со всеми частями страны. Здесь он имел в виду принять сражение, на успех которого при равенстве сил противников вполне рассчитывал, тем более что и Шведы и Финны были воодушевлены горячим желанием сразиться. Однако, накануне дня, назначенного для атаки подходивших русских войск, прибыл из Стокгольма главнокомандующий граф Клингспор с повелением Густава не вступать в бой с превосходным неприятелем и вести войну оборонительную. Он видел всю невыгодность для Шведов зимнего похода, как за прекращением морских сообщений с Швецией, так и по местным условиям самой Финляндии, где замерзшие озера и реки лишали войска тех способов естественной защиты, которые представляет летняя пора. Засим Клингспор отступил 23-го февраля на Таммерфорс, дав приказание всем разбросанным на севере отрядам спешить к нему на соединение. Только бригаде расположенной в Саволаксе велено было сосредоточиваться у Куопио, куда направлялся отряд Тучкова.

Последствием такого отступления и быстрых маршей русских войск, не смотря на глубокие снега и мороз, было то, что в три недели заняты были Тавастгусская и Нюландская области, а чрез месяц и главный город Финляндии — Або. Около того же времени сдалась ближайшая к тогдашней русской границе небольшая крепость Свартгольм, обложенная нашими войсками тотчас по переходу границы. Недостаток дров, разрушение бомбардированием единственной мельницы и большое число больных от недостатка свежей воды были причиной сдачи. 20 офицеров, до 750 нижних чинов, 2 знамени и 200 орудий, кроме многочисленного военного материала, были первыми русскими трофеями в этой войне. Затем занят Гангеуд, а наконец и Свеаборг, этот оплот Финляндии, был отрезан от шведской армии и блокирован русским отрядом. Преследование отступающего неприятеля за достигнутыми успехами не только не прекратилось, но продолжалось весьма энергично. По занятию Тавастгуса, пространство от него до Бьёрнеборга на Ботническом заливе, составляющее более 200 верст, было пройдено в 8 дней.

Впереди Бьёрнеборга граф Клингспор хотел оказать сопротивление на обоих берегах р. Кумо, но князь Багратион напал на него с разных сторон, взял приступом три деревни, и идя далее за неприятелем, после жаркого дела под Кумо вытеснил Шведов и оттуда, и занял Бьёрнеборг. Здесь отряд князя Багратиона был разделен; часть, под начальством Раевского, послана преследовать отступающего Клингспора, а другая отозвана для действия близ Або и на Аландских островах и для охраны этой важной области. Несмотря на такое ослабление, отряд Раевского продолжал идти береговой дорогой на север, и 17-го марта занял Вазу. Параллельно с ним, шел отряд Кульнева, перед которым также быстро отступала от Таммерфорса бригада Адлеркрейца. Стремительность натиска Русских под начальством Кульнева была столь велика, что в течение 22-х дней они сделали 600 верст. К сожалению, незначительность сил бывших в распоряжении русских отрядных начальников, и особенно уничтожение мостов и. другие затруднения, делали то, что отступающим не могло быть нанесено существенного вреда.

Армию Клингспора составляли преимущественно Финны, и при отступлении не было ни отсталых, ни беглых. Правда, по наружному виду эта армия не имела никакой представительности, так как люди, защищаясь от стужи, надевали на себя все что могли получить по деревням, увязывая овчинами и звериными шкурами головы до самых глаз. Неприятель скорбел и озлоблялся, оставляя. Русским города и деревни, но духом не падал, поддерживая старинную славу отцов и дедов, считавшихся всегда лучшими солдатами в войсках шведских королей. Нельзя, впрочем, не иметь в виду, что положение отступавших было много выгоднее положения наступавших, ибо первые имели от своих земляков все, что у них самих было: подводы, хлеб, мясо, вино, теплую одежду и обувь. Ничего этого не было для наступающих, которые шли при вьюге и 25-градусном морозе с теми скудными пособиями, которыми снабжало их интендантство. И чем быстрее было движение вперед, тем тяжелее были эти условия: свои обозы не успевали следовать, а неприятель, отступая, старался увозить свои запасы или раздавал их населению. Кроме того он разрушал переправы, и наши люди должны были идти по сугробам снега, окольными путями, большей частью по узким тропинкам, на которых приходилось постоянно выдерживать мелкие стычки. Из Вазы Клингспор, а также Адлеркрейц, бывший на одной с ним высоте, отступили еще далее на Нью-Карлебю, Гамле-Карлебю и Брагештадт, направляясь к самой северной оконечности Ботнического залива, где, в Улеаборге, рассчитывали соединиться с разными местными отрядами и с войском, шедшим с северо-востока из Саволакской области. Таким образом, неприятельский корпус, отступая и собирая мелкие отряды, продолжал усиливаться между тем как русские войска, в наступательном движении своем, занимая города один за другим, должны были, не смотря на свою малочисленность, выделять от себя отряды для охраны занятых местностей и своих путей сообщения. С другой стороны назначенная, по первоначальному плану графа Буксгевдена, поддержка отряду Раевского со стороны Тучкова, бывшего в восточной части Финляндии, не могла осуществиться. Задача Тучкова состояла, как, сказано, в том, чтобы не дать возможности стоявшему против него неприятелю соединиться с главным корпусом Клингспора, и оттеснить его к северу. Это предполагалось тогда, когда Клеркер стягивал свои силы к Тавастгусу. Между тем Шведы из Саволакса не пошли к этому последнему пункту, а направились на восток к Куопио. Тучков последовал за ними и после упорного сопротивления занял этот город 4-го марта, в то самое время, когда центр наш, все более и более удаляясь влево, подходил уже к Бьёрнеборгу. Один взгляд на карту указывает, на сколько силы наши разъединились, когда между центром и правым флангом была почти вся Финляндия. Имея к тому же против себя сильного противника, под начальством энергического Сандельса, Тучков не мог исполнить приказания Буксгевдена идти поперек всей страны к Вазе, на соединение с отрядом Раевского, ибо по удалении его неприятель, усиленный всем местным населением, крайне враждебно настроенным, занял бы Куопио и пресек пути сообщения и продовольствия. Однако, по получении вторичного приказания, Тучков двинулся в путь, но уже не на Вазу, а севернее на Гамле-Карлебю, куда и прибыл 28-го марта, не имев возможности согласно предположению, зайти в тыл графу Клингспору, который отступил еще севернее к Брагештадту. В Куопио оставлен отряд генерала Булатова; ему впоследствии приказано было идти на Улеаборг, примкнув к оконечности правого крыла Тучкова.

Одновременно на южном побережье Финляндии русские отряды, заняв Гангеуд и Або, преследовали неприятеля на Аландские острова. Шведы жгли свои суда и корабельные магазины, топили порох и снаряды, клепали пушки. В одном Або сожжено ими 64 военные судна. Русские заняли Аланд 31-го марта. Вскоре потом, в начале апреля, из Либавы был отправлен отряд в 1. 600 ч. под начальством контр-адмирала Бодиско занять остров Готланд. К этому занятию побуждало желание лишить Англию возможности воспользоваться удобным положением этого острова по близости Финского и Ботнического заливов. Здесь не было войск; местное же население, желавшее было противодействовать занятию острова, уступило однако пред невозможностью защищаться, и в главном городе острова Висбю развился русский флаг.

Из вышесказанного видно, что в течение февраля и марта русские войска, безостановочно наступая, заняли всю южную и среднюю часть Финляндии, а на севере дошли до Гамле-Карлебю и продолжали теснить неприятеля далее. 5-го апреля Кульнев разбил при Калайоки шведский арьергард, причем взял в плен начальника штаба графа Левенгельма, а. на другой день занял Брагештадт оттеснив неприятеля до Сиккайоки, где произошло сильное дело продолжавшееся целый день и стоившее обеим сторонам потери до 1. 000 чел. Главная квартира шведская едва не была взята Русскими; однако, бой не дал перевеса ни той, ни другой стороне. Впрочем Клингспор отошел еще несколько далее до Лумийоки. Засим наступил 10-дневный перерыв в действиях, как неизбежное последствие крайнего утомления и отчасти расстройства русских войск, бывших два месяца на постоянном усиленном марше. Русские заняли места на самой северной оконечности Ботнического залива, которые более 300 лет назад занимали их предки с воеводами Ивана III. Этим заключился первый период войны и быстрого наступления.

Начался второй период — период утраты почти всего, что так сравнительно легко было приобретено. Шведы воспользовались последовавшей за делом при Сиккайоки приостановкой действий для сосредоточения отрядов, а плен Левенгельма имел свое существенное значение. В роли ближайшего советника Клингспора его заступил Адлеркрейц; он горячо настаивал на активных действиях. Хотя пришедший наконец от Куопио отряд Булатова и увеличил силы русского центра на 1. 500, но они составляли в общей сложности лишь около 6. 000 чел.; между тем как неприятель имел против него до 13. 000, при достаточной артиллерии. Кроме того русским войскам надо было выждать прибытия транспортов, которые за наступившей весеннею распутицей и по недостатку лошадей очень отстали. При таких условиях отдаленное на 600 верст от всяких подкреплений русское войско было в положении критическом, а неприятель решился действовать, хорошо зная подробности нашего расположения от жителей, охотно сообщавших ему все сведения. После дела при Сиккайоки рассеялось бывшее между Шведами убеждение о значительности русских сил.

В таких условиях Шведы напали 15-го апреля на стоявший в 18-ти верстах от главных сил, при Револаксе, сейчас упомянутый отдельный отряд, пришедший из Куопио, и разбили его. В этом кровопролитном деле начальник отряда Булатов был дважды ранен и истекая кровью взят в плен. До половины всех людей убито или также забрано. После этого несчастного дела Раевский уже не мог оставаться в своей позиции, которой граф Клингспор угрожал обходом, и потянулся назад, отступя в течение 6-ти дней на 150 верст до Гамле-Карлебю.

Последствия дела при Сиккайоки и при Револаксе были для русских войск самые дурные. Роли переменились, и Шведы перешли в деятельное наступление. Упавшие духом в течение полуторамесячного отступления, они теперь воскресли нравственно. Население поднялось против Русских и началась ужасная партизанская война. Шедшие к войскам транспорты атаковывались и по большей части расхищались, леса наполнились вооруженными людьми, действовавшими врассыпную и находившими убежище по деревням; курьеры перехватывались и отряды оставались без сведений о взаимном положении. Вслед за боем при Револаксе был разбит 20-го апреля отряд полковника Обухова, который шел за Булатовым из Куопио на соединение с Тучковым[123], ведя с собой парк и обозы. Посланный к нему курьер пропал без вести, и отряд очутился при Пулхилло против врага вчетверо сильнейшего, притом увеличенного массами вооруженных крестьян. Четыре часа продолжался упорный, неравный бой. Много было оказано подвигов мужества; более половины Русских было перебито, и сам Обухов тяжело раненый взят в плен. Знамена содраны с древков и скрыты; из 3-х орудий одно потоплено, а два спасены по дорогам, почти непроходимым; — тем не менее, Шведам досталась, хотя и над незначительным отрядом, но решительная победа.

Поражение Обухова окончательно расстроило наше положение и. в восточной Финляндии. Теперь открывалась туда дорога шведским войскам, которые и не замедлили двинуться, пользуясь к тому полным восстанием крестьян, вооруженных дубинами, косами и всем чем попало. Ненависть населения к Русским разжигалась еще присланными из Стокгольма прокламациями, которые начальник шведского отряда Сандельс деятельно распространял. Прокламации были написаны в самых резких против Русских выражениях, а народным движением руководили пасторы, офицеры и солдаты сдавшихся и отпущенных на честное слово гарнизонов. Отступление русских войск на севере сделалось всеобщим. Малочисленный отряд, занимавший Куопио, не только очистил этот пункт, но и отступил далее к русской границе, не дождавшись подкреплений посланных из Петербурга.

На юге обстоятельства были благоприятнее. Блокада Свеаборга, а затем бомбардирование, хотя и не продолжительное, привели к трехнедельному перемирию. Одно из условий последнего заключалось в том, что если к истечению срока Свеаборг не получит помощи со стороны моря, то сдастся на капитуляцию. Помощь эта в определенное время не явилась, так как залив еще не вскрылся — и 22-го апреля Свеаборг сдался. Гарнизон в составе более 200 Офицеров и 7. 300 нижних чинов капитулировал. Взято более 2. 000 пушек, огромное количество военного материала и съестных припасов, 15 больших и слишком 100 мелких судов.

Комендант крепости, адмирал Кронштедт, оправдывал сдачу её тем, что быв еще не вполне окончены, укрепления сильные с моря были в зимнее время легко доступны со многих сторон, и твердыня теряла большую часть своего значения. В числе защитников считалось множество рекрут и больных, и сила гарнизона была несообразна с обширным пространством крепости. Офицеров приходилось всего по одному на 100 солдат и по одному же на бастион: артиллерийской прислуги было всего два человека на три орудия. Гарнизон, кроме малочисленности, истомлен был постоянной работой на прорубании льда в местах наиболее удобных для приступа и на улучшении обороны. Запасы пороха были ограничены, и в течение 10-ти дней бомбардировки израсходована третья часть их и т. п. — Критики действий Кронштедта объясняли сдачу Свеаборга заботой о сохранении семейства, бывшего вместе с ним в крепости. Другие полагали, что часть гарнизона, имевшая свободный выход к осаждавшим, склонялась на убеждения их прекратить сопротивление и даже на подкуп. Неизвестно, однако, насколько эти влияния могли воздействовать на военный совет, решивший сдачу.

О взятии Свеаборга, событии, во всяком случае, весьма крупном, было торжественно объявлено в Москве и Петербурге. Император Александр особыми рескриптами известил о нем как московских митрополита и генерал-губернатора, так и графа Остермана, свидетеля Екатерининской войны с Швецией, проживавшего теперь в Москве на покое. Владение югом Финляндии с падением Свеаборга упрочивалось.

Но в юго-западной её части дела были, как и на севере, далеко не блестящи. Заняв в конце марта Аландские острова, русский отряд находился в Сигнальскере, всего в 30-ти верстах от шведского берега. Сила, посланная для этой операции под начальством полковника Вуича, состояла всего из 700 с небольшим человек; ни артиллерии, ни судов у него не было. Три недели прошли по-видимому спокойно; но это было только по-видимому. В тайне делались против Русских приготовления, которыми энергично руководил местный пастор, бывший душой заговора. Сношения со Швецией, которым Вуич по малочисленности отряда воспротивиться не мог, помогали вести эти приготовления в системе. Ожидалось только наступление близкой уже весны, лед между островами едва держался. Суда у местного населения оказывались испорченными; исправление их Вуичем, на случай отступления, за неимением при отряде морских чинов, замедлялось. Показавшиеся 24-го апреля у западных островов шведские суда подали сигнал повсеместного восстания. Мелкие русские отряды, по 20–40 человек раскиданные на островах, не могли долго сопротивляться: окруженные со всех сторон населением, они были переловлены и уведены в плен. Вуич попробовал было сесть на кое-какие суда им приобретенные, но тут увидел всю свою беспомощность: набранные из пехоты и кавалерии люди его не имели понятия об управлении судами и только увеличивали беспорядок. Отряд был опять высажен на берег и отбил первую атаку неприятеля. Но Шведы продолжали прибывать и достигнув числа 3. 000 сделали одновременно высадку в трех местах, имея везде артиллерию, которой у Вуича вовсе не было. После 4-х часов упорной защиты, когда не стало патронов, отряд был взят в плен.

Не лучшая участь постигла и отряд, занявший Готланд. Он также провел три спокойные недели, пока жители не получили сигнала из Швеции. Руководили ими тайно присланные оттуда гвардейские унтер-офицеры. Но здесь сношения населения не могли быть прерваны нашими ничтожными силами. На острове, имеющем до 180 верст в длину, 33. 000 жителей и 24 гавани, отряд в 1. 600 ч. мог держаться только при общем спокойствии. Не могло быть и речи о обезоружении жителей. Первого мая появились с двух сторон шведские суда с войском до 5. 000 ч. и с 20 орудиями. Весь остров заволновался. Посланного для рекогносцировки офицера захватили и отвели на шведскую эскадру при общем восторге населения. Лагерь был окружен войском и вооруженными толпами. Начальнику отряда Бодиско предложено было сдаться, но он отверг предложение и готовился к сопротивлению. Однако, когда убедился что сообщения его прерваны и что он остался без продовольствия, которого у восставших жителей нельзя было достать, то вынужден был сдаться на капитуляцию, сохранив лишь знамена.

Главнейшая причина всех неудач лежала в том доверии, с которым правительство, начиная с Государя, принимало внушения знатоков финляндских дел, в роде Спренгтпортена о полной готовности финляндцев подчиниться России даже без выстрела. На быстрое отступление и даже на сдачу Свеаборга эти советники указывали как на непреложные факты, подтверждающие их заявления. Им верили, и думали совершить занятие Финляндии ничтожными силами, посылаемыми как бы только pro forma. Александр Павлович так верил обеспечению тыла со стороны Финляндии, что требовал перехода в Швецию. Заявления графа Буксгевдена о необходимости усиления отрядов принимались крайне неблагосклонно.

По вскрытии рек возобновились военные действия; войска были несколько усилены частями, прибывшими из Петербурга и Выборгской губернии. Раевский находился у Гамле-Карлебю с поручением избегать сражения и завлекать неприятеля, отступая еще далее до Таммерфорса. Генерал Барклай-де-Толли со свежею дивизией от Нейшлота наступал на Куопио и должен был обойти неприятеля в тыл, если он двинется за отступающим Раевским. Граф Каменский расположился на берегу Финского залива от Гангеуда до Ловизы, т. е. по всей вновь присоединенной местности. Наконец князь Багратион, находясь в Тавастгусе, занимал остававшуюся еще в наших руках береговую часть Ботнического залива от Або до Бьёрнеборга.

Отступление Раевского от Гамле-Карлебю вызвано было не только движениями вдвое сильнейшего неприятеля, желавшего зайти ему во фланг, но и недостатком продовольствия, которого оставалось всего на четыре дня, а на месте нельзя было купить ни за какие деньги. Победы, одержанные Шведами на севере, подняли все население, возбуждению которого сильно способствовал прославившийся своими подвигами партизан Фиандт, посланный Клингспором действовать на сообщения Раевского. При его появлении весь край поднялся на ноги. В Вазе большие скопища вооруженных крестьян явились действовать против Русских, и рассеялись лишь тогда, когда шведский отряд был разбит генералом Демидовым и частью спасся на судах, а частью взят в плен. Во время дела жители Вазы стреляли по русским войскам из домов. Приходилось брать приступом улицы, дома. Против таких засад явилось естественно возмездие, которое было одним из самых кровавых эпизодов этой войны[124]. Пожар восстания не замедлил распространиться и на юг от Вазы вдоль всего Ботнического побережья. Шведские военные суда приближались к берегам и посылали опытных людей руководить народным движением. Русская береговая стража была частью захвачена, частью изрублена. Этими действиями береговой отряд графа Орлова-Денисова был отрезан от главных сил Раевского в течение всего лета. Иногда стычки с народным восстанием получали характер настоящих сражений, кучи трупов вооруженных крестьян оставались на месте. К потушению волнения принимались и крайние меры строгости: несколько человек из восставших было повешено и расстреляно. Но казни не утишали волнения; напротив, как только русские войска удалялись, восстание поднималось с новой силой, сопровождаемое притом жестокостью. В одном месте напр. найдено было 11 трупов русских солдат, закопанных по пояс в землю и с отрубленными головами. Самому Раевскому были преграждены пути отступления. Отряды партизан, по мере движения, как снежный ком постоянно росли от присоединявшихся к ним вооруженных крестьян и отпущенных на свободу солдат крепостных гарнизонов. Тропинками им одним известными пробрались они, с прославившимся Ротом во главе, к Таммерфорсским озерам, по которым свозились снаряды и съестные припасы в главное русское депо. Не смея напасть на военное прикрытие, они овладели перевозными судами и пресекли снабжение депо; на островах устроили склады оружия и убежища на случай опасности, а на дорогах, как и в других местах, ломали мосты, уничтожали средства переправы, заседали в известных им одним неприступных местах, перехватывали подводы, курьеров и малые команды. В несколько дней Раевский оказался совершенно разобщенным и с главнокомандующим, и с депо, и с другими отрядами. Истребить партизан не было возможности: все жители были с ними заодно. Отряду грозила голодная смерть: получая хлеба лишь по 1,5 ф. в день, солдаты бродили по окрестностям, доставая себе пропитание, роя землю и доискиваясь грибов, кореньев, картофеля, хотя для него время было еще раннее. Не менее сильна была партизанская война и в восточной части Финляндии, в тылу отряда действовавшего против Куопио. Будучи настороже день и ночь, постоянно отражая неприятеля, при малочисленности своей этот последний изнурялся до крайности. Буксгевден в рапортах своих Государю называл эту войну «Вандейской».

Не смотря на такие трудные обстоятельства, русские одерживали, однако, верх в некоторых авангардных и арьергардных делах. Так, выше упомянуто, что генерал Демидов отбил атаку десанта близ Вазы и занял опять этот город, захваченный уже неприятелем. Отрезанный Орлов-Денисов на берегу Ботнического залива также не бездействовал: он разгонял бунтующие шайки, а когда в начале июля Шведы заняли Христиненштадт, он выманил их из города и разбил наголову, причем захватил 7 орудий и до 100 чел. пленных, заставил очистить город, сам вторично занял его и отбил напавшее на него финское ополчение. Вскоре затем, когда он удалился для усмирения восстания, Шведы опять заняли город; но он в третий раз выгнал их оттуда, а затем узнав о нападении на часть его отряда в Кухайоки, быстро двинулся туда и атаковав ночью рассеял нападавших. Тем не менее, как граф Орлов-Денисов, так и Раевский долее сопротивляться, по малочисленности своей, не могли. После проигранного при Лаппо дела последний продолжал отступать к Тавастгусу, Орлов-Денисов к Бьёрнеборгу[125]. Барклай-де-Толли со своей стороны, заняв 7-го июня Куопио, предпринял движение налево, дабы зайти по общему плану во фланг графу Клингспору. Однако в 140 верстах от Лаппо, где в то время находился Раевский, он должен был остановиться. Шведские отряды и крестьяне уничтожили все мосты и угнали суда на пути его следования. Оставленный уже в Куопио отряд Рахманова подвергался троекратному нападению Сандельса, стоявшего по ту сторону озера Калавеси. Атаки были отбиты; но в будущем угрожала необходимость оставления и этого важного пункта. Тогда Барклай решился возвратиться в Куопио, где и оставался в оборонительном положении до сентября, отбиваясь от постоянных нападений войск Сандельса, партизанов и вооруженных крестьян.

Что касается до действий на море, то Русские имели довольно успешные дела в шхерах при Ганге, Гирвисало близ Або Тавастенскере. Сандо, причем в боях принимали участие как береговые сухопутные войска, так и гребные суда. Но все эти действия имели чисто оборонительный характер, ибо гребная флотилия по самому назначению своему должна была лишь охранять берега в тесных и извилистых шхерах, среди бесчисленных островов и узких проходов.

II. Окончательное движение вперед и завоевание Финляндии

Постоянное отступление центра и ряд неудачных дел, которые не только лишали Россию плода зимнего похода, но и ставили русское войско и самое достоинство государства в критическое положение, вызвали в Петербурге неудовольствие, критику действий графа Буксгевдена и составление нового плана войны. Предполагалось прекратить наступательные действия, занять оборонительные позиции, сосредоточить войска и выждать наступления зимы. План этот, одобренный Государем, послан был к главнокомандующему с условным повелением привести в исполнение, если бы ход дел тем временем не изменился к лучшему.

Но в главной квартире произошла еще до того существенная перемена. Тучков, принявший по соединении с Раевским начальство, был вызван в Або и о действиях его, потерях и отступлении, назначено следствие. Его заступил опять Раевский, на место которого вскоре послан стоявший со своею дивизией в Гельсингфорсе 32-х летний граф Каменский. Еще в Италии, под начальством Суворова, он обратил на себя внимание, взяв приступом Чёртов мост; потом он отличался в первых войнах с Наполеоном. Ему не дано никакого особого наставления, ему велено — победить. Главнокомандующий писал ему при отправлении на новое поле действий: «Атака ваша должна быть решительна и устранить худые последствия, которые вас от отступления Раевского ожидают; словом, невзирая на малое количество войск ваших, вы должны разбить неприятеля. Боже помоги успехам вашим; от действия вашего зависит теперь внутреннее положение Финляндии в рассуждении спокойствия жителей и внешнее положение войск для защиты берегов. Взоры всей армии устремлены на корпус ваш».

Отправляясь к своему назначению, граф Каменский едва не был схвачен партизанами, и только проселками мог избежать плена. Действия партизан и вооруженного народа, поощренные постоянным нашим отступлением, достигали последней степени дерзости. Это вызвало приказание принимать против них самые крайние меры. Захваченных во враждебных против нас действиях бывших финских солдат, отпущенных из плена, приказано расстреливать и тела их вешать близ кирок; крестьян, пойманных с оружием в руках, нещадно наказывать, и выбривая половину головы отпускать с предварением, что в случае повторения вины будут повешены; пойманных на месте преступления отсылать скованными в Свеаборг. Такой строгостью, между прочим, желали обезопасить тыл Каменского.

Встретив Раевского на втором переходе его отступления от Алаво, новый начальник корпуса вполне одобрил принятый план обратного движения, для сближения с запасами, и продолжал отступление еще на 100 верст. Движение совершалось спокойно, ибо граф Клингспор остановился у Салми, на соединении дорог от Ботнического залива, из Вазы, и от Куопио, и дальше не пошел в ожидании прибытия из Швеции морем новых войск и 10. 000 ружей для раздачи населению. Однако ожидания его не сбылись: хотя десант в числе 4. 000 и высадился близ Вазы, но был двукратно отброшен русскими отрядами и пользы Клингспору не принес[126]. Пятинедельное бездействие Клингспора дало графу Каменскому возможность устроить войска, подтянуть раскинутые отряды и снабдить их продовольствием. Всего составился корпус в 10. 000 человек, при 38 орудиях. Неприятель имел, считая и отряд Сандельса против Куопио, 14. 000 регулярных войск и 59 орудий. Кроме того, при шведских отрядах были толпы вооруженных крестьян, получавшие продовольствие от казны[127].

2-го августа граф Каменский начал свои наступательные действия; но передовые отряды его, под начальством Эриксона, заняв Алаво, были разбиты с потерею до 300 ч. Печальный исход этого дела грозил Русским серьезными последствиями, открывая неприятелю дорогу к Таммерфорсу. Узнав о поражении авангарда, Каменский решился быстрым движением лишить неприятеля плодов победы. Пройдя в 5 дней 170 верст, отделявших его от Алаво, он разбил передовой шведский отряд и занял Алаво, явившись со всеми своими силами совершенно неожиданно для графа Клингспора; этот последний был уверен, что Каменский, узнав о разбитии Эриксона, необходимо отступит еще далее к югу. Одновременно Каменский приказал передовому отряду Властова идти вперед и непременно разбить партизанский отряд Фиандта, что тот и исполнил блистательно. Шведы здесь, при Карстуле, понесли поражение настолько решительное, что Фиандт привел в Линдулакс лишь треть своего отряда. Затем, безостановочно гоня неприятеля, Властов занял этот последний пункт и прошел далее на Перхо.

Этими действиями в местах, уже два раза в короткое время пройденных Русскими, возобновился ряд успехов, приведших к окончательному вознаграждению весенних потерь. Известясь о ходе дел Властова, граф Каменский двинулся вперед со всеми своими силами. Начальник авангарда Кульнев опрокинул передовые шведские войска и преследовал до главной позиции при Куортане, где Клингспор сильно укрепился, прикрываемый озером, большим болотом, речкой и дремучим лесом, наполненным засеками и стрелками. Но Каменский действовал энергично. Немедленно по приходе он в ночь с 19 на 20 августа выстроил батареи на картечный выстрел от неприятеля, пользуясь тем что места были хорошо известны офицерам, занимавшим эти самые позиции 6 недель назад. 20-го было назначено наступление, и к этому времени должен был подойти из Линдулакса от Властова отряд полковника Лукова, дабы ударить на левое крыло неприятеля. Раевскому поручено было атаковать правое крыло, не взирая на болота, камни и леса. Отдельный отряд под начальством Казачковского был послан заранее в обход озера по левую сторону, с тем чтобы, как только услышит канонаду, шел в тыл неприятеля. Наступление было в высшей степени затруднительно: орудия пришлось разобрать и нести на руках; на проход пяти верст употреблено четыре часа. Первое нападение было не вполне удачно, ибо хотя авангард наш опрокинул Шведов штыками, но должен был остановиться и отступить в лес пред сильным артиллерийским огнем. Затем бой продолжался целый день с переменным счастьем на обоих флангах, и прекратился за наступлением темноты, причем Шведы сохранили свои позиции. Между тем Казачковский, согласно приказанию выждав начала канонады, двинулся вперед, вытеснил неприятеля из 4-х селений и к вечеру явился в тылу графа Клингспора. Полковник же Луков, встречая на каждом шагу сопротивление бывшего против него неприятельского отряда, мог прийти на назначенный ему левый фланг неприятеля лишь к вечеру, и хотя не принял непосредственного участия в бою, но угрожал Шведам обходом. При таких условиях граф Клингспор, по наступлению ночи, оставил удержанные им днем позиции и отошел к Салми, в местность весьма тщательно укрепленную. Для обмана же Русских, оставил ведеты, поддерживал огни и т. п. Но опытный и деятельный Кульнев еще ночью заметил отступление неприятеля. Посему Каменский с рассветом 21-го двинулся далее. Кульнев, поддержанный бывшим за озером Казачковским, атаковал неприятеля и разбил его. Выбитые штыками из позиций Шведы покинули Салми, преследуемые 10 верст.

Этот трехдневный, успешный для Русских бой при Куортане и Салми, имел громадное влияние. Молва о нем и о быстром отступлении шведских войск скоро распространилась по всей Финляндии, и бывшее до тех пор возбуждение сменилось упадком духа; народное восстание, которого не могли смирить ни ласки, ни угрозы и казни, стало само собой утихать.

Властов, со своей стороны, упорно преследуя Фиандта с его партизанами, вновь разбил его при Перхо, и неослабно тесня далее на Гамле-Карлебю. угрожал отрезать главные силы Клингспора, который поэтому стал отступать по направлению к Вазе и морю, стягивая свои отряды. Каменский же, изведав из опыта, что прямые атаки на неприятеля, по условиям финляндской местности, не бывают решительны, а между тем влекут за собой большое кровопролитие, пошел севернее на Нью-Карлебю и Гамле-Карлебю, дабы угрожая тылу Шведов заставить их отступать еще далее.

Между тем отряд, бывший в южной части Ботнического побережья, сперва держался, как сказано, стойко под начальством графа Орлова-Денисова. Но в половине июля последний заболел и уехал, сдав отряд Шепелеву. Тотчас Шведы вытеснили его опять из Кухайоки, этого весьма важного пункта, лежащего на пути сообщений с Таммерфорсом, а затем продолжался целый ряд неудачных дел. Шепелев сдал, также по болезни, начальство Бибикову. Посланный на помощь ему отряд Ушакова действовал крайне слабо, и как Бибиков, так и Ушаков последовательно понесли поражение в нескольких стычках, тем более что неприятель получил к тому времени присланное Густавом с Аландских островов сильное подкрепление. Однако, быв с своей стороны также усилен, Ушаков вновь отбил Кухайоки 20-го же августа, т. е. в день куортанской битвы. Далее эти отряды уже не встречали сопротивления, ибо Клингспор, как выше упомянуто, разбитый на голову, стягивал свои войска к Вазе, т. е. гораздо севернее.

Затем последовал ряд успешных сражений корпуса графа Каменского, подвигавшегося все более и более вперед. При Оравайсе произошел 2-го сентября другой решительный бой. Накануне отряд Казачковского, маневрировавший на левом фланге неприятельской линии, атаковал Шведов в их позиции при Ютасе; но подошедшие к ним свежие силы отбили атаку, и Казачковский должен был отступить[128]. При Оравайсе на другой день в упорном бой против главных сил Клингспора, занимавших весьма укрепленную позицию, одно время успех казалось клонился также на сторону Шведов, когда все бывшие уже в деле и утомленные продолжительным огнем русские отряды отступили перед спустившимися с высоты свежими силами неприятеля. Граф Каменский возлагал всю надежду на 4 батальона, до 1. 500 ч., которые в начале боя получили приказание сколько возможно скорее идти из Вазы к Оравайсу. Лишь только они прибежали, Каменский лично повел их в огонь и сильным ударом, неожиданным для неприятеля, смял Шведов, которые сперва отступали, а потом побежали на позицию. Для довершения победы Каменский вторично атаковал неприятеля в ту же ночь и обратил его в беспорядочное бегство. Это дело было самое кровопролитное в течение всей войны: в русском корпусе выбыло из строя до 1. 100 чел. Оно особенно повлияло на твердость духа шведских войск, которые начали приходить к убеждению в потере их дела.

Одновременно Властов, успешно преследуя Фиандта в течение более полутора месяца, привел его в невозможность сопротивляться, так что в день сражения при Оравайсе, 2-го сентября, занял Гамле-Карлебю в тылу главных сил Клингспора даже без боя, и хотя потом оставил этот город, но уже 10-го вступили туда главные силы Каменского.

Получая донесения о блестящих делах русских войск на севере и дабы озаботить их на юге, Густав-Адольф пробовал делать значительные высадки близ Або, и хотя имел некоторые успехи в отдельных стычках, но благоприятного результата не достиг, так как князь Багратион заставил десантные войска удалиться на суда, а морские бури довершили расстройство. Последняя большая высадка сделанная уже в сентябре близ Гельзинга, в 80-ти верстах от Або, окончилась решительным поражением. В высадке принимали участие все имевшиеся у короля на Аланде войска, в том числе и гвардия. Густав-Адольф, подойдя на яхте к месту боя, был очевидцем того беспорядка, в котором его отряд, избегая огня русской артиллерии, спасался на суда. С ним вместе он отплыл обратно на Аианд. Здесь он дал волю гневу: гвардию, не оправдавшую его ожиданий, он подверг примерному наказанию, лишив ее знамен и разных преимуществ. Наказание это, обрушившееся между прочим на офицеров из лучших шведских фамилий, усилило и без того уже значительное неудовольствие против короля, и вместе с другими причинами оказало влияние на последовавшую вскоре в Стокгольме революцию.

Почти одновременно с назначением графа Каменского на место Раевского, начальник куопиоского отряда Барклай-де-Толли, по болезни, сдал его генералу Тучкову. Против него стоял в близком расстоянии, по другую сторону озера Калавеси при Тайволе, генерал Сандельс, способнейший из действовавших в Финляндии шведских генералов. Положение Тучкова было весьма трудное, так как противник принял всевозможные для того меры: он возвел значительные батареи, завалил некоторые водяные пути, по которым Русские могли бы подойти на судах, волновал Саволакскую область, беспокоил соседнюю с нею часть Олонецкой губернии, в Корелии разжигал народную войну, наконец подготовил и защитил при Иденсальми путь отступления к Улеаборгу. При таких обстоятельствах и при слабости отряда, не превышавшего 5. 000 чел., Тучкову оставалось лишь пребывать в оборонительном положении. Посланный из Сердоболя на Ладожском озере для нападения на Сандельса с тыла, отряд генерал-майора Алексеева не только долго не имел никакого успеха, но и отошел назад к старой границе. Причины этому были главным образом в весьма сильном противодействии населения Корелии. В стране действовали два известных партизана Мальм и Тиянен, которые умели довести силу восстания до последней степени напряжения. Вооруженным толпам крестьян Мальм придал по внешности вид регулярного войска: обвязал шляпы их лентами, приколол кокарды из березовой коры, к охотничьим ружьям приделал крашенные деревянные штыки, вообще дал им сходство с Саволакскими стрелками, одетыми в то время не лучше поселян. Собрались тысячи вооруженного народа, который окружил Алексеева со всех сторон; переправы на больших реках, как Пиелис, до 200 сажен ширины, были сжигаемы, выстрелы раздавались из-за каждого прикрытия. Трудно, даже не возможно было иметь сколько-нибудь верные сведения; те же, которые получались, удостоверяли, что Русские разбиты у Куопио и что Клингспор сам обратился на Корелию. Алексеев при всех других неблагоприятных условиях, поддался влиянию этих вероятно заведомо распространявшихся слухов, и вместо указанного движения в обход Сандельса быстро отступал, уничтожая за собой мосты, а затем хотя на пути подошло наскоро посланное небольшое подкрепление, но преследуемый Мальмом и массой его вооруженных крестьян, ушел в Сердоболь. Таким образом, Русские были с этой стороны совсем вытеснены из вновь занятой части Финляндии. Алексеев готовился даже отступать и далее по Ладожскому озеру, в виду того что Мальм и его толпы перешли уже русскую границу; но последний, узнав о прибывших в Сердоболь новых подкреплениях, ушел обратно, тем более что наступило время уборки хлебов и трав, и толпы крестьян начали редеть.

При таких неудачах Алексеев был заменен генерал-адъютантом князем Долгоруковым, который должен был исполнить первоначальное поручение, т. е. идти чрез Корелию в тыл Сандельсу. В ожидании этого движения Тучков простоял весь август неподвижно в Куопио, обороняясь и приготовляя суда и другие приспособления для переправы чрез озеро Калавеси, дабы напасть на Сандельса с фронта, когда в тыл придет князь Долгоруков. Однако последний, выступив 6-го августа, узнал об ожидающем его значительном сопротивлении со стороны вооруженного населения, и опасаясь за свои пути сообщения и магазины, остановился не переходя границы в ожидании новых подкреплений. По присоединении таковых он двинулся вперед и при Кеми разбил сильный партизанский отряд. Это поражение вместе с прокламациями, в которых угрожалось жечь и истреблять селения, если жители не прекратят вооруженного сопротивления и не сложат оружия, подействовало успокоительно, и хотя толпы появлялись еще, но уже разбегались при первом движении русских войск. Тем временем подошли по озерам канонерские лодки, посланные на помощь отряду из Вильманстранда, и 23-го августа князь Долгоруков выступил далее. Однако, получив новые сведения о больших скопищах крестьян и регулярных шведских войск в теснинах Серкиярви, верстах во 100 от границы, — сведения, оказавшиеся потом неверными; — князь Долгоруков вновь остановился у Йоенсуу и начал укрепляться. Между тем Тучков неоднократно и настоятельно требовал, чтобы Долгоруков шел скорее. На это последний сказался больным и передал начальство генерал-майору Арсеньеву, который не решился выступить из Йоенсуу, в виду тех же слухов о многочисленном неприятеле. Наконец на новое настоятельное требование Тучкова непременно идти вперед, кн. Долгоруков вновь вступил в командование отрядом и 17-го сентября пришел к Меланиеми, в одном переходе от позиции Сандельса при Тайволе, употребив таким образом шесть недель на переход 260-верстного расстояния.

В начале сентября главнокомандующий граф Буксгевден, остававшийся все время в Або в виду близкого соседства на Аланде Густава-Адольфа, перенес свою главную квартиру в Гамле-Карлебю. Граф Каменский после оравайского сражения намеревался нанести новое поражение неприятелю, укрепившемуся за рекой. Средства для переправы были уже приготовлены; отряды Казачковского и Властова были уже посланы в обход Шведов. Но граф Клингспор, узнав о прибытии главнокомандующего, обратился к нему с предложением заключить перемирие. Поводом к такому шагу со стороны Клингспора было намерение ехать в Стокгольм по случаю будто бы расстроенного здоровья. В сущности же он желал убедить короля в невозможности завоевать обратно Финляндию и испросить разрешение возвратить войска в Швецию.

Быв оттеснена к Лапландии, шведская армия терпела крайние лишения и от сурового климата почти под полярным кругом, и от недостатка в провианте. В последнее время часть его выдавалась уже не натурой, а деньгами, хотя очевидна была невозможность достать хотя бы и за деньги продовольствие в стране и без того скудной, а в то время трижды в течение одного года опустошенной войной. Наконец болезни при неустройстве госпитальной части сильно ослабляли войска, упадок духа стал овладевать большинством, начались побеги. Со стороны Русских предложение перемирия было принято доброжелательно, потому что нужно было дать отдых крайне утомленным войскам и привести их в порядок. Кроме того имелось в виду переждать осеннее время, особенно суровое и трудное в этих широтах, когда движение затрудняется переправами через большие и быстрые реки. Препятствие это устранялось с наступлением зимы. Но особенно чувствителен был недостаток в провианте. Не говоря уже о дороговизне хлеба (куль муки обходился до 25 руб.), за разорением края и уклонением жителей от содействия Русским, не было средств передвижения, хотя и давались о том строгие предписания. Нужда в продовольствии была равновелика и в корпусе Каменского и у Тучкова. Вскоре первый оказался в таком положении, что люди вовсе не имели хлеба и ели картофель и мясо, на сколько их находили.

При таких условиях 17-го сентября заключено было в Лохто перемирие на неопределенный срок, по которому, между прочим, шведские войска должны были отойти еще на 50 верст, а Сандельс оставив Тайволу отступить за 100 верст в Иденсальми. Но в это именно время происходили на правом фланге описанные движения отряда князя Долгорукова, который к 17-му числу сблизился с Тучковым угрожая Сандельсу. Последний, не дожидаясь нападения с двух сторон, а может быть и боясь, в виду быстрого отступления графа Клингспора, быть отрезанным, не замедлил ретироваться без боя к Иденсальми. Значение главнейшего пункта лохтинских условий перемирия этим самым совершенно утрачивалось, а с ним и перемирие являлось недостаточно оправданным.

Представление о перемирии пришло в Петербург одновременно с известием об отступлении Сандельса к Иденсальми, — и не было утверждено[129]. Главнокомандующему повелевалось немедленно нарушить перемирие, и поспешным движением корпуса графа Каменского вознаградить потерянное время. Для подкрепления послано пять свежих батальонов. Граф Буксгевден не принял однако к исполнению объявленного ему повеления и послал на имя Государя объяснения, в которых с подробностью доказывал основательность своих действий. Но и эти соображения были отвергнуты при выражении полного неудовольствия Государя.

Переписка эта затянулась до 7-го октября, и хотя тем временем приняты были все меры к снабжению отрядов наших продовольствием, но провиант подходил медленно за трудностью сообщений. Восточный отряд Тучкова прекратил перемирие неделею раньше графа Каменского в тех видах, чтобы сблизиться с последним до времени возобновления им военных действий, и исполняя прежний план, уже два раза неудавшийся, зайти в тыл Шведам, бывшим между Гамле-Карлебю и Брагештадтом. 15-го октября, ровно в полдень, — час, назначенный для возобновления военных действий, — авангард Тучкова, под начальством князя Долгорукова, начал наступление на Шведов, стоявших в очень крепкой позиции за проливом, мост через который отступившие пикеты разобрали. Пионеры Долгорукова под убийственным огнем вновь понакидали доски, 4-й егерский полк успел перебежать на ту сторону, выстроиться, ударить на первую линию окопов и взять их. Тем временем перешли еще два полка; егеря пошли отважно вперед на батареи и уже взбежали на них, но высланные Сандельсом свежие войска опрокинули егерей и вытеснили к полуразрушенному мосту, на который, в виду неудачи, отступали и пришедшие два полка. Здесь произошло страшное замешательство под убийственным артиллерийским и ружейным огнем Шведов. Последние остановились, однако, у моста, к которому Тучков подвел еще два полка и артиллерию. В этом кровавом деле убит ядром князь Долгоруков, бросившийся лично восстановлять порядок при отступлении егерей[130]. Огонь продолжался с обеих сторон, пока наступившая ночь не прекратила перестрелки. Одержав, таким образом, верх, Сандельс, тем не менее, не смотря на подкрепления, нашел нужным оставить позицию при Иденсальми и отступить еще далее. Тучков его не преследовал, получив от главнокомандующего приказание вновь остановиться и выждать провиант. Простояв против Сандельса две недели, он подвергся наконец ночному нападению при том же Иденсальми. Пользуясь тем, что глубокое болото, к которому примыкал правый фланг русского корпуса, при наступившей быстро сильной стуже сделалось проходимо, Сандельс послал отряд под начальством того же партизана Мальма в обход русского авангарда, для уничтожения моста, по которому он мог бы отступить к главным силам, а сам готовился, по. получении от Мальма известия об успехе предприятия, напасть с фронта и истребить передовой отряд. Русские заметили движение неприятельского авангарда и приготовились к встрече, но не ожидали обходного ночного нападения. Поэтому Мальм сбил две роты оберегавшие правое крыло со стороны болота, ворвался в землянки, в которых помещались войска, и начал колоть безоружных. Среди поднявшейся ужасной резни и суматохи Русские, однако, скоро оправились, и не только оттеснили партизан, но и совершенно истребили отряд Мальма, причем сам он взят в плен. Сандельс, видя неуспех предприятия и получив известие что главные шведские силы быстро отступают к Улеаборгу, оставил свою позицию и поспешил туда же.

Такое отступление неприятеля было вызвано энергическим движением вперед графа Каменского. Шведы последовательно укреплялись в весьма сильных позициях за широкими реками, но обходные движения Русских вытесняли их. При этом последние должны были бороться с крайними трудностями. Надежда на наступивший мороз не оправдалась: болота еще не довольно окрепли, и двигавшийся по ним корпус оказался по пояс в воде, проваливаясь на полузамерзшей тундре. Генералы и офицеры шли пешком наравне с нижними чинами, так как лошади не могли держаться на болоте и оставлялись сзади. Реки переходились передовыми частями вброд. Для главных сил наводили мосты под выстрелами неприятеля. Движения эти вытеснили Шведов из калаиокской и пюхаиокской позиций; в дальнейшем они отступали уже без сопротивления.

В таких обстоятельствах между шведскими и финскими войсками стало распространяться крайнее уныние. Заступивший отъехавшего еще прежде в Стокгольм графа Клингспора, старый генерал Клеркер обратился с новым предложением перемирия. Положение русской армии было также крайне стесненное. Посему граф Каменский с разрешения главнокомандующего заключил 7-го ноября в Олькийоки новую конвенцию. Основное её условие состояло е том, что. шведская армия очистит всю тогдашнюю Улеаборгскую провинцию и расположится по ту сторону реки Кеми, более 100 верст за Улеаборгом; русские же войска займут оба берега этой реки и остановятся не доходя Торнео, уже на территории собственно шведской. 18-го ноября они заняли Улеаборг, а 2-го декабря и назначенный пограничный пункт на Кеми. Остатки финских войск в числе до 3. 000 не покидали Шведов и последовали за Клеркером по ту сторону финляндской границы.

Этим кончился поход 1808 г. — Уезжая для поправления здоровья в Петербург и прощаясь с войсками, граф Каменский сказал им: «Мы завоевали Финляндию — сохраните ее». — Действительно, Финляндия была, наконец, завоевана; но после скольких лишений, неописуемых тяжких трудов и многих тысяч кровавых жертв, павших не только в правильных сражениях, но и в убийственной народной войне Финнов, ополчившихся со всею ненавистью! Насколько велики были другие, некровавые жертвы русских войск, можно заключить хотя бы из того, что корпус Каменского почти три месяца провел на бивуаках, не смотря на осенние непогоды и зимнюю стужу. Даже после перемирия, заняв берега Кеми под 66° широты, где укрепления делались из льда, в жестокую зиму авангард наш должен был бивуакировать, как по ничтожности поселений в этой местности, так и по необходимости наблюдать за неприятелем.

Но с кампанией 1808 года; столь блистательно оконченной, быстро и прискорбно сошел со сцены главный её руководитель, граф Буксгевден. Интриги, которыми опутывали его в Петербурге завистники и враги в роде описанного выше Спренгтпортена, а позднее и Аракчеева, привели к желанному ими результату. Об этом нелишне будет рассказать несколько подробнее. В начале декабря Буксгевден получил увольнение от должности главнокомандующего. Его заступил генерал от инфантерии Кнорринг, бывший генерал-квартирмейстером в шведскую войну Екатерининского царствования. Никаких других подвигов он не записал в истории. Одновременно генерал-губернатором Финляндии по гражданской части назначен Спренгтпортен.

III. Удаление Буксгевдена

После событий, коими заключился 1808 год, оставшийся навеки памятным в русской истории окончательным покорением всей Финляндии, судьба самого завоевателя представляется решительно несообразной. Увольнение Буксгевдена состоялось при ясно выраженном неудовольствии Императора Александра, побудившем его явить беспримерную немилость.

Почти с самого начала войны 1808 г., главнокомандующий должен был вести другую, едва ли не более еще трудную войну с интригой, которая пустила в Петербурге глубокие корни и широко разрослась. С первых дней не только гражданские, но и военные распоряжения Буксгевдена подвергались постоянным порицаниям Спренгтпортена. Уже движение на Тавастгус, вполне оправданное последствиями, было истолковано как ошибка, и Спренгтпортен не стеснялся писать об этом Государю. Поездка военного министра Аракчеева парализовала на первых порах дурное впечатление этого доноса; но при колебании взглядов Императора Александра от клевет не могло не остаться в душе его некоторого следа. Дальнейшие писания и объяснения Спренгтпортена приносили уже лучший плод, тем более что и отношения гр. Аракчеева к Буксгевдену вскоре совершенно изменились. По поводу сделанных им последнему замечаний по одному мелочному обстоятельству, Буксгевден отвечал ему резким письмом, которое окончательно прибавило главнокомандующему лишнего, притом сильного врага, а Спренгтпортену союзника. Все заверения Спренгтпортена имели в виду одно: убедить Александра, что силы оружия не нужно для покорения Финляндии, что все сделается преданностью Финляндцев к России и её Императору и что военные действия должны вестись только pro forma. Батальон здесь, батальон там, побольше великодушия и золота — вот канва всех представлений Спренгтпортена, известная еще за 20 лет назад, с Екатерининской войны. Это было со стороны одного знатока Финляндии; но в Петербурге критиковал Буксгевдена другой, также официальный знаток, — генерал Кнорринг. Как бывший в ту войну генерал-квартирмейстер, Кнорринг считал себя имеющим теперь более прав на звание главнокомандующего в Финляндии. Предполагаемая в нем опытность побуждала военное министерство постоянно обращаться к нему за советами, а позднее, когда военные дела за отъездом Государя за границу вносились в комитет министров, — он был приглашен для разъяснений и туда.

Надежда на любовь Финляндцев имела первым последствием то, что Буксгевден должен был исполнять широкий план, но средства действия имел самые малые. Если можно было удовлетвориться ими вначале, то впоследствии, когда заняты были разные пункты по всей Финляндии, на пространстве сотен тысяч кв. верст, их оказалось решительно мало. Буксгевден просил о подкреплениях, но в Петербурге относились к этому неблагосклонно, ожидая всего от добродушия жителей. Последствия известны: немногочисленные отряды Раевского и Тучкова, уходя все далее на север и оставляя везде гарнизоны, слабели все более и более. Наступила половина апреля, растаяли льды, для Русских прекратились прямые пути сообщения, а для Шведов и Финнов напротив усилились средства обороны. Началась партизанская война, и слабым силам Буксгевдена пришлось бороться с тремя врагами: с неприятельскими войсками, с возмущенным населением, и с недостатком продовольствия; четвертый враг был собственная малочисленность. Продовольствие подвозилось из России, но партизанские отряды бойко перехватывали транспорты, а слабость корпусов не дозволяла отделять отряды для их сопровождения. При таких условиях отряд Раевского отступал к Тавастгусу; левый фланг у Або был в оборонительном положении; на правом фланге у Куопио Барклай-де-Толли также не шел как предписывалось в обход неприятеля, а мог только обороняться от наседавшего на него народного восстания. Все это не могло быть приятно в Петербурге, где Спренгтпортен и К° подливали масла в огонь, утверждая что все бедствия проистекали не от недостатка сил, а от неумелых будто бы распоряжений. Насколько эти утверждения были безосновательны, довольно доказано предыдущим изложением. Однако вся совокупность неблагоприятных обстоятельств относилась к вине главнокомандующего, и неудовольствие росло.

Между тем Император Александр горячо желал, чтобы театр войны был перенесен в Швецию: блеск такого подвига ослеплял и заманивал. О нем уже было написано Наполеону. Спренгтпортен с своей стороны представлял дело очень легким: довольно одного безветренного дня, чтобы переплыть Аландсгаф и угрожать неприятельской столице. Главнокомандующий делал некоторые приготовления, собирал сведения о судах и т. п., но к решительным мерам приступить не мог. Хотя на море, или вернее в шхерах, начало лета было благоприятнее нежели на суше, и русская флотилия одержала верх в нескольких делах, кроме того были отбиты некоторые неприятельские высадки у Або и Вазы; тем не менее положение сухопутных сил было так неудовлетворительно, что без очень серьезного подкрепления нельзя было и думать о переходе залива. В половине июля главнокомандующий сомневался в возможности даже сохранения Финляндии, не только движения в Швецию, о чем и писал Государю. Быть может, таким путем он думал добиться присылки подкреплений. Но, несомненно, его объяснения не могли быть приятны Императору Александру, который объявил уже всему миру, что Финляндия покорена и присоединена на веки к его Империи. Тем не менее в представлениях Буксгевдена была одна сущая правда. Русские войска были раскиданы среди миллионного волнующегося населения. Состояли же они из таких можно сказать ничтожных отрядов:

Центральный корпус Раевского 6. 000 чел.

Корпус Тучкова у Куопио на восточной оконеч. в 400 верстах расстояния…6. 000»

Близ Або на юго-западе Финляндии 4. 000 "

В Свеаборге 3. 500 "

На границе, к стороне Нейшлота и Ладожского озера…..2. 000 чел.

На берегу Ботнического залива между Або и Христиненстадтом……1. 000 "

На флотилии 2. 000 "

Всего 24. 500 ч.; а по соображениям Буксгевдена разве только 50. 000 были бы достаточны собственно для удержания Финляндии. Для перехода же в Швецию он заявлял необходимость в присылке других 50. 000 человек. «Не имея сильной армии и не сосредоточа её к решительному удару — писал он — сия важная экспедиция была бы только один набег, сопряженный с потерею людей без постоянных выгод. Может быть я ошибаюсь в моих заключениях; желал бы по крайней мере видеть такого воина, который захотел бы отважиться с малым числом идти на подвиг столь скользкий и затруднительный». Очевидно, Буксгевден оказывался плохим придворным; категорические объяснения его, шедшие в разрез с желанием Императора Александра, не могли быть ему приятны и неудовольствие росло. Подкрепление было, наконец, послано в составе 4-й дивизии и нескольких батальонов из числа расположенных по берегу старой Финляндии. Но Государь требовал, чтобы в число действующих войск были включены только эти батальоны, четвертая же дивизия должна была оставаться в резерве для действия в Швеции; но Буксгевден, как сказано, исполнить этого не мог.

При такой разнице взглядов к неудовольствию присоединилось недоверие. Признано было нужным обследовать положение на месте. Такое важное поручение, которым контролировались действия заслуженного генерала-главнокомандующего, было возложено не более как на полковника маркиза Паулуччи. Офицеру этому оказывали тогда в Петербурге большое доверие за предполагавшиеся в нем блестящие военные способности, которых впрочем, он не имел еще времени проявить здесь на деле, так как лишь незадолго пред тем поступил в русскую службу, быв прежде в австрийской. Повторялось нечто вроде случая с Спренгтпортеном, достоинства которого в свое время превозносились также только понаслышке. Легко вообразить себе чувства нашего главнокомандующего при ревизии этого полковника-иностранца.

Отчет маркиза Паулуччи представил мало успокоительного, и военное министерство с Аракчеевым во главе выработало на основании его новый план военных действий — чисто оборонительный. Цель его состояла в том, чтобы с возможно меньшими неудобствами дождаться зимы, которая, уменьшив выгоды Шведов, развязала бы Русским руки для наступательных действий с вероятностью решительного успеха. Зимний путь облегчил бы и восстановление хлебных магазинов уничтоженных партизанами, и комплектование войск. Последние, особенно те полки которые сражались в северной Финляндии, очень страдали от повальных болезней по неимению там подвижных госпиталей. Новый операционный план назначал русской армии стать на бивуаках или в бараках вдоль оборонительной черты поперек всей Финляндии от Ботнического залива до Куопио и Кеми, на протяжении более 500 верст.

План этот, в составлении коего главным деятелем был Паулуччи, с ним же был послан к графу Буксгевдену при рескрипте от 12-го августа.

По непонятной причине новая инструкция не была даже никем не подписана. Быть может, Император Александр не имел твердого в этом отношении мнения, колебался и не решался предписать план Паулуччи к непременному исполнению. По крайней мере, из рассказа об этом эпизоде гр. Сухтелена, который в качестве генерал-квартирмейстера финляндской армии близко видел ход дел, нужно заключить, что Александр Павлович не хотел утвердить плана, не узнав мнения главнокомандующего и штаба его, и что Паулуччи был отправлен именно с целью предложить весь проект на рассмотрение гр. Буксгевдена.

Но с другой стороны собственноручное письмо к нему Императора Александра скорее давало понять что новый план должен быть непременно приведен в исполнение и только одержанные до его получения успехи и занятая русскими войсками выгодная позиция освобождали главнокомандующего от этой обязанности.

Судьба, а еще более интрига, сыпала таким образом на Буксгевдена удары все более и более сильные. Между тем дела наши начинали уже вновь принимать благоприятный оборот. Бой при Карстуле 9-го августа был в этом отношении поворотным пунктом. За ним последовали дальнейшие успехи, — и в награду главнокомандующий, получает в руководство соображения, теперь уже генерала, маркиза Паулуччи. В довершение удара ему, главнокомандующему, повелевается подробно объяснить, точнее — оправдать пред этим вчерашним полковником свои действия. Такого оскорбления заслуженный генерал не мог безмолвно принять, — и Буксгевден решился просить об увольнении. В этом намерении, заготовив письмо на имя Государя, он обратился и к министру иностранных дел графу Румянцеву с конфиденциальным письмом, полным понятной горечи. «Вам, граф, уже отчасти известны, — писал он, те неприятности, которые мне пришлось вынести до сих пор; они были для меня тем чувствительнее, что двигатели их, признавая нужным укрываться под эгидой верховной власти, лишили меня единственного удовлетворения — возможности открыто доказать их неправду. Мне не оставалось ничего более, как презирать их подпольные интриги и продолжать служить с тем же усердием, которое некогда заслужило мне доброе мнение и доверие Государя. Но, видя что эти неприятности не достигали цели и не привели к замедлению успехов армии, не смотря на то что я был лишен необходимых средств, ни к оставлению мной места, на котором я думал быть полезным отечеству, — эти люди пошли еще дальше чтобы довести меня до крайности. Нашли способы дать мне невозможные инструкции, при высочайшем повелении в точности сообразоваться с ними, а для большего еще моего унижения, автору этих инструкций предоставили быть и подателем мне самого повеления. Они достигли своей цели… Я слишком хорошо вижу откуда идут все эти оскорбления; но меня очень мало знают, предполагая что честолюбие побудит меня сохранить место во что бы ни стало; напротив, я охотно уступлю его всякому, кто лучше меня будет заботиться о пользах отечества хотя бы одну кампанию. Пусть генералы в роде Спренгтпортенов и Кноррингов меня заступят; может быть они будут иметь более успеха; по крайней мере если они сотрудничали в составлении инструкций, то найдут их и удобоисполнимыми. они и действительно таковы, если желают уступить неприятелю добрую долю наших завоеваний…

…Поэтому, если инструкции должны быть непременно выполнены, я твердо решился принести отечеству последнюю жертву, уступив мое место генералу более покорному наставлениям, которые неизвестный иностранец дает главнокомандующему русской армии».

Государю Буксгевден написал одновременно (18-го августа) и рапорт, в котором представлял свои возражения против плана Паулуччи, и особое письмо. Приводим последнее целиком.

«Всемилостивейший Государь! Веками доказано было, что в армиях, где военачальники не имели права начертывать операции сами, без влияния кабинета, редко война имела желаемый успех. Главнокомандующий, лишенный кормила управления, лишается с оным доверенности Государя, что составляет душу всех действий. Высочайший рескрипт Вашего Величества от 12-го августа, повелевающий мне основывать свои операции на инструкции в коей для меня все чуждо, тем паче что никем не подписана, признаю я ясным доказательством неблаговоления Вашего ко мне. Может быть, при помощи Божией, руководствуясь правилами мной предположенными, я победил бы неприятеля и отмстил врагам; но носить немилость моего Государя есть свыше сил моих и возможности. Монарх! я готов права мои вручить тому, кого воля Ваша изберет достойнейшим. Я буду ждать с покорностью сей участи, не оставляя поста моего доколе Ваше Императорское Величество не повелите принять от меня оный. Долговременная моя служба, труды и лета дают мне надежду в сем единственном Августейшем ко мне снисхождении. Но буде есть воля Вашего Величества, дабы я начатое мной поприще окончил со славой оружия Вашего, то соблаговолите, Всемилостивейший Государь, почтить меня Вашей доверенностью и защитите от едкой зависти и интриг, не столь вредных лично для меня сколь пагубных для самых военных действий».

В рапорте своем Буксгевден объяснил, что по рескрипту от 12-го августа он поручил генерал-квартирмейстеру фон-Сухтелену сделать нужные распоряжения. Он слагал, следовательно, с себя ответственность за последствия, не ослушиваясь однако воли Государя. Но, ссылаясь на приверженность свою ему, и как верный, старый слуга отечества, желающий ему славы, Буксгевден видел себя вынужденным, не обинуясь, представить вещи в том виде как он их понимает. Он даже находил, что его нельзя было бы извинить, если бы он осмелился умолчать пред Государем, что новый оборонительный план ему присланный не может быть выполнен без вредных последствий. Исходя из двух вопросов: «с какой целью мы воюем? и с какой целью воюет неприятель?» — Буксгевден сжато, но убедительно рассматривал пункт за пунктом присланную ему инструкцию и доказывал, что исполнение её приведет к результатам более благоприятным для Шведов, нежели для Русских. Вместе с тем он излагал свой взгляд на предстоявшие операции и заключил рапорт свой следующими смелыми словами: «При сих действиях можно ручаться, что армия Клингспора будет разбита к славе оружия Вашего Величества без советов и помощи иноземцев, коих толпы делают более вреда нежели пользы нашему отечеству. По сие время я действовал один, без посредства, без совместничества, и мнения мои, о коих извещал генерала Сухтелена, были всегда им приняты и по сей поры при тех средствах, кои имел, деятельно изворачивался». Затем он повторил о данном им этому генералу поручении, вместе с Паулуччи войти в рассмотрение всего плана, с тем что сам он будет ожидать их распоряжений и велит действовать в исполнение монаршей воли.

Таким образом, в письме он просил об увольнении от должности, а в рапорте фактически от неё устранялся. Представления его пришли в Петербург в двадцатых числах августа; Александр Павлович отправлялся в это время на эрфуртское свидание. С другой стороны финляндские дела начали поправляться, граф Каменский пошел быстро вперед и после 20-го августа — трехдневный бой при Куортане и Салми — успех, несомненно, склонился на сторону русского оружия, отступление Шведов сделалось еще стремительнее, и Финны начали терять надежду на помощь Швеции в длившейся уже более полугода борьбе их против России. Естественно что при таких обстоятельствах не могло быть и речи о плане Паулуччи и о замене Буксгевдена другим лицом. Но оскорбления нанесенные сему последнему не могли быть им забыты. Поэтому, не смотря на блестящие успехи, Буксгевден не оставлял решимости покинуть должность главнокомандующего и повторял ее не далее 13-го сентября, на другой день по перенесении им главной квартиры из Або в Гамле-Карлебю. «Вашему сиятельству уже известно, — писал он графу Румянцеву, — что я, вооружаясь против целого общества недоброжелателей моих, уверивших Государя Императора что должно войска остановить в оборонительной позиции, предлагал действовать наступательно. Государь еще оставался в нерешимости, как армия двигалась уже по плану мной предположенному и, благодарение Богу, в опровержение всех толков дела наши увенчаны успехом, неприятель на всех пунктах разбит и прогнан за Гамле-Карлебю, где теперь и сам я нахожусь… И если я довершу все как предполагаю, то будучи вынужден великими неудовольствиями, которые меня от самого почти начала войны сей преследовали, стану проситься о увольнении меня от начальства; пусть к славе отечества нашего окончают войну сию те, кои более имеют дарования, нежели во мне находится».

Между тем враги Буксгевдена не уставали копать ему яму. Случай к новым нападкам не замедлил представиться. обеспеченный с юга, и одерживая значительные успехи на Ботническом заливе и в центре, Буксгевден чувствовал однако свою слабость на правом фланге, где Тучков боролся против предприимчивого Сандельса. Несколько высадок, сделанных в Корелии маркизом Паулуччи, не имели успеха и только поощрили неприятеля. Поэтому Буксгевден находил выгодным предложенное ему Клингспором перемирие. Приобреталась, как выше изложено, не малая выгода отступления Сандельса на 100 верст. Но, подписывая перемирие в момент блестящих успехов графа Каменского, главнокомандующий за дальностью расстояния не знал, что в тот самый день Сандельс очистил Тайволу и отступил совершенно помимо выговоренного о том условия, и что этим отступлением устранялась одна из существенных выгод перемирия.

Донесение Буксгевдена о заключенном перемирии получено в Петербурге одновременно с непосредственным донесением с правого фланга об отступлении Сандельса. Обе бумаги поступили на рассмотрение комитета министров. В комитет был приглашен Кнорринг, действия главнокомандующего подверглись порицанию, и в заключение повелено: перемирие немедленно разрушить и «причиненную тем в действиях остановку вознаградить поспешным движением Тучкова». А когда Буксгевден представил возражения, оправдывая выгоды перемирия, то получил от комитета подтверждение прежнего повеления: немедленно прекратить перемирие. Император Александр не только одобрил распоряжения комитета, но и назвал в письме к графу Румянцеву лохтинское перемирие «ошибкой непростительною». Таким образом, не смотря на успехи, главнокомандующий подвергался постоянным порицаниям, и нерасположение к нему Государя продолжало расти.

По расторжении перемирия продолжалось энергическое наступление наших отрядов; но вместе с тем еще более усиливались затруднения в движении транспортов; в стране совершенно опустошенной, за 1,000 почти верст от базиса войска бедствовали. В это время Буксгевден пробовал было применить Спренгтпортеновскую систему «воздействия на умы» финского войска, но, по собственному его признанию, «кроме умножения числа дезертиров, невозможно было поколебать чести, с которой все они готовы омыть кровью каждый шаг своего отступления. Поэтому, уже достигнув Брагештадта, Буксгевден на новую просьбу о перемирии отвечал опять согласием. Вся Финляндия была уже в наших руках, и 7-го ноября граф Каменский заключил «конвенцию» в Олькийоки, по которой неприятель очищал Улеаборг со всею губернией. Конвенцией блистательно окончена кампания 1808 г. и завоевание Финляндии.

Но Император Александр не видел ни достигнутых успехов, ни бедственного положения своих голодных и изнеможенных войск. Он был напротив весь негодование, и не скупился на упреки. «Не могу я признать, — писал Александр Павлович Буксгевдену, — чтобы конвенция с остатками шведских войск заключенная, удовлетворяла в полной мере моим желаниям и цели вверенного вам начальства. Войско неприятеля не более как из восьми тысяч состоящее, болезнями и недостатком продовольствия изнуренное и теснимое, каким образом могло бы противостать силам нашим, в три краты его превосходящим? Быв преследуемо продолжением военных действий, каким образом могло бы оно избежать конечного расторжения? Большая его часть рассеялась бы не достигнув Улеаборга, остальная, если бы и спаслась, то в расстроенном, изнуренном и ничтожном положении. Конвенция вами заключенная, исхитила у нас сии надежды».

Нелегко было графу Буксгевдену принимать такие обвинения, когда за ним лежала уже вся покоренная Государю страна. Тем не менее он не бездействовал: сближал продовольствие, готовился на случай надобности нового зимнего или весеннего похода, принимал меры к некоторому хотя устройству края. Но — 7-го декабря последовало назначение нового главнокомандующего. Интрига сделала свое: Буксгевден был уничтожен, и на место его поднялись его враги. Не прошло, впрочем, полугода, как судьба смела и их со сцены финляндских событий также беспощадно, как они подкапывались под генерала, заслуг коего перед Россией не отвергнет и самая пристрастная критика. Силы Буксгевдена были потрясены и здоровье его окончательно подкошено всей этой кампанией и событиями ее сопровождавшими: в 1811 году его не стало.